Текст книги "В поисках Солнца (ЛП)"

Автор книги: Ален Жербо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Еще одной достопримечательностью Аскенсион была рыбалка в бухте, где можно было поймать рыбу всех видов, форм и размеров. Я часто наблюдал рядом с «Файркрестом» балистес бунива, который снабжен звуковым аппаратом, похожим на барабан, который вибрирует, когда он встряхивает грудную плавник. Похожая рыба, батистес ветула, имеет очень яркую окраску. Однажды один из моих друзей, рыбачивший с баржи, пришвартованной ближе к «Файркресту», поймал на крючок огромную акулу весом почти три четверти тонны. Я выстрелил в нее несколько раз из винтовки, но это не возымело большого эффекта, и мы накинули на ее хвост веревку с бегущим беседочным узлом. Но прежде чем мы успели поднять ее на борт, три ее свирепых товарища, привлеченные запахом крови, начали робко нападать на нее, а затем разрывать на куски. Это стало для меня наглядным доказательством того, что удивительные рассказы путешественников о необычайной жизнеспособности этих животных не преувеличены. Его желудок и кишечник были съедены, и остались только хвост, позвоночник, немного мяса вокруг головы и несколько внутренних органов. Как ни невероятно это может показаться, даже тогда этот огромный зверь не был мертв, он открывал и закрывал глаза и, казалось, не испытывал дискомфорта от того, что его разрывали на куски. И только когда мы перерезали ему позвоночник, чтобы поднять его голову на борт, все признаки жизни исчезли.

И так прошло, слишком быстро, мое короткое пребывание на Аскенсионе. Я провел время в лучшей компании и очень сожалел, что не смог продлить его, тем более что мне пришлось провести несколько месяцев в более крупных местах, где я не наслаждался пребыванием. Действительно, прием, оказанный мне англичанами из Кабельной компании на Аскенсионе, останется одним из самых приятных воспоминаний моего путешествия. Они так старались, чтобы я чувствовал себя как дома, что на прощальном ужине, устроенном в честь нескольких их товарищей, уезжавших в Англию, когда поднимались многочисленные тосты, у меня почти сложилось впечатление, что я сам являюсь членом компании, которую я с таким сожалением покидал.

Утром 26 мая я отплыл при слабом ветре. Накануне вечером я ужинал с суперинтендантом компании и епископом островов Святой Елены, Вознесения и Тристан-да-Кунья.

Ален Жербо на борту яхты Firecrest, Сент-Винсент, Кабо-Верде

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.
ЮЖНАЯ АТЛАНТИКА

Длинный переход от острова Вознесения до островов Кабо-Верде (Зеленого Мыса) обещал быть особенно трудным. Я находился в зоне юго-восточных пассатов, но мой пункт назначения, остров Сент-Винсент, лежал в зоне северо-восточных пассатов. Между этими двумя зонами простиралась область, подверженная штормам и штилям. Кроме того, острова Кабо-Верде лежали в течении со скоростью более одного узла, которое двигалось против меня. В результате, правильный маршрут для парусных судов, направляющихся в Европу, пролегает значительно западнее этих островов, в сторону Азорских островов, но при той скорости, с которой я мог плыть, переход занял бы слишком много времени, и я боялся, что у меня закончится вода.

Юго-восточные пассаты были очень слабыми, но благодаря периодически появлявшемуся благоприятному слабому течению я пересек линию во вторник, 5 июня, после трех лет, проведенных в южных широтах. Меня окружали множество рыб и морских птиц. Во время перехода я часто замечал на палубе маленьких головоногих и думал, что их вынесло туда морем. Но однажды, к моему большому удивлению, я заметил, что они буквально вылетали из воды и уносились ветром. В ту же ночь я впервые за три года увидел Полярную звезду. До 11 июня дул легкий южный ветер, а затем течение пошло на северо-запад, что совершенно противоречило направлению, указанному на картах британского Адмиралтейства. В тот день я полностью потерял пассаты на 5° северной широты и вошел в ужасную зону штилей, где встретил только проливные дожди, штиль, гром и молнии. Я оказался на пути пароходов и, что было для меня необычным, не прошло и дня, чтобы я не видел хотя бы одного, хотя они не обращали на меня никакого внимания. Мне приходилось постоянно поднимать или опускать паруса и износ, вызванный влажной жарой, на такелаже был очень сильным.

