Текст книги "Фельдмаршальский жезл. Николай Николаевич"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

   – На Милютина это не похоже. Его ведь в армии называют интеллигентным человеком. Значит, корнет, с турками нас ждёт война.

   – Посол в Константинополе граф Игнатьев, как у нас говорят, имеет предписание предложить султану подписать мир с Сербией, ваше высочество.

   – Знаю, корнет. Но с турками мы будем воевать не из-за сербов и черногорцев.

   – А из-за кого, ваше высочество, позвольте спросить?

   – Секрета здесь нет. Из-за болгар, народа славянского и православного...

В назначенное время главнокомандующий войсками гвардии вошёл в кабинет государя. Александр II его уже ожидал, пребывая в задумчивом состоянии. Привычно тепло поприветствовав младшего брата, протянул ему несколько листов бумаги, исписанных знакомым, ровным и красивым почерком. Сказал:

   – Сегодня у меня на докладе был Милютин. Разговор шёл о Балканах. Вот его записка, прочти.

   – Вижу, почерк генерала Обручева.

   – Рука Обручева, а мысли самого Милютина. Составляли вместе. Прочти изложенное, а потом обменяемся мнениями. Скажу одно: время и Россию и нас с тобой уже не ждёт.

Николай Николаевич стал читать, стараясь вникнуть в каждое слово, в каждую фразу. С первых строк от прочитанного стало сквозить тревогой, предчувствием предстоящих военных забот и помыслов. В милютинской докладной записке говорилось следующее:

«...Наше политическое положение в настоящее время.

Внутреннее и экономическое положение России находится в таком фазисе, что всякая внешняя ему помеха может привести к весьма продолжительному расстройству государственного организма.

Ни одно из предпринятых преобразований ещё не закончено. Экономические и нравственные силы государства далеко ещё не приведены в равновесие с его потребностями. По всем отраслям государственного развития сделаны или ещё делаются громадные затраты, от которых плоды ожидаются только в будущем. Словом, вся жизнь государства поставлена на новые основы, только ещё начинающие пускать первые корни.

Война в подобных обстоятельствах была бы поистине великим для нас бедствием. Страшное внутреннее расходование сил усугубилось бы ещё внешним напряжением; вся полезная работа парализовалась бы, и непомерные пожертвования могли бы привести государство к полному истощению...

Крайне неблагоприятное для войны внутреннее положение России нисколько не облегчается и с внешней стороны. У нас нет ни одного союзника, на помощь которого мы могли бы безусловно рассчитывать.

Австрия ведёт двойную, даже тройную игру и с трудом сдерживает мадьяр, которые ищут решительного с нами разрыва. Германия покровительствует всем видам Австрии и не решается открыто оказать нам сколько-нибудь энергичную поддержку. Италия же и Франция не могут входить с нами ни в какую интимную связь до тех пор, пока мы отделены от них призраком трёх императоров. По-видимому мы находимся со всеми в самых дружественных отношениях».

Николай Николаевич, внимательно читая, споткнулся о слово «по-видимому». Подумал:

«Дипломат этот Милютин. Написал бы прямо, что с нами, глядя со стороны, все европейские столицы дружат. Не хочет Дмитрий Алексеевич говорить, кто нам скрытый недруг».

Отложив прочитанную страницу, стал вникать в содержание следующей:

«...Однако во всей Европе нет ни одного государства, которое искренне сочувствовало бы решению восточного вопроса в желаемом нами направлении. Напротив, все державы, по мере возможности стараются противодействовать малейшему нашему успеху, но одинаково опасаются хотя бы только нравственного нашего усиления на Балканском полуострове.

Эти опасения, безмолвно связывающие против нас всю Европу, заставляющие наших друзей опускать свои руки, а наших врагов создавать нам на каждом шагу всевозможные препятствия, могут поставить Россию в случае войны в самое критическое положение...

