Текст книги "Брат по крови"

Автор книги: Алексей Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Но солнце было глухо к моим мольбам. Если бы это было не так, я бы чувствовал, что оно мне помогает. Но мне становилось все тяжелее и тяжелее, а Илона начала терять сознание. Она истекала кровью, и я чувствовал, как ее кровь пропитала мою гимнастерку.

– Потерпи, дорогая, еще немного… – шептал я ей. – Мы победим, вот увидишь…

Но она уже перестала реагировать на мои слова.

– Только не умирай, только не умирай, – говорил я ей. – Потерпи… сейчас… осталось совсем немного…

Она каким-то чудом еще держалась. Но когда мы наконец спустились со скалы и оказались в полосе леса, я увидел, что она мертва.

– Илона, – прошептал я и беспомощно уткнулся лбом ей в грудь. – Ну почему, почему ты…

Я не смог договорить. Я захлебнулся в своем горе. Когда первый приступ отчаяния прошел, я вскочил на ноги и заревел, словно дикий зверь. Мой рев эхом отозвался в горах.

– У-у-у! Ну за что?! За что?! Почему она, а не я?! Сво-о-олочи! Кто вы? Покажитесь? Я ненавижу вас!

Уже мертвую я нес ее по чернолесью, затем стал спускаться по пологому склону, поросшему мягкой весенней травой. Еще совсем недавно я восхищался и этой травой, и этими горами, а сейчас, когда я всецело был поглощен бедой, меня уже ничто не радовало. Я думал об Илоне, а она лежала на моих руках, и ее волосы легонько шевелил весенний игривый ветерок.

– Как же я буду без нее? – вслух спросил я себя и не узнал своего голоса.

Все кончено, подумал я. Теперь, когда Илоны не стало, жизнь потеряла для меня всякий смысл. Она стала пустой и бесполезной. А коли так – зачем жить? Ну, где же вы, убийцы? Стреляйте! Я готов умереть. Готов, вы слышите?..

При мысли о смерти у меня не дрогнул на лице ни один мускул. Наверное, я в самом деле был готов умереть. Я верил, что Илона уже ждала меня в каком-то ином измерении, там, где все по-другому, где не существует зла, а есть только вечная и счастливая любовь.

Я остановился и посмотрел вверх. Где-то там была уже ее душа. А здесь лишь было ее мертвое тело. «Прощай, моя любовь, – прошептал я. – Прости меня за то, что я не уберег тебя. Прости…»

XLV

В полку переполох. Чеченцы убили нашего «полкана». Он ехал в Грозный, и по дороге на его «уазик» напали боевики. А ведь Дегтяреву говорили, чтобы взял группу сопровождения, но разве он когда кого слушал? Я, говорит, боевой командир, и меня пугать не надо. И вообще, мол, я езжу по своей Российской земле – это меня враги должны бояться. Ну вот, доездился. Теперь он уже точно до генерала не дослужится. А ведь бредил генеральскими погонами, бредил. Впрочем, он их давно заслужил, но разве у нас чины по заслугам дают?

Когда в лагере узнали, что кроме Дегтярева, убили еще и мою помощницу, братва озверела. Масла в огонь подлил начальник разведки Паша Есаулов, который заявил, что у него есть сведения о том, что чеченцы в ближайшее время собираются начать широкомасштабное наступление. Дескать, боевикам отдан приказ спуститься с гор, раствориться под видом мирных жителей в населенных пунктах и ждать сигнала. Так что, мол, и наш здешний аул в этом отношении небезгрешен. Разведчики уже заметили, как туда просачиваются моджахеды.

Эта весть тут же разлетелась по лагерю. В батальонах прошли стихийные митинги, на которых была поддержана идея провести акцию возмездия. Обстановка накалялась.

– Слышь, братва-то наша с ума сходит. Аул собирается громить. Ой, наделают, сукины дети, беды, ой, наделают, – сокрушенно говорил мне Макаров, который пришел в медпункт, чтобы выразить мне свое соболезнование. – Не завидую я этим чеченцам. Они ведь ни сном ни духом не ведают, что наши головорезы собираются к ним в гости.

Вначале я не вник в смысл сказанного. Как сидел возле тела Илоны, так и остался сидеть. Я привел ее в порядок, и она лежала у меня на носилках, как живая. Ни о чем другом в тот момент я не мог думать – только о ней. Мучила мысль – как ее хоронить? Везти Илону на ее родину не было возможности. Да и вызывать родных, чтобы те присутствовали на погребении не было смысла. Путь неблизкий, а на улице теплынь. Пока доедут, тело успеет того… У нас ведь на войне не было моргов.

