Текст книги "Брат по крови"

Автор книги: Алексей Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

X

Чеченцы, отступая, увели с собой несколько пленных, которых наши разведчики через сутки нашли в горах с выколотыми глазами и вырванными сердцами. Среди них был командир мотострелкового взвода лейтенант Самсонов. Его подчиненные решили отомстить за командира. Приняв как следует на грудь, несколько бойцов во главе с замкомвзвода сержантом Остапчуком сели на БТР и помчались в аул. Там они целый час наводили ужас на людей. Они с отчаянием носились взад-вперед по единственной в ауле улице и с криками «Это вам, гады, за наших ребят!» стреляли из автоматов по окнам. Население попряталось в норы и боялось высунуть нос. Если же кто-то отваживался выйти из дома, он тут же падал, сраженный автоматной очередью. Солдаты не жалели даже скот – лупили по коровам и овцам, как по самым заклятым врагам. Чтоб, мол, бандитам не достались. Все ведь в полку знали, что мятежники в горах выживают только благодаря тому, что крестьяне помогают им продуктами.

Заметив мальчугана, намеревавшегося перебежать улицу, один из бойцов выстрелил. Мальчишка упал, но тут же поднялся: пуля лишь слегка задела его. Он побежал по улице.

– Шалимов, за ним! – скомандовал сержант Остапчук, и БТР бросился догонять пацана.

Тому бы шмыгнуть в ближайшую подворотню, но он продолжал бежать. А когда силы стали оставлять его, мальчишка бросился к калитке одного из домов, но она была заперта. Он бросился к другой – то же самое. Люди, спасаясь, задраили все входы и выходы в своих жилищах. И тут прозвучала автоматная очередь, потом другая, третья. Мальчишка плашмя рухнул в уличную грязь.

– Все, поехали назад! – будто бы испугавшись содеянного и опомнившись, скомандовал Остапчук. БТР развернулся и помчался в лагерь.

Вскоре в лагерь спустился какой-то старик. Он был в старом бешмете и с окладистой белой бородой. Он нес на руках завернутого в бурку из козьего войлока мальчугана. Тот был весь в крови и не подавал признаков жизни.

– Что тебе, старик? – спросил его часовой.

Старик остановился.

– Это мой внук, – сказал он. – Зачем вы его убили?

Часовой взбрыкнул.

– Ты думай, что говоришь, дед! – рявкнул он на старика. – Мы-то никого не убивали – это ваши бандиты ночью напали на нас. У-у, шакалы! Столько ребят полегло! Так что иди отсюда, пока мужики наши тебя не увидали. Убьют!

Старик не знал, что ему делать. Он топтался на месте и тяжело обводил взглядом старого орла лагерь. В этот момент его и увидел заместитель командира полка по воспитательной работе подполковник Сударев.

– Что случилось, папаша? – спросил он старика.

– Внука моего вы убили, – тяжело простонал старик.

– Как это мы убили? – изумленно поглядел на него Сударев и поправил на носу свои интеллигентные, тонкой оправы очки.

– Вы… Ваш был броневик и люди ваши… – сурово произнес чеченец.

Сударев вдруг разом напрягся, и на худом его лице выступил легкий румянец. Видно, слова старика заставили его заволноваться.

– Броневик, говоришь? И когда это произошло? – спросил он старика.

– А сколько я мог идти от дома? Вот, сколько шел, столько и времени прошло, – ответил чеченец.

Сударев кивнул, давая понять, что ему все ясно. Он тут же приказал кому-то из бойцов помочь старику отнести мальчугана в медпункт – пусть, дескать, там посмотрят его, – а сам отправился к «полкану» доложить о ЧП.

К тому времени минуло уже больше суток с тех пор, как закончился бой, и полк еще не успел как следует оправиться от ран. В лагере царило полное разорение. Было шумно и суетно. Солдаты разбирали завалы, ставили на смену сгоревшим и изуродованным палаткам новые, приводили в порядок территорию, технику, чистили орудия. Мы, медики, тоже не сидели без дела. От усталости мы валились с ног – большинство из нас не спали уже больше суток. Досталось всем, но больше всего хирургам и медсестрам. Раненых было столько, что мы не успевали делать операции. Только с одним разберешься, как на стол кладут другого. Какой там, к черту, отдых! Но мужики ладно – жалко было женщин. А те держались, как могли. К нам на помощь прибыли на вертолетах врачи из ростовского госпиталя. Но они не стали разворачивать свои операционные, а просто забрали с собой тяжелораненых.

