Текст книги "Европейские поэты Возрождения"

Автор книги: Алигьери Данте

МАЙКЛ ДРЕЙТОН

АЗЕНКУР

 
Во Францию пора!
Попутные ветра
Подули нам – ура!
Война в разгаре!
Доплыли мы легко
До устья Сены, в Ко:
Привел нас далеко
Державный Гарри.
 
 
Был каждый вражий форт
Пред нами распростерт —
Кто весел был и горд,
Остался хмурым!
Ни дня без битвы нет…
Но показал рассвет
Французской рати цвет
Под Азенкуром.
 
 
Их коннетабль-нахал
Герольда к нам прислал:
Чтоб Генрих выкуп дал,
Он сразу хочет.
Но негодяям тот
Ответа не дает:
Улыбкой тьму невзгод
Врагу пророчит.
 
 
Такую речь тотчас
Завел король для нас: —
Их больше в десять раз,
Но нам не страшно.
Мы в битву поспешим,
Француза сокрушим,
Победой завершим
Бой рукопашный.
 
 
Что сам я, – молвил он,—
Доставлю им урон
Иль буду тут сражен —
Любому явно.
Я торжества добьюсь
Иль кровью обольюсь
И наземь повалюсь,
Убит бесславно.
 
 
О боже в небеси,
Ты вспомни о Креси
Итак нас вознеси,
Как предки были,
Когда наш славный дед,
Священный дав обет,
Заставил меркнуть цвет
Французских лилий».
 
 
Передовой отряд
Весть герцог Йорк был рад
Стал Генрих с ними в ряд,
Овеян славой.
И под началом тыл
У Эксетера был —
Вовсю их разъярил
Француз лукавый.
 
 
Отряд мечи рванул,
Доспехами сверкнул,
А барабанный гул
Готовил к бою.
При кличе боевом
Все дрогнуло кругом:
Вел речи с громом гром,
Труба – с трубою.
 
 
А Эрпингам-старик
Дал знак засаде вмиг —
Он духом не поник
В годах преклонных!
Чуть рой разящих стрел
Лавиной полетел —
Строй мигом поредел
Французов конных.
 
 
И стрел смертельный шквал
Французов поражал,
Как рой змеиных жал,
Теперь уж близких.
Стрелок любой стоит,
Как будто в землю врыт —
Никто ие посрамит
Сердец английских!
 
 
Бросай, ребята, лук,
Нам целить недосуг,
Теперь и силой рук
Хвалиться можно!
Немало черепов
Пробили до зубов:
У наших молодцов
Рука надежна.
 
 
Король, отрада сеч,
Подъемля острый меч,
Заставил многих лечь,
Могуч и статен.
Французов кровь на нем
Вовсю текла ручьем,
Понес его шелом
Немало вмятин.
 
 
И Глостер из ножон
Меч разом вырвал вон —
Был равен брату он
Желаньем биться,
А Кларенс был палим
Крещеньем боевым —
Немногие бы с ним
Могли сравниться!
 
 
Французов Оксфорд бил,
А Уорик чуть не плыл
В крови, что щедро лил
В разгаре дела,
А Саффолк топором
Всех поражал кругом,
И Феррерс был при нем,
И Фэнхоп смелый.
 
 
В Криспинов день святой
Был дан сей славный бой,
И взысканы судьбой
Мы в щедром даре.
О, так же нашу рать
Придется ль воспевать?
Родится ли опять
Такой же Гарри?
 

* * *

 
Прими, о дева, горестный итог
Вседневного любовного томленья,
Слезами окропленный между строк,
Овеянный тоски унылой тенью;
Печальный памятник моих скорбей,
Бессчетных вздохов жалкое жилище,
Укор судьбе и гимн любви моей,
Которой в мире не бывало чище.
Тебе как дань возжег я фимиам
С усердьем, верой, мыслями благими,
С мольбой, с надеждой завещать векам
Твое блаженное святое имя:
 
 
Его как добродетели пример
Поднимет Муза выше горних сфер.
 

