Текст книги "Московские тюрьмы"

Автор книги: Алексей Мясников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 44 страниц)

Глава 3. Подвожу итоги

Маркс родил Орвела

Четвертый раз в своей жизни я читал и конспектировал первую книгу первого тома «Капитала». И впервые почувствовал, что наконец-то понял ее. Не знаю, что больше способствовало этому: то ли четвертое чтение, то ли сам помудрел, то ли лефортовские стены помогли – скорее всего все вместе, но это чтение стало моим окончательным «разрывом» с марксизмом. Марксова критика воспринималась мною теперь тоже критически и, как выяснилась, она не выдерживает, боится такого подхода. Haсколько монументален, непогрешим кажется «Капитал» издалека, при сочувственном, доверчивом, школярском отношении, настолько он несуразен, бутафорски непрочен при ближайшем критическом рассмотрении. То, что издали, представлялось горой-монолит, на деле оказалось большой мусорной кучей. Тенденциозная, злая книга. Исследование необъективно и потому не научно. Научную теорию классовой борьбы Маркс извратил в одиозное учение классовой ненависти, живую диалектику социальных противоречий подменил мертвечиной непримиримых антагонизмов. Под личиной защиты человека создано самое бесчеловечное учение, какое известно истории. Положенное в основу идеологии и государственной политики коммунистических режимов она стало источником тотального зла, неизмеримо превосходящего то зло капитализма, которое бичевал Маркс. Пристрастный подбор негативных фактов, их воспаленная интерпретация, конечно, отражали реальности современного ему капитализма, но это отражение злобно искривленного зеркала – полуправда, которая хуже лжи. Крайне необъективная характеристика того, что Маркс называет капитализмом, неизбежно привела к ошибочным прогнозам будущего развития. Если его критика старого капитализма и справедлива отчасти, она, как показывает историческая практика, не имеет никакого отношения к современным цивилизованным государствам. Отравленное тенденциозностью жало его критики оказалось не смертельным для капитализма, зато в полную силу вонзилось в него самого, в ту общественную систему, которую построили по его чертежам. Самоубийственный парадокс. Критика капитализма ныне обернулась против коммунизма. Многое из того, что критикует Маркс, гораздо в большей степени свойственно теперь коммунистическим странам, нежели капиталистическим. Более того. Изобличенные им пороки старого капитализма в нынешних коммунистических режимах выглядят уже достоинством, о которых приходится мечтать, которые еще нужно достичь. Если б мог предположить такое прозорливый Маркс, вряд ли бы он стал писать свою зловредную книгу. Ничто так не компрометирует саму идею коммунизма, как его гениальное творение «Капитал». Может быть, поэтому мне не хотели его выдавать? Эта книга есть везде, где ее никто не читает, и ее нет, в ней отказывают там, где она может быть прочитана всерьез.

Нудно и утомительно на гор е статистического материала Маркс долдонит о том, как частная собственность на средства производства сдерживает рост производительности труда, говорит об эффективности больших корпораций в качестве аргумента в пользу обобществления собственности. В СССР почти семьдесят лет все обобществлено, сорок лет, после победоносной войны, мирного времени – давно должен бы догнать и перегнать, но по сей день производительность труда в промышленности в 2–3 раза, в сельском хозяйстве в 4–5 раз меньше, чем, например, в частнособственнических США. Главная причина отставания, по признанию советских экономистов и покойного председателя Совмина Косыгина, объясняется не плохими рабочими, а плохими руководителями, плохой организацией хозяйственного управления.

Общественная, а точнее государственная монополия на средства производства породила невиданную по размерам и консерватизму бюрократию, которая стала действительным тормозом общественного развития, а по многим параметрам повернула его вспять.

