Текст книги "Красная туфелька (СИ)"

Автор книги: Алексей Супруненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

После того, как она погибла, в доме стало холодно и пусто. Одиноко, пусть я каждую свободную минуту провожу с детьми. Они унимают ту боль, что разрывает моё сердце, но лишь на время.

Надеюсь, Полина своей теплотой и искренностью смягчит обстановку в доме, а со временем и вовсе заменит экономку. Та женщина неплохая, но я вызвал её из загородного поместья лишь на время, оставив там одного управляющего и штат вышколенных слуг. Пришлось пойти на эту меру после того, как предыдущая экономка слегла от горя. Катерину она любила не меньше меня, да и в годах она, давно пора на пенсию. Это мы не хотели с ней расставаться, уж больно славная и в то же время хваткая была старушка.

А вот Полина – вовсе не старушка. Напротив, она молодая, красивая девушка с таким притягательным взглядом, что я не выдержал – коснулся её. Хотел успокоить, показать, что о ней позаботятся, а потом не мог оторваться. Пальцы закололо, так захотелось погладить не только её щеку, но и провести по губам, спуститься к шее, ощутить биение пульса…

Еле сдержался. Достал чистую салфетку, пропитал её эликсиром для экстренной помощи при ранениях, положил на лицо. Да, вот так правильно, а ещё правильно позвонить в полицию и врачу. А потом срочно ехать в департамент, дела мои никто не отменял.

Открываю глаза, которые до этого закрыл, вспоминая Полину, вижу ту самую улицу, на которой совсем недавно случилось нападение. Хорошо, что сегодня солнечная погода, верх автомобиля был открыт, и я смог выпрыгнуть из него, не тратя времени на дверь. А ведь мог замешкаться, упустить преступника, не успеть вовремя.

Кстати, странно, что на улице в тот момент не стояло полисмена. И потом, когда я нёс Полину к автомобилю, тоже. Всё же это одна из центральных улиц города. Сколько раз я по ней ездил, всегда видел постового, который неизменно отдавал мне честь. Вот и сейчас он на месте, подносит руку к козырьку форменного картуза, так и хочется крикнуть ему: «Где ты был?».

Сдерживаюсь, потому что нет в этом смысла. Майор Терлеев уже оповещён, в том числе и о том, что полисмена во время неприятного происшествия на месте не оказалось. Точное время тоже указано.

Автомобиль дёргается – кажется, мы на что-то наехали. Надеюсь, это не живое существо. Водитель ругается сквозь зубы, но не слишком громко. Мальчик лет восьми вопит на тротуаре, рядом с ним гувернантка изо всех сил удерживает его, чтобы тот не рванул мне под колёса.

– Мой самокат! – верещит пацан. – Они наехали на мой самокат!

Усмехаюсь, ибо дома у меня такой же непоседа растёт, только раза в два поменьше. Видимо, он катнул его на дорогу, или бросил посреди проезжей части, сам же побежал по своим детским делам. Сложно это всё. Дети, которых, с одной стороны любишь, с другой, боишься слишком избаловать. Проблемы, что создают они буквально на каждом шагу, за которые вроде бы и поругать надо, но язык не поворачивается. Потому что без Катерины всё не то, и Людмила с Павлушей особенно остро это чувствуют.

Наши озорные дети, которым я, вопреки здравому смыслу, разрешил привезти из поместья в городской дом собаку. Взрослую. Той породы (а ей ни много ни мало, а около четырёх тысяч лет), которая охотится на медведей, оленей, лосей. В ней больше от волка, чем от собаки, а ещё её не заставишь силой служить, она подчиняется только при большой любви. И такая любовь между ними есть, раз уж тот позволяет на себе кататься, пусть и с переменным успехом для Павлуши. Уж больно непоседлив пёс, на его спине трудно удержаться, но с каждым разом у сына получается всё лучше и лучше.

Пусть хотя бы от собаки получают любовь, раз уж с гувернанткой не повезло. Генриеттой Марковной, будь она неладна.

