Текст книги "Фельдмаршальский жезл. Николай Николаевич"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Первой должна была наносить удар колонна Скобелева, поскольку Добровольский мог пойти вперёд без больших потерь только после взятия Рыжей горы. Атака Ловчи началась в 5 часов утра 22 августа артиллерийской канонадой из 68 орудий. Однако двинувшаяся было вперёд колонна Добровольского попала под сильный ружейный огонь, понесла урон в людях и была контратакована вражеской пехотой. Штыковым контрударом русские отбросили турок назад.

Атака двух штурмовых колонн имела в итоге успех: батальоны Рифат-паши были отброшены на левый берег реки Осмы и в сам город. Около 12 часов дня русская пехота с распущенными знамёнами и при поддержке артиллерии атаковала Ловчу. К этому времени пала оборона Рыжей горы. Неприятель в беспорядке оставил город, отойдя на укреплённую позицию севернее его.

Атака последних ловчинских укреплений началась около 14 часов дня. Особенно упорными оказались схватки за редут и рощу у мельницы. Здесь отличились под командованием Скобелева пехотные полки Калужский, Либавский и Ревельский. Когда турки обратились в бегство с поля боя, их до наступления темноты преследовали сотни Кавказской казачьей бригады.

В армейскую штаб-квартиру победное известие из освобождённой Ловчи пришло только на следующий день. Посланный генералом Имеретинским офицер с казачьим конвоем скакал всю ночь. Адъютант главнокомандующего полковник Михаил Газенкамф записал в своём дневнике:

«...Получено радостное известие о взятии Ловчи вчера: из полученных пока известий видно, что дело было ведено с толком и энергией».

Схватка за Ловчу дорого обошлась и туркам, и русским. Первые только убитыми потеряли более двух тысяч человек. Общие потери вторых составили 1700 человек. Штурм был интересен для развития тактики полевого боя тем, что русская пехота атаковала неприятеля перебежками, чего не было ни в одном воинском уставе того времени.

Николай Николаевич-Старший, докладывая на следующий день императору Александру II об исходе ловчинского дела, среди прочего заметил:

– Наш солдат, к сожалению, сам ищет лучшие способы для атаки турецких укреплений. Солдат, а не его начальники.

   – Ловча что-то новое показала в тактике пехотного боя?

   – Ваше величество, скобелевские нижние чины за Осмой шли на турок перебежками. Не цепью и не колоннами.

   – Вы считаете, что это было нарушением устава пехотного строя?

   – Да, ваше величество. Так солдат 2-й дивизии ходить в атаку не учили.

   – Тогда кто их научил так воевать под Ловчей? Скобелев?

   – Нет, генерал Скобелев это дело только подметил и мешать бойцам того же Калужского полка не стал. Солдаты сами определили, как можно меньше людей в бою терять.

   – Значит, надо записать такое дело в наших воинских уставах. Если нам его солдат подсказывает...

Бой за город Ловчу не стал каким-то рядовым эпизодом той войны. Осман-паша, получив донесение о том, что русские подступили к этому городу, сразу понял всю опасность такого хода противника для Плевенской крепости: она отрезалась от Южной армии Сулейман-паши, сосредоточенной перед Шипкой. Плевенский гарнизон после падения Ловчи терял и последний, достаточно надёжный путь к отступлению в Балканы.

22 августа Осман-паша вознамерился было прийти на помощь отряду Рифат-паши. Он вывел за стены Плевенской крепости на вылазку 18 батальонов пехоты (около 12 тысяч человек). Чтобы прорваться к Ловче, турки атаковали позиции русского 4-го армейского корпуса генерала Зотова, но были отражены прежде всего пушечным огнём.

Этот бой под стенами Плевны при всей своей удачливости наводил Николая Николаевича-Старшего на грустные размышления. Ни Зотов, ни в первую очередь генерал Криденер не предприняли мер, чтобы разгромить немалую часть плевенского гарнизона в полевом бою.

