Текст книги "Брат по крови"

Автор книги: Алексей Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

ЧАСТЬ V

XL

Лагерь нас встретил обычной будничной суетой. Час назад люди вернулись с обеда и, немного отдохнув, принялись за нескончаемые армейские дела. Гремела сапогами проходившая мимо пехтура, ревели танки, и в воздухе висело удушливое облако гари. Где-то вдалеке слышались автоматные очереди – это одна из мотострелковых рот сдавала зачеты по огневой подготовке. Я был голоден, но в столовую идти поленился. Решил, что до ужина не помру. Ну а коль буду помирать, выручат соседи по палатке – у нас всегда было что пожрать и выпить, недаром вся полковая пьянь собиралась по вечерам именно у нас.

В палатке, кроме Макарова, никого не было. Я так соскучился по своим, что на радостях хотел было обнять начфина, но тот остановил меня жестом.

– Есть две новости. Выбирай, с какой начать – с хорошей или с плохой? – сказал он мне сухо, и я уловил чрезвычайность в его словах.

– Начинай с плохой, – ответил я и почувствовал, как сжимается в предчувствии недоброго мое сердце.

– Ваню Савельева убили… – не произнес, а выдавил из себя Макаров.

Я остолбенел. В голове у меня помутилось, и я почувствовал, что у меня слабеют ноги.

– Как… убили?.. Ты что такое говоришь! – воскликнул я, и в этот момент ноги мои подкосились, и я хряпнулся задницей на постель.

– Его уже мертвым принесли… Он ходил с маневренной группой в горы – там его и того… В засаду ребята попали, понимаешь? Как выбрались – сами не поймут, – говорил надорванным голосом Макаров. Видно было, что они тут крепко помянули Ваню – до сих пор начфин очухаться не мог.

Я обхватил голову руками. Эх, Ванька, Ванька! – едва сдерживая себя, чтобы не разрыдаться, беззвучно повторял я. Ведь что я тебе говорил? Береги себя! А ты что ответил? А ты, как всегда, отделался шуткой: нагадали, мол, козе смерть, а она пердь да пердь… Ну вот и все, вот и конец комедии. Кто теперь будет казенный спирт из медпункта таскать, а? Ты подумал? Нет, брат, не подумал. И как тебя угораздило на пулю-то нарваться? А ты ведь говорил: заговоренный я, заговоренный! И крестик показывал – не убьют, мол, пока он со мной. Вот видишь, и с крестами убивают. Пуля ведь не живая, она не понимает, на кого летит. Чье сердце встало на пути, то и прошила. Вот как, брат, бывает, вот как…

А ведь я уже думал, что привык к смертям, что меня трудно надорвать чьей-то смертью, а вот Ваниной надорвался. Да так надорвался, что, когда Макаров принялся говорить мне о хорошей новости, я поначалу и не понял, о чем это он.

– Илона?.. Какая Илона? Что ты такое говоришь? – едва слышно шевелил я губами, а перед моими глазами все стоял мертвый Ваня Савельев. Огромный такой, каков он был в жизни, и добрый.

– Наверное, тебе лучше знать, – ответил Макаров.

И тут вдруг до меня дошел смысл сказанного им. У меня трепыхнуло сердце. Где она, где?! – хотел я закричать, но сумел сдержать себя. Более того, я нашел в себе силы, чтобы спокойно разобраться во всем, что на меня разом обрушилось.

Ох, Макаров, Макаров! Ну разве можно так поступать с товарищами? Мне бы и одного Ванюшки Савельева с лихвой хватило, а ты еще и Илону сюда же…

– Ну и где же твоя Илона? – наконец спросил я.

– Да не моя Илона-то, а твоя… У меня таких красавиц отродясь не было, – усмехнулся начфин.

– Моя, твоя… – недовольно пробурчал я и тут же осекся. – Послушай, а как ее вообще сюда занесло?

Макаров пожал плечами.