– Ты что, не слушаешь меня? – спросил Макаров.

Я встрепенулся.

– Что тебе надо? – глухо произнес я.

– Говорю, братва наша в аул намеревается идти. Все как будто с ума посходили. Вот шуму-то наделают, – сказал он. – И баб с детьми не пощадят. Знаю я этих горилл.

Меня пот прошиб, когда я вдруг представил, как солдаты будут издеваться над Зазой с Керимом.

– А в чем дело? Анаши, что ли, накурились эти придурки? – ошалело поглядев на Макарова, спросил я.

– А ты не знаешь? Да «полкана» нашего «чехи» убили… А тут еще помощницу твою… В общем, отомстить хотят.

Я был поражен услышанным. Я не знал, что убили Сем Семыча. Впрочем, я многого не знал, и потому все, о чем говорил Макаров, казалось мне каким-то бредом.

– Послушай, нельзя допустить, чтобы солдаты ворвались в аул, – с тревогой в голосе обратился я к Макарову.

– Легко сказать! А ты попробуй останови их! – усмехнулся начфин. – Это же стихия! А стихию и атомная бомба не остановит.

Я вскочил с табурета и принялся мерить помещение шагами, при этом я лихорадочно думал о том, как мне поступить.

– А что, если?..

Я не договорил. Я выскочил из палатки и хотел уже было прямиком направиться в сторону аула, когда вдруг сообразил, что мне надо идти окольным путем. Казалось, чего бояться? Ведь я тысячу раз на глазах у всего полка проделывал этот путь. Все знали, что я хожу в аул лечить больных чеченцев. Но то было вчера, сегодня ситуация изменилась, и меня могли заподозрить в предательстве. Подумав об этом, я повернул в сторону выгона, где Хасан с гиканьем носился на своей чалой за отбившимися от стада животными. Добравшись до луговины, я уже собирался повернуть в сторону гор, когда Хасан окликнул меня.

– Эй, доктор! Что случилось?

Я остановился.

– Беда, Хасан, – ответил я. – Наши олухи собираются аул ваш громить.

Хасан сплюнул на землю и что-то зло сказал на своем языке. И вдруг:

– Что им надо? Почему?

Я вдруг вспомнил об Илоне и помрачнел.

– Кто-то из ваших убил нашу женщину, – сухо сказал я, скрыв от пастуха весть об убийстве Дегтярева. Этого здешним чеченцам не надо было знать – решат, что для боевиков самое подходящее время напасть на лагерь.

– Я об этом не знаю, – сказал Хасан. – Когда это случилось?

– Где-то в два часа пополудни.

Хасан глянул вверх, определил по солнцу время, сказал:

– Часа три назад это случилось, так?

Я кивнул.

– Я вместе с ней ходил в горы, и кто-то выстрелил в нее, – сказал я и вдруг: – Послушай, Хасан, а ведь ты можешь остановить бойню. Тебе нужно только найти убийцу. Найди его, Хасан, – с мольбой в голосе просил я его. – Твоим богом прошу.

Я думал, что нашел верное решение. Если бы он и впрямь отыскал убийцу, того бы отдали в руки правосудия, и братва бы успокоилась. Хотя кто их знает, тут же усомнился я в своих мыслях. Война нас всех сделала сумасшедшими. Я сам едва сдерживал себя, чтобы не наделать глупостей. Попадись мне сейчас в руки убийца Илоны – да я не знаю, что бы с ним сделал.

Хасан сидел на чалой и о чем-то размышлял.

– Беда, – произнес он хмуро. – Куда я скот дену? А ведь разбегутся, шайтаны, все разбегутся – кто их потом соберет?

Я понимал, в каком сложном положении оказался Хасан. С одной стороны, людей спасать надо, с другой – скот жалко. Ох уж эта крестьянская душа!

– Дай мне лошадь, Хасан, – сказал я. – Я успею предупредить ваших людей.

Он спрыгнул с чалой.

– Давай, доктор, жми! – сказал он мне. – Скажешь Вахе, что я погнал скот в горы. Пусть пошлет мне двух помощников. И лошадь мою пусть прихватят.