Когда к нам привели чеченского старика, мы как раз занимались погрузкой раненых в «вертушки».

– Товарищ майор, вот здесь старик с пацаном… Подполковник Сударев попросил посмотреть, – сказал невысокого роста солдатик в зимнем камуфляже.

Я отпустил его и приказал санитарам отнести мальчика в операционную. Я видел, с какой тоской в глазах и болью передавал старик солдатам внука. Я пожалел его.

– Не беспокойся, отец, мы только посмотрим мальчишку, – сказал я.

Старик остался стоять под открытым небом, а я удалился вслед за санитарами, чтобы осмотреть пацана. Но я уже и без того понимал, что он мертв. Мальчик был весь в крови, и на его теле были видны многочисленные пулевые отверстия. Кто же это его так? – думал я. Неужели кто-то из наших? Потом-то я узнаю правду, потом весь полк узнает, кто это сделал, когда к нам в часть приедут следователи, но тогда я даже предположить не мог, что мальчишка стал жертвой разъяренных пьяных мужиков, решивших таким образом отомстить за товарищей.

– Он умер, отец, – сказал я старику, выйдя из операционной. У меня было тяжело на сердце.

Он кивнул головой.

– Проклятая война, – сказал я. – Разве это нормально, когда гибнут дети? Господи, да когда это все кончится!

Старик внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал. А мне надо было успокоить его, но я не знал, что ему сказать.

– Товарищ майор, что будем с мальчиком делать? – спросил меня один из санинструкторов.

Я пожал плечами.

– Вы заберете его? – это я обращался к старику.

– Да, – сказал он. – Мы похороним его по своему обычаю.

Он взял мальчика на руки и медленно пошел прочь. Ко мне подошел Савельев, за ним медсанбатовские хирурги, сестрички, тут же оказалось и несколько санитаров из полкового медпункта. Мы стояли и смотрели старику вслед. Всем все было понятно и без слов. И только подошедший последним Харевич спросил:

– Что нужно было этому старику?

– У него внука убили, – шмыгнув носом, сказала медсестричка Леля, одна из тех, что прибыли вместе с Харевичем. Рядом с ней стояла ее подруга Илона. Обе были поражены увиденным.

Женское сердце… Оно такое чувствительное и жалостное. Слава богу, что на земле есть кому жалеть, подумал я. А вслух сказал другое.

– Вот так и наживаем мы врагов, – сокрушенно произнес я. – Вы думаете, в ауле нам это простят? Да никогда!

– Но ведь мы не знаем, как все произошло, – попытался усомниться в моих словах Харевич.

– А разве неясно? Кто-то из наших полоснул из автомата – и вот она, смерть, – сказал я. – Несправедливо все это, несправедливо.

В этот миг я вспомнил свою дочку и тяжело вздохнул. Мы еще некоторое время стояли молча, а потом разошлись по своим местам.

XI

Легкораненых мы решили не отправлять в Ростов. Харевич сказал, что они заберут их с собой в медсанбат. Вертолеты улетели. Настала очередь провожать медсанбатовских. Но за эти сутки мы так сработались с ними, так сдружились, что не хотелось расставаться. Взять того же капитана Лаврова. Отличный парень. Работать с ним в паре одно удовольствие. Где трудно было одному, на помощь приходил другой. Солдатская кровь, которую мы так и не успели после операций полностью смыть с наших рук, буквально сроднила нас, связала воедино. А Илона? Разве я забуду ее? Чудо девчонка! С такой хирургической сестрой я готов был работать день и ночь. Проворная, умелая, чуткая, она была прекрасной помощницей. Я уж не говорю об ее обаянии…

– Мы скоро уезжаем, – сказала Илона.