Я бы никогда не взял её на службу, если бы не безвыходное положение. Выбрал из нескольких зол наименьшее, всё же хорошую гувернантку трудно найти. Даже через агентство, которое проверяет всю подноготную. Самому возиться со звонками на предыдущие места работы попросту нет времени, а на службу выходить надо. Я и так там не был более трёх месяцев, накопилась такая тьма дел, которую я вот уже целый квартал разгребаю, в том числе и дело Рыбоедова.

Когда-то всеми домашними делами занималась Катерина, до того, как погибла полгода назад. В том же происшествии задело и тогдашнюю гувернантку. Та, правда, выжила, но до сих пор лечится. Долго лежала в больнице с переломами и ожогами, сейчас на водах в санатории. Вообще она рвалась выйти на работу, но я не позволил. Не хочу, чтобы на мне лежала вина за хромоту хорошей женщины. Пусть сначала оправится, пройдёт все процедуры, и тогда вернётся к своим обязанностям.

Тогда-то я и распрощаюсь с Генриеттой Марковной на веки вечные. Жду не дождусь этого дня!

Пока я размышлял, самокат уже убрали из-под колёс, и мы снова трогаемся. Трясу головой, чтобы отвлечься, настроиться на рабочий лад. Тянусь к портфелю, достаю бумаги, чтобы пробежаться по лживым строкам италийской экспертизы Сальватора Мунди. Этого художественного недоразумения, недостойного даже сравнения с картинами великого Леонардо.

– Лучано Драги, старый пройдоха, – хмыкаю я, скользя по витиеватой подписи главного хранителя музеев Ватикана.

И одного из самых влиятельных экспертов Европы. Представителя «чёрной аристократии», которая просочилась даже в Ватикан. Ещё сто лет назад такое было бы немыслимо, но всё меняется в этом мире. Теперь в верхах кого только не встретишь, и я сейчас не о происхождении говорю, а об умственном развитии и моральных качествах. Одарённости в области магии опять же, хотя тут вопрос, на какую должность человек претендует. А ведь решение такого уровня экспертизы может как возвысить, так и убить. Вспомнить того же Бронислава Особинского, которому я делал независимую экспертизу.

Мелкий дворянин, не из древних родов, занявшийся производством косметики и случайно наткнувшийся на шедевр, гуляя с супругой по заштатной выставке на просторах Европы. Кажется, его жена была довольно известной пианисткой, пока не уехала вслед за мужем поднимать производство. Если мне не изменяет память. Сам Бронислав, помимо технического, имеет и искусствоведческое образование.

В общем, оба в достаточной мере разбираются в произведениях искусства. Потому решение о покупке одной прелюбопытнейшей картины было принято ими незамедлительно, а потом они показали её мне.

Специально приехав для этого в Невоград.

До сих пор по моей коже идут мурашки, стоит вспомнить тот портрет. В нём чувствуется невероятная сила, а также видна старая техника. Техника великих времён, когда к живописи, скульптуре и прочему применяли вполне конкретные критерии, а не то, какое безобразие творится сейчас в современном искусстве. На некоторые «шедевры» без слёз не взглянешь. Перекреститься тоже не помешает.

А ведь всё началось с импрессионистов, парней, которых стоит искренне пожалеть.  Юные художники, упившись абсентом, от которого плыло зрение, посещали галлюцинации, а цветовосприятие искажалось, писали картины. Много и упоённо. Потом от избытка туйона в организме они скоропостижно умирали в расцвете лет, а их картины вдруг резко вырастали в цене. И то было вовсе не случайно.

Впрочем, не будем об этом, те парни были вполне себе, особенно если сравнивать с новомодными «художниками», лучше вернёмся к тому портрету. После того, как я закончил экспертизу – от меня требовалось определить время и место её написания, проверив технику, состав и состояние материалов, а также магический компонент, Бронислав поведал мне некоторые моменты своих собственных изысканий. И это было потрясающе! Удивительно, насколько цепким оказался его взгляд, насколько сильна аналитика.