Главным открытием Маркса считается теория прибавочной стоимости. Она вскрывает механизм эксплуатации собственником наемного труда. В стоимость продукта входит часть стоимости основных средств, использованных на его производство (оборудование, материалы, помещения), затраты на рабочую силу и плюс новая, приращенная, которую Маркс называет прибавочной стоимостью и которая достается владельцу предприятия. По существу, речь идет о распределении прибыли, и то обстоятельство, что она достается в основном владельцу, а не рабочим, Маркс называет капиталистической эксплуатацией труда. Капиталист не может занижать стоимость основных средств производства – себе в убыток, но он может занижать стоимость рабочей силы – заставлять работать как можно больше, а тратить на рабочих как можно меньше. Больше взять, меньше дать. В идеале – чтобы рабочие работали бесплатно и тогда вся переменная стоимость, т. е. стоимость рабочей силы, пойдет в карман собственнику в виде прибавочной стоимости. На этом скрещиваются интересы рабочих и капиталиста. Маркс называет это противоречие непримиримым, антагонистическим, лежащим в основе классовой борьбы до победного момента, до тех пор, пока рабочие не возьмут средства производства в свои руки и сами не станут хозяевами продукта. Не будет капиталиста, и тогда вся прибавочная стоимость в виде прибыли достанется непосредственным производителям. Вот такие крайности, или-или: или капиталист доведет рабочих до полного обнищания, или рабочие ликвидируют частного собственника. Третьего по Марксу не дано.

Стоимость основных средств, которая проявляется в стоимости продукта, Маркс приравнивает к нулю. Оставшаяся стоимость продукта – затраты на переменный капитал, т. e. на рабочую силу, плюс прибавочная стоимость, «есть единственная стоимость, действительно вновь произведенная в процессе образования товара» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 230). Возникает вопрос: какая часть вновь образованной стоимости продукта приходится на прибавочную стоимость? Во всех примерах, приводимых в «Капитале», прибавочная стоимость составляет приблизительно 40–50 %. Другими словами, собственник присваивает себе почти столько же, сколько он расходует на рабочую силу. И это вызывает праведный гнев автора «Капитала». Сколько же должно? Нисколько, отвечает автор. Но ведь владелец предприятия, как правило, – главный организатор производства, он вкладывает и свой труд в образование новой стоимости, ему нужны средства для расширения и совершенствования производства. Нет, не нужны, говорит Маркс. Рабочие могут и должны обходиться без частного собственника. Он создает предприятие в корыстных целях и поэтому его управление с общественной точки зрения нерационально, не эффективно, это вредная деятельность – неужто ее оплачивать? Рабочие бы распорядились капиталом в своих интересах, т. е. в интересах всего общества. Это единственный путь к бескризисной экономике, высшей производительности и всеобщему благосостоянию – к коммунизму.

Заметим однако: как ни жаден капиталист, все-таки 50–60 % новой стоимости он отдавал рабочим. В СССР давно нет частной собственности. Какая часть вновь произведенной стоимости идет на оплату работников? Возьмем не только рабочих, а всех занятых на предприятии: от рабочего до директора. Попробуйте догадаться. Ответа на этот вопрос вы не найдете ни в трудах наших экономистов, ни в подтасованной статистике. Один социолог попробовал, провел исследование на Череповецком металлургическом комбинате. Между прочим установил, что на оплату труда идет не более десятой доли вновь произведенной стоимости. О результатах этого исследования стало известно на Западе, говорили, что вещала, «Свобода». Социолог получил по шапке, о публикации исследования нечего было думать. Спрашиваю его: «Есть у вас такие данные?» «Мы, – говорит, – этой проблемы не касались».

– Дайте посмотреть отчет, любопытно.

– Это невозможно.

– Но вы давно работаете в экономике, скажите: какая часть стоимости приходится на зарплату?

– Не знаю.

Все он знает. И знает о том, что и я это знаю, мы потом работали вместе, да знать не велено.

