Текст книги "Дети Локи (СИ)"

Автор книги: Alexandra Destino

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Хель приветствовала Одина Всеотца, сказав, что рада видеть его в добром здравии, пусть он и напоминает ей немощного старца, который вот-вот окажется гостем в Хельхейме. Богиня узнала, хорошо ли он выспался и сама рассмеялась этой шутке. Она с удовольствием наблюдала направленные на неё озадаченные и ненавистные взгляды. Ей нравилось смотреть, как боги поджимают губы, как отворачиваются в негодовании, но ничего поделать не могут. Она оглядела толпу собравшихся ещё раз и убедилась, что в Мидгарде больше не было богов. Фрейя и Фрейр, Тюр и Форсети, Идунн и Хеймдалль – все они собрались здесь. Не было только Скади, и Ньёрд носил траур по ней. Никто даже не думал охотиться на детей Локи или нападать исподтишка. Они все прятались в Асгарде и тряслись от страха. Вели свои советы, вместо того, чтобы точить мечи. Даже Тор стоял потупившись и опустив могучий Мьёльнир.

Один, пропустив шутку богини, приветствовал её как равную. В его словах не было открытой злобы или ненависти, да и выглядел он как безобидный путник в сером потрёпанном плаще и широкополой шляпе, каким всегда притворялся перед людьми. Всеотец в ответ узнал, в хорошем ли здравии находится Локи, а так же как поживают Вали и Нарви. Одноглазый рассказал, что наслышан об их путешествиях, и неопределённо махнул рукой в сторону богов, которые некогда столкнулись с близнецами. Хель не могла скрыть злорадства, но с другой стороны, её жутко бесили речи Одина. Всеотец насмехался над ней и её семьёй, притом совершенно не скрывая того. Сквозь зубы богиня смерти процедила, что её отец и братья живы-здоровы. Затем, как бы промежду прочим, добавила, что они уже готовы к Рагнарёку, чего нельзя сказать об асгардцах.

Один выслушал её тираду со спокойствием. Одноглазый с улыбкой сказал, что не будет разубеждать Хель в том, чего она не ведает, при этом полагая обратное. Богиню не впечатлила ни его фальшивая улыбка, ни мудрые речи. Когда-то, когда Хель пришла в этот зал впервые, Один смог проникнуть ей в душу и использовать в своих целях, сейчас женщина воспринимала его уже иначе. Богиня смерти даже подумывала рассказать Всеотцу, как преданно Бальдр служит ей, и посмотреть, как с его губ слетит эта насмешливая улыбка, и как вздрогнет Фригг, что стояла у трона супруга с таким гордым безразличием на лице.

Вместо этого Хель бросила, что понимает, отчего Один и Локи побратались в своё время, но недоумевает, с чего их считают противоположностями. И Всеотец и трикстер на её взгляд – оба сладкоречивые лжецы, использующие всех вокруг в своих целях. Эти слова произвели на присутствующих куда большее впечатление. По изменившейся атмосфере, царящей в зале и по тому, как вдруг зашептались боги между собой, Хель поняла, что заронила семена сомнения в их сердца. Ведь всем было известно, что мать её, Ангрбода, славилась провидицей, а дочь ведьмы могла знать что-то такое, что недоступно увидеть им.

Один молчал. С богини было достаточно. Решив оставить разговор завершённым на своей ноте, женщина направилась к дверям. Когда она почти покинула зал, Одноглазый крикнул ей вслед, что-то о том, что связь между ним и Локи действует в обе стороны. Хель не стала его слушать и покинула Асгард. Всеотец хитёр, но он не заставит её сомневаться в собственном отце или том пути, на который они все ступили. Девочка выросла и ей больше нельзя было манипулировать.

В Мидгард Хель вернулась открыто, по Биврёсту, и никто не стал ей препятствовать.

Рассказ Хель завершился когда на город уже опустились ночные сумерки. Отец и братья поблагодарили её, и на том они расстались до утра. Женщине требовался отдых, и никто не смел её более задерживать. Разумеется, Вали сообщил, что если она проголодается, в больничном буфете её будут ждать бутерброды и чай в термосе, но Хель не нашла в себе сил даже на краткую благодарность. С трудом женщина расстелила свою постель и упала на неё, едва стащив с себя платье.