В процессе своих исследований он обнаружил, что на ряде скульптур шестнадцатого века, созданных руками Бенвенуто Челлини, в том или ином виде присутствует лик мастера. До него эти факты были неизвестны, что особенно ценно. Собственно, портрет, найденный им на той захудалой выставке, и есть автопортрет этого самого Бенвенуто[1]. Личности весьма примечательной для своего времени, оставившей огромный след в культурном наследии нашего мира. И не только культурном, но об этом лучше молчать.

Тайная часть мироустройства известна лишь высшему кругу. Многие трясутся над этими старыми традициями, порой даже не понимая до конца, что они означают. В отличие от меня, ведь я не просто высококлассный искусствовед, я – посвящённый. Обладатель силы, знаток древностей, которые скрывают порой такое, что никогда не должно всплыть наружу.

Похоронено, запечатано, забыто.

Не всеми, разумеется, ибо знание – сила! Потому что если что-то будет забыто всеми, есть риск повторить ошибку. Но как меня порой от этих тайных знаний воротит – не передать словами! Как и воротит от Лучано Драги, который пытался уничтожить Бронислава, ибо тот отказался преподнести ему в дар бесценный портрет. Собственно, имел на это полное право, учитывая, какова истинная цена этого шедевра, стоит только признать его подлинность.

Не признали. Проигнорировали. Сделали вид, что нет его, а Особинский – обычный делец, коих тьма тьмущая. Фабрику ему подожгли, ну да Бронислав не сдался. Насколько я знаю, ему с трудом, но удалось выправить положение. Более того, мы с ним планировали в присутствии прессы максимально аккуратно, дабы по минимуму повредить полотно, снять задник картины, чтобы весь мир узрел подпись мастера. Правда, мне пришло предупреждение, чтобы я не связывался с этим делом, если не хочу последствий. И было очевидно, что руки росли от того самого Драги.

После получения того самого письма Катерина и погибла – попала в аварию.

Даже родовая защита не смогла её спасти – так много было повреждений. Не только механических, но и термических…

Потому что энергокристаллы и прочие элементы аккумулятора закоротило. Условия, для того, чтобы произошёл взрыв, должны были случиться уникальные: соприкосновение веществ, которые не должны соприкасаться, а потому максимально изолированы,  попадание воды на наполненные небесным электричеством кристаллы. Повреждённые кристаллы, а для этого требуется о-очень сильный удар под определённым углом.

Слишком много совпадений, не находите ли?

Взрыв прогремел так, что слышно было как минимум половине города. Счастье, что детей в автомобиле не было, их оставили плавать в бассейне с инструкторами. Павлушу в малышовой группе, а Людмилу в начальной. Сами же дамы поехали к модистке за платьями. Катерина иногда брала гувернантку по таким вопросам, поскольку та отличается отменным вкусом. К счастью для той, у неё имеется ещё и феноменальное везение, потому что, в отличие от моей жены, её задело куда слабее.

Но это если сравнивать, конечно. Так женщина пострадала очень сильно.

Меня словно выключили после этого из обычного мира. Отправив детей после похорон в загородное поместье, три месяца я буквально рыл носом землю – искал виновных происшествия. До Драги почти дотянулся, потому что он стал первым в списке подозреваемых. Не он. Просто совпадение. Роковое для меня и моей семьи. Пьяный парень за рулём, сын князя Разумовского, младшенький. Просто юный балбес, который тоже погиб в той аварии.

Разумовский старший, кстати, помогал мне в расследовании. Выдал все его контакты, мы вместе выясняли, с кем именно он общался, вёл переписку, и прочее, и прочее. Ничего не скрыл, разве что попросил избежать публичной огласки, ибо помимо официальной любовницы мы обнаружили пару тайных любовников на содержании. А мужеложество в Российской Империи не приветствуется, хотя, что скрывать – имеется в немалом количестве. В основном среди пресытившихся всевозможными удовольствиями аристократов, в особенности тех, кто по Европам любит часто ездить. Масса карточных долгов, запасы опия и марихуаны нас не особо удивили, а вот членство в тайном клубе приверженцев вампиризма повергло Разумовского в культурный шок.

