Текст книги "Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства"

Автор книги: Алексей Меняйлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 53 страниц)

Кстати, дальше всех в лжесвидетельстве зашли Отцы Церкви («христианской», пилатоненавистнической). Например, Иоанн Златоуст пишет, что Пифии своим пророческим «даром» заряжались над курящейся ядом расщелиной, причём широко расставив над ней бёдра, а как «одним местом» зарядились, так начиналось… Подобные фантазмы характеризуют не только пишущих, но и признающих их за Отцов.

Кассандра не была безумной, не был безумцем и пожертвовавший своей жизнью Лаокоон – врагами же им обоим была одержимая иерархия.

Итак, Аполлон, защищая Илион, так ли уж был на стороне всего населения, вернее, толпарей, входивших в иерархию анальной Афродиты?

Немедленно вспоминается знакомое:

Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу всё место сие.

…не истреблю ради десяти…

Быт. 18:26, 32

Можно не сомневаться, что Аполлон защищал Илион не ради троянцев.

И противостоял правоверным Афродиты.

Кстати, рассмотренная троица вождей (Менелай, Агамемнон, Одиссей) и их банды поклонялись Афродите не только дома, но и под стенами Трои тоже. Они все влюбились в троянок, которые их ненавидели за убийство своих братьев, детей и отцов.

Можно с уверенностью сказать, что родовая память подсказывала этим отправлявшимся в поход дегенератам, что, обагрив кровью мечи, они обретут страстную любовь ещё б`ольшую, чем корёжила их на родине.

И так далее, и тому подобное – тема страсти в «Троянском цикле», как и на современном «бульваре», смакуется.

Итак, вопреки щебету орд литературоведов и пристроившихся им в хвост училок, Илион, который отстаивал один Аполлон, штурмовали вовсе не две богини – Гера и Афина, но и третья, Афродита-Киприда, тоже. Она отличалась от первых только тем, что разрушала оборону Трои не столько извне, сколько изнутри.

А кто такие Гера и Афина – как психические реальности?

Гера – жена Клятвоблюстителя Зевса. Он – Всеведущ, втайне изменить ему невозможно: дал супружескую клятву – блюди, несмотря на тягомотность брака со случайным, в сущности, партнёром.

В наиболее яркой форме этот тип взаимоотношений встречается в религиозных субкультурах, проще говоря, в сектантстве. В общинах друг за другом следят все её члены, «матушке» невозможно не то что изменить, но и стакана украдкой пригубить – немедленно всё станет известно. В дополнение к этому еженедельные внушения в пилатоненавистнических «домах молитвы» – служи «Гере», а то Бог покарает. В приходах госрелигий всё проще – в городах, ясно, доступно всё, но и в сёлах жёны священников хотя бы нажираются водкой до поросячьего визга (см. рассказ Леонида Андреева «Жизнь Василия Фивейского», не без многих прототипов) и тем хоть как-то скрашивают себе жизнь, растрачиваемую в супружеской «любви».

В реальной жизни женатые мужчины, действительно, Гере предпочитают Афродиту – если, конечно, им есть чем ещё одну «киприду» воспалить или хотя бы стимулировать на кривлянья. Парис, в общем-то, типичный толпарь, оригинален не был. Думается, вся театральная толпа себя с ним отождествляет, и в древности, и в наше время.

Ну, а Афине, соответственно, достаётся третье место.

А кто она такая, Афина Паллада, в сексуальном отношении? Паллада – это Дева. Афина девственна принципиально, ничто не может нарушить её некрофилической «чистоты». Что возможна встреча с половинкой при условии принятия таланта — про то она не ведает.

Подобная «чистота» закономерно приводит Афину в один стан с некрофилками Афродитой и Герой – для противостояния Жизни, Истине, Илиону.

А в чём же Истина – на уровне взаимоотношений с другим полом? Нудное герианство – плохо, болезненная девственность – плохо, шлюха Киприда, скрываемый идеал которой – убийство всего того клана, психоэнергетической частью которого является «любимый» «Ромео» – плохо; что же – хорошо? Ведь все формы межполовых взаимоотношений, бытующие в толпе, перечислены?

Для понявшего смысл «КАТАРСИСа-1» всё прозрачно: возможна половинка, встреча с ней строго закономерна и причинно обусловлена, только эта форма и есть Истина.

Аполлон Гиперборейский – бог счастья и предсвадебных солнечных ожиданий. Посмотрите на роспись эллинских античных ваз: когда невесту к жениху ведут Аполлон и его сестра-двойняшка-противоположность Артемида, ни Геры, ни Афины, ни Афродиты рядом нет.