18 июня, в полном штиле, я был окружен несколькими сотнями китообразных черного цвета с огромным спинным плавником в форме сабли и почти квадратной головой. Они стояли в воде абсолютно вертикально, переворачиваясь, чтобы посмотреть на горизонт и изучить меня своими маленькими глазками. Это движение, которое называется «пич-полинг», было ошибочно описано некоторыми авторами как характерное для кашалота. 21-го числа меня долго сопровождали акула и огромный скат. Этот скат, ширина которого, по-видимому, превышала тридцать футов, казался мне более опасным, чем шквал, который нас сопровождал.

При температуре 10 °C с севера дул легкий ветер, но неблагоприятное течение мешало моему продвижению. Только 3 июля я начал чувствовать северо-восточные пассаты. В тот день, немного перед полуднем, я увидел землю. Это был остров Брава, и я убедился, что мои хронометры шли с опозданием, вероятно, под влиянием влажного тепла штиля.

Неблагоприятное течение достигало скорости четырех узлов между полуднем и 10 часами вечера, когда я смог определить свою широту по звезде, проходящей через меридиан. 6 июля в поле зрения появились острова Сан-Антонио и Сан-Винсент, но за пределами пролива, разделяющего их, я потерял ветер. На следующий день северо-восточный ветер усилился до шторма, и к закату «Файркрест» полностью накренился на бок, так что море затекло в световые люки. Ветер оставался очень свежим и нерегулярным, и в проливе мне пришлось бесконечно лавировать от одного острова к другому против течения со скоростью три узла, что очень замедлило продвижение. Находясь так близко к берегу, я не мог отходить от руля.

В понедельник, 9 июля, ветер стих и к ночи превратился в легкий бриз. Я только что отошел от побережья у Сент-Винсента, противоположный берег находился в пяти милях, и я подумал, что можно безопасно отдохнуть немного. Я проспал всего два часа, когда меня разбудил легкий толчок. Еще не выскочив на палубу, я сразу догадался, что произошло. Я задел коралловый риф всего в нескольких ярдах от берега Св. Антонио. Это было почти невероятно, но факт был очевиден. Дул лишь легкий ветерок, а сильное поперечное течение вынесло меня на берег. Через несколько секунд «Файркрест» сел на мель, верхушка мачты почти касалась утеса, и я мог бы выпрыгнуть на берег, не намочив ног. Поскольку была полночь и прилив уже начинал спадать, не оставалось ничего другого, как выйти на «Бертоне» и бросить якорь. Это была неудача, но я должен был принять неизбежное, что, вероятно, означало полную потерю «Файркреста», если бы поднялся сильный ветер. У меня не было причин упрекать себя за ошибку в навигации, но я рискнул, остановившись так близко к берегу с привязанным рулем, и должен был принять последствия. Пройдя опасный архипелаг Туамоту и пролив Торреса, было немного досадно сесть на мель в защищенном проливе. Но в одиночном плавании приходится идти на большой риск! Пароходы садятся на мель даже при постоянном наблюдении, и я не мог быть абсолютно уверен, что, если бы я не спал, то смог бы продвинуться вперед против сильного течения, которое выбросило меня на берег. Точно так же капитан Кук, один из величайших мореплавателей всех времен, обладавший особо мощными катерами для буксировки своего судна, не смог преодолеть течение, которое выбросило его на коралловый риф в бухте Таутира на Таити.