Выражался он при этом, что характерно, не очень культурно, зато витиевато.

Вообще, вот уже двести лет как настоящих вампиров официально изничтожили. Может, конечно, где-то кто-то и схоронился, но жил и творил свои непотребства тайно, тщательно заметая следы. Здесь же юные и не очень отпрыски аристократических семей пытались возродить графа Дракулу. Нашли старинный манускрипт, который я изъял и закрыл в тайном отделе императорского хранилища, привезли из Трансильвании земли с его могилы и даже каким-то образом умудрились выкрасть одно из украшений Влада Цепеша. Проводили чёрные мессы и даже практиковали питие крови юных девственниц.

Без особого результата, храни нас всех Господь, клыки ни у кого из них не выросли, а те, которыми они щеголяли на своих тайных сборищах, оказались искусственными. Бессмертия тоже никто не обрёл, головы основателей и самых активных членов «опчества» прекрасно отделились от их тел и никаких признаков посмертной деятельности не предпринимали. Я лично контролировал проверку последствий.

Как вы поняли, клуб мы разгромили в пух и прах.

В прессу эти сведения не просочились, казнь была тайная, но тряхнуло многих. Император в этом плане суров – остальных жаждущих бессмертной жизни он отправил на рудники. Не посмотрел ни на фамилии, ни на возраст. Правда, некоторые успели вовремя сбежать за границу, но обратно им точно нет дороги. Более того, отцы семейств были вынуждены вычеркнуть их из родовых списков, если не хотели опалы для всего рода.

К слову, до сих пор тайная канцелярия ведёт расследование, подала заявление на экстрадицию преступников, а ещё шерстит всех и вся, потому что рыба гниёт с головы. И если у того же Разумовского головой, с которой началось гниение его младшенького, оказался двоюродный брат, то насчёт других имелись вопросы.

Я уже вспоминал, что мир высшего дворянства – тот ещё серпентарий, особенно если копнуть поглубже. Впрочем, плохое, как и хорошее, встречается везде. Во всех слоях. Я, как глава департамента культурного наследия имею массу примеров как одного, так и другого. И да, зачастую приходится рисковать жизнью, пусть мой департамент и не относится к военным. Потому что произведения искусства – это те ценности, ради которых совершаются крупные преступления. Они стоят на одной планке с драгоценными металлами, кристаллами, технологией и магией. А всё потому, что эта отрасль является идеальным способом вложения средств.

Настоящие произведения искусства с каждым годом только дорожают. Возможно, они не принесут ту массу прибыли, как то же развитие технологий, но и рисков практически нет. Если только не случится порча или ограбление. Ну да это к любой материальной ценности можно отнести.

Впрочем, я отвлёкся от Лучано Драги, которого подозревал в отдаче приказа относительно моей супруги. Сейчас с Сальватором Мунди этот старый зарвавшийся хрыч попался, да так, что вряд ли сможет отмыться. Осталось всё подготовить, причём не только независимую экспертизу поддельной картины, но и почву для адекватного принятия, чтобы вынести результаты на широкую публику.

Или не вынести, будем действовать по ситуации. В любом случае безнаказанным тому не уйти.

Да, работа предстоит сложная, но вполне выполнимая. Потому что если с Особинским они ещё могли что-то предпринять, то с Рыбоедовым шутки плохи. Этот человек слишком богат и влиятелен, а ещё достаточно жесток. И он не простит такого обмана, пусть за ним стоит хоть сам Папа Римский.

Что вряд ли, конечно. Просто кое-кто заигрался. И последствия этой игры будут куда более серьёзными, чем после «искусствоведческой ошибки». Думаю, многие головы полетят, и в первую очередь Лучано Драги.

Глава 6. Знакомство с детьми

Полина Андреева

Проснулась я от того, что моё лицо кто-то активно слюнявил. Попыталась отвернуться, но сил на полноценный поворот не наблюдалось. Так только перекатила голову с одной стороны на другую, отчего слюнявить мне стали затылок и левое ухо.