Возможно, Артемиды в брачной процессии в более мудрой архаике вообще не было.

Автор «Предсказания», возможно, и не говорил напрямую о половинке, ограничившись на языке символов противостоянием союза Геры, Афродиты и Афины солнечному Аполлону. Да и зачем? Люди в те времена не настолько деградировали, как нынешние цивилизованные: вставший на Путь догадается обо всём без каких-либо упоминаний о существовании Любви и единственности её воплощения.

В наше время ищущему, конечно, нужна б`ольшая помощь.

Таким образом, в неприемлемом для толпы «Предсказании» была заключена основная весть «КАТАРСИСа-1» – о половинке. В «Троянском цикле» она, вопреки толпарным авторам, сохранилась – на уровне противостояний.

Причина, по которой в жизни Кассандры были допущены горести, в том, что она, видимо, оказалась в тех же обстоятельствах, которые привели Иерусалим к разрушению в 70 году н. э. Она не подчинилась призыву покинуть город, как то сделали христиане, – доверившись предсказанию Иисуса сорокалетней давности об участи Иерусалима. Не последовала Предсказанию… Истина становится Жизнью только тогда, когда накопления ума переходят в движения воли.

Для дальнейшего духовного возрастания Кассандре (также и дремлющим в её естестве потомкам) необходимы были очищающие от остатков толпарности страдания, кои она и претерпела: гибель родного города, предательство номинального брата, идиотизм номинальных отца с матерью, групповое изнасилование и рабство. А после её убийства – жизнь «кассандр» в рабстве вне метасемьи, метаселенья, метагорода… Боль от этих несчастий не могла не усилить желания оказаться среди своих по духу, иными словами, внутри метанации. Но это же и есть сердцевина вести «КАТАРСИСа-2»!

Весть же о метанации подразумевает знание и о Пришествиях Мантиса-Спасителя, так что название Протопроизведения «Предсказание» нисколько не удивительно.

Лёгкость на подъём, отличающие Авраама, отца его Фарру и спасшихся при осаде Иерусалима христиан говорит о том, что их предкам некогда уже приходилось спешно покидать обжитые места, – черты характера с неба не падают!

Что касается основной вести «КАТАРСИСа-3» – о таланте, – то значительность «Предсказания», одухотворившего «Троянский цикл», говорит сама за себя. Другое дело, что эта весть, начало начал, авторами «Троянского цикла» затёрта полностью.

Думается, все эти три вести должны были бы присутствовать в Протоевангелии. Но у апостола Петра жена была (Матф. 8:14), а половинки не было… Таланта у него тоже не было. Ему, больному всем, в том числе еврейским национализмом, знание о нарождающейся где-то на севере метанации и вовсе было неприемлемо. Отсюда и пробелы в содержании субъевангелий.

Мог ли великий автор-неугодник Понтий Пилат, мантис, потомок своих предков, не интересоваться аналогами создаваемого им Протоевангелия?

Внесённые в «Предсказание» искажения не помеха, когда с помощью родовой памяти можно обратиться непосредственно к его автору, ведь подобное стремится к подобному заблаговременно, за сотни и тысячи лет…

Талант, подкреплённый высоким опытом лучших из предков, доступ к которому обеспечивает родовая память, открывает путь кполовинке. Соединившиесяполовинки, если они на самом деле таковы, не могут не искать ещё более глубокойталантливойсамореализации внутри «пророческой „бригады”», а достижение этого облегчается осмыслениемтеории стаи итеории жизни.

глава тридцать седьмая
Тайный язык «багряницы»

Тогда воины правителя, взявши Иисуса в преторию, собрали на Него весь полк И, раздевши Его, надели на Него багряницу;

И, сплётши венец из тёрна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский!

И плевали на Него и, взявши трость, били Его по голове.

И когда насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу и одели Его в одежды Его, и повели Его на распятие.

Матф. 27:27–31

У Марка изложение скуднее, ни единой дополнительной детали, Лука и вовсе не сообщает ничего. Опасное, видимо, место.

Иоанн, который, напомним, набрался мужества поведать о корнях реальной жизни церкви, только достигнув глубокой старости, в рассматриваемом эпизоде тоже должен был добавить ту самую деталь, которая могла кардинально изменить смысл официозной полуправды.

И он её добавляет!

Пилат опять вышел и сказал им: вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нём никакой вины.

Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: се, Человек!