...Как ни страшна война, но теперь есть ещё шансы привести её довольно скоро к желаемому результату. Армия наша готова и так устроена, как никогда. Союз трёх императоров по крайней мере на первое время может обеспечить наш тыл; Франция и Италия склонны воздержаться от прямого участия; даже сама Англия торжественно заявила, что не намерена действовать ни против, ни за Турцию.

В таком положении Европы много фальши, но отчасти от нас самих зависит не дать этой фальши всецело развиваться против нас. Быстрый и решительный успех нашей армии может сильно повлиять на мнение Европы и вызвать её на такие уступки, о каких теперь нельзя и думать.

Допустив же мысль мира во что бы то ни стало и дав противнику хотя бы малейший повод подозревать нас в слабости, мы можем через несколько же месяцев быть втянуты в решительную войну, но уже при совершенно других, неизмеримо худших обстоятельствах.

Военный министр генерал-адъютант Милютин».

Император искоса следил за выражением лица младшего брата. Видел, что тот, читая, старается осознать каждую мысль записки. Когда великий князь наконец-то поднял голову, Александр II спросил его нарочито ровным голосом:

   – Прочитал всё?

   – Всё, ваше величество.

   – Мысль главную Милютина с Обручевым уловил?

   – Как не уловить?! Сказано прямо: войну за Болгарию надо начать сегодня. А завтра в Европе ситуация для нас изменится в худшую сторону.

   – То-то, что в худшую. Похоже, что мне в моё царствование большой войны на Балканах не избежать.

   – Но ведь дело-то наше правое, ваше величество. За болгар и сербов встанет вся Россия.

   – Согласен, что встанет. Славянские комитеты уже работают вовсю, от Одессы до Самары. В Первопрестольной один писатель Аксаков чего стоит.

   – Аксаков-то Аксаков, ваше величество. Но волеизъявить позицию Романовых вам надо. Нашу позицию и твёрдость данного слова балканским христианам и славянам.

   – Значит, брат, ты за освободительную войну?

   – Да, ваше величество. И военный министр тревогу бьёт не случайно.

   – Если бы только бил. Он просто торопит с решением. Настаивает...

Император Александр И, желая на какую-то минуту прервать разговор и собраться с собственными мыслями, подошёл к своему рабочему столу. На нём была разложена политическая карта европейского континента, вернее, её часть, Бессарабия, нижнее течение Дуная, Дунайские княжества Молдова и Валахия и болгарские земли. Медленно провёл пальцем от Измаила до болгарских приречных городов: по карте казалось, что они совсем рядом.

Аккуратными звёздочками на дунайском правобережье рисовались турецкие крепости: Видин, Силистрия, Рущук... Их было много, не считая тех, что находились во внутренних областях Болгарии. Одна из звёздочек виделась больших размеров. Под ней любому из русского генералитета не требовалось читать название. Этой крепостью могла быть только Плевна.

Император, казалось, погрузился в раздумья: за Россию в той войне главным ответчиком перед народом, армией и Богом будет только он. Затянувшееся молчание нарушил великий князь, подошедший к государю:

   – Надо решаться, ваше величество.

   – Сам понимаю, что надо. Сегодня европейские монархии нейтральны, а завтра или послезавтра пойдут против нас.

   – Пойдут, ваше величество. В 1853-м война начиналась турецкой. Всего лишь очередной с Турцией. А закончилась коалиционной против России. К Парижу и Лондону тогда даже король Сардинии присоединился.

   – Вот в этом-то и вся опасность повторения пройденного нам урока. Как в этот раз поведут себя те же Париж и Лондон? Хотя англичане свою позицию уже высказали на сей счёт.

   – Ваше величество, у Британии нет больших интересов на Балканах. По крайней мере на сегодняшний день.

   – Ты думаешь, что в Средиземноморье им хватит Гибралтара и Мальты?

   – Вполне. Англичанам сейчас важно удержать за собой Индию. Там мятежи и бунты против британской короны.