Подоспела очередная потуга экономической реформы – постановление 1979 года о совершенствовании хозяйственного механизма. Фонд заработной платы стал устанавливаться не по численности работающих, а по нормативу от новой стоимости продукции. Какая часть нормативного Фонда реально выплачивается, от какого множества человек это зависит, как часто пересматривается норматив – этой акробатики я сейчас не буду касаться. Но формально хотя бы – какой норматив? На Московском электроламповом заводе в 1980 г. норматив на фонд заработной платы запланирован 11 копеек с рубля вновь произведенной продукции, т. е. 11 % – та же десятая часть. Это на базовом заводе гвардейского объединения «МЭЛЗ», привилегированном, передовом московском предприятии, что на остальных? По материалам, до которых я успел докопаться на других предприятиях, нигде норматив не превышал десяти процентов, обычно меньший, а на селе совсем ничтожный: два-три процента и меньше того. Исследование я не довел до конца – арестовали. Но по «МЭЛЗ» вышла-таки статейка – в «Литературной газете» 24 сентября, через 36 дней после ареста. Наташа передала мне сюда, в лефортовскую тюрьму. Мало, наверное, кто обратил на нее внимание, написана по редакционному заданию осветить положительный опыт, заметил ли кто эти цифры там: 11 копеек на рубль? В них-то вся соль статейки, то, что в печати и по сей день встретишь не часто. Подумал ли кто: а сколько у капиталистов? Если у них половина новой стоимости продукции идет на оплату рабочим и это Маркс называет грабежом среди белого дня, что он сказал бы по поводу десяти, а то и двух-трех процентов, выделяемых рабоче-крестьянским правительством?

То же и с прибылью. Кому достается прибыль социалистических предприятий? Какая ее часть идет на вознаграждение, на нужды работников? Лес дремучий – ау? – кто ответит? Мы знаем только, что закон разрешает теперь отчислять примерно пятую часть прибыли в, так называемые, фонды экономического стимулирования предприятий: на развитие производства, на материальное поощрение, на социально-бытовое и культурное строительство. Но мы знаем и то, что многие эти фонды не являются исключительной собственностью трудового коллектива – всегда их могут изъять, сократить, заморозить. Как они используются – хорошо известно из нашей печати: львиная доля на личный комфорт руководящей верхушки предприятия – персональные дачи, бани, бассейны, банкеты. Какая-то часть фонда идет в центральные фонды общественного потребления, скажем, на медицину, образование, науку, культуру. Одного мы только не знаем: сколько перепадает непосредственно рабочим.

Красная мечта сторонников хозрасчета: пусть 70 % прибыли в госбюджет, но хоть 30 % оставлять в распоряжении предприятий. Писали, заявляли, доказывали – никто гласно не возражал, и тем не менее даже эта скромная норма остается недосягаемой. Предприятие получает мизерную часть своей прибыли, сколько именно – везде по-разному, это зависят от связей, пробивной способности руководителя, ибо фактическим хозяином прибыли предприятия являются не трудовой коллектив и даже не директор, а вышестоящее руководство. Рабочим – крохи с бюрократического стола. Таков результат революционного обобществления. Позарились рабочие на прибавочную стоимость капиталиста – да так ее и не увидели, по усам течет, а в рот не попадает; мало половины новой стоимости – держи теперь кукиш из нескольких процентов да не забывай облизать благодетеля, не то и того не получишь. Куда же в условиях общественной собственности деваются народные деньги? В казну. Кто ж так бессовестно распоряжается ею? Родное коммунистическое правительство, ставшее единовластным хозяином народного труда. На смену капитализму пришел государственный капитализм. Место частного собственника занял государственный собственник, и эксплуатация дорвавшейся до неограниченной власти партийной бюрократии оказалась страшнее старомодной капиталистической. За что рабочие боролись, на то и напоролись.

Маркс пророчествовал абсолютное обнищание рабочего класса при капитализме. Вышло наоборот. В капиталистических странах уровень жизни рабочих значительно вырос и продолжает повышаться. Растет потихоньку и в странах социализма, это общая мировая тенденция, но жизненный уровень соцстран, особенно СССР, – нищенский по сравнению с развитыми капстранами.

Маркс говорит об ужесточении диктатуры буржуазии и царстве свободы в будущем социалистическом обществе – мы видим развитую демократию в капиталистических странах и оголтелую диктатуру в стране развитого, зрелого, реального социализма. Сильные, диктующие свою волю предпринимателям и даже правительству, профсоюзы, подлинные выборы государственных должностных лиц, судей, законодателей, эффективный общественный контроль и гражданские права и свободы – с одной стороны, и казенные профсоюзы, фальшивые, насильственные «выборы», являющиеся, по сути, скрытой формой административных назначений, раздавленное государством общество и никаких свобод – с другой стороны.