Хель не сразу провалилась в беспамятство. Сперва сон её был беспокойным. Женщину продолжали терзать воспоминания. Не о всех событиях она поведала отцу и братьям. Богиня не могла сказать им, что в пиршественном зале Хельхейма по левую руку от Бальдра сидела женщина, которую Хель действительно сперва не признала. С трудом в этом иссохшем теле, спутанных волосах, истощённом лице можно было увидеть прежнюю Сигюн. Обуреваемая сильными чувствами к своим братьям, Хель бросилась вперёд, едва не перескочив через стол, намереваясь забрать с собой светлую богиню и вернуть ей жизнь. Сигюн молчала и даже не подняла взгляда на Хель, когда та позвала её по имени. Нанна, осмелившись подать голос, попросила, чтобы богиня смерти не мучила её, ибо разум Сигюн остался далеко. Богиня смерти заверила Нанну, что все они могут быть спокойны, бывшую жену Локи никто не побеспокоит. Об этом печальном случае Хель умолчала, дабы не причинять лишнюю боль Вали и Нарви. Даже сама богиня смерти не могла вспоминать об этом без дрожи.

И ещё об одном случае Хель не сказала ни слова. Там, у самых корней Иггдрассиль, когда Хель вернулась в свои чертоги, то общалась с Бальдром. Мужчину, которого она когда-то боготворила, она встретила совсем иной, уже не той женщиной, что уходила из Хельхейма. Хель и Бальдр встретились, как давние друзья, хотя друзьями никогда не были. Всё это напомнило ей то время, когда она была Хельгой Локдоттир и ходила в кафе «У Нанны» вместе с другом Барнабасом. Барни не был Бальдром, и всё же они были очень похожи. Вспоминая это, Хель засыпала.

Хель попросила Бальдра проводить её перед отъездом и регент не посмел отказаться. Повозка, запряжённая мёртвыми лошадьми с глазами, сияющими как зелёные уголья, уже ждала. Хель закуталась в мантию, стоя на плато у реки Гьялль, продуваемом всеми ветрами.

Бальдр пришёл в назначенное время, не смотря на то, что Нанна, тут и гадать не нужно, отговаривала его от этой затеи. Он преклонил колено и не смел заговорить первым. Жестом Хель велела ему встать. Она рассмотрела его очень внимательно. Мужчина был красив и статен, как и при жизни, но красота его стала не такой яркой. Если будучи живым он напоминал солнце, то теперь больше походил на бледную луну, лишь отражение прежнего Бальдра. Хель дала ему знак приблизиться, а затем спросила:

«Ты знаешь, зачем я позвала тебя, сын Одина?»

«Нет», – ответ был краток.

«Когда-то давным давно наше знакомство началось не очень хорошо», – начала Хель издалека, но Бальдр вдруг перебил её:

«Не ты сделала его нехорошим, царица, а Локи – твой отец, склонный ко всякому злу. Он доказал это всем убив меня».

«Тебе не понять моего отца и мне не понять. Но он никогда не был злодеем. Не суди его, да не судим будешь мною, его дочерью».

«Незадолго до своей смерти в тёмных снах я видел последний день богов – битву на равнине Вигридр. Это были страшные сны, я мучался от них. Так что ты права, царица, в каком-то смысле твой отец оказал мне услугу. Здесь, в мрачном чертоге, я более не вижу снов и забыл, каково быть живым», – Бальдр говорил вежливо, но богиня видела в его голубых глазах, подёрнутых тусклой пеленой, скрытую ярость.

«Я призвала тебя не для того, чтобы слушать жалобы», – Хель хмыкнула, сморщив половину прелестного носика.

«Я просто хочу, чтобы ты поняла, царица, что тяготит меня. Я первым увидел в своих пророческих снах Рагнарёк. Сцены сражения представали предо мной каждую ночь. Страшная армия выйдет против Асгарда и возглавлять её будет Локи, наименее ужасный внешне, но наиболее чудовищный внутри. Я рассказал о своих видениях Одину, а через него об этом узнал и сам Локи, – Бальдр поёжился от своих воспоминаний. – Он не захотел выглядеть предателем раньше времени, поэтому подстроил мою смерть и сделал пленником Хельхейма».