Я пообещал ему, что сделаю все так, как он просит, и помчался в аул. Надо было спешить. Макаров говорил, что наши орлы настроены решительно, а коль так, они уже сегодня могут устроить в селении кровавую бойню. И в эту минуту, как бы в подтверждение моих мыслей, со стороны лагеря донесся тяжелый рев танковых двигателей. Я обернулся и увидел, как над рядами палаток поднимается черное облако гари.

Возле знакомого дома я остановил лошадку, спрыгнул с нее и постучал в ворота. В окнах тут же показались лица людей. Через минуту мне отворили. Я взбежал по крутой каменной лестнице.

– Послушайте! Эй, вы, послушайте!.. – начал я, завидев людей, и остановился. Я не знал, с чего начать. Я видел, как на меня с изумлением смотрели бабушка Кхокха и дедушка Алхазур, их дети, внуки, но я не знал, что им сказать. Мне на помощь пришел Ваха, на котором в этот раз вместо гражданской одежды была натовская камуфляжная форма.

– Что случилось, доктор? – спросил он меня, и я увидел в его волчьих глазах настороженность.

– Сейчас сюда заявятся солдаты… – быстро заговорил я. – Нужно бежать…

Глаза Вахи округлились.

– Зачем они идут сюда? – спросил он меня.

– Кто-то из ваших застрелил мою медсестру… Ты ее помнишь – я с ней приходил к вам вчера.

Он кивнул.

– Ваха, если ты хочешь, чтобы твой аул не разорили, найди убийцу. Только поторопись. Они будут с минуты на минуту, – сказал я.

Ваха со злостью топнул ногой.

– Да где ж я тебе найду этого стрелка! – воскликнул он. – Кто мне в этом признается? Ну, скажи – кто? – впился он в меня своими черными колючими зрачками. – Да и времени на это нет. Эй, Керим! – позвал он брата. – Беги к Ахмат-хаджи – пусть поднимается на свой минарет и бьет тревогу.

В доме начался переполох. Кто-то стал собирать самые необходимые вещи, кто-то складывал в мешок еду, мужчины занялись оружием. Я вышел во двор, сел на лавочку, что стояла под высокой чинарой, и стал наблюдать за людьми. Они бегали, суетились, о чем-то гортанно друг с другом переговаривались. Они торопились.

В этот момент с минарета раздался голос Ахмат-хаджи. На этот раз он не призывал правоверных на молитву – он предупреждал их об опасности. Голос его был высоким и тревожным.

Я обвел глазами двор. Где-то в конце его, там, где забор упирался в крутой овраг, цвели плодовые деревья. Все вокруг было наполнено тонким ароматом цветов. А по серым каменным стенам жилища уже ползли вверх молодые побеги винограда. Все тянулось к жизни, все расцветало и благоухало. Я поразился: неужели в такие минуты люди способны убивать друг друга? Ведь это же противоестественно! Этого не должно быть! Это чудовищно! Несправедливо! Жестоко!

Подошел Ваха.

– Ты найдешь убийцу? – спросил я его.

– Где я тебе его найду? – зло ответил он.

– Тогда будет беда, – сказал я. – Много крови прольется.

Ваха вздохнул.

– Будем драться, – сказал он.

– А вот если бы ты нашел того, кто убил женщину, ничего бы не было, – сказал я. – Еще не поздно. Попытайся, найди.

– Чтобы ваши его убили? – криво усмехнувшись, спросил Ваха.

– Он ответит по закону, – произнес я.

В этот момент к нам подошла Заза.

– Вы ищите того, кто стрелял? – спросила она.

– Да, – ответил я, сообразив, что она могла случайно подслушать наш разговор.

– Зачем?

– Надо остановить солдат. Если мы найдем убийцу, я гарантирую, они вам ничего плохого не сделают.

– А если не найдете?

– Будет худо.

– Будет худо, – задумчиво повторила Заза, глядя куда-то мимо меня. – Значит, вам нужен тот, кто стрелял?..

– Очень нужен, очень… И надо спешить – солдаты уже скоро будут здесь. А ты… Ты что-то знаешь? Ну же, говори! – с надеждой в голосе произнес я.

Она обреченно вздохнула и посмотрела на меня потухшим взглядом.

– Хорошо, – проговорила она. – Я вам скажу… Это я стреляла.

Меня будто бы кипятком ошпарили.

– Я не верю тебе! – закричал я. – Не верю!

– Да, Дмитрий, да, это я там была, – сказала она и кивнула в сторону гор.

Ваха был поражен не меньше, чем я.