– Акита, ну ты чего? – раздался недовольный детский шёпот. – Она же чужачка.

С этим трудно было не согласиться, я действительно здесь пока чужачка. Хм, Акита, какое-то знакомое слово… Кажется, так называется довольно редкая порода собак, только там ещё какой-то хвост есть. Дополнительное слово.

– Глупый пёс, он её почти разбудил! – проворчала девочка.

Да, сейчас я окончательно поняла пол говорившего ребёнка.

– Не ругайся на него, он – умный! – возразил ей, кажется, мальчик. – Он никогда не стал бы лизать плохого человека. Вспомни, как он Генриетту Марковну норовит укусить.

– Да, эту грымзу никто не любит, – согласилась девочка и чем-то захрустела.

Да так аппетитно, что у меня непроизвольно заурчал желудок.

Собака, к счастью, перестала неистово меня лизать и куда-то утопала. Судя по шуршанию подола и хихиканью, пыталась выпросить лакомство у девочки.

– Полина, хочешь угощенье? – раздался шёпот прямо в моё обслюнявленное ухо.

У меня мурашки побежали по рукам, а уж когда мягкая маленькая ладошка коснулась моего плеча, в меня словно энергии впрыснули. Я открыла глаза, проморгалась, повернула голову обратно, заодно вытирая собачью слюну о подушку.

– Ух ты, какая красивая! – воскликнул симпатичный, лет трёх-четырёх мальчик.

Его голову покрывали тёмные вьющиеся волосы, широко распахнутые карие глаза с любопытством взирали на мою скромную персону, вокруг приоткрытого рта налипло множество крошек.

Крендели с яблоками! Точно! Об этом говорил повар, когда я пыталась прийти в себя, сидя за кухонным столом. Вот только немного подзабыла, как его имя.

– Да, и вправду, – протянула девочка, подозрительно глядя на меня.

Её лицо обрамляли светло-русые кудряшки, глаза же казались бирюзовыми. То ли они такие сами по себе, то ли дело в бирюзовом платье, на котором порхали розовые и золотистые феи. Образно выражаясь, конечно, просто рисунок такой на ткани.

– Я не выдам вас Грымзе, – вспомнила, как выражались на кухне о чрезмерно строгой гувернантке. – И от кренделя не откажусь, если есть ещё, конечно.

Улыбнулась. С каждым мигом мне становилось всё лучше и лучше. Один вид этих детей вызывал во мне бурю позитивных эмоций, разве что сердце немного кольнуло, когда девочка сменила подозрительность на улыбку и подала мне вожделенный крендель. Он одуряюще вкусно пах молоком, печёными яблоками и корицей, а уж когда я его надкусила… не смогла сдержать довольного стона.

Нет, этот повар – просто настоящая мечта! Как он готовит! Посмотреть бы на него нормально, а то в прошлый раз всё плыло перед глазами.

– Вкусно? – азартно спросил мальчик, подпрыгивая от избытка энергии на месте. – Дай мне ещё!

Он протянул свою ручку сестре, та достала ещё один крендель из корзинки и отдала ему. Сама тоже потянулась за новым. Собака явно жаждала приобщиться к дегустации вкусностей, отчего её хвост с утроенной силой вилял, а изо рта текла слюна.

– Эй, пёсель, иди сюда, – позвала я собаку шёпотом и протянула небольшой кусочек.

Того уговаривать долго не надо, он мигом подскочил ко мне, ударившись грудью о кровать, и одним движением языка смёл угощение. Заглотил, не особо жуя, и вновь уставился таким пронзительным взглядом голодающего страдальца, что я тихонько рассмеялась.

– Людмила! Павел! – раздался чей-то грозный голос из коридора. – Скоро ужин, нужно привести себя в порядок и переодеться!

Аристократы, что с них возьмёшь. У них действительно принято переодеваться к каждому приёму пищи и не только. У нас в провинции с этим попроще, хозяйка меняла наряды лишь дважды в день, если никуда не выезжала, конечно.