То есть не проявили разумной инициативы. Когда полки Зотова отражали лобовые атаки вражеской пехоты, и армейский корпус Криденера безучастно наблюдал за ходом событий. Приди он в атакующее движение, и Осман-паше пришлось бы уводить обратно в Плевну далеко не всех ходивших на вылазку.

Раздосадованный великий князь после трудного разговора с императором Александром II не удержался, чтобы не поделиться грустными мыслями со своим любимым адъютантом полковником Дмитрием Скалоном:

   – Ты знаешь, государь недоволен вчерашним боем. Это, должно быть, военный министр, который не любит Зотова, ему наговорил. Его упрекают, зачем он только отразил нападение, но не перешёл затем в наступление.

   – Надо Бога благодарить, ваше высочество, что Зотов не увлёкся! – воскликнул Скалой.

   – Именно, – подтвердил великий князь, – ведь в чём тут дело? Очевидно, турки щупали везде, чтобы узнать всё про нас. Они знали, что на Шипке было стянуто достаточное количество войск для отражения Сулеймана и что мы ждём подкреплений.

   – Верно, ваше высочество. Мы уже столько турецких лазутчиков из Плевны переловили, что и не счесть.

   – Вот то-то и оно, Скалой, что турки нас разведывали. Если бы они сделали серьёзное нападение из Плевны, то вывели бы все свои войска.

   – Ваше высочество, искусство ведь в том и состоит, чтобы при такой рекогносцировке неприятеля не обнаружить свои силы. Оттого и хорошо, что Зотов развернул только четыре полка.

   – То корпусной наш командир поостерёгся. Молодец.

   – А если бы, перейдя в решительное наступление, турки навели бы Зотова на свои укрепления?

   – Поди повоюй тут с двух сторон!

   – Когда вы говорили с государем?

   – Я не говорил. Государь передал мне с Николаем Михайловичем Лейхтенбергским, что очень недоволен действиями Зотова.

   – А военный министр знает, что вы хотите предпринять?

   – Нет, никто не знает, кроме государя.

   – Так объясните же, ваше высочество, его величеству ваше мнение о Зотове.

В это время к главнокомандующему, беседовавшему со своим адъютантом, подошёл начальник армейского штаба Непокойчицкий.

   – Послушайте, вот Зотов молодец! Он очень хорошо вчера в бою сделал, не раскрыв своих сил туркам.

   – В императорской квартире нет ни малейшего понятия о военном деле, Артур Адамович, – вздохнул великий князь.

   – Так нельзя. Пускай тогда они сами начальствуют над армией.

   – Я скажу государю, что если они критикуют все мои действия, то пускай меня сменяют. Я ничуть не обижусь. И если я оказался неспособным, то готов сейчас же уйти без малейшей обиды...

В дневнике военного министра Милютина появилась такая запись о событиях 22 августа:

«Таким образом, и на этот раз, когда неприятель осмелился наткнуться с 25-ю тысячами на наши два корпуса, наши стратеги не умели воспользоваться благоприятным случаем побить противника, а удовольствовались тем, что отбили его нападение».

Великий князь про тот осадный день впоследствии, когда разбирались плевенские события, скажет:

   – Вылазку Осман-паши на Ловчу решила артиллерия. Зотов на контратакующие удары в штыки не пошёл...

   – Генерал Криденер мог вклиниться колонной между вылазными войсками турок и самой Плевной, но на такое доблестное дело не решился...

   – Турки тогда ещё не завершили своих фортификационных дел в Плевне: наши могли бы ворваться в крепость, преследуя отступавшего Осман-пашу. Но не рискнули пойти на такое молодецкое дело...

   – Конечно, среди нашего генералитета под Плевной Александра Васильевича в тот день не виделось.

Но должен же в командирах присутствовать на войне суворовский дух. Нижние чины-то им обладали...

– Скобелев 22 августа молодцом смотрелся под Ловчей. Но второго Скобелева в двух осадных корпусах тогда, к сожалению, не нашлось...