   – Хорошо. А как Париж?

   – Париж один не пойдёт на поддержку султана. Не то время для Франции – диктовать своё мнение континенту. И нам в особенности.

   – Значит, главнокомандующий войсками императорской гвардии за войну на Балканах?

   – Да, ваше величество. Я согласен с мнением Дмитрия Алексеевича. Милютин прав: время скоро может играть против России. Это непредсказуемо.

   – Значит, воевать будем. Собственно говоря, моё мнение военный министр уже знает. Теперь меня заботит другой вопрос. Касающийся прежде всего нас, Романовых.

   – Какой, ваше величество?

   – Кто поведёт главную русскую армию через Дунай, в болгарские земли?

   – Разве нет достойной кандидатуры среди императорского генералитета? Гурко, Радецкий, Криденер, князь Шаховский, Непокойчицкий... Туркестанец Скобелев, наконец.

   – Это не те фигуры. Главнокомандующим русской армии в предстоящей войне может быть только Романов.

   – Тогда кто же получит такое высочайшее доверие, ваше величество?

   – Великий князь Николай Николаевич-Старший. Тебе, мой брат, придётся взять на себя это бремя. А я буду рядом с тобой. Мы же Николаевичи по отцу. А перед ним до Крыма трепетала вся Европа.

   – Надо вернуть почтение европейских держав к России. И уважение тамошних народов.

   – То-то, что надо. Мой указ о твоём назначении будет на днях составлен, объявлен при дворе, армии и российскому народу.

   – Благодарю, ваше величество, за оказанное мне доверие. Я сочту это дело за долг чести.

   – Не надо, брат, в такую минуту говорить титулы. Сейчас мы с тобой здесь, в моём кабинете, Николаевичи. А за дверьми кабинеты – император и великий князь. Ты готов исполнить долг перед нашим царственным домом, перед Россией, перед Господом Богом?

   – Готов. Всею жизнью готов...

* * *

Императора Александра II интересовала в первую очередь степень готовности русской армии к предстоящей войне, избежать которой уже не виделось возможности. Этот вопрос и обсуждался на одном из совещаний в Зимнем дворце. Приглашённых было немного: великие князья Константин и Николай Николаевичи, цесаревич Александр, военный министр Милютин и начальник Главного штаба Обручев. То есть в рабочем кабинете монарха собрался самый узкий круг государственных людей из числа военных.

На этом совещании должен был присутствовать и кавказский наместник великий князь Михаил Николаевич, он же главнокомандующий русскими войсками на Кавказе. Однако наместник прибыл из Тифлиса в столицу несколько позже.

Александр II попросил военного министра обрисовать состояние военной силы государства, её армии:

   – Дмитрий Алексеевич, расскажите нам, с чем мы можем сегодня вступить в войну с Турцией?

   – Ваше величество, военная сила России на сегодняшний день состоит по штатам мирного времени из 722 тысяч 123 человек. Такова численность императорской армии.

   – Какова численность армии будет по военному времени?

   – 1 миллион 474 тысячи 428 человек, ваше величество. В армию вольются воины запаса, которые штатами определяются в 752 тысячи 305 человек.

   – У нас в действительности есть такое число подготовленных запасников?

   – На сегодняшний день пока нет. Обученного резерва накоплено в государстве почти 518 тысяч. Недокомплект армейского запаса равняется чуть более 234 тысяч человек.

   – Может ли этот недокомплект повлиять на боеспособность армии, Дмитрий Алексеевич?

   – Нет, ваше величество. На Дунае и Кавказе мы способны выставить полноценные по числу людей армии.

   – Если раньше, по примеру Крымской войны, мы проводили мобилизацию армии за три – шесть месяцев, то за какое время способны сделать это сегодня?

   – По нашим расчётам, всего за 30-40 дней.

   – Такие расчёты реальны?

   – Вполне, ваше величество.