* * *

 
Осиленное мраком, солнце дня
Вкусило сон, зардевшись пред закатом,
Но та, что ярче солнца для меня,
Уже в ночи лучилась ярким златом;
Кто жаждал видеть, как ревнует дол,
Когда горе неслось ее дыханье;
Кто в мире зримом слышать предпочел
Травы под дивной ножкой колыханье;
А я не смел искать блаженней див,
Чем звезды те, что глянули в зеницы
Ее очей и, солнце отразив,
Скликали херувимов в очевидцы;
 
 
Сияла ночь, и воздуха кристалл
В лучах любви восторженно блистал.
 

* * *

 
Глухая ночь, кормилица скорбей,
Подруга бед, вместилище томленья,
Зачем, смолы тягучей и черней,
Ты отдаляешь утра наступленье?
Зачем надежды ты спешишь известь
И адским замыслам даешь раздолье;
Зачем ты пробуждаешь в сердце месть
И грех берешь под сень свою соболью?
Ты – смерть сама, в тебе заключена
Могила света, радостей темница,
Да помрачатся звезды и луна,
И благовонье с неба не струится,
 
 
Затем что ты тревожишь страсть во мне,
От коей я горю в дневном огне.
 

* * *

 
Сколь многих пышных суетных особ,
Взирающих на чернь в окно кареты,
Пожрет забвенье раннее, чем гроб,
Зане в стихах красы их не воспеты.
Прими же в дар бессмертья благодать!
Сей быстрый век века лишат обличья,
И королевы станут почитать
За счастье отблеск твоего величья.
Прочтя рассказ о столь благой судьбе,
Скорбеть начнут матроны и девицы,
Что не дано им было при тебе,
Украсившей прекрасный пол, родиться.
 
 
Ты воспаришь, презрев земную ложь,
И в вечных песнях вечность обретешь.
 

* * *

 
Как часто время за года любви
Свой зыбкий облик странно изменяло,
Прямые искривляло колеи
И прихотям Фортуны потакало!
Не доверяя зренью, видел глаз
Несчастье Эссекса, покой Тирона,
Великой королевы смертный час,
Преемника восход к вершинам трона,
С Испанцем лад, с Голландией разрыв,—
Так пляшет колесо слепой Фортуны.
Но я служу любви, пока я жив,
И для служенья силы в сердце юны.
 
 
Пусть изменяют небо и земля —
Своей святыне вечно вереи я.
 

БЕН ДЖОНСОН

ГИМН ДИАНЕ

 
Час царице воссиять!
Феб на отдых отошел,
Так войди в чертог и сядь
На серебряный престол.
Как ты Гесперу мила,
Превосходна и светла!
 
 
Гея, зависть отгони,
Тенью твердь не заслоняй:
Чистой Цинтии огни
Озарят небесный край —
Ждем, чтоб свет она лила,
Превосходна и светла.
 
 
Лук жемчужный и колчан
Ненадолго позабудь
И оленю средь полян
Дай хоть малость отдохнуть;
День в ночи ты создала,
Превосходна и светла!
 

ТРИУМФ ХАРИТЫ

 
Посмотрите! Любимой моей
Несется колесница
С цугом горлинок и лебедей,
А Купидон – возница.
Ей – всех смертных умиленье
И поклоненье,
И, узрев ее облик, любой,
Очарован красой,
Возглашает священный обет:
В вихре бурь, в лязге сеч ей стремиться вослед.
 
 
При огне золотистых кудрей
Тусклей Любви светило,
И сиянье прекрасных очей
Мир страсти озарило!
Не найти конца отраде
В едином взгляде,
Слов, достойных воспеть ее, нет!
И чела ее свет
Торжествует, вселенной лия
Всеблагое начало стихий бытия.
 
 
Вы видали лилей белизну,
Не тронутых рукою?
Вы видали снегов пелену,
Не смешанных с землею?
Осязали мех соболиный,
Пух лебединый?
Обоняли шиповника цвет по весне
Или нард на огне?
Услаждала вас улья казна?
Столь бела, столь нежна, столь прелестна она!
 

ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ

 
Взгляни: в стекле запаян, тонкий прах
Давно остыл.
Влюбленным, что от горестей зачах,
Он раньше был.
Он к милой льнул, что к свечке мотылек,
Но взор ее страдальца сжег. И в смерти решено судьбой,
Как в жизни злой,
У пылких отнимать покой.
 

ОДА К САМОМУ СЕБЕ

 
Ты о трудах, лентяй,
Припоминал давно ль?
Коль спит ученость, знай:
Ей смерти ожидай.
Безделье – злая моль,
Что ум и мастерство пожрет, лишь ей позволь.
 
 
Иссяк ли Аонид
Ручей? Иль Кларий сам
Струнами не звенит?
Иль оттого молчит
Хор нимф но всем лесам,
Что оскорбляет их сорок несносный гам?
 
 
Коль потому ты нем,
То не без правоты;
Умам великим всем
Почета ждать зачем?
В том силу черпай ты,
Что добродетели цветут без суеты.
 
 
Пусть жадная плотва
Кидается к крючкам,
Где громкие слова
Насажены едва —
Они, присягу дам,
Достойны жалости с презреньем пополам.
 
 
Вдохни же в лирный строй
Сынов Япета пыл,
Моли, гремя струной,
Чтоб Аполлон благой
Вновь на квадриге взмыл
И пламя повое, как встарь, нам подарил.
 
 
И в век жеманный наш,
Что чужд правдивых слов,
Ты ль сцене-шлюхе паж?
Будь, не впадая в раж,
О важном петь готов
Вдали от волчьих морд и от копыт ослов.
 

ПАМЯТИ ЛЮБИМОГО МНОЮ МИСТЕРА ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА, СОЧИНИТЕЛЯ; И О ТОМ, ЧТО ОН ОСТАВИЛ НАМ

 
Ни к этой книге, ни к тебе, Шекспир,
Не мыслю завистью исполнить мир,
Хотя твои писанья, признаюсь,
Достойны всех похвал людей и муз.
То правда. Но по этому пути,
Хваля тебя, я б не хотел идти,
А то пойдет невежество за мной,
Ничтожный отзвук истины живой,
Иль неразумная любовь, чей ход
Лишь наудачу к правде приведет,
Или коварство, чьи стремленья злы,
Начнет язвить под видом похвалы.
В том вред, как если сводня или б…
Решилась бы матрону восхвалять,
Но ты для них навек неуязвим,
Не жертва их и не обязан им.
Начну же: века нашего Душа,
С кем наша сцена стала хороша,
Встань, мой Шекспир! К чему в тиши могил,
Где Чосер, Спенсер, Бомонт опочил,
Теснить их, чтобы кто-то место дал?
Ты памятником без могилы стал.
Ты яшв еще, покуда жив твой том
И мы для чтенья снабжены умом.
Тебе искать я место не примусь
Меж славных, но несоразмерных Муз.
Будь нужен ты для наших лишь годов,
Тебе б найти я равных был готов,
Сказав, как Лили с Кидом ты затмил
И Марло, что исполнен буйных сил.
Нет, хоть запас твоей латыни мал,
А греческий еще ты меньше знал,
Тебя равнять с другими мне претит.
Пускай Эсхил, Софокл и Еврипид,
Пакувий, Акций, Сенека придут
И слушают, как сцену сотрясут
Твои котурны; а надень ты сокк —
И кто б тогда с тобой сравниться мог?
Эллада дерзкая и гордый Рим
Померкли пред умением твоим.
Ликуй, моя Британия! Твой сын
Над сценами Европы властелин.
Не сын он века, но для всех времен!
Порой расцвета муз, как Аполлон,
Он к нам пришел наш слух отогревать
Иль, как второй Меркурий, чаровать.
Была горда сама Природа им,
Наряд из строк его был ей любим:
Он так хитро и соткан был и сшит,
Что ей талант иной не угодит.
Шутник Аристофан, задира-грек,
И Плавт с Теренцием ушли навек:
Они в забвение погружены,
Как будто не Природой рождены.
Но здесь одна ль Природа? Нет, права,
Шекспир, есть также и у мастерства.
Пусть сотворен Природою поэт,
Но все ж Искусством выведен он в свет.
Кто стих живой создать желает, тот
Пусть, не жалея, проливает пот
(Как ты), вздувая в горне жар огня,
По наковальне Муз вовсю звеня,
Иль вместо лавров стыд познает он!
Прямой поэт и создан и рожден —
Таков ты был! Живут черты отца
В потомстве – так, не ведая конца,
Шекспира ум и нрав живет в веках
В законченных, отточенных строках,
И каждая в могуществе своем
Грозит невежеству, тряся копьем.
О нежный лебедь Эйвона! Как мил
Твой вид среди потоков наших был,
А твой полет над Темзой, дивно смел,
Элизу с Яковом пленить сумел!
Но вижу я: взойдя на небосвод,
Твое светило нам сиянье льет.
Звезда поэтов, ярче нам сияй
И наш театр зачахший оживляй:
Ушел ты – и ему надежды нет
На луч в ночи, когда бы не твой свет.
 