Я не увидел, как она подошла ко мне. Я только что отдал распоряжение Савельеву накрыть стол для гостей. Я понимал, что просто обязан был угостить их напоследок. С этой целью я добыл несколько бутылок водки и утащил у раненого начфина пачку цейлонского чая. Когда ему это еще пригодится, а тут такой случай…

– Знаю, – внимательно посмотрев на Илону, произнес я. – Спасибо за все. – Мне хотелось сказать ей что-то очень приятное, но у меня получилось все как-то казенно и скучно.

Она улыбнулась, и я заметил, что у нее очень красивая белозубая улыбка. Почему она пошла в военные медсестры? – удивленно подумал я. Ведь эта привлекательная женщина вполне могла бы стать хорошей манекенщицей. В конце концов, она могла бы выбрать и другую, более подходящую профессию, а она выбрала войну. Боже мой! – мысленно воскликнул я. Да разве это нормально, что такая женщина живет среди вечной боли, вечного неуюта и горя? Грязь, лишения, нечеловеческие физические нагрузки… Нет, нет, это не для нее! И я с горечью подумал о том, как порой несправедлива бывает к нам судьба, лишая нас возможности жить счастливо и беззаботно.

Мы стояли и молчали и не знали, что друг другу сказать. Честно сказать, я уже заинтересовался ею. Нет, я не считал себя слишком влюбчивым человеком, но у меня было чутье на хороших женщин. Увы, многие из этих женщин потом меня бросали, но все же я успевал как следует насладиться их любовью и умереть, а затем воскреснуть в этой любви. Илона была не из тех, что тотчас сводят мужиков с ума, она была натурой более тонкой и сложной, а таких женщин нужно долго постигать, чтобы понять в них то главное, что обычно ты, сам того не понимая, ищешь в женщине.

Ее подруга была совершенно из другого теста. В таких влюбляются с ходу, но быстро разочаровываются. Ведь обнаженная красота быстро приедается.

Подошла Леля. Она улыбалась, и от нее пахло тонкими цветочными духами. Будто бы и не было у нее за плечами двадцати часов беспрерывной работы, будто бы для нее все это было только сном.

– Товарищ майор, разрешите присоединиться к вашему обществу? – некоторым образом кокетливо произнесла она.

Я улыбнулся.

– Присоединяйтесь, сержант, – сказал я и почувствовал, что у меня после всего пережитого наконец появляется настроение жить. Женщины всегда умели и убить меня, и возвратить к жизни.

– Благодарю вас, товарищ майор, за великую честь побыть с вами рядом, – опять же кокетливо сказала Леля.

Я поморщился.

– Да не называйте вы меня товарищем майором, – попросил я. – В конце концов, медики мы или строевики какие-то? Давайте проще.

– Что значит проще? Объясните, пожалуйста, – хлопая своими длинными ресницами, просит Леля, и я снова слышу кокетство в ее словах.

Я пожал плечами.

– Ну, допустим…

Я вдруг осекся, потому что не знал, что ей сказать. Не скажу же я ей, чтобы они с подругой называли меня Митей. А может, Дмитрием? Да, скорее всего, это самое лучшее, что можно придумать, решил я. Но вот вопрос: согласятся ли девушки с этим? Ведь я гораздо старше их. Ну, сколько им? От силы лет по двадцать пять. А мне уже к сорока. Хотя и это не возраст, но все же…

– Вообще-то меня Дмитрием зовут, – сказал я и покраснел, как целомудренный юноша.

– Вот как, – с легкой иронией в голосе произнесла Леля. Она явно заигрывала со мной. – Ну, а как по батюшке? Не могу же я такого заслуженного майора называть просто Дмитрием…

Я смутился. И тут мне на помощь пришла Илона.

– Леля, хватит издеваться над человеком! Он тебе что, мальчик какой? – строго произнесла она.

Леля даже всплеснула руками от удивления.

– Боже, что я вижу? Уж, случаем, не влюбилась ли ты, подруга моя дорогая? – спросила она и обнажила в улыбке свои белые зубки. – Впрочем, как тут не влюбиться? Такой видный мужчина. Если бы я провела, как ты, рядом с ним целую ночь, я бы тоже, наверное, влюбилась.

Илона посмотрела на нее с упреком. Она хотела сказать ей что-то обидное и не смогла. Есть в нашем мире женщины, которые не могут говорить обидные слова.