Хель приблизилась к Бальдру и встала от него на расстоянии шага. Женщина заговорила едва не касаясь его губ, будто робкая невеста, что шепчет своему избраннику на ложе любви:

«Если ты думаешь, что это откровение для меня, то заблуждаешься, Бальдр. Обо всём этом мне давно известно, потому что Локи творил свои деяния не один. Я долгое время ходила с грузом вины на плечах. Я могла отсрочить Рагнарёк, но, ослеплённая безответной любовью к тебе, приблизила его. Прошлое не исправишь, сын Одина. Тем не менее, я могу сделать подарок, который послужит тебе в будущем. Слово моё нерушимо, и я даю тебе его. В день Рагнарёка, когда я паду в последней битве, ты освободишься от моей воли и сможешь сам выбрать сторону».

Бальдр молчал, будто разучился воспроизводить человеческую речь. Впрочем, таким он нравился Хель даже больше. Когда он попал в её царство, сама она была молодой девушкой, а он, хоть и женатым, но таким же глупым мальчишкой. Сейчас, когда он стоял, смотря на Хель без стыда, скрывая своё замешательство за молчанием, богиня увидела в нём мужчину. Услышав признание, столь сокровенное, из уст богини смерти, он не смутился и не оробел. Бальдр посмотрел на Хель и произнёс:

«Много лет я, будучи пленником Хельхейма, покорный твоей воле, готовил мертвецов к последней битве. Когда ты ушла, я временно стал правителем царства мёртвых. И даже когда ты падёшь, в праве ли я буду переметнутся на другую сторону, где все мои друзья, сын, отец и мать? Да и если я приду на сторону Асгарда, что будет с женой моей?»

Хель ожидала подобного ответа. Разумеется Бальдр, как и все, думал прежде всего о тех, кто ему дорог. Богиня смерти не помедлила с ответом:

«Нанну я освобожу тоже. Освобожу полностью вас обоих. Вы снова будете дышать, снова сможете полюбить свет. Так я освободила Нарви, сейчас он в Мидгарде вместе с близнецом. Отпечаток Хельхейма на нём сильнее, ибо раны, которые принесли ему смерть, были слишком велики. Но отравленный шип омелы можно выдернуть, а разорвавшееся от горя сердце – срастить. Нет ничего проще».

«А если все умрут, зачем нам такая жизнь?» – Бальдр задавал правильные вопросы.

«А если все умрут, тогда решать тебе. Я уже не та девочка, которая считает, будто чужую любовь можно заполучить, удерживая кого-то подле себя».

«Мне очень жаль, что в юности я был так глуп, – признание Бальдра было весьма неожиданным. – Ты, царица смерти, была одной из многих женщин, которых покорила моя красота, и которые решили, будто я испытываю к ним расположение только потому, что я улыбался им. Мне стоило быть сдержаннее. Ты же понимаешь, что я никогда не стал бы твоим, если бы Локи не подстроил мою смерть?»

Эти слова звучали так искренне и так самонадеянно, что богиня рассмеялась. Хель вскочила в свою колесницу и схватила за поводья и голос её эхом отразился вокруг: «Но ты же понимаешь, что сейчас я бы никогда не выбрала тебя себе в мужья?»

Хель стегнула лошадей и умчалась вдаль, будто и не было её. Бальдр долго смотрел ей вслед, надеясь разглядеть хоть силуэт, но было тщетно. Лишь задорный смех Хель ещё колыхался в воздухе. Однако, не смотря на эту финальную насмешку, богиня смерти дала своё обещание. В этот раз она поступила не по чужой воле, а по своей собственной, и почувствовала себя по-настоящему свободной.

Утром Хель долго сидела на кровати в полудрёме. Бледный свет наполнял комнату. Женщина лениво посмотрела на платье, висящее на мониторе компьютера на рабочем столе, на раскиданные по полу сапоги, на электронные часы на стене, что лениво мигали зелёными цифрами, показывая полдень. В душе её не всколыхнулась ни одна педантичная частица. Женщина не подорвалась с кровати, чтобы убрать весь этот беспорядок, а продолжала сидеть в коконе из одеяла, вспоминая, сколько тайн она раскрыла прежде, чем уснуть. Хель оставалось надеяться лишь на то, что Йормунганд, её всевидящий брат, не выдаст этого никому. Встреча с Бальдром должна была остаться в секрете. Мысленно обратившись с просьбой к Мировому Змею и понадеявшись на его благоразумие, Хель вылезла из кровати.