ЛЮБОВЬ И СМЕРТЬ

 
Мне ль в лета юные мои
Судить о Смерти и Любви?
Но я слыхал, что стрелы их
Опасны для сердец людских;
Нас одинаково разят
И жар Любви, и Смерти хлад —
Они, хоть облик их не схож,
Готовят нам одно и то ж.
 
 
Губительна любая часть —
Быть взорванным иль в бездну пасть;
Ударит гром, плесиет волна —
А пагуба от них одна;
И так равны Любви огонь
И Смерти хладная ладонь,
Но все ж Любви способен пыл
Мороз прогнать из тьмы могил.
 

ИРЛАНДИЯ

ПАТРИОТИЧЕСКИЕ БАЛЛАДЫ

ТЕМНОКУДРАЯ РОЗАЛИН

 
Холмы и долины
Объяты темнотой,
И ветер в смятенье
Вздыхает о тебе.
Я вычерпал бы море
Яичной скорлупой,
Чтоб горя ты не знала,
Моя Розалин.
 
 
Я ночью вчерашней
Весь Эрин пересек,
И бурный Лох-Эрн
Я переплыл во тьме.
Не звезды и не месяц —
Мне, словно огонек,
Светила Темнокудрая
Розалин.
 
 
Не плачь, не печалься —
По вздыбленным валам
Прощение Рима
Везет тебе монах.
Испанские вина —
Живительный бальзам —
Излечат Темнокудрую
Розалин.
 
 
Я болен любовью
Уже который год.
Любовь без отрады,
Любовь – моя беда.
Ужели в утешенье
Ни слова не найдет
Для преданного сердца
Моя Розалин?
 
 
Весь Манстер пройду я
С Заката на Восток,
Чтоб только улыбку
Любимой заслужить.
Цветущая веточка,
Темный цветок,
Раскрывшаяся роза моя —
Розалин.
 
 
Окрасятся кровью
Озера и моря,
Холмы содрогнутся,
Долины задрожат,
И на небе вспыхнет
Кровавая заря,
Когда тебя не станет,
Моя Розалин.
 

ПАДЕНИЕ ГОЛОВ

 
Жесток наш удел —
Сердце в горькой печали:
Кто знатен и смел,
Тот сегодня в опале.
 
 
Ирландцев сыны —
Бесприютны, гонимы —
Скитаться должны,
Как слепцы-пилигримы.
 
 
Так бегущие прочь
С полей пораженья
Молят лунную ночь
О спасительной тени.
 
 
Так средь яростных волн
Мореплаватель бедный
Ждет, смятения полн,
Встречи с тайнами бездны,
 
 
Так велений судьбы
Ждет больной, умирая…
Слезы, стоны, мольбы —
Участь нашего края,
 
 
Путь ирландцев – в слезах,
Честь ирландцев – в позоре,
Вместо мужества – страх,
Вместо радости – горе.
 