Остаток ночи волны набегали на «Файркрест», но не сдвигали его с места и не наносили ни малейшего ущерба. На рассвете был отлив, и я взобрался на утес. Окрестности казались совершенно пустынными и безжизненными. Передо мной простиралась цепь высоких гор с большим перевалом между двумя из них, рядом с которым стоял маленький белый домик. Он находился в двух-трех милях от меня. Растительности не было, только песок и камни. Тем не менее, примерно в пяти милях к северо-востоку я увидел маленькую деревушку посреди участка с травой. Я надеялся, что там я найду какой-нибудь способ добраться до Сент-Винсента и раздобыть буксир, прежде чем высокие волны разнесут «Файркрест». Сначала я поставил на утесе флаг на верхушке мачты, сооруженной из весел, чтобы привлечь внимание; затем я закрепил «Файркрест» несколькими якорями. Я надеялся, что кто-нибудь проплывет мимо, и я смогу отправить его в деревню, не желая сам покидать лодку. Но не было никаких признаков жизни, и я мог бы с таким же успехом оказаться на необитаемом острове. Однако в соседнем ущелье я наткнулся на свежие следы человека, ребенка и собаки. Наконец, в 11 часов утра я решил покинуть «Файркрест» и побежал к деревне. Это было трудное путешествие по пересеченной местности, по неровной и изрытой земле, через песчаные дюны, под свинцовым солнцем. Половину пути я бежал, половину шел, и вскоре, не чувствуя ни малейшей усталости, хотя не отдыхал уже четыре дня, я прибыл в деревню. Первым человеком, которого я встретил, был негр, одетый только в солнечный шлем. Я попробовал поговорить с ним по-английски и по-испански, но без успеха; тогда, собрав все свои силы, я сказал несколько слов по-латыни и, к моему большому удивлению, добился некоторого результата. Я и представить себе не мог, что латинские фразы, выученные в школе, пригодятся мне хоть как-нибудь. У деревни были пришвартованы две парусные лодки. Это был мой шанс получить помощь. Я очень торопился, но все хотели остановиться и поговорить со мной. Наконец меня привели к мэру, который говорил по-французски, а затем прибыл местный капитан, принадлежащий к островам, который говорил по-английски с сильным американским акцентом, поскольку он эмигрировал в Нью-Бедфорд и был натурализованным американцем. Ему я смог объяснить свою ситуацию. После долгого разговора, который показался мне бесконечным, поскольку медлительность креола сильно испытывала мое терпение, было решено, что кто-то позвонит в столицу, расположенную на другом склоне, и попросит отправить беспроводное сообщение на соседний остров Сент-Винсент с объяснением моей ситуации и просьбой о помощи. Мэр сразу же отдал приказ поставить охрану на мою лодку, и все проявили ко мне величайшую доброту. После поспешной трапезы я уплыл на гребной лодке с капитаном Мануэлем Шантре и несколькими туземцами к «Файркресту», который я нашел неповрежденным, но немного ближе к берегу, с корпусом на скале. Вода начала просачиваться внутрь, поэтому я вынес на берег различные ценные вещи. До ночи я работал в воде, закрепляя судно дополнительными якорями.