Взятая русским оружием Ловча «перевернула» всю картину осадной жизни вокруг неприятельской крепости и засевшей в ней армии Осман-паши. Теперь речь шла не о блокаде Плевны, а о её «правильной» осаде. К туркам уже не могла прийти какая-нибудь действенная помощь, и Осман-паша теперь рассчитывал только на наличные силы и запасы, на дух войск и на собственную стойкость.

* * *

Главнокомандующий старался разрешить судьбу осаждённой Плевны. По его приказу к ней из Горного Студня выступила 1-я гвардейская пехотная дивизия. Николай Николаевич очень надеялся на неё, зная среди преображенцев, семёновцев, измайловцев, егерей поимённо едва ли не всех офицеров и немалое число старослужащих нижних чинов.

Вслед за 1-й дивизией должна была выступить к Плевне и 2-я гвардейская пехотная дивизия, тоже все её четыре полка – лейб-гвардии Гренадерский, Московский, Павловский и Финляндский. Они прибыли в осадный лагерь 5 октября.

Теперь предстояло решить вопрос, кому командовать собираемым в один кулак гвардейским корпусом. Когда великий князь запросил об этом императора Александра II, то получил такой ответ:

   – Наследника-цесаревича и великого князя Владимира Александровича снимать с их мест, думаю, сейчас не следует. Будем думать, кому вверить корпус гвардии...

   – Считаю, ваше величество, что лучше кандидатуры, чем Гурко Иосиф Владимирович, у нас сейчас здесь нет.

   – Пока никого назначать не будем. Подождём, пока генерал Гурко приведёт из Санкт-Петербурга под Плевну свою 2-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию. А там будет видно...

Забегая вперёд, можно сказать, что Русско-турецкая война 1877—1878 годов на Балканах выдвинула будущего генерал-фельдмаршала Ромейко-Гурко в плеяду знаменитых полководцев старой России. Слава военного вождя к нему пришла после того, как он стал во главе императорской гвардии...

Во время очередной поездки в Порадим к князю Карлу Румынскому главнокомандующий заметил на биваке одного из Донских казачьих полков, шедшего к Плевне, мальчика, одетого по форме и с ружьём в его рост. Великий князь подозвал к себе казачка и спросил:

   – Как тебя звать?

   – Казак Попов Иван, ваше превосходительство.

   – Сколько тебе лет от роду будет, Иван?

   – Тринадцать на войне исполнилось, господин генерал.

   – А как ты на войну-то попал?

   – С отцом конным походом с Дону пришли.

   – А почему отец тебя, недоросля, дома в станице не оставил, а взял с собой?

   – Отец стал вдовый, значит, я без матери. Вот он и взял меня в свой полк. Полковник отцовскую просьбу уважил. Не отказал старшему уряднику Попову.

   – Но ты же сейчас не в отцовском полку будешь? Как такое случилось?

   – Дорогой сюда отстал от своего полка, вот и взял меня к себе другой казачий полк. Тоже с Дона пришёл на войну.

   – А почему отца разыскивать не стал?

   – Командир нового полка письмо послал в отцовский полк. Так, мол, и так, нашёлся сын-казачок старшего урядника Попова.

   – Ответ пришёл?

   – Пришёл с неделю назад. Отца убило. Один я остался. В полку мой дом теперь.

Николай Николаевич-Старший был участлив к судьбам других людей. Понимал, что мальчишке-казачку на войне не место. Он вызвал к себе полкового командира и сказал:

   – Ивана возьму к себе. При первом случае отправлю его с оказией в Петербург. А там за свой счёт помещу в какую-нибудь школу. Пусть, коли круглой сиротой остался, учится.

   – Ваше высочество, казачка хотел взять к себе один из флигель-адъютантов румынского князя Карла.

   – И что Иван, на то согласие уже дал?

   – Он отказался, ваше высочество. Сказал, что дом теперь для него полк.

Великий князь велел позвать мальчика.

   – Скажи, Иван, поедешь со мной в штаб, а потом учиться в школу, в Петербург?

   – Если господин генерал позволит, я в полку останусь. В том, что меня приютил, когда я потерялся. И в казачью форму переодел.

