Текст книги "В поисках Солнца (ЛП)"

Автор книги: Ален Жербо

Жанр:

Путешествия и география

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Во время борьбы с ветром и течениями пролива я с удовлетворением заметил, что пароходы обходили меня стороной, как только видели яркий белый фонарь, который я теперь использовал вместо предусмотренных правилами боковых огней. У меня на борту было провизии на более чем три месяца, и я намеревался направиться прямо во Францию, если ветры не будут слишком неблагоприятными. Но и здесь мне не очень повезло. Пассаты в Северной Атлантике меняются от северо-восточных до северных; при восточном ветре я мог бы держать довольно северный курс, и мое плавание было бы быстрым. На самом деле ветры почти всегда были больше северные, чем восточные и, постоянно держа курс по правому галсу, я был унесен в середину Атлантики.

14 мая, через одиннадцать дней после отправления, я обнаружил, что у меня катаральный конъюнктивит. Мне предстояло пятнадцать дней сильного дискомфорта. Дул свежий ветер, море было неспокойным, мои веки постоянно слипались из-за гнойного выделения, и все это время я был вынужден усердно работать среди брызг. В довершение всех бед, сломался талреп и, ожидая, пока погода улучшится настолько, чтобы я мог его как следует починить, я был вынужден возиться в воде и соорудить временное приспособление, которое постоянно изнашивалось и ломалось. В то же время мне приходилось усердно работать у насосов, чтобы лодка оставалась на плаву.

В 10 часов утра 26 мая, на 32° 36' западной долготы и 29° 31' широты, я пересек курс своего исходного плавания (Гибралтар – Нью-Йорк) и таким образом завершил кругосветное путешествие. Однако это доставило мне лишь относительное удовлетворение, поскольку я не имел никаких надежд на будущее и боялся всего, что меня ждало по возвращении к цивилизованной жизни. Уже Южный Крест, последний знак моего любимого южного полушария, был далеко на горизонте; каждый вечер Полярная звезда поднималась все выше и выше в небе, и я снова начал видеть северные созвездия, которые почти забыл.

Пассаты становились все слабее, и вскоре я вошел в зону тропического затишья, где легкие и переменчивые бризы с периодическими шквалами заставляли меня постоянно быть начеку. Я продвигался очень медленно и решил зайти на Азорские острова, чтобы запастись водой и фруктами, а также приобрести новый болт взамен сломанного. В понедельник, 10 июня, я понял, что нахожусь где-то недалеко от Хорты на Азорских островах. Шел дождь и видимость была очень плохая; с наступлением вечера я тщетно пытался пробиться сквозь туман и увидеть землю, которая, как я знал, была очень близко. Ночью свет мыса Комфреда казался менее чем в миле от меня. Я снова отлично пристал к берегу. Всю ночь я медленно дрейфовал вдоль юго-восточного побережья, так что на рассвете я мог обогнуть мыс Кастелло-Бранко, скалу причудливой формы. Зелень склонов острова и возделанные поля, простиравшиеся по холмам, составляли настоящий контраст с тем, что встретило мой взгляд в двух последних портах захода, Аскенсьоне и Сент-Винсенте. Северо-западный ветер вскоре стих, и я спокойно ждал, когда он снова поднимется, когда из Орта вышли три моторные лодки и так любезно настаивали на том, чтобы отбуксировать меня, что я был вынужден согласиться, чтобы не обидеть их. Пройдя полуостров Кайя и Адский котел, потухший кратер, открывающийся к морю, я вскоре оказался в живописной гавани Орта, через тридцать пять дней после отправления из Порто-Гранде. Португальские власти оказали мне радушный прием, к которому я уже привык на Кабо-Верде. Капитан порта привел нескольких матросов и пришвартовал меня к большому бую в гавани; затем французский консул нанес мне визит и пригласил на обед, проявив предельное гостеприимство, хотя здесь, как и везде я отказался оставлять «Файркрест» на ночь. Губернатор острова предоставил в мое распоряжение мастерские Fayal Supply Company для любых мелких ремонтов такелажа, которые мне могли понадобиться, и предложил мне воспользоваться его моторной лодкой для поездок на берег и обратно, когда мне это было нужно, хотя я предпочел использовать свою парусную лодку Berthon, которая была в плохом состоянии и едва пригодна для плавания.