Одевшись и приведя комнату в порядок, богиня отправилась на поиски братьев и отца. «Хельхейм» в отсутствие Фенрира был слишком большим для их маленькой семьи. Каждый шаг Хель отдавался эхом по полупустым коридорам. Спустившись на этаж ниже, в столовую для мед персонала, женщина обнаружила братьев и отца. Они как раз заканчивали завтрак, в центре стола стояла большая тарелка с горой дымящихся вафель, а каждый из мужчин пил чай или кофе.

– Ты голодна? – вместо приветствия спросил Вали, будто с надеждой. Его забота порой умиляла Хель. – Могу сделать тебе омлет на скорую руку.

– Не утруждайся, – ответила женщина, беря стул и подсаживаясь к родне. – Но я не откажусь от чашки крепкого кофе и этих восхитительных вафель.

– Будет сделано, – с улыбкой отозвался Вал и метнулся к кофе-машине.

– Как спалось? – спросил Локи с неопределённой улыбкой. Может она и была знаком доброго расположения, но Хель увидела в ней долю лукавства.

– Восхитительно, – отозвалась женщина, что было правдой. Она действительно хорошо спала. – Нет места лучше дома.

– А мы уже боялись, что ты не вернёшься, – хмыкнул Нарви. – До Рагнарёка остались считанные дни, трёхгодичная зима на исходе.

– Это миры на исходе, а не зима, – произнёс Локи, откинувшись на стуле. – Я прямо-таки счастлив, что всё это закончится.

– Я всем напоминаю, что мы договорились не говорить о Рагнарёке за обеденным столом, – напомнил Вали, подходя к Хель. В его руках была керамическая кружка, наполненная чёрным как смоль кофе, которую он поставил перед сестрой. – Это не зал заседаний.

– И то верно, надо нам хоть немного побыть просто семьёй, – поддержала брата Хель, а затем помрачнела. – Хотя у меня всё же есть вопрос, который стоит обсудить.

– Что же это за вопрос? – поинтересовался Локи, прихлёбывая свой чай и закусывая мягкой горячей вафлей.

– Скажи, отец, что значили последние слова Одина? – обратилась к нему богиня смерти, смотря прямо в глаза.

Локи хотел что-то сказать, но внезапно закашлялся. Он отставил чашку на стол и положил рядом недоеденный кусок. Вали хотел было помочь отцу, но тот отмахнулся.

– О чём ты? – спросил бог хриплым голосом, когда смог говорить.

– Что значит связь между тобой и Одноглазым, которая действует в обе стороны? – пояснила свои слова Хель. – Я не хотела слушать Одина, ибо не зря он зовёт себя Бёльверк и Хникар*. Но ты сказал, что обманешь других, но не меня. Не нас, твоих детей. Что за тайну вы с ним храните между собой?

– Надеюсь, все уверены, что хотят это слышать? – Локи обвёл присутствующих ожидающим взглядом.

– Не томи, – отозвался Нарви за всех. – Нам тошно думать, что какие-то тайны могут подрывать наше к тебе доверие.

Локи тяжело вздохнул, допил свой чай и отставил кружку. Экстренно дожевав вафлю и отряхнув руки от крошек, имитируя беззаботность, трикстер начал рассказ, заходя издалека:

– Когда-то давным давно, я был скитальцем. Слишком мелкий и умный для великанов, я никак не уживался в Йотунхейме. Для людей я был чересчур велик и опасен, а богов Асгарда, как и самой крепости, тогда не существовало. Зато существовал Один. По сути своей, такой же путешественник, как и я. Вот только если я был странником вынуждено, то Одноглазый, тогда и не одноглазый вовсе, просто ещё не решил, где бы ему осесть. И вот мы, два путешественника, встретились однажды и разделили поровну пищу и огонь. Это была ночь длинных и путанных разговоров. Сейчас я уже не вспомню, о чём мы тогда говорили, над чем смеялись, о чём спорили. Под утро, когда пришёл момент расставаться, Гримнир*, как он мне представился тогда, сказал, мол чувствует, что я ему как брат родной. Мне было интересно, что же он имеет ввиду. И когда путник предложил побрататься на крови, я согласился лишь из чистого интереса. На тот момент я не подозревал, что ничем хорошим для меня этот союз не обернётся.