   – Коли так, воля твоя, казак Иван Попов. Но если что, приходи ко мне с просьбой. Я тебя помнить буду.

   – Премного благодарен, ваше высочество. Только после войны на Дон хочу возвратиться, в мою станицу.

   – Удачи тебе, казачок...

* * *

Ловча стала своеобразной предысторией «третьей Плевны». После взятия этого важного по местонахождению города вопрос о новом штурме вражеской крепости был решён. Российский глава Военного ведомства Милютин записал по этому поводу:

«...На сей раз по крайней мере не было ребяческих ликований; на успех под Ловчей смотрят как на предисловие предстоящего гораздо более серьёзного дела против главных сил Осман-паши под Плевной...»

Третий (и последний) штурм Плевенской крепости стал делом решённым. К концу августа под ней было сосредоточено 52 тысячи русских войск при 316 орудиях, румынских войск – 32 тысячи человек при 108 орудиях. Всё войско состояло из 84 тысяч человек при 424 орудиях. Правда, среди них осадных пушек крупного калибра оказалось крайне мало.

Осаждённая армия Осман-паши насчитывала 32,5 тысячи человек при 70 орудиях. Казалось бы, осаждённые турки во всём проигрывали союзным русско-румынским войскам. Но к тому времени фортификационный пояс вокруг Плевны имел уже почти законченный вид. Умело возведённая система сильных редутов и траншей позволяла простреливать подступы к ним перекрёстным ружейным и пушечным огнём.

На этот раз организаторы штурма не забыли об артиллерии. Бомбардировка вражеских позиций могла заметно снизить способность осаждённых защищаться. Но виделось и другое: огнём полевых пушек разрушить огромные земляные редуты было невозможно. Для их разрушения орудий соответствующих калибров и снарядов к ним русская армия под Плевной не имела.

Однако ни великий князь Николай Николаевич-Старший, ни высший генералитет союзных войск это в расчёт принимать не стали. На артиллерию в ходе третьего приступа возлагались следующие задачи:

«Выставить сильную артиллерию, в том числе и 20 осадных орудий, и произвести предварительно атаки пехотою, продолжительное обстреливание неприятельских укреплений, производя вместе с тем постепенное приближение к неприятельской позиции пехоты, поддерживая оное выдвиганием на ближайшие дистанции массы полевой артиллерии и, разгромив окончательно неприятельские укрепления и артиллерию массою наших артиллерийских снарядов, атаковать затем пехотою».

События «третьей Плевны» показали, насколько далёк от жизни оказался план использования всего лишь 130 (?!) из более чем 400 орудийных стволов. Артиллерийская подготовка продолжалась четыре дня (с 26 по 29 августа включительно), но своей цели она не достигла.

О том, как в штабе великого князя Николая Николаевича-Старшего шла подготовка к приступу, свидетельствуют мемуарные записи Газенкампфа, правдивые по своему содержанию и беспристрастные по сути:

«Сегодня, 29 августа, идёт четвёртый день бомбардирования Плевны...

Великий князь вместе с нами прошёл пешком вперёд шагов на пятьсот—шестьсот и, выбрав удобное местечко, уселся на траве наблюдать в бинокль турецкие укрепления и действия нашего левого фланга (войска князя Имеретинского и Скобелева), отделённого от нас глубокою, но довольно пологою лощиной.

Ясно было видно, что самый ожесточённый огонь был направлен именно против нашего левого фланга, что и вполне понятно: войска Скобелева всего ближе к самому чувствительному месту, то есть к пути отступления неприятеля. Гранаты так и летели мимо нас и через наши головы: большая часть их разрывалась шагах в 150—300 вправо и влево от нас.

При этой обстановке Новицкий (начальник штаба 4-го армейского корпуса, полковник. – А. Ш.) читал великому князю проект диспозиции штурма на 30 августа...

Великому князю очень не понравилось, что штурм назначен так поздно – в четыре часа дня. Новицкий объяснял, что это предположено с умыслом: легче будет удержать за собою занятые позиции, когда смеркнется. Великий князь велел, однако, назначить часом раньше – в три часа. Но и это слишком поздно.