В «Капитале» Маркс гневно обрушивается на предложение английского фабриканта установить «известный принудительный труд для поддержания моральной ценности рабочих» (соч. 2-е изд., с.588). Он справедливо увидел угрозу закабаления, покушение на свободу людей. В капиталистической Англии это предложение не возымело силы, в Конституции СССР она узаконена в виде обязанности каждого гражданина трудиться. Уголовный кодекс статьей 209 предусматривает до 2 лет лишения свободы за так называемое тунеядство – для тех, кто не числится на государственной службе. Под обязанностью общественно-полезного труда, по сути дела, подразумевается работа на государственном предприятии, учреждении или в государственных кооперативах, колхозах, артелях. Жить индивидуальным, независимым трудом, например, ремеслом, огородничеством, практически не дают: обложат непосильным налогом либо подведут под статью (предпринимательство, незаконный промысел и т. п.). Государственная бюрократия ставит вопрос ребром: или ты будешь работать на нас, или будешь сидеть.

Маркс яростно критикует английский парламент за то, что он не вотировал ни фартинга на эмиграцию английских рабочих и тем самым «воспрепятствовал» эмиграции (с. 590) – грубое нарушение гражданских свобод. Что сказал бы Маркс об эмиграционной политике в СССР? «Капитал» был написан и издан в капиталистических странах, и Маркс ни разу не сидел. Попробуйте критиковать социализм и существующий режим в социалистическом лагере – вас тут же переселят в исправительно-трудовой лагерь. Второй год пишу и восстанавливаю эту несчастную рукопись в кромешной тайне и в страхе – как бы кто не увидел, не настучал, ибо это опять срок. А ведь пишу только то, что видел и думаю – и это у нас преступление.

Вот чем обернулась марксова критика капитализма и торжество марксизма. Во имя человека создан самый бесчеловечный режим. Во имя коммунизма торжествует деспотизм правящей верхушки. Во имя демократии подавляется малейший признак свободомыслия. Вместо светлого будущего – черная безысходность красного террора. Маркс родил жуткую реальность Орвела.

Сокрушительное фиаско марсксовых выводов и прогнозов предопределено ненаучностью его анализа. В негативной тенденциозности его трудов, как в кривом зеркале, – перекошенная картина современного ему общества. Его индуктивный метод – от частного к общему, от товара к характеристике общественно-экономической формации – чистейшая показуха, наукообразие для солидности. На самом деле Маркс идет не от факта к выводам, а наоборот: подгоняет эмпирический материал под готовую схему. Он все знает наперед. Он ищет не истину, а аргументы к готовым выводам. Статистика для него – всего лишь отделочный материал для придуманного каркаса. Если это наука, что же тогда шарлатанство?

Все основные положения марксизма были оглашены до «Капитала». Разве Маркс в «Коммунистическом манифесте» не предрек неизбежную смену формаций и победу коммунизма в пролетарской революции? Разве уже не извратил понятие классовой борьбы, сведя ее к антагонизму революции, вооруженному столкновению, насильственному захвату власти и гражданской войне? Разве не заявлял о диктатуре пролетариата и коммунистической партии как о единственном выразителе интересов рабочих? Разве в «Критике политической экономии» не сформулировал свою прибавочную стоимость и пророчество об абсолютном обнищании рабочих? Весь каркас марксизма был сколочен до «Капитала». Зачем же понадобилась толстая книга? Драночный остов надо было обложить кирпичами. Нужна была Библия марксизма.