Локи замолчал на время. Никто его не торопил. Трикстер всё глубже погружался в такие далёкие воспоминания. Речи его снова начинали путаться. Локи нервничал и это совсем не обнадёживало его детей.

– Тогда всё было по иному. И Иггдрассиль был куда меньше. Расставшись с Гримниром, я продолжил своё бесцельное путешествие по мирам. Но, теперь, по крайней мере, у меня было место, куда я мог вернуться. Он указал мне ту равнину, где скоро должна была вырасти крепость. И однажды, устав от бесконечного пути, я пришёл. Тогда Асгард уже наполнился асами и ванами, и я проник к ним и прижился, будто был там с самого начала. Одина моё пришествие обрадовало сверх меры, – трикстер посмотрел на дочь. – Ты была права, когда заявила Всеотцу, мол Локи и ты из одного теста слеплены. Так оно и есть. Мы оба в какой-то мере порождения Хаоса. Оба хитры и умны. И совершенно непонятно, отчего его считают светлым богом, а меня тёмным. И, признаться, после всего, что произошло, я чувствую себя полным дураком. Один обманул меня. Мы не просто побратались на крови, а в каком-то смысле стали единым целым. Как светлая и тёмная сторона луны. И наша связь лишь крепла с годами. Одноглазый не солгал, когда сказал, что наша связь работает в обе стороны. Мы знаем мысли друг друга, знаем чувства…

– И много ли известно ему о том, что мы делали последние два года? – спросил Вали с опаской.

– Он знает, но куда меньше, чем мог бы, – признался трикстер, улыбнувшись. – Я многое выкидываю из своей головы, как ненужный балласт. За свою жизнь я наловчился прятать от него многое. Впрочем, он тоже не промах. Хоть я и получаю от него много, чувствую, что и упускаю примерно столько же.

– Тогда я ничего не понимаю, – произнесла Хель, пребывая в замешательстве. – Неужели он знает о нас что-то такое, что может нам повредить?

– Нет, это не так, – Локи начал догадываться. – То, что Одноглазый сказал, это не попытка заставить вас во мне сомневаться, а предостережение мне. Кроме чувств и мыслей, наша внутренняя сила тоже делится поровну. И это больше всего пугает меня. И кто знает, что будет в день Рагнарёка, когда Фенрир-Волк пожрёт Солнце, Луну и Одина. Успею ли я нанести смертельный удар Хеймдаллю прежде, чем окончательно ослабею или Одноглазый перехитрит меня?

– В таком случае он так же должен понимать, что ты можешь использовать вашу связь против него самого, – заявил Нарви, вклинившись в разговор. – Да и не собирается же он прыгать в пасть Фенрира лишь для того, чтобы нанести поражение тебе.

– Лишь один раз мне удалось сместить баланс силы в свою сторону, – сказал Локи без энтузиазма. – Когда Вали заколдовал место, на котором я пребывал в заточении, то в своём заклинании использовал пустую руну Одина. Всеотец думал, что ослабел из-за того, что я нахожусь в плену, и погрузился в сон, дабы восстановить силы. Но сон Одина восстановил отнюдь не его, а меня.

– Так и подразумевалось, отец, – произнёс Вали, с долей слегка неуместного самодовольства. – Я думаю, что смогу снова применить руны и защитить тебя в день последней битвы.

– Я надеюсь на это, и на вас всех. Мы не должны проиграть этот бой, – Локи посмотрел на каждого из своих детей с надеждой и долей отчаяния. – Один обманул меня в своё время, привязав к себе. Он много раз использовал и унижал меня. Больше я этого не допущу. А сейчас прошу меня простить, я должен поразмыслить над тем, что узнал. Нам нужен хороший план.