Несмотря на непрекращающуюся работу, неизменно сопутствующую заходу в порт, я смог выиграть несколько партий в теннис у лучших игроков острова. Я также принял гостеприимство компании Eastern Telegraph Company и наслаждался таким же дружеским и спортивным отношением с ее персоналом, как и в предыдущих портах захода. К моему большому удивлению, я встретил там г-на Дж. М. Мэнсфилда, который первым поднялся на борт Firecrest после ее опасного прохождения через рифы острова Родригес, расположенного посреди Индийского океана, в пятнадцати тысячах миль отсюда.

В гавани стояло несколько интересных лодок. Это был Terre Neuve, возвращавшийся с рыбной ловли, и дружественный экипаж бретонских рыбаков, с которыми одинокий моряк с Firecrest хотел бы поближе познакомиться, если бы их визит не был таким коротким. Затем был крейсер Vasco da Gama, офицеры которого посетили Firecrest и взяли меня с собой на обед. Это судно было самым старым военным кораблём, находящимся в плавании. Наконец, был пароход «Провиденс» компании Fabre Line, капитан и офицеры которого настаивали, чтобы я принял всевозможные припасы, хотя я не взял у них ничего, кроме фруктов, оставаясь верным своему вегетарианскому рациону во время плавания. С «Провиденса» я узнал, что во Франции меня считали пропавшим без вести из-за доклада, сделанного каким-то вычурным капитаном парохода, и мне сказали, что военно-морской флот отправил много кораблей на мои поиски.

После шести дней в порту я снова был готов к отправлению. Капитан Пинто из португальского торгового флота поднялся на борт и дал мне несколько карт и навигационных таблиц, которые он помог составить. В полдень вторника, 18 июня, я покинул Файал в полной тишине, буксируемый двумя катерами угольных компаний, которые боролись за честь сопровождать меня. За ними следовал еще один катер, на борту которого находились французский консул и несколько моих друзей из Английской кабельной компании. Когда они покинули меня с наступлением темноты, чуть дальше канала между Фаялом и Пико, я находился недалеко от маяка мыса Рибейня, под зелеными холмами острова. Штиль продолжался всю ночь, и к рассвету течение снова унесло меня в пролив. Однако в Орта это заметили и катера, которые буксировали меня накануне вечером вернулись и вывели меня из пролива и за пределы приливного течения. Наконец поднялся легкий ветерок, и я смог отплыть, с восхищением оглядываясь на идеальную конфигурацию Пико с его величественной вершиной, окруженной облаками. Ночью я проплыл мимо острова Грасиоза – название которого вполне оправдывает себя – и к рассвету снова оказался один между небом и морем.

Я рассчитывал на быстрое плавание при сильном ветре, но прогнозы моих карт, что касается ветра, в очередной раз оказались далеки от реальности. В последующие дни дули слабые восточные бризы. Вопреки моему предыдущему опыту, я часто встречал пароходы, и однажды ночью – это было 24 июня – настойчивость, с которой один из них направлялся к «Файркресту» и кружил вокруг него, заставила меня подумать, что он ищет какого-то упавшего летчика. Позже я узнал, что он вероятно искал Франко, испанского летчика.

Наконец ветер сменился на западный. Затем наступило несколько дней непогоды, хотя для «Файркреста» это не было проблемой. В это время меня обогнали несколько британских пароходов, которые очень вежливо мне сигналили. Затем ветер снова сменился на северо-восточный, и я продвигался очень медленно. Мой рацион был приятно разнообразен благодаря вкусным грейпфрутам, которые мне дал «Провиденс». По мере приближения конца моего путешествия меня охватила большая грусть; круиз скоро закончится, а с ним и самый счастливый период моей жизни; через очень короткое время я буду жестоко лишен свободы, которую так любил.