Иоан. 19:4, 5

Вот оказывается, в чём дело! Если бы Христос был в «багрянице» только во дворе претории, то Пилат вполне мог Его в таком виде и не увидеть. Одели, поглумились – и обратно переодели. Однако, что для неугодников важно, Пилат Его увидел!

Эпизод этот иерархобогословами всех деноминаций трактуется одинаково: после того как евреи своим экзальтированным поведением при въезде Иисуса в Иерусалим фактически признали Иисуса царём, римляне сделали то же самое – да исполнятся чудесные пророчества Ветхого Завета о Христе как царе-администраторе! Нам, дескать, в укрепление веры.

Чудеса и исполнение пророчеств как основание веры… На это «повелись» Иуда с Петром, и не они одни, а в веках «повелись» и элементы известных иерархий.

В чём же действительный смысл происходивших событий?

Почему Иисус допустил именно такое над Собой надругательство?

С кем Он Своим видом хотел облегчить общение?

Евреям римское одеяние не говорило ровным счётом ничего, так же, впрочем, как и легионерам, набранным в основном на территориях восточных провинций Империи; следовательно, трабея была надета кого-то в претории, кто был знаком с римскими традициями. И человек этот претории не покидал – легионеры же стояли в оцеплении и в Гефсимании, и вокруг Голгофы.

Богословы говорят, что воины могли обрядить Христа только в подручный материал – армейский кроваво-красный плащ. Он, дескать, похож на царский (древних римских царей! – А.М.), вкупе с «тростью» – полный антураж царя.

Жаль только не добавляют, что для того, чтобы кроваво-красный армейский плащ мог в глазах римского сотника стать царским одеянием, его надо было завязать не как армейский плащ, а на манертрабеи.

Вообще говоря, трабеи были только трёх типов и отличались только цветом (см. Жреческие коллегии в Раннем Риме. М.: Наука, 2001. С. 90).

Трабеи пурпурного цвета носили только жрецы (различных коллегий, кроме авгуров).

Пурпурные с чем-либо белым (полосой, белым полем) носили цари.

Пурпурно-алые (ближе к цвету кроваво-красного армейского плаща) носили авгуры.

Но на Христа была накинута «багряница»! Да и сомнительно, чтобы кто либо в претории решился ходить в царском одеянии.

Пурпурно-алые трабеи могли носить не только авгуры, но и цари – но только те из них, кто был кооптирован в авгурскую коллегию. Положение авгура выше положения царя – потому и такая трабея.

Значит, Иисус в «багрянице» был не столько царём, сколько авгуром?

Это меняет дело.

Авгуры рукополагали на царство. Происходило это следующим образом: претендент на царство преклонял колена, авгур возлагал ему на голову руку, затем специальным жезлом (lituus) разделял небосвод на две части – если первая появившаяся птица оказывалась в правой половине, это считалось благоприятным знамением от богов.

Священный жезл авгура был изогнут, но, несмотря на это, у древних он ассоциировался с… копьём! Объяснений тому, видимо, можно найти немало. А может, всё проще простого: священный жезл по форме больше всего напоминал фаллос.

Итак, кого увидел Пилат – а он после первой беседы со Христом уже не мог не задуматься особенным образом, – когда со двора претории ввели Иисуса?

Почему Провидение, да и Сам всесильный Христос допустили именно такое над Ним надругательство? Так ли уж ради исполнения пророчеств? Чтобы в веках умилялись элементы иерархий?

А вот «пилат»-Толстой весьма отрицательно относился к чудесам (как основанию для веры) и тем от животно ненавидящей его православной массы отличался. И Лев Николаевич не единственный такой «пилат».

Иисус с теми, с кем говорить было бесполезно, не только не разговаривал, но и тем более не допускал никакого дополнительного над Истиной надругательства. Из одного только этого следует, что «багряница» была символом для кого-то из спасаемых, с кем не только можно было «заговорить», лишь проникнув в преторию, но и кто по меньшей мере подсознательно отождествлял себя с копьеносцем …

На него и указывает «любимый ученик Иисуса», ещё в первой молодости отличавшийся от остальных апостолов мужеством. Так и написано: на второй раунд беседы к Пилату вошёл Копьеносец.