– Да как занесло? Так и занесло, – произнес он. – Заходит третьего дня к нам какая-то красавица в камуфляже и с порога: здесь живет майор Жигарев? Здесь, отвечаем. А в чем дело? Она молчит. Ну мы и давай ее расспрашивать – что да как.

– А она что? – стараясь быть равнодушным, говорю я, а у самого уже сердце трепещет, словно попавшая в силок птица.

– Ну ты даешь, егоркина мама! – возмущенно восклицает Женя. – К нему баба приехала, а он хотя бы радость выказал. Или, может, это нежеланный гость для тебя? Бывает ведь, пристанет какая, а тебе она не по душе.

Я поморщился. Ну о чем он говорит! И вообще, не надо вмешиваться в мою жизнь. Не надо!

– Так что, она еще в полку? – спрашиваю я.

– Кто, Илона-то? А куда ж ей деться, если она назначение к нам получила? Аккурат в твое подчинение и поступила. Везет же некоторым, – с неподдельной завистью произнес Макаров. – Не могли ко мне в финчасть такую девицу прислать. Мы бы с ней денежки-то посчитали!

Я не знал, что делать.

– Пойду в штаб – надо доложить «полкану», что я прибыл, – сказал я.

– Иди, иди, – буркнул Макаров. – А вечером приводи к нам эту твою Илону – выпьем, за жизнь поговорим. Глядишь, и на сердце легче станет. А то живем тут без женского участия и сохнем на корню. Так что приводи.

Я пошел в штаб. «Полкан» встретил меня хмуро. Видно было, что он не в духе. Так бывало, когда он получал очередной втык от начальства. Спросил, знаю ли я уже о гибели Савельева. Я ответил, что знаю. И только тогда он спросил про мальчишку. Когда узнал, что с ним все в порядке, вздохнул. И то ладно, сказал. Когда я уже собирался уходить, он остановил меня.

– Да, там у тебя пополнение, – сказал он. – Медсестричку прислали. Ты определись с ней. Странная девка. Из штаба дивизии мне сообщили, дескать, требует, чтобы ее обязательно отправили в наш полк. Ох уж эти мне Жанны д’Арк! Насмотрелись кино, и им войну подавай. А ведь война – это не кино. Здесь умирать надо.

Я не выдержал.

– Товарищ полковник, эта девушка, между прочим, фронтовик со стажем. И под пулями была, и на фугасе подрывалась. Несколько месяцев назад ее по частям в ростовском госпитале собрали, – выпалил я.

«Полкан» был сильно удивлен.

– А какого лешего она снова на войне-то оказалась? Сидела бы дома, раны зализывала. Девкам о замужестве надо думать, а не воевать, – сказал он.

– Вот и я думаю то же самое, – говорю ему и, не желая больше продолжать наш разговор, прошу разрешения удалиться.

Илону я отыскал в полковом медпункте. Она уже нашла себе работу: как заправский лекарь, принимала больных, осматривала их, прописывала им лекарства. Роль врача ей удавалась неплохо, при этом она все делала достаточно грамотно. Впрочем, это и неудивительно: за ее плечами были медицинское училище и четыре курса мединститута, который она бросила только потому, что ей захотелось воевать.

Когда я вошел в медпункт, она как раз обрабатывала рану на голове бойца – того задело осколком во время рейда в горах. Увидев меня, Илона так и застыла на месте. Я сухо поздоровался и попросил ее, чтобы она, как только закончит все свои дела, заглянула в мой «кабинет», которым служила находившаяся по соседству палатка. Вскоре она появилась. Я видел, как она была смущена и взволнована.

– Садитесь, сержант Петрова, – не глядя на нее, снова сухо произнес я и указал на табурет.

Она села. Я мельком взглянул на нее и увидел, как она бледна. Эта бледность была заметна даже на фоне ее новенького подкрахмаленного халата. Я был взволнован не меньше Илоны, но старался не выказать этого.

– Как ваше здоровье? – как можно строже спросил я ее. – Сможете в полном объеме выполнять свои обязанности?