Переход, который я планировал совершить за двадцать дней, оказался очень долгим, так как восточные встречные ветры сменяли друг друга; на самом деле, я сомневаюсь, что летчики когда-либо могли бы найти более благоприятные атмосферные условия для пересечения Атлантики с востока на запад, чем те, которые были в июне 1929 года. Я понял, что не смогу прибыть вовремя на теннисный турнир в Уимблдоне; на самом деле, приближение того, что многие считали бы конечной целью моего путешествия, не вызывало у меня волнения, потому что я знал, что это будет просто один из многих портов захода; поэтому я занимал свои редкие минуты досуга чтением старых португальских стихов Луиса де Камоэнса.

Во вторник, 16 июля, пароход «Мичиган» французской линии подошел к «Файркресту» и настоял на том, чтобы поговорить со мной. Я воспользовался этим, чтобы отправить сообщение своему другу Пьеру дю Пакье и проверить свои хронометры, которые, к моему большому удивлению, не потеряли ни секунды. Я отказался от всех провиантов и принял только пакет газет, где как я знал, смогу узнать все о результатах теннисных матчей. Хотя море было очень спокойным, я не мог не испытывать беспокойства, находясь так близко от огромной стальной стены борта парохода, и вспомнил о повреждениях, которые я получил в 1923 году, находясь на таком же расстоянии от греческого корабля. Как бы мне ни нравились люди с «Мичигана», я с огромным удовольствием смотрел, как он уплывает, и пока моя лодка плыла сама по себе, я открыл газеты, чтобы посмотреть, как Боротра и Лакост выступили в финале французского теннисного чемпионата.

20 июля я вошел в Ла-Манш, на полпути между английским и французским побережьями, ни одно из которых мне не надо было видеть, поскольку доверял точности своих наблюдений за солнцем и звездами. Я знал, что вне поля зрения суши я встречу меньше пароходов, но в этих узких водах наблюдается самый интенсивный трафик в мире, и риск столкновения был настолько велик, что мне приходилось дежурить днем и ночью. Вечером 22-го числа «Файркрест», управляя собой сам, прошел очень близко от траулера у Старт-Пойнта. Затем последовали два дня затишья и тумана. 24-го числа я оказался в штиле на глади моря и в густом тумане, видимость не превышала пятидесяти ярдов. Я знал, что находился между Портленд-Биллом и Каскетс, скорее ближе к английскому побережью. Как я проклинал потерю своего туманного рожка, который из-за тропической влажности давно стал бесполезным, и я выбросил его за борт. Около двух часов дня туман рассеялся, и траулер обогнул Firecrest – на его корме я смог прочитать название Mistinguette. Экипаж сразу меня узнал и попросил разрешения подойти, так что капитан Мейз и инженер Обри поднялись на борт «Файркреста». В свою очередь, меня пригласили на их судно и, чтобы порадовать этих замечательных ребят, я пошел и с удовольствием съел приготовленный для меня обед, хотя он не мог сравниться с той простой и скромной пищей, к которой я привык на «Файркресте». После этого весь экипаж «Mistinguette» по очереди посетил мою лодку, и вместе мы выпили несколько бутылок испанского сидра, который мне подарил французский консул в Кабо-Верде. Мне предложили туманный рожок, но когда пришло время расставаться, капитан «Mistinguette» настаивал, чтобы я позволил ему отбуксировать меня до Шербурга.

Я позволил ему это сделать, потому что, честно говоря, я ничуть не сожалел о том, что меня унесло прочь от тумана и постоянного напряжения, которое заставляло меня бодрствовать день и ночь. Кроме того, благодаря этой буксировке я смог бы сдержать свое обещание пойти посмотреть, как Жан Боротра играет в Кубке Дэвиса, который должен был начаться на следующее утро. Было почти четыре часа, когда меня взяли на буксир, и к наступлению ночи я увидел огни гавани – первые огни, которые я видел с момента отправления с Азорских островов. В одиннадцать часов мы снова попали в густой туман и на пониженной скорости вошли в гавань Шербурга. «Мистингуэтт» пришвартовался рядом с крейсером «Мюлуз», а «Файркрест» остался на буксире; рыбаки направили на меня прожектор и несколько раз прозвучала сирена, но никто не обратил на нас внимания.