   – Если это так, Дмитрий Алексеевич, то милютинскую военную реформу можно считать отечественным достижением.

   – Ваше величество, реформа прошла по государевой воле. Я был только её исполнителем.

   – Всё-таки реформа названа не моим, а вашим именем, Дмитрий Алексеевич. Расскажите нам о составе русской армии на сегодняшний день.

   – 48 пехотных, 17 кавалерийских и 2 казачьих дивизии, 8 стрелковых бригад, 34 линейных батальона.

   – Единообразие пехотных дивизий достигнуто?

   – Да, ваше величество. В дивизии две бригады, четыре полка, 12 батальонов, 60 рот. В стрелковой бригаде 4 батальона. Только в линейных батальонах часть имеет по четыре, часть по пять рот.

   – А кавалерия?

   – Система полностью схожа. В дивизии две бригады, четыре полка. Один казачий. В полку по четыре эскадрона, в казачьем – шесть сотен.

   – Все кавалерийские дивизии имеют собственную конную артиллерию?

   – Точно так, ваше величество. По две конные батареи по шесть пушек в каждой.

   – Как обстоят дела с артиллерией?

   – Здесь у нас полный порядок. Каждая пехотная дивизия имеет собственную номерную артиллерийскую бригаду из шести батарей 8-орудийного состава.

   – А те артиллерийские бригады, что мы имеем в Туркестане и Сибири? Каково сегодня их состояние?

   – Их у нас на востоке три и ещё одна отдельная батарея. Но те бригады смешанного состава, с полевыми и горными батареями.

   – Потребуются ли они нам на этой войне?

   – Думаю, ваше величество, что нет. Хотя часть старослужащих артиллеристов мы можем вызвать в действующую армию. Если, разумеется, они потребуются из-за потерь.

   – Хорошо. Сколько всего у нас в армии сегодня пушечных стволов?

   – В пешей артиллерии числится 299 батарей с 2392 орудиями. Конная артиллерия состоит из 66 батарей с 416 пушками. Всего в армии штатных 365 батарей, 2808 орудий.

   – Сапёрное дело отлажено? Как считает Главный штаб?

   – У нас на сегодня развёрнуто пять сапёрных бригад. В них 15 батальонов сапёр, 9 военно-телеграфных парков, 6 понтонных полубатальонов, два осадных и два полевых инженерных парка.

   – А как будет с железнодорожным обеспечением армии в войну?

   – У нас, ваше величество, по штату армии один железнодорожный батальон. Он один в наличии.

   – Но война потребует от нас накала перевозок по железным дорогам?

   – Безусловно, большого напряжения железных дорог ждать надо. Сразу же, с началом мобилизации армии.

   – А где будем брать железнодорожных специалистов?

   – Такой вопрос Главным штабом уже проработан. Будет объявлена мобилизация военнообязанных служащих железных дорог. И паровозных бригад, и эксплуатационников.

   – На ваш взгляд, потребуется привлечение на войну государственного ополчения? Или нет?

   – Думаю, ваше величество, что нет. В ополчении у нас 600 тысяч человек. Надеюсь, что обученных запасников вполне хватит. Война на сей раз не может стать затяжной.

   – А если она не уложится в одну кампанию?

   – В таком случае надо будет объявить призыв первой из трёх очередей государственных ополченцев.

   – Сколько это даст пополнения армии?

   – Двести тысяч единовременно, ваше величество.

   – Удалось ли нам добиться определённости в единообразии армейского вооружения, Дмитрий Алексеевич?

– Пока нет, ваше величество. По известным для всех сидящих здесь причинам. По причинам наполнения государственной казны и времени...

Переустройство русской армии в ходе милютинской военной реформы означало и её перевооружение. Шла замена гладкоствольного оружия нарезным, заряжающимся с казны, а не со ствола. Сперва, в 1867 году на вооружение была принята 6-линейная винтовка системы Карле, через два года – 6-линейная винтовка системы Крика. Но они имели небольшую дальность стрельбы, а дальность прямого выстрела не превышала трёхсот метров.