Локи резко вышел из-за стола и задумчиво покинул столовую, оставив в замешательстве своих детей. Ему требовалось прогуляться и подумать о том, что передал ему Один. Если Гримнир хотел выбить его из колеи, то у него прекрасно получилось. А ведь всё шло так хорошо.

Комментарий к Глава 3.4. У корней Иггдрассиль

* Подразумевается Малефисента – злая фея/ведьма из “Спящей Красавицы”.

* Бёльверк и Хникар – имена Одина, соответственно “злодей” и “сеятель раздоров”.

* Гримнир – ещё одно имя Одина, “скрывающийся под маской”.

========== Глава 3.5. Путь к равнине Вигридр ==========

Скандинавские боги последние три года провели в ожидании своего последнего дня, и всё равно он наступил слишком внезапно. Подготовиться к такому событию было не возможно, как ни бейся, сколько сил не трать. И это понимали обе враждующие стороны. Меж тем до Рагнарёка оставались уже не дни, а часы. Сущие крохи в масштабах как Вечности, так и человеческой жизни.

Утро рокового дня в мидгардском «Хельхейме» было наполнено светлой печалью и лёгкой тревогой, а вместе с тем железной решимостью довести дело до конца. Теперь Локи и его дети почувствовали в полной мере – здесь и сейчас все они не случайно. Это их судьба и воля. Много раз они видели шанс свернуть с дороги, но ни разу не сделали иного выбора.

Хель постояла на пороге, смотря, как её братья и отец расходятся в разные стороны, теряясь в тумане морозного утра, а затем вернулась в главный корпус медицинского центра. Времени для долгих прощаний уже не хватало, хоть женщина и ощущала себя покинутой. Она тешилась лишь мыслью, что ещё увидит своих родных в последний раз. Проходя по пустому холлу, богиня представила грядущий бой на равнине Вигридр. Это будет славная битва. Кровь асгардцев, а так же всех, кто им поклоняется, польётся реками. Сколь многие сложат головы в этом сражении. Звон мечей и топоров наполнит пропитанный миазмами воздух, а вокруг будет лишь яркое сияющее пламя и отравленная вода. Хель представила своих братьев и отца в пылу битвы и почувствовала возбуждение, сродни тому, которое женщина может испытать, ложась с мужчиной. Бальдр умолял понять его, когда рассказывал о кошмарах Рагнарёка, но Хель было это не дано.

Богиня прошлась по залам своего мидгардского царства. На ней было уже не платье, а доспех, на поясе бряцал короткий меч, ударяясь о звенья кольчужной рубашки. Всего пару часов прошло с момента, как женщина надела своё обмундирование, а с левой стороны серебристая кольчуга уже начала темнеть и покрываться ржавчиной, и кожаная рубаха под ней перетираться и рваться. Аура богини смерти оказывала причудливое влияние на всё вокруг. Когда-то Хель беспокоило это, но сейчас она не старалась плыть против течения.

Сейчас богиня смерти ощущала себя как никогда цельной. Большую часть своей жизни она словно противоречила сама себе: безразличная к окружающему миру, и в тоже время не безучастная, смертельно усталая, но встающая с рассветом, ведомая своим долгом, жаждущая света, но обитающая во тьме. Чувство внутренней гармонии, которое зародилось совсем недавно, дарило ей холодное спокойствие, столь важное для предводительницы огромного войска.

Спускаясь по тёмной пожарной лестнице на цокольный этаж, женщина размышляла о том, как прошла её жизнь. По мнению Хель жизнь, в принципе, была лишь временным явлением на пути к смерти, а потому о собственном бытие она задумалась впервые. Стоя на краю света, буквально в нескольких часах от всеобщей гибели, можно уделить пару минут на воспоминания. Более подходящего момента не представится – сейчас богиня осталась наедине с собой и её шаги гулом отдавались в пустом здании.

Детство Хель, в целом неплохое, прошло среди великанов в Железном Лесу. Однако, в силу врождённой скромности, девочка, рождённая от бога и великанши, никогда не покидала окрестностей своего дома. Фенрир рыскал по лесу и учился охотиться, Йормунганд таился в болотистых озёрах, Хель же вечно пряталась за материнскую юбку. Её не пугал мрак, но всё же чего-то той девочке не хватало, чтобы почувствовать себя защищённой.