После еще одной бессонной ночи, проведенной в разговорах в салоне «Мистингет», мы снова отчалили в четыре часа утра. Туман рассеялся, и когда мы проплывали под носом «Мюлуза», я окликнул вахтенного офицера и попросил его отправить сообщение о моем прибытии моему другу Пьеру дю Пакье в Гавр. Затем «Mistinguette», который снова выходил на рыбалку, отбуксировал меня в море против ветра, по бурному и неспокойному морю. Когда я оказался достаточно далеко, чтобы обогнуть Барфлер, я отцепил буксирный трос и крикнул «прощайте» своим друзьям. Когда я поднял паруса, с северо-востока поднялся свежий ветер, сопровождаемый сильным волнением. В это время мимо меня проплыл небольшой английский катер, чья команда молодых любителей приняла меня за рыбака и спросила, как далеко они находятся от Шербура. В десять часов я прошел мимо маяка и семафора Барфлера. Меня несло сильным течением, и я передал им по радио код «Firecrest» – O Z Y U. Ветер дул почти прямо в нос, и я был вынужден лавировать в бурном море. У меня не было никакой возможности прибыть до завтра, потому что меня несло в сторону Порт-ан-Бессен и устья Сены, а прилив уже менялся. Весь день я плыл по ветру, не теряя из виду большой трехмачтовый корабль, с которого я почти не спускал с глаз с момента входа в Ла-Манш. Ветер и прилив делали море очень бурным, и «Файркрест» постоянно погружался носом в большие волны. К вечеру мне пришлось убрать грот и поднять штормовой парус. На следующее утро, на рассвете, я находился в трех милях к северу от Порт-ан-Бессен. Ветер немного сменился на северный и теперь почти полностью мешал мне добраться до Гавра. Около одиннадцати часов утра к «Файркресту» подошла лодка-лоцман из Кана, капитан и еще один человек поднялись на борт и, по-видимому, решили, что мой узкий катер гораздо сложнее управляется, чем их большая двадцатипятитонная лодка. Наконец, ближе к полудню, военный шлюп «Ailette», который искал меня с предыдущего вечера, подошел к нам и предложил буксировку, на что я согласился, поскольку мне было совершенно невозможно войти в Гавр под парусами против сильного восточного ветра, который дул в тот момент. Я спустил паруса и сразу же свернул их, два молодых матроса поднялись на борт, чтобы помочь мне. Их простая, доброжелательная поддержка навсегда останется одним из самых приятных воспоминаний о моем возвращении. Гавань была близко, а я не спал уже девяносто шесть часов. Очень скоро я увидел вход между волнорезами; лоцманские катера, а также всевозможные суда в гавани приветствовали меня. Наконец я увидел своих старых друзей, Пьера дю Пакье и «Коко» Жантьена, на моторной спасательной шлюпке. Наше волнение от новой встречи было настолько сильным, что в течение нескольких минут мы не могли говорить.

Моего лучшего друга, Пьера Альбаррана, не было там, но я знал, что найду его среди толпы, собравшейся на набережной, где меня ждал прием, который я собирался выдержать исключительно ради него.

Итак, после более чем семисот дней, проведенных в море, после более чем сорока тысяч морских миль, после непрекращающейся борьбы со стихией, я привез домой свою старую, изношенную и побитую Firecrest во французский порт, чтобы выполнить обещание, данное ему, моему лучшему другу, по радио из лайнера Paris после нашего расставания в августе 1924 года:

Не грусти, потому что однажды я вернусь.

Ален Жербо.

Яхта Firecrest, Гавр, 6 сентября 1929 года.