В 1868 году на вооружение русской пехоты стала поступать винтовка системы Бердана № 1 с уменьшенным калибром. Эта стрелковая винтовка была создана американцем Берданом при участии двух русских офицеров-оружейников – Горлова и Ганниуса. В 1870 году появилась новая винтовка системы Бердана № 2. Она обладала простотой конструкции, меткости и дальности стрельбы, высокой скорострельностью.

Участие русских офицеров Горлова и Ганниуса в усовершенствовании первой берданки оказалось столь значительным, что в самой Америке её называли «русской винтовкой».

Берданка оказалась в отечественной истории оружием примечательным ещё по одной причине. К ней впервые был принят четырёхгранный штык вместо существовавшего ранее трёхгранного. Такой штык из четырёх граней русская армия будет иметь в Первой мировой войне 1914—1918 годов, а Советская армия – в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов.

Самой совершенной винтовкой – берданкой № 2 была вооружена только часть русской пехоты – батальоны стрелковых бригад и стрелковые роты пехотных батальонов. В последних из пяти рот четыре были линейными и одна – стрелковая.

Самые устаревшие винтовки – 6-линейные игольчатые системы Карле состояли на вооружении войск, располагавшиеся на Кавказе, в Туркестане и Сибири.

К началу Русско-турецкой войны 1877—1878 годов не было завершено и артиллерийское перевооружение русской армии, хотя образцы орудий отечественного производства держали в Европе несомненную «пальму первенства». И ещё какую! В 1860 году по чертежам горного инженера П.М. Обухова в уральском Златоусте была отлита первая в мире стальная пушка. Через два года на парижской Всемирной выставке она получила высшую награду.

Для производства таких орудий требовалась специальная сталь. Она была найдена, как новые пороха и железный пушечный лафет. К началу войны были созданы новейшие 4-фунтовая лёгкая, 4-фунтовая конная и 9-фунтовая батарейная стальные пушки.

Но это были ещё не все достижения в артиллерийском деле. Русские новаторы успешно разрешили вопрос создания скорострельных орудий. Талантливый инженер-конструктор В.С. Барановский в 1874 году создал принципиально новую скорострельную пушку, которая делала до 10 (!) выстрелов в минуту.

И винтовки Бердана № 2, и стальные пушки успешно прошли полигонные испытания. Великому князю Николаю Николаевичу-Старшему приходилось но долгу службы вместе с военным министром Милютиным на них присутствовать. Каждая такая поездка вызывала заинтересованные дискуссии начальственных лиц, побывавших на показательных стрельбах:

   – Берданка делает восемь-девять выстрелов в минуту, а мы всё учим людей атаковать колоннами...

   – Значит надо уже сейчас менять тактику полевого боя...

   – Как её менять, когда нет новых пехотных уставов?..

   – На бой берданка повлияет непременно. Защита от неё в поле – только рассыпной строй...

   – Можно рассыпать в бою взвод, роту. А как быть с батальоном, полком? Как управлять ими в бою?..

   – Надо наступать стрелковыми цепями, тогда берданки и скорострельные пушки нанесут меньший урон...

   – Победа в полевом бою будет не за стрелковой цепью, а за линейной пехотой, наступающей в сомкнутом строю...

Военному министру Милютину и начальнику Главного штаба генерал-лейтенанту Обручеву приходилось быть по долгу службы «третейскими судьями» в жарких спорах о тактике пехоты. Они понимали, что скорострельная дальнобойная берданка и стальная пушка Барановского меняет очень многое в тактике пехоты. Но новаторами стать было рискованно.

Выход из ситуации для двух высших начальствующих лиц военного ведомства, наделённых полным доверием государя, нашёл командующий войсками гвардии. Он предложил следующее:

   – Надо найти компромиссное решение в использовании рассыпного строя стрелковой цепи и сомкнутым строем линейной пехоты.