Впрочем, главный недостаток диспозиции не в этом, а в назначении общей атаки по всему Южному фронту, и сверх того – на Гривицкий редут. При предварительном обсуждении было решено вести главную атаку только на крайнем левом фланге, то есть бить в самое чувствительное место.

Несмотря на это решение, не раз повторенное... в диспозиции назначена общая атака, и ни великий князь, ни Непокойчицкий ничего против этого не возразили. Следовательно – так оно и сделается...»

Ни один из вражеских редутов артиллерийским огнём разрушить так и не удалось. С началом бомбардировки каждый раз гарнизон уходил из укрепления и ближних траншей в тыл, оставляя на позиции только многочисленных часовых. С наступлением темноты, когда артиллерийский огонь прекращался, турки возвращались назад и к утру успевали исправить все полученные разрушения.

Ещё до начала штурма союзники постарались приблизиться к главной вражеской позиции. Румыны неожиданной атакой захватили передовую траншею у Гривицы. А русские заняли два гребня Зелёных гор на южных подступах к Плевне. Генерал Лошкарёв со своей кавалерией с запада заметно приблизился к укреплённому лагерю Осман-паши у Плевны. Турки попытались контратаками отбросить русских на исходные позиции, но успеха не имели.

Четырёхдневная бомбардировка Плевенской крепости привела к огромному расходу артиллерийских снарядов, больших запасов которых в Дунайской армии накоплено не было. Милютин писал:

«Хотя наши батареи продвигались вперёд и действуют вообще удачно, однако ж положительного результата ещё не заметно, а между тем начальник артиллерии князь Масальский уже жалуется на неумеренное расходование зарядов и затруднительность своевременного их пополнения. Летучие и подвижные парки едва успевают подвозить».

Проблема наличности артиллерийского боезапаса едва не повлекла за собой изменение сроков проведения «третьей Плевны». За два дня до штурма командир 4-го армейского корпуса генерал Зотов на совещании у главнокомандующего заявил:

   – Ваше высочество, на мой взгляд, нам не стоит особенно торопиться со штурмом вражеского лагеря в Плевне.

   – Почему, Павел Дмитриевич?

   – Надо терпеливо дать артиллерии делать дело разрушения преград и материальной дезорганизации обороняющегося неприятеля.

   – Тогда давайте послушаем начальника артиллерии армии князя Масальского.

   – Ваше высочество, когда я был начальником артиллерии Варшавского и столичного военных округов, мы делали расчёты разрушения огнём из пушек таких фортификационных сооружений, какие турки соорудили в Плевне. Эти расчёты и были положены в определения нынешнего артиллерийского огня.

   – Расчёты расчётами, Николай Фёдорович, но ведь от огня наших и румынских орудий ни один из плевенских редутов ещё не обвалился до основания и не завалил собой ров перед ним. Как же так получается?

   – Редуты возводились из рыхлой зе1уцш. Снаряд взрывается в ней и при взрыве большой воронки не образует. Турки за ночь такие воронки вновь засыпают землёй.

   – Где же тогда выход?

   – Думается, надо продлить сроки бомбардировки.

   – Но у нас, как вы уже мне докладывали письменным рапортом, лимит боеприпасов строго ограничен.

   – Точно так и есть, ваше высочество. Половина артиллерийских транспортов уже пуста.

   – А сколько артиллерийских зарядов на подходе от Дуная?

   – Намного меньше, чем требует бомбардировка Плевны. Сами понимаете, снаряды везут к Зимнице и от Систово сюда на бычьих упряжках. А это очень долго.

   – Значит вы, Николай Фёдорович, настаиваете на отсрочке приступа из-за ограниченности запасов артиллерийских зарядов?

   – Да, ваше высочество.

   – Мы этого сделать не можем. Войска истомились в ожидании настоящего дела. Но силу огня наших батарей, думается, за эти дни подправить можно и без увеличения подвоза снарядов.

   – Каким образом, ваше высочество?