 
Туман над землей,
Впавшей нынче в немилость.
Окруженная мглой,
Наша слава затмилась.
 
 
Мы чужим отданы
И от Бойна до Линна
Из родимой страны
Гонят отпрысков Финна.
 
 
Сынам короля —
О, позор! О, паденье! —
Запретны поля
Королевских владений!
 
 
В королевских лесах
Не загнать им лисицу,
Сокол их в небесах
Не посмеет кружиться.
 
 
Никнет зелень холмов
Под громадами башен.
Звук чужих топоров
Лесу нашему страшен.
 
 
Чей он – этот простор,
Край, когда-то счастливый?
Станет замок Ратмор
Грубым саксам поживой.
 
 
В озерном краю
Пусты черные дали.
Гэлы землю свою,
Увидав, не узнали.
 
 
Ужель сторона,
Породившая гэла,
Дотла сожжена,
Навсегда опустела?
 
 
Ирландия-мать
Смотрит в горьком смущенье
Как сына узнать
В жалкой, сгорбленной тени
 
 
За накрытым столом,
Где и яства и вина,
Мы от голода мрем
И клянем господина.
 
 
Гость хозяином стал —
Сакс тупой и надменный.
А хозяин – вассал,
В доме собственном пленный!
 
 
Словно горстка досок
В океане бурлящем,
Эрин – утлый челнок…
Где спасенье обрящем?
 
 
Нам спасенье одно —
Единенье, сплоченье.
А иначе – на дно
Увлечет нас теченье.
 

ИСПАНИЯ

МАРКИЗ ДЕ САНТИЛЬЯНА

СЕРРАНИЛЬЯ

 
Луга и откосы
Не знали девчушки
Красивей пастушки
Из Финохосы.
 
 
Как шел я впервые
Из Калатравеньи
До Санта-Марии,
Почти что в забвенье
Забрел за покосы,
Набрел на опушку
И встретил пастушку
Из Финохосы.
 
 
Где зелень – отрада,
Где пахнет цветами,
Пасла она стадо
Меж пастухами.
Пушистые косы,
А с виду – простушка.
Да это ль пастушка
Из Финохосы?
 
 
И розам из сада,
Расцветшим весною,
Равняться не надо
С ее красотою.
Слагаю не глоссы
В честь милой резвушки:
Нет лучше пастушки
Из Финохосы.
 
 
На личико это
Глядел я лишь малость,
Чтоб сердце поэта
Свободным осталось.
Я задал вопросы,
Как будто подружке:
Далёко ль к пастушке
Из Финохосы?
 
 
Она засмеялась,
Сказала: «Простите,
Я уж догадалась,
Чего вы хотите.
Тропинки-то косы,
Любовь не игрушка,
Не ждет вас пастушка
Из Финохосы».
 

ХОРХЕ МАНРИКЕ

СТАНСЫ НА СМЕРТЬ ОТЦА

( На смерть магистра ордена Сантьяго дона Родриго Манрике, его отца)

 
Душа, очнись от забвенья,
И встанет воспоминанье
Пред тобою,
Как жизни бегут мгновенья,
Как смерти грядет молчанье
Чередою;
Как счастье летит стрелой,
И давит потом, как бремя,
Мысль о нем,
И кажется день былой
Лучше, чем это время,
Когда живем.
 
 
И раз настоящее судим,
Едва мгновенье промчится,
Промелькнувшим, —
То, право, мудрее будем,
Сочтя не смевшее сбыться
Уже минувшим.
Да не впадет в обман
Счётший, что длиться должно
Чего ожидает
Дольше мига, что дан,
Ибо на свете равно
Все исчезает.
 
 
Наши жизни – это реки,
Что в море текут,
И смерть оно;
Там все величья навеки
Конец свой найдут,
Истлев равно;
Туда – потоки-стремнины,
Туда – ручьи покрупнее
И ручейки;
Прибывши, станут едины
Вчерашние богатеи
И батраки.
 