Эта моя подчеркнутая официальность смутила ее.

– Простите… – произнесла она тихо и опустила глаза. Она выглядела несчастной, тем не менее в ее поведении было что-то от нашкодившего мопса.

– Я не понимаю вас, – сказал я и внимательно посмотрел на нее.

– Да что тут понимать… Вы прекрасно знаете, о чем я говорю… – Как и я, она обращалась ко мне на «вы», как будто между нами никогда ничего не было.

Мне вдруг страшно захотелось закурить, но я был некурящим, а потому у меня не было сигарет. Я стал ерзать на стуле. Я не знал, куда мне деть свои трясущиеся от волнения руки. Я испытывал сложные чувства: мне одновременно хотелось и сказать что-то обидное Илоне, и броситься к ней, и обнять ее, и покрыть поцелуями ее лицо. Вместо этого я спросил ее:

– А что я, собственно, должен знать? Мне достаточно получить от вас исчерпывающий ответ на мой вопрос…

Она вскинула в недоумении брови. О чем, дескать, это вы? Потом вдруг что-то поняла и чуть заметно улыбнулась.

– Ах, вот вы о чем. Я в полном порядке, могу заниматься всем, что мне прикажут, – ответила она.

– Это хорошо, – произнес я совсем не то, что мне бы хотелось сказать. – Это очень хорошо. Значит, будем работать. Сейчас у нас оказалось вакантным место начальника полкового медпункта…

– Я все знаю, – сказала она. – Мне очень жаль капитана Савельева. Ведь я помню его.

Я кивнул. Я был благодарен ей за то, что она помнила нашего Ванюшу.

– Вы временно поработаете на этой должности. А когда в мое распоряжение прибудет офицер, вы займете место процедурной сестры. Вам все понятно? – достаточно строгим голосом спросил я.

– Так точно, товарищ майор! – вскочив с табурета, с заметной иронией в голосе произнесла она.

На этом наш разговор был окончен. В тот день мы больше словом с ней не обмолвились. Каждый занимался своими делами и не лез другому на глаза. Впрочем, то же самое произошло и на следующий день.

– Ты где прячешь своего нового бойца? – спросили меня мои соседи по палатке, когда вечером следующего дня мы, по обыкновению, сели, чтобы выпить.

Я вначале не понял, о чем это они, но потом до меня дошло. Оказывается, их интересовала Илона.

– Боец, как ему и положено, службу несет, – попытался отшутиться я, надеясь, что на том разговор и закончится. Но я ошибся.

– Гляди, Митя, не прозевай бойца-то. А то ведь возьмет какой-нибудь ушлый прапорщик да затащит твою барышню в постель, – сказал на полном серьезе СПНШ Проклов. – Ты же знаешь этих пройдох – без мыла в задницу влезут.

Кровь прилила к моему лицу, и я почувствовал, как во мне растет это безумное, это всеохватывающее чувство ревности. Я сопротивлялся ему, говорил себе, что мне дела нет до какой-то там Илоны, что с ней давно покончено, но чувство это было сильнее меня.

– Давайте не будем об этом, – чтобы закончить разговор, решительно произнес я, но мужики уже успели войти в раж.

– Нет, брат, вопрос еще не исчерпан, – говорит этаким паскудным голосом начальник разведки Паша Есаулов. – Ты нам прямо ответь: ты будешь использовать свою подчиненную по назначению или же позволишь нам это сделать?

– В самом деле, Митя, ответь, – поддержал его главный наш тыловик Червоненко. – А то ведь мы завсегда готовы подсобить товарищу, – сказал он, и все, кто находился за столом, заржали, словно застоявшиеся кони.

– Прекратите! – не своим голосом вдруг закричал я. – Немедленно прекратите!

Нет, что угодно можно было позволить этим несчастным солдафонам, но только не давать им права вторгаться в мою личную жизнь. Не в силах больше слушать их, я выскочил из палатки. Вслед мне полетели смешки.