   – Я прикажу сегодня же подводить орудия ближе к неприятелю, где местность дозволяет. И продолжать артиллерийский бой с более близких позиций ещё день, два, три...

* * *

Перед третьим штурмом Плевненская крепость была охвачена с севера, востока и юга. С запада она лишь блокировалась, хотя и с большой степенью надёжности, заслонами конницы. Разделительной линией для сторон на западе являлась река Вид. Турки имели здесь только предмостные укрепления.

Румынские войска составляли правое крыло осадной позиции. Князь Карл поставил на передовой к северу и северо-востоку от Гривицы 3-ю и 4-ю пехотные дивизии, держа 2-ю дивизию в резерве. Обстрел турецких укреплений у Гривицы вело 36 румынских орудий крупных калибров.

Русский 9-й армейский корпус генерала Криденера занимал позицию в центре осадной позиции, между деревнями Гривица и Радишево. 4-й армейский корпус генерала Зотова располагался левее, но тоже в центре, между Радишево и Тученицким ручьём. Левофланговым был отряд князя Имеретинского, который занимал участок между Тученицким ручьём и селением Кришин.

Западный союзный отряд в «третьей Плевне» представлял общий резерв, хотя и не столь значительный. Он состоял из трёх пехотных и гусарского полков, четырёх батарей полевой артиллерии. Резерв расположили позади 4-го корпуса южнее Радишево.

Перед самым штурмом Николай Николаевич-Старший, на правах императорского главнокомандующего, довёл до командиров корпусов, начальников дивизий, бригад и отрядов русской и румынской армий диспозицию штурма Плевны:

   – Дивизии его сиятельства князя Карла ведут атаку Гривицких редутов, имея цель захватить их у турок. Для содействия им мною выделяется 1-я бригада 5-й пехотной дивизии корпуса генерала Криденера.

   – 4-й корпус генерала Зотова атакует Плевну с юго-восточного направления. Основные усилия сосредотачиваются здесь на взятии редута Омар-бей-табия.

   – С юга Плевну атакует отряд генерала Скобелева.

Ему под командование выделяется часть отряда князя Имеретинского.

   – Начало штурма мною назначено на 15 часов 30 августа...

После этого начальник артиллерии Дунайской армии генерал-лейтенант князь Масальский доложил, как в день штурма спланирована артиллерийская подготовка. Она состояла из трёх огневых налётов на вражеские позиции, которые предстояло атаковать:

   – С рассветом со всех батарей открыть самый усиленный огонь по неприятельским укреплениям и продолжать его до 9 часов утра.

   – В 9 часов одновременно прекратить всякую стрельбу по неприятелю.

   – В 11 часов дня вновь открыть усиленный артиллерийский огонь и продолжать его до часу пополудни.

   – С часа до 2,5 часов опять прекратить огонь на всех батареях.

   – В 2,5 часа вновь начать усиленную канонаду, прекращая её только на тех батареях, действию которых могут воспрепятствовать наступающие войска.

...По истечении тех военных лет исследователей поражают два обстоятельства, которые в силу разных причин проигнорировал великий князь Николай Романов, военный вождь, наделённый старшим венценосным братом всей полнотой власти главнокомандующего.

Первое. У Османа-паши были действительно умелые инженеры-фортификаторы. Они сумели создать вполне законченную систему крепостной обороны Плевны и укреплённого лагеря турецкой армии под этим городом. На северной стороне расположились редуты: Опонецкие (они не атаковывались), Гривицкие № 1 и № 2 (Канлытабия и Баш-табия) и Сулейман.

На восточной стороне встали редуты: шестиугольный Чорум-табия (Кара-агач), прямоугольный Ибрагим-бей-табия, квадратный Араб-табия и люнет Отуф-паша-табия.

Больше всего укреплений было выстроено на самой опасной для осаждённых стороне крепостного обвода – южной. Здесь встали редуты: квадратный Омар-бей-табия (Юзгад), Иштиат-табия, Исса-ага и Каванлык (они будут названы Скобелевскими редутами № 1 и № 2), Юнус-бей-табия, Талаат-бей-табия, Милас-табия и Баглар-баши.