ВОЗЗВАНИЕ

 
К поэтам не обращаюсь,
К ораторам не взываю
Знаменитым;
Их выдумкой не прельщаюсь,
Как тайных я трав не знаю
С соком скрытым.
Лишь пред одним в ответе,
Одного только я сейчас
Здесь призвал,
Кто жил меж нами на свете
И в ком бога никто из нас
Не узнал.
 
 
Мир этот – лишь дорога
К иному, где без страданья
Приют для всех;
И надобно смыслить много,
Чтоб это пройти расстоянье
Без помех.
Вступаем вместе с рожденьем,
Покуда живем – блуждаем,
А приходим
Лишь с вечным успокоеньем;
Так что, когда умираем,
Покой находим.
 
 
Мир этот будет хорош,
Коль в нем сумеем прожить,
Как должны мы,
Ибо он, как поймешь,
Дан лишь, чтоб заслужить
Тот, незримый.
Даже ведь Божий Сын,
Чтобы поднять нас к небу,
Снизошел
Родиться средь нас один
И жить на земле, где требу
И смерть нашел.
 
 
Дешево стоит мечта,
За коею мы стремимся
И поспешаем:
В мире, где все суета,
Раньше всего лишимся,
Чем умираем.
Одно у нас старость берет,
Другое берется бедою,
Что настигает,
От нее не спасся и тот,
Кто силой самой большою
Обладает.
 
 
Скажите мне: красота,
Нежная свежесть щек,
Гладкая кожа
Кем бывает взята,
Как старости придет срок,—
На что похожа?
Юности пыл молодой,
Удаль и стройный вид,
Силы много,
Немощью станет самой,
Коль старость уже стоит
У порога.
 
 
Готов знатная кровь,
Гордость их и величье,
Что воспеты,
Теряются вновь и вновь
Кто знает в каком обличье
Жизни этой!
В одних – затем, что гнусны,
Что гордость и честь во всем
Унижают,
В других – затем, что бедны
И хлеб нечистым путем
Добывают.
 
 
Богатство и положенье —
Проходит все и минует
Так нежданно,
Не будем ждать снисхожденья:
Госпожа, что нам их дарует,
Непостоянна.
Это – Фортуны даянья,
Чье колесо вертйтся
За часом час,
Не знает оно колебанья,
Не может остановиться
Хотя бы раз.
 
 
Но знайте: следом за нею
Путь наш до самой гробницы
Определен;
И нет ничего вернее,
Ибо и жизнь промчится,
Словно сон:
Все наслажденья тут —
То, чем мы насладимся
В миге кратком,
А там нас мученья ждут,
Коим навек предадимся
Своим порядком.
 
 
Радости и невзгоды,
Что в жизни этой встречаем,
Уж поверьте:
Что, как не переходы,
По коим мы попадаем
В яму смерти?
По переходам этим
Без устали мы стремимся,
Не чуя бед;
Когда же обман заметим
И думаем: воротимся,
Пути уж нет.
 
 
Если бы мы могли
Править своей красотою
Телесной,
Как силу мы обрели
Править своей душою
Небесной,
Какое бы тогда уменье
Всечасно не уставали
Мы являть,
Творя рабе облаченье,
А госпожу бы стали
Разоблачать!
 
 
Про королей великих
Подробно вещают древние
Нам скрижали,
А сколько случаев диких,
Какие дела плачевные
При них бывали!
Так что ничто не прочно:
Император ли, Папа – с дороги
Смерть сметет
И поступит с ним так же точно,
Как с пастухом убогим,
Пасущим скот.
 
 
Оставим теперь троянцев,
Мы славы их не видали,
Ни лишений,
Оставим римлян, спартанцев,
Хоть истории их узнали
Из многих чтений.
Не будем тщиться узнать,
Как было то, что давно
Совершилось;
Попробуем лучше понять
То, что вчера свершено
И уж забылось.
 