Оставив «Firecrest» под присмотром полиции, я вернулся в деревню. Я устроил киносеанс для тех, кто сопровождал меня, и хорошо выспался; затем, поскольку на мое радиосообщение не поступило ответа, я сел на борт «Santa Cruz», парусника водоизмещением сорок тонн, и через три часа плавания достиг Порто-Гранде. Портовая лодка проплыла рядом с нами и, увидев мои сигналы, подошла к нам, и я перепрыгнул на нее. На борту был капитан порта, который на отличном французском языке сообщил мне, что только что получил мое радиосообщение и спешит мне на помощь. Мы поднялись на борт «Инфанте Дон Энрике» и, указав капитану Бела местонахождение «Файркреста», немедленно отплыли, так как не было времени терять, если мы хотели спасти «Файркрест» до прилива. За хорошим обедом я смог рассказать о своих несчастьях, потому что это была совсем другая лодка, чем та, к которой я привык, с офицерами и многочисленной командой. Через час «Файркрест» появился в поле зрения, и «Инфанте Дон Энрике» бросил якорь. Капитан порта, капитан Бела и я вышли на берег, и к моей радости я обнаружил, что моя лодка не пострадала за ночь. Длинный прочный трос был переброшен с буксира на берег и привязан к мачте «Файркреста», проходя под килем, в то время как вес нескольких туземцев, которых я поместил в мачту, не давал свинцовому килю выпрямить лодку. Трос начал наматываться на лебедку «Инфанте Дон Энрике», и раздался громкий треск, когда «Файркрест» начал спускаться. Этот звук исходил от куска скалы, который пробил дыру в борту лодки. Вскоре она уже плавала в глубокой воде. Море хлынуло в пролом, образовавшийся чуть ниже ватерлинии. Временно остановив течь с помощью матов, часть экипажа с ведрами осталась на борту, чтобы удержать судно на плаву, в то время как «Инфанте Дон Энрике» буксировал его со скоростью десять узлов, чтобы как можно быстрее добраться до Порто-Гранде. Это, конечно, не было тем прибытием, на которое я надеялся, но «Файркрест» снова был в безопасности. На борт поставили мощный насос, и экипаж работал всю ночь. Большая и разноцветная толпа выстроилась вдоль причала и с интересом и любопытством наблюдала за моим прибытием.

На следующий день я договорился с португальской фирмой, и «Файркрест» был поставлен на стапель. Четыре боковые доски были повреждены и их пришлось заменить. Это была небольшая работа, но, к сожалению, наши ресурсы были ограничены, и для ремонта я был вынужден использовать белую древесину, полную сучков и плохого качества.

Капитан порта Даниэль Дуарте Сильва был очень любезен со мной, как и его шурин, сеньор Антонио Сарменто де Васконселос-и-Кастро, французский консул в Сент-Винсенте. Так я смог обнаружить тесную связь между Францией и Португалией и понять, насколько французская культура повлияла на последнюю. Даниэль Дуарте Сильва, внучатый племянник знаменитого португальского химика, который был натурализованным французом и другом Бертело и Сент-Клера Девилля, проявлял свою дружбу и симпатию ко мне тысячами разных способов.

Для меня были изготовлены два новых паруса, один – матросами гавани, другой – на борту «Инфанте Дон Энрике». Ремонт внутренних помещений «Файркреста» занял у меня несколько недель, но 14 августа я снова вышел в море, желая добраться до Франции до наступления холодов. После короткой остановки на острове Сан-Антонио, чтобы еще раз посмотреть на памятное место моего выхода на берег, я взял курс на северо-северо-запад, но «Файркрест» сильно протекал. Мне приходилось постоянно качать воду, и через пять дней я повернул назад к Порто-Гранде, куда прибыл 25 августа. «Файркрест» снова поставили на стапель, и на этот раз я сам все контролировал и смог сделать его вполне пригодным для плавания. Однако было уже слишком поздно, чтобы добраться до Франции до наступления зимы, и я решил зайти на Кабо-Верде и закончить эту книгу.

Таким образом, Firecrest впервые вернулся. Без сомнения, это было разумно и мудро, но было ли это действительно причиной моего поступка? Когда я анализирую свои намерения, я понимаю, что это не так; в первую очередь я вернулся, потому что боялся, что мой круиз подойдет к концу; этот страх постоянно нарастал во мне с тех пор, как я покинул Тихий океан. Прежде всего, я был озабочен мыслью, что по прибытии во Францию «Файркрест» придется поставить на хранение. Вернувшись на Кабо-Верде, я получил небольшую передышку в этих солнечных краях, а вернувшись во Францию следующей весной, я избавил бы себя от необходимости ставить лодку на хранение.