На западной же стороне Плевны редутов не было. Если там и шли линии траншей за рекой Вид с мостом через неё, то всё равно это была слабейшая сторона крепостного обвода. И в ходе третьего штурма Плевны она... не атаковывалась. Удар союзники наносили там, где было... всего труднее ворваться во вражескую крепость. А трудности были связаны прежде всего с людскими потерями.

Второе. Август стоял сухим и жарким. Но всю ночь на 30 августа и в первой половине штурмового дня шёл дождь. Почва размокла, видимость оставляла желать много лучшего. По всем канонам тактики той эпохи приступ следовало отложить, о чём великому князю и было сказано начальником армейского штаба генералом Непокойчицким:

   – Ваше высочество, с передовой докладывают, что к рассвету поле перед Плевной превратилось в грязь. Лошади оступаются. За полверсты уже ничего не видно.

   – Артур Адамович, о чём вы говорите?

   – Я предлагаю перенести штурм дня на два-три, пока почва и дороги не подсохнут для движения пехоты, ваше высочество.

   – Отменить сегодня приступ может только государь.

   – Тогда надо объяснить ему про наши погодные условия. Ведь люди, пока дойдут до редутов, выдохнутся.

   – Я не могу обратиться к государю с предложением переноса дня штурма, Артур Адамович.

   – Почему, ваше высочество? Вы же главнокомандующий, вам и карты в руки.

   – Дело в том, что штурм назначен на день 30 августа, а не какой другой. Вы же знаете, чей этот день?

   – Да, знаю. 30 августа – день царских именин. Праздничный день для нас.

– Вот-вот. В день именин мы и должны преподнести государю императору желанный подарок – крепость Плевну...

Бомбардировка Плевенской крепости началась, как и было намечено, в 6 часов утра. Густой туман застилал боле битвы, и артиллерийские наблюдатели не смогли корректировать огонь батарей. То есть огневые налёты на вражеские укрепления не достигли своей цели. В ясную погоду эффективность артиллерийского огня, вне всякого сомнения, была бы иной. Очевидец писал:

«Наступил несчастный день 30 августа. Отвратительная погода с мелким, беспрерывно моросящим дождём и туманом затягивала все окрестности угрюмым серым покровом, сообщавшим всему кругом тяжёлый сумрачный колорит; так и вспоминалось гадкое октябрьское ненастье Петербурга, в самое дурное его время.

На небе висели свинцовые, гнетущие душу тучи; по земле стлался туман, с которым смешивался не разгоняемый движением воздуха дым орудийных выстрелов; на батареях не было сухого места, всё намокло, липкая почва развороченного грунта приставала к сапогам целыми пластами, пронизывающая насквозь сырость пропитывала всю одежду...

Артиллерийская стрельба, поставленная под Плевной и без того вообще в крайне неблагоприятные условия, подпадала при подобной обстановке ещё под более невыгодные обстоятельства, когда даже самые цели едва можно было различить среди окутавшего всё кругом ненастья...»

Румынская пехота трижды атаковала два Гривицких редута, отстоявших друг от друга на 400 метров. Каждый раз атакующие попадали под частый перекрёстный огонь, несли потери, залегали и отходили назад, на безопасное расстояние.

Только четвёртый приступ закончился успехом: румыны вместе с подошедшей русской пехотной бригадой генерал-майора Родионова (17-й Архангелогородский и 18-й Вологодский полки) взяли Гривицкий редут № 1. Турки бежали, бросив несколько пушек и два знамени. Русские полки поддержало в той победной атаке только несколько румынских батальонов.

Придя в себя, турки провели сильную контратаку, которую удалось отбить. Союзники, словно удовлетворившись взятием одного из Гривицких редутов, в тот день не стали помышлять о повторном штурме соседнего редута, расположенного к северу. Милютин писал в мемуарах:

«Гривицкий редут остался за нами, но турки успели возвести против него новые укрепления, тогда как наши, засев в редут, во весь день ничего не сделали, чтобы прочно в нём утвердиться, и даже не ввезли в него артиллерии».