   – А что это даст для обучения войск, ваше высочество?

   – Во-первых, уладятся страсти вокруг скорострельности берданки и стальных пушек в армейском генералитете. Во-вторых, будем искать новые пути в пехотной тактике.

   – Вы, ваше высочество, предлагаете создать новый устав?

   – Да, именно так. Но пока только для батальонного учения. А дальше будет видно...

Предложение великого князя было принято не без опасения. К слову сказать, подобные предложения главе военного ведомства делал не он один. Едва ли не первым высказал мысль о наступающем торжестве в пехотной тактике рассыпного строя полковник Астафьев сразу после окончания Крымской войны, в 1856 году.

Так, плодом коллективных раздумий и жарких «полигонных баталий» стал устав 1875 года «Батальонное учение». В нём говорилось:

«Атака сомкнутыми частями должна быть сколь возможно подготовлена огнём цепи; поэтому перед началом атаки цепь должна быть не только выслана, но и возможно усилена; огонь её должен быть самый учащённый».

По этому уставу обучались войска, которым предстояло отправиться на Турецкую войну за Дунай и Кавказ. Позднее Николай Николаевич-Старший скажет:

– Повторился крымский урок. Мы обучали пехотного солдата устаревшему строю...

Впрочем, положение дел в турецкой армии было ещё хуже. Её тактика боевого применения пехоты отставала от эпохи берданки и скорострельной стальной пушки ещё больше.

* * *

На том совещании в Зимнем дворце разговор вёлся и о предстоящей войне на море. Всё дело было в том, что по Парижскому миру, которым завершилась Крымская (или Восточная) война, Россия лишалась права иметь на Черном море военный флот. И хотя в 1871 году эти ограничительные меры были отменены, Черноморского флота на Юге всё ещё не виделось.

Генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич по этому поводу любил высказываться так:

   – Из эпохи деревянного парусного флота мы, благодаря Синопу и Севастополю, уже вышли. Но в эпоху начинающегося броненосного парового флота ещё не вошли...

   – Казна на черноморские броненосцы денег не даёт. Перебросить их из Кронштадта в Севастополь по воздуху мы не можем...

Нечто, что можно было назвать военным флотом на Черном море, всё же имелось. Это были четыре винтовых деревянных (!) корвета, семь вооружённых пароходов, 14 паровых катеров, несколько военных железных шхун-брандвахт (они предназначались для проводки гражданских судов через минные заграждения), металлическая паровая яхта «Ливадия» и две броненосные плавучие батареи, прозванные по фамилии их строителя «поповнами» – «Новгород» и «Вице-адмирал Попов».

Эти плавучие батареи имели на вооружении по два мощных 280-миллиметровых орудия, но такую малую скорость плавания, что годились только для береговой обороны. Броневую защиту из всех черноморских судов имели только круглые по обводу корпуса «поповки».

Всё же морское ведомство в годы «торжества» на Черном море Парижского трактата сумело сделать немало для того, чтобы обойти его крайне унизительный для Российской империи запрет. Было создано «Русское общество пароходства и торговли» (сокращённо «Р.О.П. и Т.» или «РОПиТ»), которое обладало почти двумя десятками сравнительно небольших, но зато быстроходных пароходов. Они обслуживали порты Чёрного и Азовского морей.

В случае войны на них можно было легко поставить артиллерийское вооружение и превратить во вспомогательные крейсера. Но и эти пароходы броневой защиты на себе не несли.

Турция же имела не без британского содействия на Черном море достаточно мощный военный флот. Он состоял из 8 броненосных батарейных фрегатов, 5 броненосных батарейных корветов и 2 двухбашенных броненосных мониторов. И это, не считая Дунайской военной флотилии, вооружённых пароходов и прочих судов. Флот Оттоманской Порты нёс на своём борту 763 орудия и 15 тысяч экипажа.