Черт в «Капитале» ногу сломит. Псевдомудрие обычно бракуется, здесь возведена в гениальность: смертному не понять, смертный должен верить. Поэтому «Капиталу» нисколько не повредило, что автор запутался в противоречиях, за долгие годы усердия не мог завершить труда. Главная цель была произвести впечатление. Маркс создавал не науку, не учение, а религию марксизма и собственный иконописный лик в образе нового Спасителя. Плевать ему было на историческую правду и положение рабочего класса, всю жизнь он только и делал, что создавал ореол и обращал в свою веру. По принципу: не быть, а казаться. Пожалуй, только этот актерский эффект Марксу по-настоящему удался. Маркс обожествлен. Партийная церковь создана. Марксизм кое-где стал государственной религией. Коммунистические лозунги уже тогда воспринимались как примитивные, рассчитанные на падкую до дармовых райских садов невежественную толпу, – это отмечал, в частности, Гейне, близкий знакомый и соплеменник Маркса. Надо было напустить больше дыма, чтобы этот примитивизм обрел солидность учения, теории, идеологии. Алчущая толпа не станет разбираться в талмудах. Если при создании «Капитала» расчет был на это, то Маркс не обманулся. Этим, пожалуй, объясняется невероятная ситуация, когда марксизм давно издох, опровергнут исторической практикой, а марксисты поныне здравствуют! И чем очевиднее банкротство марксистской идеологии, тем неистовее марксистская пропаганда, чем меньше ей поддается сознание, тем сильнее разжигают инстинкты. Прямая ставка на ложь и насилие – на этом держится марксистская церковь. До предела сейчас обнажилась подлинная сущность марксизма. И стало ясно: а король-то голый!

«Капитал» загроможден материалами, свидетельствующими, по мысли автора, об ужасах эксплуатации, о плохом положении трудящихся. Неудобоваримость статистического хлама, натяжки интерпретации были бы извинительны, если бы автор не подтасовывал материал с нарочитым намерением убедить своих прихожан в прогрессирующем, неуклонном ухудшении жизни при капитализме. Это не соответствовало действительности. Жизнь была тяжелая, но в целом не хуже, чем прежде. В трех толстенных томах «Капитала» ни одного примера, ни одного факта об улучшении положения трудящихся. Маркс отсекает и думать об этом, фанатично навязывая представление об абсолютном обнищании пролетариата в условиях ненавистной ему частной собственности.

Маркс говорит об эксплуататорской природе прибавочной стоимости, о хищническом стремлении собственника больше взять, меньше дать и ни слова о том, что тот же собственник ради той же прибыли заинтересован не в хилых тенях, а в работоспособной и квалифицированной рабочей силе. Именно в силе, а не в апатичном присутствии голодного, изможденного человека на своем предприятии. «Счастливый работник – самый эффективный работник» – эта формула станет принципом капиталистического управления позднее, но подобное отношение к рабочей силе и раньше было не совсем чуждо предпринимателям. Даже если начисто исключить у капиталистов гуманные побуждения, как это делает Маркс (хотя это не мешало ему долгие годы жить и создавать «Капитал» на деньги капиталиста Энгельса, а впоследствии Ленину готовить пролетарскую революцию на доходы с родительского имения, примеров гуманистов-эксплуататоров сколько угодно), но в любом случае капиталист вынужден выделять средства, достаточные для поддержания работоспособности рабочих, иначе он разорится. Капиталист получает прибыль не за счет сокращения заработной платы, а наоборот, за счет увеличения материальной заинтересованности работников, путем активизации человеческого фактора на производстве. Без затрат нельзя получить прибыль. Капиталист вкладывает деньги как на оборудование, так и на рабочую силу, по той простой причине, что это ему выгодно. По этому пути в принципе развиваются отношения между работодателями и наемным трудом. Маркс совершенно игнорирует эту сторону проблемы, сводя естественные противоречия к неразрешимому мирными средствами антагонизму. Да, революции были, где же обходится без драк, можно подумать в соцлагере не дерутся, но в их огне ковался фундамент классового сосуществования и эта здоровая тенденция определяла общественное развитие.

Можно понять негодование Маркса по поводу контраста в распределении национального дохода, жизненного уровня капиталистов и рабочих, но нельзя согласиться с его назойливыми, недобросовестными доказательствами «прогрессирующего ухудшения положения трудящихся» – это не соответствовало исторической правде. Он, как и многие деятели того времени, искренне хотел облегчить участь рабочих, за что ему честь и хвала. Но как и какими средствами он шел к благой цели? Только ли этого он хотел? Если он стремился к социальной справедливости, почему так несправедливо тенденциозен в анализе? Если претендует на научную истину, на непогрешимость, почему навязывает заведомую неправду? Проще говоря, зачем он врет?