 
Где ныне король Дон Хуан?
Инфанты из Арагона
Куда пропали?
Где рыцарей гордый сан,
Умы, что во время оно
Так блистали?
Шитье, наряды, плюмажи,
Игры, турниры, забавы
Храбрецов —
Иль были только миражи?
Только зеленые травы
Средь лугов?
 
 
Где те прекрасные дамы,
Их прически, уборы,
Одеянья?
Где тех рыцарей драмы,
Их горящие взоры,
Их страданья?
Где те певцы-хугляры,
Песни струн позабытых,
Что стонали?
Где те веселые пары
В платьях, кожей расшитых,
Что плясали?
 
 
Ну а наследник, другой,
Дон Энрике? Какой же власти
Достигал он!
Нежностью, лестью какой
Тешить себя в сладострастье
Разрешал он!
Но сколько непримиримых
Противников, интриганов
Вдруг открылось
Среди друзей любимых!
Как счастье ушло нежданно,
Как мало длилось!
 
 
Невиданные щедроты,
Дворцов королевских залы
Полны злата,
Вазы чеканной работы,
Казна – дублоны, реалы,—
Что так богата;
Кони в узорной сбруе,
Пышные ткани горою,
Наряд людей —
Иль все погибло всуе?
Иль было только росою
Средь полей?
 
 
А брат, кого в малые лета
Преемником при живом
Нарекли?
Гранды высшего света
Признали его королем,
За ним пошли.
Но смертен он был, и тут
Смерть его вдруг бросает
В горн свой!
Таков божественный суд:
Пламя, что ярче пылает,
Зальет водой.
 
 
А Коннетабль со званьем
Магистра, что королем
Так прославлен?
Его обойдем молчаньем
И только скажем о нем,
Что обезглавлен.
Селенья его с городами,
Богатство его, раздолье
И влиянье —
Иль были только слезами?
Иль были только лишь болью
Расставанья?
 
 
Ну а других два брата,
Магистры, что процветали,
Как на троне,
Что высшую знать когда-то
Властно себе подчиняли
В своем законе;
Пора их былого расцвета,
Бывшая столь громогласно
Возглашена,—
Иль только полоска света,
Что, проявившись ясно,
Затемнена?
 
 
Все эти графы, бароны,
Герцоги все сановиты
И вельможи,
Что встарь окружали троны,
Смерть, скажи, куда они скрыты?
Где их ложе?
А славные их дела,
Что на войне вершились
И в мира дни?
Когда ты во гнев вошла,
Рассеялись, обратились
В прах они.
 
 
Стяги, хоругви, знамена,
Войско, которому счета
И не знают,
Крепости, бастионы,
Глубокие рвы, ворота,
Чем помогают?
Замки, что не возьмешь,
Высокой защищены
Стеною,
Когда ты, злая, придешь,
Бывают сокрушены
Твоей стрелою.
 
 
Был для честных радетель,
Делами велик и быстр
И по праву
Чтимый за добродетель,
Родриго Манрике, магистр,
Знал славу.
Мне о нем говорить,
Поступки его хваля,
Не подобает;
Зачем их превозносить.
Коли их вся земля
И так знает?
 
 
Какой для друзей друг!
Какой пример для лихих
Храбрецов!
Какой господин для слуг!
Враг какой для своих
Врагов!
Как умен для пытливых!
Как чуток для подопечных,
Их призрев!
Как остер для сметливых!
Для злых же и бессердечных —
Сущий лев!
 
 
Удачею Октавиан,
Юлий Цезарь, когда побеждал
На поле брани;
По доброте Траян,
В труде же был Ганнибал
И в знанье;
Мощью был Архидан,
Доблестью как Сципион
Обладал;
Щедротой как Тит воздан;
Истину как Цицерон
Всем являл.
 
 
Антонин был мягкосердечием,
Марк Аврелий – осанкою равною
И красотою;
Адриан – своим красноречием;
Теодосий – своей благонравною
Простотою.
Александром Аврелием был,
Строго строй соблюдая
Боевой;
Константином вере служил;
Камиллом любовь стяжая
Земли родной.
 