Теперь уже я решил помочь Илоне.

– А что, для того чтобы влюбиться в человека, обязательно необходимо время? – спросил я Лелю нарочито игриво.

– А разве нет? – вскинула она на меня свои тяжелые ресницы. – В таком случае влюбитесь, пожалуйста, в меня. Я так буду счастлива! Нет, вы не смейтесь, я на самом деле. Я буду вам верной подругой. А хотите – женитесь на мне. Кстати, вы женаты?

– Леля! – попыталась одернуть ее Илона. – Прекрати паясничать.

– А разве я паясничаю? Майор мне в самом деле нравится. Разве я не говорила тебе об этом в прошлый раз? Говорила! – заявляет Леля, и я уже не знаю, шутит она сейчас или нет.

Я внимательно посмотрел Леле в глаза. Она не выдержала моего взгляда и рассмеялась.

XII

На горизонте появился Савельев.

– Господа Гиппократы, к столу! – пригласил он. – Водка остывает.

Мы отправились в палатку, где для нас был накрыт обеденный стол. Пола палатки была откинута. В центре стола в большой дюралевой посудине дымилась вареная картошка, источая знакомый с детства аромат. Здесь же стояло несколько бутылок водки и алюминиевые чашки с квашеной капустой, соленой сельдью и солеными груздями. Был и десерт – несколько гроздей зеленого винограда. Откуда грибы и виноград, я не знал, но подозревал, что это дело рук моего расторопного помощника: Савельев мог выменять все это на спирт у какого-нибудь прапорщика. А для тех нет ничего невозможного на этом свете: попроси страусиных яиц – и те принесут.

Места возле стола хватило всем. Впрочем, нас было не так уж много – семеро гостей да мы с Савельевым. Водителей медсанбатовских «уазиков» Савельев отвел в палатку санинструкторов, где их накормили перловкой с рыбными консервами. У нас тоже закуска была не бог весть какая, но мы не жаловались – мы ведь были на войне. Стыдно было перед гостями только за то, что мы не смогли сварганить для них что-нибудь мясное, но Харевич отшутился: ничего, мол, мясо поедим, когда кончится война.

Женщины сели напротив меня. Я украдкой взглянул на них и обомлел: они показались мне богинями. Видимо, они умышленно решили произвести на мужчин впечатление. Они накрасили губы, сняли с себя головные уборы и распустили волосы. Волосы у обеих были длинные и гладкие, и они струились по плечам. Только у Лели эти струи были рыжего цвета, а у Илоны темно-русого.

– Фи, одна водка! – оглядев стол и поморщившись, сказала Леля. – Неужели мужчины не смогли достать вина?

Мы с Савельевым смутились. Мы уже давно забыли, что в мире кроме водки существуют и благородные напитки, которые обычно предпочитают пить женщины.

– Простите нас, милые барышни, – сказал Савельев. – Отвыкли, понимаешь, от женского присутствия. Вы бы почаще приезжали – вот тогда бы мы быстро исправились.

– Да что ты оправдываешься, капитан, – махнул на него рукой Харевич. – Ничего, не маленькие – выпьют и водки.

Леля засмеялась.

– Вот так мужчины всегда. А потом говорят, откуда берутся женщины-алкоголики, – произнесла она.

– На войне, милая, алкоголиком стать невозможно, – сказал Харевич. – Здесь водка – лучшее лекарство. Выпьешь – и заглушишь боль. Это на гражданке пьют без надобности, потому и спиваются.

Савельев, как опытный разливальщик, не глядя, «по булькам» отмерил каждому дозу, и мы подняли кружки.

– Ну, за что выпьем? – спросил Харевич.

– За успех нашего безнадежного дела, – горько усмехнувшись, сказал Лавров. Он выглядел очень усталым.

– Лучше давайте выпьем за красоту.

– А что есть красота? – внезапно спросил старлей по фамилии Варшавский, который все это время оперировал в паре с другим старлеем – Голубевым.

– Единственная красота, которую я знаю, сказал Гейне, – здоровье, – напомнил я.