Дети хитро переглянулись, потом искоса посмотрели на меня, мол, не выдам ли? Я кивнула, что в деле. Тогда Людмила поставила корзинку со сдобой на тумбочку возле моей кровати, сама же ринулась к шкафу. Павел сначала дёрнулся за ней, но потом, видя, что собака забилась под кровать, нырнул туда же.

Чувствую, пыли они там насобирают…

Это же не хозяйские покои, а комната обыкновенной горничной, причём, которая какое-то время пустовала. Здесь явно не делали ежедневной уборки.

Только все затаились, как дверь начала открываться, являя мне довольно эксцентричного вида даму. Строгое платье под голо коричневого цвета, тугой воротничок, от одного вида которого захотелось сглотнуть, словно именно мою шею он сдавливает. Кожаный ремень перехватывал талию так туго, что я удивлялась, как она вообще может дышать. Единственное, что позволила себе эта дама в качестве украшения – это полоски тонкого молочного кружева на стойке воротника и манжетах.

Фигура её имела такое сложение, при котором ни в коем случае нельзя было использовать в крое окороковидный рукав. Он делал её плечи ещё шире, чем они были, отчего узкие поджарые бёдра напоминали мужские.

Впрочем, разглядев лицо, я поняла, что не это её главная проблема. Черты были резкие, подбородок и нос выдавались вперёд, говоря о сильном характере. И без того тонкие губы сурово поджаты, а когда она увидела меня, лежащую на кровати с кренделем в руках, вовсе сложились в куриную гузку.

М-да, на месте детей я бы не то, что шевельнуться, дышать в своём укрытии остереглась, лишь бы она меня не заметила.

Впрочем, я не ребёнок, хоть и ослаблена после всего происшедшего, поэтому неспешно села, а потом и вовсе встала, придерживаясь за край тумбочки. Выпрямила спину и изо всех сил старалась не пошатнуться от слабости в ногах.

– Прошу прощения? – Разумеется, то была фигура речи, прощения мне у неё просить было не за что.

– Нофая корничная, я так полагаю? – надменно выговорила Грымза, ясно продемонстрировав, что честно заслужила своё прозвище.

Она окинула меня таким презрительным взглядом, особенное внимание уделив рогалику в руках и крошкам на полу, которые оставили после себя дети, что я поняла: меня прокляли. Вот так сходу и насовсем.

Уф, хоть бы она не догадалась, что крошки не мои! Я ведь на постели до этого лежала, то есть крошила именно туда. Кстати, надо будет потом всё перетряхнуть. Не в моих привычках кушать в постели, просто рогалики так умопомрачительно пахли, что я не устояла.

– Полина Андреева, – представилась я, сделав лёгкий книксен.

Всё же у неё выше статус, чем у меня. Обычно в гувернантки идут обедневшие дворянки, в том числе и заграничного происхождения. Судя по лицу и акценту, эта явно относилась к немчурам. Интересно, как её по паспорту зовут?

– Генриетта Марковна фон Шпицберген, – холодно представилась женщина, подтверждая мои догадки. – Гувернантка их сиятельств, где бы они сейчас ни были.

Она вопросительно изогнула бровь, видимо считая, что я должна угадывать её вопросы с полунамёка. В принципе, я с этим справилась, но подавать вида не спешила. В конце концов, меня пока никому не представляли в новом статусе, кроме экономки. О детях сказали, но официально не знакомили. И вообще, у меня потрясение, а возможно и сотрясение, потому молчим и таращим глаза.

– Кхм, сразу видно – провинциалка, – буркнула себе под нос Генриетта, выдавая тот факт, что она, несмотря на весь свой снобизм, кое-что обо мне уже вызнала. Правда, я с трудом представляю её, снизошедшую до беседы с экономкой или поваром, не говоря уже о Глаше, потому можно смело подозревать её в подслушивании. Да, скорее всего, так и есть. Ведь обедает она вместе с подопечными, как и проводит с ними большую часть времени.