– Заза, говори правду! – зашипел он на нее. – Я убью тебя, если врешь!

– Я не вру! – дерзко бросила она ему в лицо. – Я, я ее убила! – Она метнула на меня торжествующий взгляд. – Я за вами следила… Когда вы пошли в горы, я пошла за вами…

– Ты можешь что угодно говорить, но я тебе не верю, – сказал я ей.

Заза усмехнулась.

– Тогда хочешь, назову то место, где вы стояли? Ну, хочешь? – спросила она меня. – Вы стояли на горе и смотрели вверх. Там было солнце, и вы смотрели на него. Потом вы стали читать стихи…

Я со всего маху ударил ее. Я даже не понял, как это вышло. Просто это была реакция на ее слова.

Заза упала. Почва была твердой и каменистой, и девчонка сильно ударилась. Ваха выхватил из-за пояса нож и приставил его к моему горлу.

– Не смей ее бить! – зашипел он. – Она все врет!

– Не вру! – не вставая с земли, прокричала она. – Клянусь Аллахом…

Мы встретились в Вахой взглядами. Мы стояли и мучительно думали о том, как поступить.

– Я не отдам ее вашим, – сказал наконец Ваха. – Ты же знаешь – это моя единственная сестра.

– Но тогда они сожгут ваш аул… – сказал я и вдруг понял, что во мне борются два чувства. С одной стороны, я ненавидел Зазу, с другой – я понимал, что она еще ребенок и ей надо жить. – А впрочем, как хочешь. Я бы тоже не отдал свою сестру.

– Мы будем защищаться, – сказал Ваха. – Женщин отправим в горы, а мужчины останутся…

– Вы умрете, – сказал я ему.

– Наверное, умрем, – ответил он. – Но мы не пустим шакалов в наш аул.

– Не называй их так, – сказал я.

– Прости, я забыл, что это твои братья…

– Нет, дело в другом. Эта война превратила нас всех в зверей, – сказал я. – И вас, и нас. А шакалы… Шакалы – это те, кто начал войну.

– Кто же ее начал? – машинально спросил меня Ваха.

– А пойди сейчас разбери, – сказал я. – Кому-то, видно, эта война была нужна. Войны сами собой не случаются.

Я мельком глянул на Зазу. Она встала на ноги и теперь пыталась стряхнуть с себя ржавую здешнюю пыль. Колени ее были содраны. Несчастная ты дура! – подумал я. И тебя не обошла стороной эта война, и тебе она душу искалечила. Насмотрелась ужасов, привыкла, что все в этой жизни замешано на крови, вот и решила с помощью крови добыть себе счастье. Но разве так его добывают? Ты ведь не зверь… Впрочем, ты и есть зверь, и человеком тебе стать уже будет трудно. А я никогда тебя не прощу за то, что ты сделала. Понять тебя, учитывая твое звериное воспитание, еще смогу, но простить – никогда. Слышишь? Никогда! Я любил Илону и буду любить ее до конца жизни. А ты… Ты так дикаркой и останешься. Конечно, если тебе повезет и тебя не убьют на этой войне. Я не хочу твоей смерти, но я не заплачу, если тебя убьют…

Где-то внизу послышался надрывный и протяжный рев дизельных двигателей, и следом в самом центре аула разорвался снаряд. Вторым снарядом снесло верхнюю часть минарета, на котором находился здешний муэдзин.

– Доктор, мне пора, – сказал Ваха. – Послушай, я знаю, ты ненавидишь эту девчонку, – он кивнул на Зазу. – Но, во имя Аллаха, спаси ее. Если останусь жив, отблагодарю.

Я насупил брови. Мне не хотелось больше иметь никаких дел ни с Зазой, ни с кем-то другим из этого дикого семейства. Но что было делать? Меня просили спасти человека. Я знал: если наша братва прознает про то, что именно Заза убила сержанта Петрову, ей этого не простят. В лучшем случае пристрелят, как последнюю собаку, в худшем… Об этом и думать не хотелось. На войне все люди – звери, и они на все способны.

Ваха ушел, а мы остались. Вокруг нас собрались старики, женщины, дети. Все Вахино семейство. Люди молчали. Все смотрели на меня, будто ждали, что я спасу их. А тем временем в селении уже творилось что-то невообразимое. Повсюду гремели взрывы, слышался лязг гусениц и монотонный звук пулеметных очередей. От взрывов сотрясалась земля; кричали люди; неистово лаяли собаки.