Но с какой готовностью я бы преодолел все опасности и трудности, беззаботно качав насос днем и ночью, если бы моей целью были новые тропические острова, а не Франция, где меня ждал восторженный прием и слава, которая неизбежно ограничила бы мою свободу. Я знал, что на Кабо-Верде я смогу обрести желанный покой, чтобы работать над своей книгой, ведь я, так сказать, не написал ни слова за два года.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.
ДОМ

Гавань Порто-Гранде представляет собой огромную бухту, окруженную высокими и бесплодными горами. С севера она кажется полностью закрытой высокими вершинами острова Сан-Антонио. На западе зубчатые горные вершины похожи на усеченные шпили, минареты и башни и принимают странные и фантастические формы, которые, в зависимости от национальности путешественника с воображением, напоминают Наполеона или Вашингтона, хотя мои зоркие морские глаза не могли увидеть в них никакого сходства с чем-либо конкретным. Насколько хватало глаз, в необычайно прозрачной атмосфере не было видно ничего, кроме коричневой земли и скал, без малейшего следа зелени. Когда на одной из гор появился силуэт туземца, он казался увеличенным несоразмерно, возможно, потому, что не было травы, которая скрывала бы хотя бы его ноги.

Сент-Винсент казался еще более бесплодным и засушливым, чем Аскенсион (Вознесения), моя последняя остановка, где вершина горы, известная как Грин-Маунтин, была настоящим оазисом зелени.

Через два дня после моего прибытия я сыграл несколько показательных матчей в теннис в месте, где росло единственное дерево на острове, если не считать нескольких кокосовых пальм, посаженных вдоль берега. Рядом с этим теннисным кортом стояла истрёпанная непогодой деревянная фигура, которая когда-то была носовой фигурой знаменитого клипера «Дональд Маккей» и представляла одного из предков гениального американского конструктора с тем же именем, который в свое время создал самые быстрые клиперы, когда-либо бороздившие семь морей.

Неподалеку находился город Минделу с его бесчисленными причалами, с которых баржи беспрерывно перевозили уголь в верфи великих английских компаний и обратно. Это действительно казалось страной угля. Вокруг «Файркреста» на якоре стояли многочисленные баржи, ожидая судов, которые постоянно заходить в Кабо-Верде за углем. Уголь был повсюду; толстый слой его лежал на поверхности моря; шквалы, которые время от времени срывали с якоря суда даже в этой безопасной гавани, были наполнены густой пылью, которая прилипала к канатам и реям «Файркреста».

Остров был заселен людьми всех цветов кожи. Некоторые грязные, оборванные туземцы на пристанях, наполовину черные, наполовину белые, толкали тележки, груженные углем, который они высыпали в баржи. Здесь, опять же, живописные и гигиеничные набедренные повязки Полинезии были бы гораздо более подходящими для работы под тропическим солнцем, чем заношенная одежда белой цивилизации.

Маленькие негритята, совершенно голые, бегали по берегу, постоянно ныряя в воду, чтобы достать из песка разбросанные куски угля; их они тщательно собирали в мешки. По правде говоря, за исключением торговцев, все население жило только за счет угля и судов, которые заходили, чтобы наполнить свои бункеры, поскольку сам остров ничего не производил. Каждый кусочек еды, даже каждая капля воды, доставлялись с соседних, более плодородных островов большим флотом небольших катеров и шхун с неуклюжими корпусами и плохой оснасткой, тяжело груженных фруктами и животными всех видов. В то же время в торговле с островом участвовали и несколько более крупных, отлично построенных в Америке шхун.

Жители этого острова никогда не были привычны к тому, чтобы зарабатывать на жизнь иначе, как за счет посетителей и проходящих моряков, и они считали всех незнакомцев богатыми людьми, посланными Провидением, чтобы их ограбить. И все же, несмотря на жадность, которая стала почти наследственной и инстинктивной, я встретил у жителей острова определенную щедрость и огромную доброту, которые были бы неизвестны среди людей, более обеспеченных и, казалось бы, более цивилизованных. Мы скоро стали хорошими друзьями, и всякий раз, когда я сходил на берег, меня обязательно окружала большая толпа детей, которые следовали за мной, куда бы я ни пошел.