Тенденция на возможность мирного решения социальных конфликтов была вполне очевидна и активно разрабатывалась здравомыслящими современниками Маркса. Он ее не хотел замечать. Она не укладывалась в его теоретическую схему, в его демонический план разрушения миропорядка. Ему нужна мировая революция.

Маркс не первый обнаружил противоречие между укрупняющимся, коллективным способом производства и частным, собственническим характером распределения продукта общественного труда. Но он выдвинулся в первый ряд теоретиков, доказывающих непримиримый характер этого противоречия в рамках буржуазного государства. Он больше других поработал над обоснованием насильственно-политического решения этой экономической проблемы. Он внес самый большой вклад в экстремистскую теорию социального взрыва. Противоречие между способом производства и распределением может быть решено только на базе общественной собственности. Частники собственность добровольно не отдадут, надо ее у них взять. Но частнособственнические интересы охраняет государство. Нужно разрушить государственный аппарат буржуазной диктатуры, заменив ее пролетарской диктатурой. Таким образом, первоочередная задача рабочего движения – захват государственной власти. И не в одной стране, а сразу в нескольких, чтобы капиталисты других стран не подавили восстания. Курс на мировую революцию.

Экстремизм политической программы марксизма обосновывается понятием «диктатура». Это центральное понятие марксизма, определяющее его основные особенности и отличия от других направлений общественного движения. И Маркс за него держится мертвой хваткой. Именно понятием «диктатура буржуазии» разжигает он классовую ненависть и гражданскую войну. Систему государственного управления всех современных ему стран он объявляет диктатурой и весьма своеобразно доказывает это свое гениальное открытие. Вы не встретите во всех томах «Капитала» ни одного примера законодательных нововведений в защиту интересов трудящихся, расширения гражданских свобод, будто и правда тогдашние правительства только и делали, что пили пролетарскую кровь и крали. Примеры только отрицательные, куда ни кинь – всюду только ужесточение гнета буржуазной диктатуры. «Римский раб, – пишет Маркс, – был прикован цепями», стало еще хуже – «наемный рабочий привязан невидимыми нитями к своему собственнику» (с. 586). «В прежние времена капитал там, где ему представлялось нужным, осуществлял свое право собственности на свободного рабочего путем принудительного закона. Так, например, до 1815 года машинным рабочим Англии эмиграция была воспрещена под угрозой сурового наказания» (с. 586). Стало еще хуже: «Парламент не вотировал ни одного фартинга на эмиграцию» (с. 590). До того плохо, что не понять, откуда ж буйный рост рабочих организаций и партий, словно грибы после дождя? Откуда легальные собрания, литература, пресса всевозможного социалистического и анархического толка, призывающие к свержению диктатуры буржуазии. Как мог сам Маркс председательствовать на подобных открытых собраниях? Как объяснить возникновение Интернационала и рабочих представителей в составе парламентов и правительств? О демократических процессах, открывающих путь к мирному, договорному, законодательному регулированию производственных отношений, Маркс умалчивает, хотя, благодаря оплеванным им буржуазным свободам была возможна деятельность его и товарищей, стал возможен марксизм. Если это диктатура, что же такое демократия? Неужто марксистского, советского образца?

«Открытые» подобным образом «объективные законы исторического развития» ввергли в заблуждение последующие поколения торопливых разрушителей старого мира. Спровоцированные малоразвитые народы захлебнулись в крови гражданских и междоусобных войн, погрязли в нищете и деспотизме – по сей день. А в развитых странах капитализм никак не взрывается. Классовая борьба не прекращается, но необязательно выходить на баррикады, можно успешно бороться в мирных формах, в рамках законодательства. Трудовые конфликты можно решить и за столом переговоров. Конечно, собственники по-прежнему богатеют, но и рабочие не беднеют. Высокий уровень производительных сил дает благополучие и тем, и другим. Не испытывают рабочие особой нужды в своем передовом авангарде в лице коммунистической партии, скорее, партийные нахлебники нуждаются в рабочих взносах. Не спешат трудящиеся ставить компартию у власти, предпочитая «буржуазную диктатуру» диктатуре пролетарской. А правительства не запрещают рабочим защищать свои интересы и вроде не собираются вводить жесткую диктатуру, чтоб поживиться прибавочной стоимостью за счет абсолютного обнищания масс. Да, есть забастовки, демонстрации, кризисы, безработица, но революцией на Западе что-то давно уже не пахнет – найдены более разумные, не по Марксу, способы регулирования социальных противоречий. Во всяком случае, люди из капиталистических стран в социалистические не бегут, хотя их там никто не держит, а из социалистических, стыдливо говоря, имеет место, и больше бы улепетывали да пограничники не пускают. В капстранах передовая технология, демократия, приличная зарплата. Соцстраны являют пример того, как ложная идеология превращает идеальные цели в свою противоположность.