Однажды в их дом прибыл незваный гость, которого Ангрбода назвала своим мужем и отцом своих детей. Тогда-то Хель и поняла, чего ей не хватало. Локи излучал свет, не подобный свету солнца или огня. Перед богом-трикстером тьма отступала в страхе и девочка, наполовину мёртвая, а наполовину живая полюбила этот свет, идущий из глубины чужой души, более всего на свете.

Богиня улыбалась, но в темноте никто бы не разглядел её насмешливой кривой улыбки, если бы было, кому смотреть. Очень скоро за ней и братьями явились асгардские воины, и Хель скорее радовалась предстоящему путешествию, чем печалилась расставанию с домом. Да и Ангрбода была удивительно спокойна, будто только и ждала этого. Хель надеялась оказаться поближе к отцу, но ни в его доме, ни в Асгарде ей, Фенриру и Йормунганду места не было. Всеотец, дабы не обделить великанскую дочь, подарил ей Хельхейм – обитель мрака и скорби. Хель приняла этот дар с благодарностью.

Радость от общения с мёртвыми быстро прошла, Хель хотела повидать целый мир, но не могла уйти. В оставшихся восьми мирах происходили радостные и печальные события, а богиня смерти узнавала о них лишь из уст очередного мертвеца, прибывшего к ней. Тяжело было её бремя, но она несла его с гордостью, не признаваясь в том, что устала до осточертения. Лучшей участи она просить и не осмеливалась.

События, предшествующие Рагнарёку, встряхнули Хель, но ненадолго. Локи пришёл просить об услуге и так же быстро ускользнул, получив желаемое. Бальдр почти не сопротивлялся ауре Хельхейма и вскоре затух, как пламя на ветру. Нарви ходил как в воду опущенный, думая о своей смерти, которая принесла позор и ему, и брату-близнецу. Хель была бесконечно одинока, но никто не смог бы понять её страданий.

Богиня смерти почувствовала себя уже не царицей, а пленницей, и в своей скорлупе ей стало тесно. Она уже не мечтала ни о путешествиях, ни о том, чтобы почувствовать прикосновение света. Вали развеял её сомнения. Бесстрашно шагнувший во тьму брат, одержимый местью и гонимый своей болью, пришёл в Хельхейм, дабы просить его госпожу о помощи. Вал сиял так ярко, что Хель могла бы ослепнуть, смотря на него.

Богиня смерти поселила брата в покоях своего дворца среди мёртвых, дабы он ожидал её решения. Вали не погас, как это было с Бальдром, хотя смерть окружала его со всех сторон. Подавив свои сомнения, Хель приняла решение уйти вместе с братом при условии, что Нарви покамест останется на троне Хельхейма. Вал выразил согласие. Разумеется, очень скоро брат и сестра рассорились из-за этого, но Хель получила то, чего страстно желала все эти годы – свободу. То, что не менее желанный ей свет всегда был внутри неё самой, богиня смерти осознала позднее. Теперь ей было не страшно и не стыдно почувствовать себя хоть немного живой.

Хель распахнула холодные двери морга. В нижних комнатах ждали свою царицу верные воины, пока что голые и безоружные. Сотни мёртвых глаз смотрели на женщину из толпы. Это был лишь маленький отряд в сравнении с той армией, что томилась в ожидании в настоящем Хельхейме. У каждого из этих хладных тел была своя история, скрытая за шрамами и швами, любовно наложенными Хель. История слёз и потерь, которая привела их всех к Рагнарёку.

Хель вздрогнула, почувствовав нечто необычное. Окружающий мир покрылся рябью. Очень близок был тот момент, когда Мидгард будет уничтожен. Тьма, призванная магией Вали и сущностью Локи, отступила, как отступает вирусная болезнь перед антибиотиком, но оставила после себя ослабленный иммунитет – трещины на той грани, что отделяла срединный мир от всех остальных. Скоро эта грань лопнет, как истончившийся по весне лёд, и они окажутся в настоящем Хельхейме. Облачившись в доспехи, мёртвые встанут под знамёнами Хель, а затем поднимут оружие и выйдут на бой.