Традиционно на султанском флоте служило много иностранцев. На этот раз в их среде преобладали англичане – 70 офицеров и 300 матросов-инструкторов. Англичане занимали немало высших командных должностей, в том числе командующих эскадр. Гобар(т)-паша всю войну пробыл в ранге главного султанского флотоводца. Но без всякой славы.

Султанский флот имел немало удобных мест базирования, самым восточным из которых являлся Батум с его бухтой. Броненосная же эскадра перед самой войной избрала местом своей якорной стоянки Сулинский рейд, прикрывая тем самым от русских морских сил самый удобный вход в дунайское гирло.

Николай Николаевич-Старший, получив назначение на пост главнокомандующего Действующей армией, поставил перед императором и великим князем Константином Николаевичем вопрос о создании Дунайской военной флотилии:

   – Турки имеют речные броненосцы, а мне будет нечем прикрыть переправу через Дунай. Нам нужна на реке своя военная флотилия.

   – Можно послать в Дунай вооружённые пароходы из Севастополя и Одессы, но турки на Сулинском рейде их не пропустят.

   – Тогда надо искать выход. И как можно скорее, до официального объявления войны.

   – Если нельзя по морю, то тогда что-то можно перебросить на Дунай по железной дороге.

Это необычная идея понравилась и Александру II, и генерал-адмиралу. Тем более что турки такого хода от противной стороны ожидать не могли. На Дунай было переброшено из Кронштадта и Николаева 14 паровых катеров, два десятка гребных шлюпок и значительное количество морских мин для постановки заграждений на реке. Вмести с судами и морскими минами на дунайские берега прибыли и балтийские военные моряки. Они отбирались на войну по уровню профессиональной выучки.

Отправка паровых катеров по железной дороге стала первым в военной истории примером стратегической переброски сил флота по суше с одного театра военных действий на другой. Для султана Абдул-Гамида и его британских военных советников известие о том стало неприятным сюрпризом. Ещё бы – у русских на Дунае появилась своя речная флотилия.

Правда, металлическими из дунайских катеров были только два – «Шутка» и «Мина», они способны были давать приличную скорость – до 16 узлов. Остальные, с деревянными корпусами, развивали на широком Дунае скорость по течению реки в 6 узлов, против течения не более 2-3 узлов. То есть были тихоходными. Первые два катера вооружались шестовыми минами и буксируемыми минами-«крылатками», деревянные – только шестовыми.

Но волнения в Стамбуле от появления на Дунае невесть откуда у русских паровых катеров улеглось быстро. Адмирал Гобар-паша на одном из дворцовых приёмов во всеуслышание заявил султану Абдул-Гамиду:

   – Ваше величество, Россия воевать на Черном море против Блистательной Порты не будет по одной-единственной причине.

   – По какой же, мой адмирал?

   – Ей просто нечем воевать с нами на море.

   – Но Россия может успеть построить броненосцы к началу войны. На Балтийском море, как мне известно, такие корабли она уже давно имеет.

   – Нет, не успеет, ваше величество. Парижский трактат ей такого времени, на наше счастье, не дал.

* * *

Уже после войны в праздничный день получения генерал-фельдмаршальского звания великий князь Николай Николаевич-Старший за столом скажет:

   – Турок победить помогла России на суше армия, а на море – безумный лейтенант Макаров.

Главнокомандующий бывшей действующей, или Дунайской, армии не случайно отдал такую честь рядовому флотскому офицеру. Степан Макаров прослыл в Санкт-Петербурге «безумным» ещё за год до начала войны. Тогда он подал в Адмиралтейство свой проект борьбы с броненосным флотом Турции на Черном море. В морском ведомстве проект после первого прочтения сочли «неприемлемым» и даже «безумным».

Но лейтенант Макаров, будущий вице-адмирал, герой Порт-Артура, прославленный полярный исследователь и учёный-океанограф, своего поражения не признал. Он был удивительно настойчив, этот сын николаевского боцмана.