Я сказал, что прибыл на остров, чтобы работать над своей книгой, но меня подвела смелость; кроме того, мои руки были настолько огрубевшими и мозолистыми от работы в море, что я с трудом мог держать перо. Эта вынужденная бездеятельность очень беспокоила меня; я с тоской думал о безграничных просторах и с грустью размышлял о том, что мое плавание почти закончилось, что теперь мой курс лежит во Францию, что моя свобода и господство над морями почти закончились, и что меня ждет рабство славы.

Наступил и прошел сентябрь, прошел октябрь, а я так и не написал ни строчки, а лишь собрал несколько заметок и воспоминаний о Маркизских островах и Таити, хотя время почти не помутило их в моей памяти, так что мои воспоминания были все еще слишком яркими, чтобы я мог сжать их в письменной форме. Время от времени я играл в теннис в Английской кабельной компании или с моим другом Даниэлем Дуарте Сильвой, увлеченным спортсменом, но ничто не захватывало моего интереса. Я играл больше из чувства долга и для поддержания физической формы. Я жил воспоминаниями, сожалениями о чудесных тропических островах Тихого океана, а также многими мыслями о том, сколько унылых дней должно пройти, прежде чем я смогу заменить свой старый «Файркрест» кораблем своей мечты и снова отправиться в плавание по южным морям.

В конце октября в порт зашел военный корабль с тремя дымовыми трубами под французским флагом. Это был учебный корабль «Эдгар Квине». Меня встретил капитан Дарланд, который ранее выступал посредником между моим другом Альбарраном и министром морского флота Жоржем Лейгом, когда «Кассиопея» была отправлена на помощь «Файркресту» после его катастрофы на острове Уоллис. Меня очень гостеприимно приняли в офицерской кают-компании, и это стало прелюдией к четырем дням прекрасного товарищества с лейтенантами Мейером, Уркаде, Фонтейном и другими офицерами кают-компании, которые, хотя и жили меньше меня в непосредственном контакте с соленой водой, тем не менее были полны энтузиазма и любви к своей профессии.

На следующий день я имел удовольствие сыграть в футбол с матросами «Эдгар Кине» против одной из лучших команд Сент-Винсента. Ни одна из сторон не забила гол. Если, несмотря на все мои усилия, я не смог привести команду военного корабля к победе, то по крайней мере я получил удовлетворение от того, что не победил своего хорошего друга Сильву, который был вратарем португальской команды.

Мне также пришлось прочитать лекцию о своем круизе курсантам «Эдгар Кине», но напряжение, связанное с рассказом о своих приключениях, так сильно повлияло на меня, что я решил больше никогда не выступать публично. Однако у меня остались самые приятные воспоминания об этих начинающих молодых офицерах, об их большом интересе ко всему, что я делал, и об их очаровательном гостеприимстве, когда меня пригласили на обед в одну из их столовых. Среди этих молодых людей, которые, по правде говоря, являются надеждой французского флота, я чувствовал себя совершенно непринужденно, возможно, потому, что в душе я сам остаюсь молодым, так что среди людей моего поколения я всегда чувствую себя молодым среди стариков. Эти ребята оказывали мне самое пристальное внимание. Перед моим отъездом они настояли, чтобы я принял теплую морскую одежду и одеяла, и хотя я никогда не люблю принимать помощь, доброжелательность, с которой были предложены эти подарки, сделала бы отказ с моей стороны невежливым. Вскоре после этого «Эдгар Кине» отплыл, оставив у меня приятное ощущение, будто я на мгновение ступил на движущийся уголок французской земли и был там тепло принят.

В огромной гавани Порто-Гранде один военный корабль сменял другой. Среди них был «Рэли» ВМС США. После партии в теннис с адмиралом Дэйтоном я поужинал с ним, капитаном и миссис Сэндс, исполняющей обязанности британского консула. Мир действительно тесен, потому что, к моему большому удивлению, меня принял на борту капитан Джейкобс, второй командир, который был капитаном порта в Кристобале Колон, где я прошел через Панамский канал. Существует некая связь, объединяющая моряков всего мира, и я вновь оказался в окружении той же сердечной гостеприимности, которую испытал на Самоа и на борту «Рочестера» в гавани Бальбоа.