– Ишь, какие мы обидчивые!.. Прямо как девочка-отличница, которой впервые показали член!.. Ну, давай беги, беги, казанова несчастный! Мы все равно до твоей крали доберемся…

Конечно, это они кричали не для того, чтобы обидеть меня. Так, для куража. Мы все здесь куражились, это нас и спасало. Иначе можно было сойти с ума от этой проклятой жизни.

XLI

В палатке при зажженной свече мы и не заметили, как наступила ночь. Когда я вышел наружу, мне вначале показалось, что все вокруг погрузилось в непроглядную тьму, но когда глаза привыкли, я увидел звезды, а чуть позже и контуры гор, грозно и торжественно выделявшиеся на фоне гаснущего неба. Было довольно тепло, как бывает тепло во время цветения южных садов. Мне казалось, что я даже чувствую аромат цветущих абрикосов. Впрочем, ничего удивительного в этом не было: до аула, где цвели в это время сады, было рукой подать.

Весной я всегда пребывал в каком-то смятенном состоянии. Первое тепло пробуждало во мне чувства, и раньше в такую пору я постоянно в кого-то влюблялся.

Где, интересно, сейчас Илона? – неожиданно подумал я и испугался своего вопроса. Нет-нет, я не должен думать о ней! – стиснув зубы, сказал я себе. Коль решено, значит, решено! В конце концов, мужик я или тряпка? Ведь она меня предала, пре-да-ла! Вот и нечего думать о ней. Я вдруг вспомнил, как накануне она просила у меня прощения. «Простите», – сказала она. Я попытался сделать удивленное лицо, дескать, не понимаю вас… Но я ведь все прекрасно понимал. Все! И этого было достаточно, чтобы еще раз убедиться в том, что меня предали. Ведь просто так никто прощения не просит.

А что, если вдруг… Да-да, что, если ее начнут обхаживать наши полковые донжуаны? Эта мысль заставила меня вздрогнуть. А ведь без этого не обойдется. Женщинам вообще туго приходится в армии. Дашь – плохо, не дашь – того хуже. Поэтому вокруг них постоянные разговоры, постоянные сплетни… Бедные армейские женщины! Как им приходится нелегко. Подумав об этом, я пожалел Илону. Ведь ее ждала похожая судьба.

Я вдруг вновь ощутил прилив ревности – слишком уж быстро застучало мое сердце. Нет, я никому не позволю даже словом недобрым обмолвиться о ней! – неожиданно подумал я. Ни-ко-му!

Я и не заметил, как ноги мои понесли меня к медпункту. Я ругал себя, я себя стыдил, я просил себя одуматься, но ничего поделать с собой не мог. Я уже не шел – я бежал. Я летел, словно на крыльях, навстречу своей судьбе. Зачем я это делаю, зачем? Ведь все прошло! Все давным-давно прошло… Но какая-то сила продолжала тащить меня вперед. Господи, что я делаю! – взмолился я, но было уже поздно. Я распахнул полу палатки…

– Илона!

Кровать ее стояла справа от входа. Горела свеча. При слабом ее свете она пыталась читать какую-то тоненькую книжку. Услышав мой голос, она вздрогнула и с испугом уставилась на меня.

– Илона… – снова повторил я в каком-то безумном порыве, совершенно не зная, что мне делать дальше.

Она поняла, что со мной творится. Она спрыгнула с кровати и побежала мне навстречу. Я целовал ее, я вдыхал знакомый запах ее волос, я задыхался от счастья и сходил с ума. Взяв ее на руки, я понес ее на кровать. «Нет, я не отдам тебя никому, слышишь? Ни-ко-му! – шептали мои губы. – Ты моя, только моя!»

– Митенька, что ты делаешь, что?..

Я снова и снова целовал ее. Она не сопротивлялась.

– Илона!..

– Да, милый, да…

– Я люблю… я тебя очень люблю…

– Да, милый, да…

Это были лучшие минуты в моей жизни. Я был счастлив. Жизнь возвращалась ко мне вместе с Илоной. Я счастлив, боги! Вы слышите меня?! Я бесконечно счастлив! – кричало все во мне.