– Верно сказано, – кивнул в знак согласия Харевич. – Если нет здоровья, тебя даже свалившееся на голову богатство не обрадует. Вспомните: стоит заболеть обыкновенным гриппом, как даже бифштекс начинает казаться соломой. В общем, что ни говори, а лучше здоровья нет ничего на свете.

– А мне казалось, что к такому выводу приходят только в старости, – заявила Леля.

– Ты что, хочешь сказать, что я еще не тяну на старика? Прекрасно! Тогда давайте выпьем разом за все – за красоту, здоровье и за меня, молодого, – пошутил он.

– Нет, давайте лучше выпьем за погибших ребят, – внезапно предлагает Илона.

Мы встали из-за стола. Помолчали. Потом, не торопясь, опорожнили кружки. Когда мы сели, Савельев принялся ухаживать за женщинами. Он положил каждой в чашку по картофелине, затем туда же добавил по кусочку селедки.

– Вы грибками вначале закусите, – посоветовал он. – Грибочки отменные – сам солил, – пошутил он.

– Так вы, оказывается, грибник? – улыбнулась Леля, довольная, что за ней ухаживают. Хмель успел ударить ей в голову, и щеки ее порозовели.

– И не только грибник, – улыбнулся он ей в ответ.

– А какие еще у вас положительные качества? – расправившись с кусочком гриба, спросила Леля.

– Он умеет казенный спирт пустить не по назначению, – съязвил я, недовольный тем, что Савельев все внимание акцентирует на себе.

Савельев крякнул от неожиданности.

– Товарищ майор, ну зачем же вы так? – глянул он на меня обреченно. – Я, понимаете ли, хочу произвести впечатление на дам, а вы меня к стенке…

– Да ладно, Савельев, я же не говорю, что ты воруешь этот спирт, – хлопнул я его по плечу. – Ты просто меняешь его на виноград с грибами.

– Товарищ майор… – моргнул глазами и покраснел капитан. – Это мне все хороший человек принес в благодарность за то, что я у него занозу давеча вытащил.

– Ну-ну, – усмехнулся я. – Давай, действуй в том же духе.

Капитан, конечно же, понял, что я обо всем догадываюсь. Тем не менее в моих словах он не услышал угрозы. А все просто: ведь я был благодарен Савельеву за то, что он, худо-бедно, смог накрыть стол, где даже картошка была в нашем понимании продуктом дефицитным. Я представил себе, как мы угощаем гостей перловкой, и у меня тут же вспотела спина.

– Как там говорят? С одного выстрела и ворону не убьешь? Давайте тогда еще по разу выстрелим, – предлагает Савельев и начинает вновь «по булькам» отмерять каждому дозу спиртного.

– Мне только немного, – сказала Леля. – Я уже и так пьяная.

– И я пьяная, и мне немного, – попросила Илона.

Она сидела аккурат напротив меня, и я имел возможность незаметно разглядывать ее. Иногда я не успевал отводить взгляд, и наши глаза встречались. Она, должно быть, поняла, что я заинтересовался ею, и сильно смущалась. Мне же было неловко за себя, потому что она могла подумать обо мне черт знает что. Но по мере того, как хмель все глубже проникал в мою тормозную систему, я становился раскованней, если не сказать – развязней. Я всегда боялся этого состояния, потому что терял контроль над собой и мог позволить себе такое, за что мне потом становилось стыдно.

XIII

Мы продолжали пить и закусывать. Харевич все время смотрел на часы, но почему-то не спешил поднимать своих подчиненных из-за стола. То ли ему нравилась компания, то ли он хотел, чтобы его люди как следует отдохнули после напряженной многочасовой работы.

Раза два Савельев вставал и подкладывал дровишки в «буржуйку». Дрова были сырыми, трещали и давали мало жару.

– Не холодно? – спрашивал он дам. И они отвечали, что капитану не стоит беспокоиться, что им очень хорошо и что они совершенно пьяны.

Харевич вытащил из пачки сигарету, закурил.

– Когда же кончится эта война? – спросил он задумчиво.

– Никогда, товарищ подполковник, – с горечью в голосе произнес старлей Варшавский.

– Ты прав – ни-ког-да! – по слогам произнес Харевич. – Это нормальные войны когда-то кончаются, а ненормальные – нет.