Едва попрощавшись с роднёй, Нарви перешёл на бег. Наконец-то свобода. Ему претили все эти долгие напряжённые прощания. В таких ситуациях он чувствовал себя неловко. Он лишь раз обернулся, чтобы увидеть, как Вали возится с фургоном, пытаясь его завести. Горевать не было нужды, в конце концов они ещё встретятся, пусть и в последний раз.

Нарви бежал посередине шоссе, наплевав на то, что может стать причиной дорожной аварии. Люди и их мелочные заботы более не волновали бога, и скрываться не было нужды, когда мирам осталось столь немного. Мужчине нравилось чувствовать напряжение в ногах и боль в горле от холодного воздуха, но Нар и не думал сбавлять темпа. Жар разливался по всему его телу, не смотря на мороз. Ему даже пришлось расстегнуть чёрное кожаное пальто с меховым подкладом, чтобы дать телу доступ к холодному воздуху. Нарви чувствовал себя живым как никогда. Живым и бессмертным.

Меч Рунблад приятно бряцал у мужчины за спиной, ударяя по ягодицам. Теперь клинок был облачён в настоящие кожаные ножны, а не жалкую тряпицу. Чтобы сделать их, несколько месяцев назад Нарви отправился на охоту вместе с Фенриром. Волк загнал оленя, а Нар голыми руками поймал его. Сын Локи догнал и повалил крупного самца, а когда подмял животное под себя, уже порядком придушив, вонзил в мощную шею острый широкий нож. Олень хрипел, и тёплая кровь била у него из шеи фонтаном, попадая на Нарви. Когда животное издохло, Нар освежевал его. Подросшему Фенриру туша оленя была на пару укусов, зато шкуры животного хватило, чтобы сделать ножны с перевязью для рунического меча. Нарви сам обработал шкуру, сам сшил ножны и ремни, и сам вышил на них руны. Вали зачаровал рунический рисунок, и теперь Рунблад стал ещё сильнее. Заточенный и отполированный он ждал последнего боя.

Воспоминания вызывали у Нарви приятное чувство. Не менее приятное, чем мысли о предстоящей битве. Битве, в которую он пойдёт с отцом, братьями и сестрой. Нар продолжал бежать, и вместе с тем он прислушивался. Не ушами, а всем своим нутром, всем своим существом. Он надеялся, что в конечной точке назначения его уже ждут.

Йормунганд действительно ждал своего брата. Он сам дал об этом знать, но не улыбкой, а лишь её образом, который проник прямо в мысли Нарви. Пришедший из царства Хель молчаливый брат более других нравился Змею. Йормунганд уже поднялся со дна океана, взбивая на поверхности густую белую пену. Моря Мидгарда бурлили, ибо вся вода мира стала слишком тесной для Змея. Исполинские волны бились о берег, отрывая лодки от пристани и унося их на глубину. Голова Змея как всегда покоилась возле стокгольмского причала, там, где он впервые встретился с Нарви в Срединном мире.

Сейчас вода закипала не только на материальном уровне, но и на ментальном. Во всех частях планеты особенно чувствительные люди проснулись, даже не смотря на усталость. Всем им снились эпизоды неминуемой битвы, которая ещё только грядёт, но в которой они не примут активного участия. Жалкие слабые люди будут лишь пассивными зрителями своего неизбежного конца.

Ментальный уровень, подобный воде, стал ещё одним пристанищем Йормунганда. Как и его мать, Мировой Змей обладал значительной долей дара предсказаний. Правда Ангрбода умела изъясняться словами, а Змей – лишь неопределёнными образами, большинство из которых он не понимал сам. Через сновидения он обозревал не только прошлое и настоящее, но и будущее, в том числе очень далёкое. Именно через сны он разговаривал с теми, кто был ему нужен и передавал свои послания. Йормунганд знал, как важно сплотить бога-трикстера и его детей. Он следил, чтобы они слишком уж не отклонялись от намеченного курса. Вали и Локи были правы говоря, что Рагнарёк нужен миру, и Змей следил, чтобы пророчество о всеобщем конце исполнилось. Иногда, проникая в чужие сны, он допускал промашки. Бальдр думал, что первый увидел предсказание Рагнарёка, а на самом деле это Йормунганд прополз в его сны. В последствие выяснилось, что это была совсем не промашка, а ещё одна деталь некоего Вселенского механизма.