Потом мы лежали на спине и молчали. Нам не нужно было ничего говорить, хотя нам нужно было многое друг другу сказать.

– Ты меня любишь? – спросила она и погладила рукой мои волосы.

– Очень. А ты?

– Я тебе когда-нибудь расскажу, как я люблю тебя. Сейчас мне сделать это трудно. Я еще не пришла в себя после взрыва…

– Это был взрыв?

– Это был атомный взрыв.

Потом я снова целовал ее. И снова мы задыхались от любви. Так всю ночь мы и не сомкнули глаз, лаская друг друга и говоря друг другу нежные слова. Когда же мы решили немного поспать, горнист протрубил побудку…

А после завтрака все было, как обычно: старших офицеров собрали в штабе полка, часть пехтуры ушла в горы, другая – на занятия по боевой подготовке, а технари принялись обслуживать технику. Я не хотел никуда идти, я хотел быть рядом с Илоной. Все мои мысли теперь были обращены только к ней. Даже отвратительный холодный дождь, что неожиданно посыпал с неба, не испортил мне настроения. Что мне дождь, что мне вообще земные стихии, если ко мне возвратилась жизнь. Теперь я, как никогда, хотел жить, хотел радоваться всему на свете. Я хотел быть счастливым!

С этого дня я решил начать новую жизнь. Перво-наперво я, перед тем как отправиться на завтрак, сбрил свою невзрачную пегую бороденку, которую, несмотря на упреки «полкана», носил все эти последние месяцы. Когда мои соседи по палатке увидели меня без бороды, ахнули от удивления, а Макаров сказал, что теперь мое лицо стало походить на задницу императрицы Екатерины, как будто он когда-то видел эту самую задницу.

А вот Илона, когда увидела меня, ничего не сказала, только улыбнулась. Наверное, поняла, что это я для нее побрился и даже попрыскался одеколоном.

– Я видела, как ребята уходили в горы, – сказала она вместо того, чтобы поприветствовать меня.

– Да-да, они ушли, – растерянно произнес я.

– А ты бывал в горах? – спросила Илона.

– Да, бывал, – ответил я.

– Страшно?

– Терпимо.

– В вас стреляли?

– Немного, – соврал я, вспомнив вдруг о том, как мне и моим товарищам чудом удалось в прошлый раз избежать смерти.

– Я хочу тоже пойти со следующим отрядом в горы… Ты отпустишь меня?

– И не думай. Ты мне здесь нужна.

– Это нечестно, – с обидой заявила она. – Что могут подумать ребята?

– А что они могут подумать? Ты – женщина, а женщинам в горах делать нечего…

Она надулась.

– Не надо, не дуйся, – сказал я. – Ты уже получила свое сполна, так что тебе не должно быть стыдно перед людьми. Кстати, как тебе удалось вырваться в Чечню? Помню, когда ты еще лежала в госпитале, врачи прямо сказали, что тебя комиссуют из армии.

– Меня в самом деле попытались комиссовать. Но у них ничего не получилось. Я поехала в Москву и добилась, чтобы меня признали годной…

– Ну ты даешь! И зачем тебе это нужно было? Жила бы дома и в ус не дула.

– У меня нет усов, – улыбнулась она и вдруг: – Я все время помнила, о чем мы с тобой мечтали…

– И о чем же мы мечтали? – удивленно посмотрел я на Илону.

– О том, что мы поднимемся на высокую гору, встанем над бездной, и ты прочтешь свое любимое стихотворение… – Она начинает торжественно декламировать: «Кавказ подо мною. Один в вышине…» Ну, помнишь, помнишь? Это было в Махачкале. Ночь, гостиница, освещенный лунным светом гостиничный номер…

– Я помню. Я все помню, – сказал я ей.

– И я помнила, поэтому и вернулась на Кавказ, – улыбнулась Илона.

В этот момент мне на память пришла наша странная встреча в Москве, и я сник.