– А что значит «нормальная война»? – спросил его старлей Голубев.

– Нормальная – это значит нормальная, – сказал Харевич. – Это когда понимаешь, что она обязательно кончится. А здесь уверенности в этом нет. Я так думаю: всему в жизни должен быть предел. Есть предел даже у бандитского беспредела. И у беды должен быть предел, и у зла, и у болезней… Если предела нет, значит, мы живем в аду. А в аду известно какая жизнь.

– Интересно, о чем думали те, кто заселял нашу Землю? Неужели они спрограммировали все таким вот нечеловеческим образом? – произнес Лавров.

– Ты это о Боге? – спросил Голубев.

– Нет, не о Боге. Я думаю, что Землю нашу заселяли люди с других планет, – ответил Лавров.

– Ты уверен? – усомнился в его словах Варшавский.

– Уверен. Если бы людей создавал Бог, то он бы творил их по единому шаблону. А здесь и черные, и белые, и желтые, и злые, и добрые, и нормальные, и шизики… – сказал Лавров. – Это говорит о том, что предки наши прибыли с разных планет.

– Чушь собачья! – воскликнул Савельев. – Ты сам подумай: если следовать твоей гипотезе…

– Не моей, – перебил его Лавров. – Об этом говорят ученые.

– Ученые – из дерьма печеные! – с иронией в голосе произнес Савельев. – Ну, допустим, это не ты говоришь, а твои яйцеголовые. Тогда они должны были учитывать тот факт, что коль нашу Землю и впрямь заселяли инопланетяне, то это были цивилизованные инопланетяне. Не на телегах же они людей на Землю свозили – на космических кораблях. Ну а коль так, то откуда же тогда взялись первобытные люди с каменными топорами, останки которых до сих пор находят в земле?

Лавров всплеснул руками:

– Ну итишь твою мать! Как ты не поймешь, капитан? Инопланетяне вначале решили провести эксперимент. Они искусственно создали этих самых дикарей, чтобы посмотреть, что из них станет, допустим, через десять тысяч лет.

– А зачем это им нужно было? – попыхивая сигаретой, спросил Харевич. Он был единственным здесь курильщиком, но ему удалось создать эффект целой курящей роты – дыму было столько, что топор можно было вешать.

– Зачем? – переспросил Лавров. – На старых планетах кончаются энергетические запасы, почва, природные ресурсы скудеют – нужно искать новые планеты для проживания. Но не все они пригодны для этого. Вот инопланетяне и пускают впереди себя разведчиков. Коли те выживут, можно будет и самим перебираться. Впрочем, я слышал и другую версию: дескать, когда-то на Землю были завезены человеческие споры – от них все и пошло…

Услыхав такое, Харевич загоготал было, но смех у него не получился, и он закашлялся. Кашель его был громким и надрывным. Пока он не пришел в себя, никто даже не пытался говорить – тогда пришлось бы кричать, чтобы тебя услышали.

– Скажи, Лавров, а тебе не кажется, что на нашей планете нормальным людям жить опасно. Здесь дикари так и остаются дикарями, значит, есть опасность, что и нормальный человек может превратиться в дикаря. Взять хотя бы нас, кто воюет на этой войне. Разве мы не дикари? – неожиданно спрашивает хирурга Харевич. Он наконец справился с кашлем, потушил сигарету, допил водку в кружке и только после этого заговорил.

– Нет, дикари не мы – чеченцы, – уверенным голосом произнес Савельев. – Мы охраняем цивилизацию, а они хотят ее разрушить.

– Не знаю, не знаю, кто из нас больше на дикарей смахивает. Только я уверен, что если бы одна из противоборствующих сторон в самом деле была цивилизованной, она делала бы все для того, чтобы убедить противника покончить с войной. Но этого не происходит… – высказал я свое мнение.

– Ты хочешь сказать, майор, что все мы здесь дикари? – удивленно посмотрел на меня Харевич.

– Вот именно, – подала вдруг голос Леля. – И мы, и чеченцы – настоящие дикари. Цивилизованные люди сидят дома и смотрят телевизор.

Ее довод был существенным. Все заулыбались. Этим и закончился разговор о дикарях.