Наверняка считает ниже своего достоинства даже в кухню лишний раз заглянуть, чуть что, горничных вызывает. Даже по такой мелочи, как принести детям по стакану молока перед сном. Надеюсь, традиционное печенье она им не запрещает, ведь даже у нас в приюте его давали, пусть оно и не отличалось большой сладостью. Зато молоко было вкуснейшее – парное, только-только процеженное после вечерней дойки.

– Вы случайно не видели двух детей и собаку? – вырвала меня из приятных воспоминаний Грымза.

Лицо её окончательно перекосило, отчего я даже обеспокоилась, не судорога ли это. Мало ли, всякое в жизни бывает. У нас одна из монахинь, сильно озлившись на нерадивых учениц, так и осталась кривой. Ходила потом, смирение тренировала, епитимию несла, но так и осталась такой. Мне было даже немного жаль её. По сравнению с учительницей  по рукоделию, она была ещё очень даже ничего. Так только, покрикивала изредка, когда мы некачественно полы мыли или пыль не везде протирали, но разве то плохо? Заслужили. Зазря она и голоса не повышала, не то, что эта Марковна, как там её? Гризелла? Горгона? А, Генриетта.

– Что вы, я всё время лежала здесь и приходила в себя после нападения, – я снова вытаращила глаза, мол, вот те крест, век мороженки не есть.

– И сдобой баловались, всё с вами понятно, – хмыкнула Грымза.

Развернулась на каблуках, вышла, наконец, из моей комнаты и демонстративно громко затворила дверь. Не хлопнула, но звук был сильным.

Я выдохнула и тут же осела на постель. Голова немного кружилась, но в целом я чувствовала себя неплохо. Ох, лишь бы эти непоседы раньше времени шебуршать не начали, вдруг она услышит?

– Сидите тихо, пусть она уйдёт подальше, – проговорила я вполголоса.

Молчание мне было ответом. Молодцы! Хоть и мелкие, а соображают.

Лишь спустя минуту покрывало, закрывавшее просвет между полом и кроватью, зашевелилось. Сначала появился любопытный собачий нос, следом детская пятка, а потом на свет выбрались два пыльных существа, которых страсть как захотелось хорошенько помыть под душем.

– Спасибо, что не выдала, – раздался тихий голос Людмилы, которая тоже вылезла из своего укрытия.

В отличие от сотоварищей, она имела куда более чистый вид, разве что волосы разлохматились и платье немного помялось.

– Пожалуйста, зайцы, вот только что вы теперь делать собираетесь? – Аккуратно встала, шагнула к Павлуше и начала отряхивать его некогда белую рубашечку.

Собака с самоочисткой прекрасно справлялась сама – энергично встряхнулась, щедро поделившись подкроватной пылью со всеми нами. Я не выдержала – громко чихнула.

– Будь здорова! – синхронно ответили детки.

И так это трогательно прозвучало, так по-доброму и… знакомо, что сердце защемило. Я даже руку к груди прижала, боясь, что оно сейчас не выдержит.

– Спасибо, – пролепетала я слегка онемевшими губами.

Покачнулась, но не упала – оперлась о стол.

– Ты не переживай, мы сейчас тихонечко проберёмся к себе, переоденемся и явимся к Генриетте Марковне, – затараторила Людмила. – Мы прятались, чтобы она нас с крендельками не застукала. Скоро ужин, опять будет эта полезная еда, – оба ребёнка, не сговариваясь, скривились.

– Меня от неё тошнит, – пожаловался Павлуша. – Она почти без соли, противная, бр-р!

– Странно, ваш повар так роскошно готовит, – недоумённо протянула я. – Сегодня был просто потрясающие щи!

– Да, щи – это вку-усно! – мечтательно вздохнули дети. – И каша по утрам ничего. А вот на ужин мы едим либо паровые котлеты из моркови, либо отварную рыбу, а на гарнир гадкое пюре из брокколи. Видите ли, на ночь жирное есть вредно.

– Только молоко перед сном и спасает, – вздохнул Павлуша.

– И тайные вкусности, – вторила ему Людмила. – Их бы после ужина есть, а не до, чтобы противный вкус заглушить, но потом не получается – Грымза следит. А вот с прогулки легко сбежать и спрятаться.