– Сейчас мы пойдем в горы, – наконец сказал я. – Те, кто посильнее, должны помогать слабым. И не отставать, понятно вам?

Люди закивали.

Оценив обстановку, я решил, что нам следует идти вдоль оврага, что находился на задках подворья. В ту сторону солдаты не стреляли – они били прямой наводкой по жилищам, по движущимся целям – людям и домашним животным. Я направился в глубь двора, и все гуськом потянулись за мной. Неожиданно позади нас раздался взрыв. Я оглянулся и увидел, что снаряд угодил прямо в дом, и тот осел, подняв над землей густые клубы пыли. Я оцепенел от ужаса. Недавно еще я был гостем этого дома, а теперь его нет… Беда, какая страшная беда! – подумал я. Хотел было уже идти дальше, как вдруг мои глаза различили в рыжей пелене пыли чью-то фигуру. Я оставил людей и бросился назад.

Это была Заза.

– Ты что, с ума сошла?! – закричал я на нее. – Почему стоишь? Тебя же убьют, дура! А ну-ка быстро за мной…

Но Заза и бровью не повела. Она стояла, прижав тонкие руки к груди, и была похожа в эту минуту на подранка.

Снова неподалеку от нас разорвался снаряд.

– Заза, не дури! – воскликнул я. – Быстро за мной!

Но она как будто не слышала меня.

– Что с тобой? Ну, очнись! – закричал я и стал трясти ее за плечи.

Она посмотрела на меня каким-то странным взглядом.

– Я пойду с тобой, но ты должен сказать, что любишь меня, – едва слышно проговорила она.

Я растерялся. Что делать?

– Пойдем!

– Нет, ты не ответил мне…

– Я тебе потом отвечу, – про себя ругая ее последними словами, сказал я. – Потом, слышишь?

– Нет, ты сейчас скажи…

Она настаивала, а я даже в такой ситуации не мог солгать ей. Ведь я помнил, что это она убила Илону. Я рванулся к ней, изловчившись, схватил ее на руки. Она отбивалась, она кричала что-то по-чеченски, она кусалась, царапалась, а я терпел все, потому что знал, что должен спасти ее.

– Отпусти меня! – кричала она. – Жаба ты болотная! Я не хочу с тобой идти. Ты не понимаешь меня, ты ничего не понимаешь!

– Я понимаю, я все понимаю! – бормотал я, прилагая немало усилий, чтобы справиться с дикаркой.

– Нет!

– Да!

– Ты – жаба болотная!

– Жаба, жаба, – соглашался я.

– Ты индюк дохлый…

– Да, и индюк дохлый тоже…

– Ты жестокий, бессердечный человек…

– Может быть, может быть, – продолжал соглашаться я.

– Я хочу умереть!

– А вот этого я тебе не дам сделать. Меня же брат твой потом зарежет.

– Кто, Ваха?

– Да, Ваха.

– Не зарежет… Он добрый.

– Да, добрый, но меня он зарежет.

Она никак не могла успокоиться. Она продолжала биться в моих руках, как бьется рыба, попавшая в сеть. Я не знал, куда я ее несу, но я ее нес, потому что я обещал Вахе, что спасу ее. А еще потому, что она была слишком молодая, чтобы умирать. Нет, она должна была жить, при этом жить долго. Она должна была дожить до лучших времен и увидеть, что в мире, кроме войны, есть и нечто другое. Начинался новый век, где нам предстояло замолить прежние свои грехи. Мы сеяли доброе и одновременно разрушали это доброе. В новом веке должно было случиться наше прозрение. И я в это свято верил и хотел, чтобы Заза в это тоже поверила. Вот поэтому я и не хотел, чтобы она умерла.

А где-то за нашей спиной продолжали греметь взрывы. Шел бой. Отряд чеченцев занял круговую оборону и пытался не пропустить федералов в аул. «Чехи» подбили из гранатометов танк и две боевые машины пехоты, тем самым преградив путь остальной технике. Дороги в этих местах узкие, и любой завал становился непреодолимым препятствием. Тогда на штурм пошла пехота, которую поддержала артиллерия. В бою погиб весь чеченский отряд. Погиб и Ваха – взрывом ему оторвало ноги, и он истек кровью. Подступы к аулу были густо усеяны трупами. И стервятники, почуяв добычу, поднялись в небо и там стали ждать своего часа. Для них смерть – это жизнь. На то они и стервятники…