– А не заварить ли нам чайку? – неожиданно предлагает Савельев. – Мой начальник Дмитрий Алексеевич Жигарев хочет угостить вас настоящим цейлонским чаем.

Илона быстро перевела на меня свой взгляд.

«Значит, вы Дмитрий Алексеевич?» – прочитал я в ее глазах.

Я улыбнулся.

Потом мы пили чай. Чай был крепким и душистым. Потом все снова о чем-то говорили. Водка сделала свое дело. Воспользовавшись тем, что все были пьяны, я вышел из палатки. День потихоньку догорал. За последними рядами палаток виднелась непашь, по которой чеченец Хасан гнал в сторону аула скотину. Где-то в поле гудел трактор – крестьяне еще не закончили поднимать зябь. Со стороны аула слышался призывный голос муллы: «Аллах акбар!.. Аллах акбар!..»

Следом за мной из палатки вышла Илона. Я знал, что она выйдет. Я просто был в этом уверен. Ведь мы должны были проститься. Я улыбнулся ей, и мы, не сговариваясь, побрели в сторону луговины. Где-то за спиной остались привычные армейские заботы, осталась суета и безнадежность. Мы уходили от всего этого. Нам было хорошо вдвоем.

– Почему вы в прошлый раз так тяжело вздохнули? – неожиданно спросила она меня.

Я не понимал, о чем это она.

– Когда это было? – спросил я.

– Я видела… Вы вздохнули, – произнесла она. – Ну тогда, когда старик принес мертвого мальчика… О чем вы тогда подумали?

Я вспомнил.

– Я подумал о своей дочке, – сказал я.

– У вас есть дочь? – спросила она.

– Она живет не со мной. У нее теперь другой отец.

– Вы разошлись с женой?

– Она от меня ушла.

Мы помолчали. Под ногами шуршала пожухлая трава. Дождь прекратился. Было тихо и спокойно вокруг. И лишь гортанный голос Хасана нарушал тишину.

– Ить, ить! – кричал он и громко хлопал длинным кнутом. Скот шарахался от этого звука и делал торопливые перебежки в сторону аула. Впереди бежали коровы, за ними овцы.

Мы шли прямо на чабана, даже не замечая этого.

– Ить, ить! – кричал он и снова хлопал кнутом.

Наши пути чуть было не пересеклись. Мы остановились и стали наблюдать за Хасаном. Проезжая мимо нас, он с силой потянул на себя поводья, и чалая его встала на дыбы. Он метнул в нашу сторону полный ненависти взгляд. А быть может, мне это только показалось? Но и Илона восприняла его взгляд, как вызов.

– Какой он страшный, – прошептала Илона и прижалась ко мне своим плечом.

Хасан и в самом деле был страшен. Его баранья мохнатая шапка была глубоко посажена на череп и почти закрывала глаза. Абрек, ей-богу, абрек! – подумал я. Что у него сейчас на уме? Смотрит, словно сожрать нас готов.

– Здравствуй, Хасан! – поприветствовал я его. Он не ответил, а только дико гикнул и, в бессильной злобе стегнув лошадь плетью, помчался вслед за своим стадом.

– Мы враги для него, – сказала Илона.

– Да, враги, – согласился я.

– Это плохо, – вздохнула Илона.

– Плохо, очень плохо. И самое главное, мы это понимаем, но ничего поделать не можем. Проклятая война, – сказал я.

Мы снова замолчали. Мы шли и глядели себе под ноги Пахло пожухлой травой и далеким-далеким детством. В груди у меня защемило.

– Жалко… – неожиданно сказал я.

– Вы это о чем? – спросила она.

– Я о солдатике – помните? Его мы оперировали первым.

– Да, помню… У него было ранение в живот, – сказала она.

– Савельев сказал мне, что он умер, – совершенно чужим голосом произнес я. – А ведь мы так старались, мы так хотели его спасти. И других мы хотели спасти, но спасли не всех. Больно… Проклятая война! – в сердцах воскликнул я.

Она порывисто вздохнула. Я взглянул на нее и понял, что мы чувствовали одно и то же. Я с благодарностью пожал ее тонкую теплую руку.