В чём же состояла суть «безумства» Макаровского проекта? Хорошо знакомый с отечественной военной историей, он усвоил истину, что русские всегда успешно вели партизанскую борьбу против более сильного врага. Примеров тому он знал много: смоленские «громлённые мужики-шиши» Смутного времени, партизаны, истощившие Великую армию императора французов Наполеона Бонапарта и «поспособствовавшие» её гибели на заснеженных просторах России.

И посему Степан Осипович Макаров, обозрев отечественное прошлое с его «партизанщиной», заявил балтийскому флотскому начальству следующее:

   – Минная война на море тоже есть партизанская война. Это та же брандерная война, та же вылазка на врага. Мины мы знаем как оружие морской защиты. А теперь они будут оружием нападения на любого врага...

   – Партизанство на море?!

   – А почему бы и нет? Ведь сам Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, князь Смоленский, во время наполеоновского Русского похода брался за дело создания армейских летучих партизанских отрядов.

   – Но то была война на суше. Денис Давыдов и Сеславин сражались в лесах, во вражеском тылу, на дорогах. Там каждая берёзовая роща могла быть засадным местом.

   – А разве морские коммуникации не те же дороги?

   – Но море не лес, где можно устроить засаду, поджидая подхода неприятельского отряда.

   – Не надо пытаться вести засадное дело в море. Надо самим искать врага и бить его там, где он встретился. У своих берегов, а ещё лучше – у неприятельских.

   – Почему лучше всего у неприятельских берегов?

   – А потому, что возле них он не ждёт наших партизанских нападений...

«Безумство» идеи лейтенанта заключалось в следующем. Он предлагал создать невиданный доселе боевой корабль: быстроходный торговый пароход, вооружённый... паровыми катерами с шестовыми минами. То есть имеющий в качестве оружия нападения длинные шесты в 8– 10 метров, несущие на конце мины с 40 килограммами пироксилина. Сам пароход выполнял для маленьких катеров роль «матки»-перевозчика.

Ошеломлял и сам способ атаки таким невиданным оружием – катером или пароходом-«маткой». Следовало под пушечным и ружейным огнём неприятеля прорваться к вражескому броненосцу и нанести удар по корпусу шестовой миной. Взорвавшись на глубине около двух метров ниже ватерлинии, в том месте, где корпус корабля не защищён броней, мина могла сделать огромную пробоину и вывести броненосец из строя. Или, что виделось вполне реальным, даже потопить его. Предполагалось применять и буксируемые мины, которые получили название «крылаток».

Вне всяких сомнений, каждая такая атака являлась настоящим подвигом людей отважных, говоря без всякой ложной скромности, патриотов своего Отечества. Поэтому и поразила сослуживцев Макарова, командование флота Балтийского моря, адмиралтейское начальство и самого генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича крайняя смелость цели, которую ставил перед собой «неуёмный» лейтенант:

   – Одно дело – вести артиллерийскую дуэль и идти на таран вражеского корабля. А делать из мины наконечник шеста?!

   – Неужели этот лейтенант не понимает, что чем ближе минный катер к вражескому судну, то тем больше он становится мишенью для пушек и ружей...

   – В Европе нас поднимут на смех, если мы будем воевать с броненосцами минами на деревянных шестах...

   – Не поднимут, если будем побеждать...

Макаров предлагал нападать на неприятельскую эскадру по ночам у своих и турецких берегов и в открытом море. Но строго по ночам, поскольку атака минными паровыми катерами в светлое время суток становилась преступной бессмыслицей.

Флотский офицер предлагал и тактику ведения такой «наступательной» минной войны. Не ждать нападения врага, а самому искать встречи с ним в любых уголках Чёрного моря. Превращать ночи на море в часы, несущие опасность для турок. Сеять в неприятельских экипажах страх и панику, неуверенность в безопасности якорных стоянок даже в собственных гаванях, вдали от российских берегов.