– Но что же Олег Степанович? – недоумённо спросила я.

– Папа всё ест и даже не спрашивает, – вздохнул Павлуша.

–Это он после мамы… – девочка гулко сглотнула, – в общем, он сам не свой.

– Да, он даже не замечает, что ест! Просто кладёт еду в рот и жуёт, – поддакнул брат.

– Раньше мама занималась составлением меню, а сейчас гувернантка. Правда, дядя Михай не даёт нам пропасть, но всё это так странно.

Я задумалась. Памятуя своего бывшего работодателя, я понимала, что мужчины порой не особо заморачиваются на тему еды. А уж когда у человека такое горе… С другой стороны, все эти новомодные диеты категорически не нужны детям, по крайней мере таким, как эти два сорванца. Да у них ни грамма лишнего жира!

Как же они учиться будут, если им белка не будет хватать? У меня даже есть сохранённая вырезка из газеты, где один врач популярно объясняет, что к чему. В пух и прах разносит новомодное вегетарианство, а над сыроедением и вовсе глумится. И я с ним согласна по всем пунктам, потому что питание должно быть нормальным!

– Эх, когда уже мама вернётся? – вздохнул Павлуша, прерывая мои мысли.

– Эй! – остановила его Людмила, сделав большие глаза.

– Да ей-то можно рассказать, она своя, – отмахнулся мальчик от сестры.

– Не слушайте его, он просто маленький, ничего пока не понимает, – принялась тараторить Людмила. – Ему иногда то одно кажется, то другое.

– Неправда, ты тоже видела маму! – обиженно воскликнул Павлуша. – Она к нам обоим приходила во сне, говорила, что приглядывает, а ещё обещала обязательно вернуться!

Меня взяла оторопь. Почему-то я сразу ему поверила. Одной из причин стали испуганные глаза Людмилы – в них я прочла то, что она не решилась высказать вслух. Она тоже видела такой сон и верила в него. Просто боялась признаться.

Бедные, бедные дети! Им так одиноко сейчас. Возможно, неупокоенный на тот момент дух матери и приходил к ним, но прошло уже достаточно много времени. Я не знаю сроков, но точно больше сорока дней прошло, а значит она вознеслась. Хотя, конечно, всякое может быть, любовь к детям могла привязать дух к земле, но зачем такое обещать? Хотя, возможно, это просто их потаённое желание, в которое они поверили.

– Я вам верю, – губы сами проговорили за меня, несмотря на то, что в голове роились сомнения. – Я бы на её месте никогда не смогла бросить таких очаровательных детей.

Сказала, а у самой дыхание перехватило. В голове словно застучали маленькие молоточки, я прижала пальцы к вискам…

– Вот видишь, а ты говорила! – радовался Павлуша.

Собака тоже радовалась и зачем-то тянула меня за подол, только Людмила молчала. И хорошо, а то и так шумно, особенно у меня в голове.

– Ладно, нам пора, надо торопиться, чтобы успеть привести себя в порядок, – подала голос Людмила.

Она взяла брата за руку, шикнула на собаку и двинулась в сторону двери. Я же на деревянных ногах пошаркала к постели. Стоило двери закрыться, как я без сил рухнула на довольно мягкую перину и почувствовала, как потекло из носа. Поднесла руку, вытерла влагу… кровь. О, Боже, да что со мной происходит вообще? Меня же неплохо подлечил этот доктор Фромм! Да, янтарную настойку зажал, но в целом я чувствовала себя неплохо после сна. Слабость была, но не до такой степени, чтобы из носа пошла кровь.

Нет, тут, похоже, дело в другом. У меня конкретно болит голова, причём не в первый раз. Это всё из-за того, что я уже второй раз головой ударилась за последнее время. А сейчас я сильно разволновалась за ребят, вот и снова накатило. Надо успокоиться. И поесть. А ещё каким-то образом добраться до Аннушки, ведь она наверняка волнуется. Время вечер, а я так и не появилась в типографии, где мы договорились встретиться после собеседования.