 
По себе не оставил казну,
Не было в нем гордыни
И следа,
Но с маврами вел войну,
Завоевывая твердыни
И города;
И в битвах, где побеждал,
Рыцарей много с конями
Взято в полон;
Так что себе добывал
Подданных с податями
В сраженьях он.
 
 
При всей его чести, скоро
С иными он временами
Повстречался:
Оставшися без опоры,
Лишь братьями да слугами
Продержался.
После ж подвигов, всем известных,
И всего, что им совершалось
В той войне,
Путем договоров честных
Земли уж ему досталось
Почти вдвойне.
 
 
Истории эти былые
Начертал он своею десницей
Еще молодым,
А будучи старым, другие
Новых побед страницы
Прибавил к ним.
За ловкость свою и уменье.
За старость, когда примером
Для многих был,
Высокое посвященье
В Орден Меча кавалером
Заслужил.
 
 
Земли свои с городами
Потом под тиранской пятою
Он нашел,
Но осадами да боями
И мощной своей рукою
Вновь обрел.
А что исконному дали
Королю дела и усилия,
Что он явил,
Пусть скажет король Португалии
И кто в его стане в Кастилии
В то время был.
 
 
После того как стократно
Жизиь он на карту ставил
По закону,
И ревностной службой ратной
Своего короля прославил
Корону;
После стольких на поле брани
Дел, что уж им, признаться,
Счет потерян,
К дому его в Оканье
Смерть пришла постучаться
В двери.
 

( говорит смерть)

 
И сказала: «Рыцарь, прошу
Оставь этот мир мечтанья
И суеты;
В трудный миг испытанья
Волю свою стальную
Покажешь ты;
И раз для славного дела
Ты жизни своей и счастья
Не жалел,
Хочу я, чтоб дух твой смелый
И эту минуту ненастья
Преодолел.
 
 
И пусть не будет горька
Битва, что столь ужасною
Ожидаешь,
Ибо жить на века
Ты славу свою прекрасную
Оставляешь.
И хоть эта жизнь почетная
Тоже не бесконечна,
Не настояща,
Все ж она боле добротная,
Чем та, что недолговечна,
Преходяща.
 
 
Жизни искать искупленье
Средь дел мирских и утех
Не надо,
Ни через все наслажденья,
В коих таится грех
Ада;
Монахи его в молитвах,
В слезах своих заслужили,
Не зная лавров;
А рыцари – в жарких битвах,
В трудных делах, что вершили
Против мавров.
 
 
Поскольку, доблестный воин
Ты столько крови неверной
Проливал,
То ждать награды достоин,
Что в мире жизнью примерной
Завоевал;
И так, с надеждой простой,
С крепкою верой, какая
В тебе есть,
Отправься навстречу той,
Третьей жизни, что ожидает
Тебя днесь».
 

( отвечает магистр)

 
«Не станем таким путем
В той жизни терять мгновенья,
Что скудна,
Ибо воля моя во всем
Небесному изволенью
Подчинена;
Я смерть свою согласить
С благою волей решил,
Чистой, ясной.
Хотеть человеку жить,
Когда бог ему смерть сулил,—
Бред напрасный».
 

МОЛИТВА

 
Ты, что погиб на кресте,
Принявши имя мирское
И облик бренный;
Ты, что в своей чистоте
Не погнушался людскою
Плотью презренной;
Ты, что такие мученья
Принял без содрогания
На пути,
Хоть я недостоин прощенья,
Но только из сострадания
Меня прости.
 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 
Так выразив мысли свои,
Сохранив как нельзя ясней
Свой дух,
В окружении всей семьи —
Братьев, жены, и детей,
И слуг,
Отдал душу тому, кем дана
(Кто ее поместит со хвалением
В небе своем),
И хоть жизнь его прервана,
Послужит нам утешением
Память о нем.