Вскоре после этого прибыл французский крейсер «Антарес», практически сестринский корабль «Кассиопеи». Он прибыл с Антильских островов как раз вовремя, чтобы я мог отвезти офицеров на новогодний бал, устроенный руководством кабельной компании. На одной из стен бального зала электрическими светящимися буквами было написано «1928»; в полночь они погасли и мгновенно сменились на «1929» под громкие возгласы.

С шведским учебным судном «Fylgia» мои отношения были менее приятными, поскольку при его прибытии в полночь одна из его шлюпок перерезала бушприт «Firecrest» пополам. К счастью, у меня были включены якорные (стояночные) огни. На следующий день я подал официальную жалобу, после чего капитан «Fylgia» послал на борт своих плотников и, мне повезло найти несколько хороших кусков американской ели, повреждение было устранено за несколько часов; ведь скандинавские плотники знали свое дело лучше, чем любые мастера, которых я видел за все свое плавание; они были по сути, такими же искусными мастерами, каких можно было встретить в старые времена, когда корабли были деревянными.

Пока одно за другим суда заправлялись углем, я боролся с самим собой, и постепенно рукопись моей книги начала расти. В середине декабря я едва начал, но к концу следующего месяца она была почти готова. Я практически бросил теннис и играл только в футбол, чтобы поддерживать форму. На острове было несколько хороших клубов, и поскольку местные жители с раннего детства привыкли играть босиком, они были ловкими игроками. К сожалению, они играли не так часто, как мне хотелось, и обычно между матчами проходило больше месяца, что мешало мне поддерживать форму.

Наконец, в начале февраля рукопись была закончена. Для меня было величайшей радостью снова заняться мельчайшей доработкой моей лодки; поскольку я стал обычным моряком, писательство было для меня настоящим трудом, в то время как я наслаждался сращиванием и оснасткой лодки. Совершенно самостоятельно – я не позволял никому помогать мне – я подготовил «Файркрест» к последнему этапу ее путешествия.

Я надеялся уплыть с Кабо-Верде ранней весной и таким образом воспользоваться сильными зимними пассатами до Азорских островов, где я рассчитывал встретить сильные западные ветры, которые дуют в сторону побережья Франции до июня. Я мог бы вернуться как раз к французскому теннисному чемпионату, к Уимблдону и, возможно, даже успеть принять в нем участие после нескольких дней тренировок. Но мне не повезло. Грот, который я купил в Нью-Йорке, давно выгорел под тропическим солнцем и к этому времени стал совершенно непригодным. В конце октября я отправил подробные и точные инструкции своему другу Пьеру дю Пакье в Гавр, чтобы он достал мне другой. Новый парус был должным образом отправлен из Гавра 8 декабря, но пропал, поскольку португальское судно, на которое его погрузили, затонуло у Порту вместе со всем грузом. Второй парус, заказанный почти сразу же, задержался в пути и дошел до меня только через два месяца после отправления из Гавра.

За исключением этого, «Файркрест» был готов к выходу в море, и я с нетерпением ждал этого момента. Наконец, в конце апреля, к моей большой радости, парус прибыл и, благодаря любезности португальских таможенных властей, был сразу же доставлен мне. Все мои инструкции были выполнены в точности, и он подошел идеально. Так что Firecrest снова вытащили на берег, а ее медную обшивку почистили и отремонтировали. Наконец все было готово, и я с радостью начал ждать нескольких месяцев плавания, свободных от всех забот и тревог, которые всегда неотделимы от жизни на берегу.

Перед отплытием мне посчастливилось сыграть в футбол. Я играл центральным нападающим против команды английского крейсера «Дурбан». Накануне отправления я сыграл за «Минделенсе» в финальном матче. Этот клуб, в котором было несколько темнокожих игроков, не считался лучшим на острове с социальной точки зрения, но без сомнения, обладал лучшим спортивным духом, играл в лучший футбол, и именно в нем я чувствовал себя как дома. В память о моем визите я подарил кубок, за который будут бороться две лучшие команды острова – кубок, который был моим первым теннисным трофеем, выигранным в детстве в Динаре. Мне посчастливилось забить победный гол.