«Третья Плевна» обошлась румынам так: 793 человека убитых и 1182 раненых. Потери могли быть более значительными, но упорства в борьбе за Гривицкий редут № 2 показано не было. Пехотная бригада генерал-майора Родионова потеряла ранеными 20 офицеров и 782 нижних чина. В двух её полках было убито (и пропало без вести) 229 рядовых.

На центральном участке схватка разгорелась за редут Омар-бей-табия. На штурм его бросался полк за полком. В итоге атакующие, потеряв около 4,5 тысячи человек, отошли на исходные позиции.

Артиллерия и здесь, как потом отметил великий князь Николай Николаевич-Старший, «себя не показала». Даже свою главную цель – редут Омар-бей-табия – разрушить она не смогла.

* * *

В ходе «третьей Плевны» наиболее впечатляющие события развивались на южном участке крепостного обвода. Там наступал отряд генерал-майора Скобелева. Но прежде чем выйти к редутам Каванлык и Исса-ага, требовалось сбить турок с третьего гребня Зелёных гор. В 10 часов утра их оттуда прогнали.

Задача, стоявшая перед Скобелевым, смотрелась очевидцам тех событий крайне сложной по исполнению. В их записках говорилось:

«Для того чтобы достигнуть Скобелевских редутов, атакующим войскам предстояло спуститься по пологому, покрытому виноградниками северному скату третьего гребня в лощину, по которой в обрывистых, труднодоступных для артиллерии берегах протекал Зеленогорский ручей. Через этот ручей был устроен всего только один, очень непрочный, мостик.

Перейдя Зеленогорский ручей, нужно было на протяжении около ста сажен подниматься по очень крутому скату на высоту, где были расположены турецкие укрепления. Последние состояли из двух, сильной профили, редутов – Скобелевского № 1 (Каванлык) и Скобелевского № 2 (Исса-ага), соединённых между собою глубокою траншеей, и из линии стрелковых ровиков, вырытых впереди на скате.

От редута № 1 шёл в северном направлении траншейный ход сообщения, выходивший на дорогу из главного лагеря к редуту Баглар-баши...»

Скобелев повёл атаку тремя эшелонами. Первый состоял из двух пехотных полков – Владимирского и Суздальского. Их роты, неся большой урон от вражеского огня, вынужденно залегли у Зеленогорского ручья. Чтобы возобновить атаку, Скобелев ввёл в бой второй эшелон – пехотный Ревельский полк. Однако наступавшим пришлось вновь залечь под пулями и картечью, которые сыпались на них с редутов и траншеи.

Только ввод в дело третьего эшелона – пехотного Либавского полка и двух стрелковых батальонов – позволил русским сойтись с неприятелем врукопашную. В эти критические минуты боя среди солдат верхом на белом коне появился генерал Скобелев, тем самым воодушевив своих бойцов:

– Вперёд, ребята! Вперёд!..

Безвестный стрелок 3-й бригады оставил рассказ о том, как начиналась атака «Скобелевских редутов»:

«...Чуть стало светлеть, мы поднялись и двинулись к Зелёным горам, где канонада усиливалась. Прошли шоссе, изрытое гранатами, и спустились в лощину перед Зелёными горами. Генерал Скобелев вчера взял первый гребень и теперь там стоял с частью отряда. Мы пошли в сферу пуль, то и дело они посвистывали около нас, несколько человек уже ранило. Бой разгорался, со всех сторон гудели орудия. Нас остановили в лощине и приказали лечь, мимо пронесли уже несколько раненых из передовых частей. Бешеная ружейная стрельба, всё учащаясь, обратилась в непрерывный вой, отдельных звуков не было возможности уловить, пули целыми тучами проносились над нами, этот ад продолжался целые часы, как будто гигантская машина, заведённая невидимой рукой и посылавшая тысячи смертей. Вот ещё два батальона двинули вперёд, и нас придвинули ближе к гребню.