– А я решил, что ты все забыла, – сказал я.

Она вспыхнула. Она посмотрела мне в глаза и все поняла.

– Я не расспрашиваю тебя ни о чем, – сказал я. – Пусть все будет так, как есть.

– Нет, я должна тебе сказать все, иначе я не смогу… Понимаешь, жить с таким грузом на сердце просто невозможно. Ты же ведь сам не простишь себе то, что не узнал правду. Будешь постоянно об этом помнить…

– Чушь собачья, – усмехнулся я.

– Нет, не чушь. Хорошая скамейка – это та, на которую ты сядешь и не занозишь свою задницу. Это мне однажды подполковник Харевич сказал. Вот и я хочу, чтобы ни одна заноза не осталась в твоем теле, понимаешь?

Она смотрела мне в глаза, и я видел, насколько ей тяжело даются ее слова. Ее душа буквально разрывалась на части.

Я пожал плечами.

– Ну, говори, коль надо, – как можно равнодушнее сказал я.

– Ты правда этого хочешь? Правда? – схватив меня за грудки, спросила она. – Но ведь после этого все будет уже по-другому – слышишь? – по-другому!.. Ты будешь ненавидеть меня. Впрочем, это неважно. Главное, я должна сказать правду. Я люблю тебя, а любимых не обманывают…

Она отпрянула от меня и отвернулась.

– Так вот, слушай, Митенька, с какой ты сволочью имеешь дело… – Услышав такое заявление, я попытался остановить ее, но она продолжала: – Помнишь, я говорила, что у меня был парень? Тот, первый мой мужчина… Это он и был. Я говорю о том молодом мужчине, с которым ты меня встретил в Москве. Тогда решался вопрос, быть или не быть мне в армии. Врачи и слышать не хотели о моем возвращении. И тогда я вспомнила об Эдике… Его папа занимает важный пост в Генеральном штабе. Эдик заявил, что он поможет мне, если я стану его женой. Я сказала, что согласна. И он мне помог. Но прежде мы сходили в загс.

У меня потемнело в глазах. Я хотел что-то сказать ей, но не смог. Я стоял и обалдело смотрел на нее. – Да, милый, вот так оно все и произошло.

Когда я пришел в себя, я сказал:

– Так ты, выходит, чужая жена? Выходит, этой ночью я просто-напросто откусил кусочек от чужого счастья?

Она в отчаянии замотала головой.

– Нет, не говори так! – воскликнула она. – Я уехала сюда, чтобы больше не вернуться к нему.

– Но возвращаться придется – война не будет длиться вечно, – сказал я.

– Я не вернусь…

Меня что-то насторожило в этих ее словах, и я буркнул:

– Нельзя уезжать на войну и не думать о возвращении. Это противоестественно.

Чувство обиды и разочарования, которое вначале возникло во мне, неожиданно сменилось другим – не то жалостью к этой женщине, не то восхищением. Кто это – святая или обыкновенная замороченная жизнью баба? – подумал я в сердцах. Что и говорить, сложные чувства испытывал я в тот момент, не зная, то ли великодушно простить ее, то ли повернуться и уйти прочь. Мы стояли и молчали. Мы не смотрели друг другу в глаза, потому что боялись чего-то. Может быть, своих чувств, а может, и той правды, которая теперь стояла между нами. Но так долго продолжаться не могло. Кто-то должен был первым нарушить молчание.

– Я хочу сейчас сходить в аул. Там живет мальчик…

– Я знаю, – не дала договорить мне она. – Его зовут Керимом… Мне твои товарищи все рассказали.

– Вот как! – удивился я. И вдруг: – Ты не хочешь сходить со мной?

Я понимал, что ей следует успокоиться, и прогулка в аул могла помочь ей в этом.

Она согласно кивнула. Ей, как мне показалось, было все равно, чем заниматься, лишь бы не сидеть сложа руки. Мы набили медицинскую сумку лекарствами и пешком отправились в сторону гор.