В понедельник 6 мая, мои хронометры были отрегулированы и, взяв на борт печенье, рис и картофель, а также новый компас, который мне подарил один из торговцев на острове, я с радостью снялся с якоря в десять часов утра. На борт поднялись капитан порта Даниэль Дуарте Сильва и французский консул сеньор Сармьенто де Васконселос-и-Кастро. Расправив все паруса, я выскользнул из гавани под свежим ветерком, под приветственные сирены всех кораблей в порту и в сопровождении многочисленных верных друзей из футбольного клуба «Минделенсе». В это же время отплыл небольшой шлюп того же тоннажа, что и «Файркрест». Толпы людей собрались на пляже, чтобы посмотреть на моё отплытие и помахать мне на прощание. Ветер усилился, Firecrest накренился, пока его рея не оказалась полностью под водой, и я оставил маленький шлюп далеко позади, среди восклицаний удивления зрителей, которые были совершенно не привычны видеть лодки, плывущие с таким углом крена, как мой маленький старый узкий английский кутер.

Возле острова Берд мой эскорт покинул меня, и мои друзья простились со мной тремя гудками по три раза. Я решил взять северный курс через пролив, отделяющий Сент-Антонио от Сент-Винсента. Ветер усилился, и я уменьшил грот на два оборота рулона. Возле Сент-Антонио пассатный ветер усилился до шторма. Я попытался лавировать против ветра и течения, но «Файркрест» слишком тяжело работал и, поскольку ветер продолжал усиливаться, я полностью спустил грот и поднял трисель, желая попасть в пролив до того, как поднимется северо-восточный ветер. Мне было трудно спустить грот, потому что он был новый и им было трудно управлять. Когда я проплывал мимо деревни Корвоейрос, я увидел, что все жители вышли на утесы и махали мне руками, а из деревни вышел катер с несколькими молодыми туземцами на борту, которые помогали мне, когда я причалил к берегу восемь месяцев назад. Чтобы не разочаровать их, я подплыл к берегу и бросил якорь. Мне нужно было сразу приступить к работе, и я с беспокойством заметил, что Firecrest набрал много воды. Мне пришлось заменить несколько блоков, которые работали не слишком хорошо. Был уже поздний вечер, поэтому я решил провести ночь на якоре и утром продолжить путь. Тем временем мэр деревни навестил меня, принеся с собой запас провизии и уже приготовленный ужин. Рано утром следующего дня я отплыл, все еще борясь с ветром, и направился на север по проливу. Ветер, который стих ночью, усилился с рассветом, и мне пришлось бороться с тем же сильным течением, которое привело меня к катастрофе восемь месяцев назад. Казалось, что я не смогу уплыть с этих островов. Когда я расправил все паруса, я начал продвигаться против течения, но с другой стороны, «Файркрест» набирал слишком много воды; если я уменьшал площадь парусов, то почти не продвигался вперед. Я мог бы легко проплыть по проливу на юг, но я хотел проверить свою лодку и посмотреть, действительно ли она сильно протекает. Я днем и ночью стоял у насоса и должен был внимательно следить за опасным побережьем. Наконец, в семь часов утра в пятницу, 10 мая, не сумев обогнуть северную оконечность Св. Антонио из-за сильного встречного течения, я решил направиться на юг. В последний раз я проплыл мимо унылого и бесплодного места моего памятного несчастья и провел всю ночь в штиле у восхитительной бухты Таррафаль, куда танкеры заходят, чтобы набрать воду для перевозки на остров Сент-Винсент. К утру самые высокие вершины Св. Антонио исчезли из виду; я снова оказался один в бескрайнем океане, а острова Зеленого Мыса стали лишь одним из многих воспоминаний.