А что же общественная собственность – панацея от всех бед и краеугольный камень светлого будущего? Из-за нее ведь сыр-бор: и диктатура буржуазии, и «пролетарии соединяйтесь!», и мировая революция – как же она? Оказалось, что собственность вовсе не главный фактор исторического процесса, а национализация предприятий, если не отбрасывает вспять, то сама по себе не гарантирует социального счастья. Был частный собственник, стал государственный, в лице правящего чиновника – чем он лучше? Он так же держится за свою собственность, тоже стрижет с нее купоны, но в отличие от частника, его собственность – вся страна, и в своей корысти он неизмеримо сильнее, наглее, безудержней, потому что в его руках неограниченная государственная власть.

Что это: теоретический конфуз или скрытый замысел? Не к этому ли в потаенных мечтах стремился Маркс в результате мировой революции? Можно ошибиться в оценке движущих сил в истории, можно ошибиться в оценке реальности и прогнозах, но почему он намеренно игнорировал и охаивал прогрессивные тенденции общества, почему закрывал глаза на позитивные, здоровые основы общественного организма? Не мог он их не видеть – почему не учел? Если не черт попутал, то я этого понять не могу.

В его трудах, особенно в «Капитале», совершенно искажена картина современного ему общества. С претензией на объективность он дает общую оценку, исходя только из негативных, намеренно преувеличенных аспектов экономических и политических отношений, абсолютно не принимая во внимание нормализующие их позитивные процессы, которые доминировали тогда и определили здоровую перспективу общественного развития. Это анализ предубежденного фанатика. Все, что Маркс внес в социалистическое учение от себя, оказалось патологической отсебятиной. Ни один его оригинальный прогноз не выдержал проверки временем.

Многомудрый анализ привел автора «Капитала» к выводу о победе социалистической революции и начале коммунистической эры прежде всего в самых развитых капиталистических странах. Они, как известно, не спешат. Коммунисты захватили власть в довольно отсталых странах – России и Китае, оттуда военным оползнем по краям, оттуда же тычутся там и сям. Образовался солидный соцлагерь с сателлитами, но все это периферийная мелочь или самые слаборазвитые. Опять у Маркса конфуз. Однако он заставляет задуматься: а так ли верны вывески на фасаде? Действительно ли там капитализм, здесь – социализм? Не морочит ли нас и тут марксистская демагогия?

В самом деле, по какому признаку их различают? В чьих руках собственность? Если в руках госаппарата, то собственность считается национализированной, общественной – это социализм. Там, где сохраняется частная собственность, капитализм. Но мы знаем, что национальное богатство капстран не такое уж частное, а в соцстранах – не такое уж общественное. Во-первых, в капстранах есть национализированные секторы экономики, обычно это важнейшие отрасли. В зависимости от экономической ситуации, состава правительств в разных странах национальный сектор то расширяется, то сужается, но он есть, по-моему, везде, и в некоторых странах, например, в Англии при лейбористах составляет до 70 %. Во-вторых, частное предпринимательство и доходы контролируются. С одной стороны – влиятельными профсоюзами, с другой – правительством. На высокие доходы – прогрессивный налог, подчас большая часть прибыли изымается государством и перераспределяется на общественные нужды. В-третьих, акции. Большинство трудящихся владеют акциями компаний, управляемых акционерным обществом. Каждый в размере своих акций является собственником одного, а чаще нескольких предприятий, получает свою долю прибыли. Таким образом, крупная собственность на средства производства в капиталистических странах весьма социализирована, она контролируется обществом и государством и значительная часть дохода частника изымается в пользу всего общества.