Только Иоанн, кстати, пишет и о беседе Иисуса с Нафанаилом – который, среди прочего, был покорён тем, что Иисус знал о нём самое сокровенное. Пожалуй что и тайное. То же самое можно сказать и о Пилате. Ведь не всякому признаешься, что в сумерках, удалив всех часовых и прислугу, ты выходишь в колоннаду Иродового дворца торжественной поступью жреца и простираешь к небосводу свою крепкую руку…

Когда я узнал про виды трабей, первым моим движением было переодеть Пилата. Но отчётливое ощущение, что всё это идёт только от логики, остановило. В самом деле: если уж «императрица» изымала из коллекции мужа к`опья, то уж тем более на половине правителя было не сыскать не то что трабеи, но даже и обычного кроваво-красного армейского плаща…

И ещё одна деталь. Должность префекта подразумевала присутствие двух уполномоченных Римом авгуров. Сопровождали ли эти доносчики семью префекта в их поездке в Иерусалим на Пасху, или они остались в Кесарии?

А если сопровождали, то должны были свою ненависть к Истине каким-то образом проявить.

Так, может быть, «багряница» Иисуса была вовсе не армейским плащом, а трабеей авгура?

А «трость» вовсе не подобранной во дворе претории кривой веткой, а изогнутым жезлом?

глава тридцать восьмая
«Не малодушествуй в молитве своей…» (Сир. 7:10)[4]4
  Черновик этой статьи я передал в журнал «Адвентистский вестник» с вопросом: что в тексте надо урезать, чтобы статья стала «проходной»? Потому стилистически и не дорабатывал, что прежде, полагал, придётся кромсать идеи. Но, на удивление, черновик опубликовали (№ 3, 1997) без моей доработки. Как её доработали в редакции, не знаю – не читал. Но, видимо, главные мысли были сохранены: после этой статьи зам. главного редактора В.Д. «вызвали на ковёр»…


[Закрыть]

Чудес в моей жизни было предостаточно. Особенно яркие из них бывали дарованы после молитвы, непременно коленопреклонённой, когда я, разбираясь в смысле происходящего, не только с Богом беседовал (беседовать лучше во время прогулки по пустынному парку), – но и просил. И вот эта-то общепринятая в молитве интонация прошения всегда казалась мне подозрительной. Зачем Бога просить, если Он и так знает, в чём я, действительно, нуждаюсь? К тому же Он, отражённый в Сыне, явно не властелин, это они жаждут, чтобы все унижались…

Да, чудес было предостаточно. В сущности, все мои книги, и те, которые уже опубликованы, и те, которые ещё только в ящике стола или только задуманы, в каком-то смысле посвящены только одному – чудесам, которыми Бог изменял мою жизнь.

Что поразительно: первая моя на эту тему книга (неопубликованная) посвящена тому, как я стал писателем! Да-да, ни больше и ни меньше! Такого сверхнахальства история мировой литературы, наверно, ещё не знала.

Ещё бы! Воспоминание о «пути писателя» в принципе возможно только после издания собрания сочинений, в крайнем случае «воспоминания» могут быть второй книгой, а тут первая! Разве не сверхнахальство?

Начал я писать чуть больше семи лет назад*.

* Сейчас – в 2002 г. – уже двенадцать. (А.М.)

И началось всё именно с коленопреклонения.

Прежде всего, я всерьёз задумался: раз каждый обращённый к Богу непременно получает от Него особенный дар, путь реализации которого Господь будет благословлять как-то особенно, то соответствует ли моя до сих пор деятельность этому дару? Иными словами, каков мой талант?

Я пытался изучить теорию вопроса о таланте (именно о таланте, а не просто даре), а именно методику его выявления по Библии, молился, но ответа не получал.

Естественно, я кинулся расспрашивать о «методике выявления» разве что не всякого, кто мне в то время в церкви казался хоть мало-мальски духовным человеком. Однако, к моему удивлению, выяснилось, что ни один из опрошенных ответа от Бога о своём предназначении не получал, да ответа, собственно, и не испрашивал – за руководство к действию принимая просьбу-распоряжение вышестоящего в церковной иерархии.

Впрочем, одну ценную мысль мне, действительно, подсказали. Я понял, что до сих пор я не получал ответа на молитву, видимо, потому, что не был готов принять любой ответ. Подсказка заключалась, собственно, в рассказе о некоем «стародавнем» (времён Хрущёва) пасторе общины то ли в Караганде, то ли где-то рядом, который составил список: по вертикали стояли фамилии членов общины, а против каждой был записан его дар (талант?). И, как мне рассказали, в одной графе стояло: дар писать письма.

Не знаю почему, но меня тогда нисколько не взволновала возможная обязанность ухаживать за парализованными (тем более, что в этом организованном столичной общиной служении я уже участвовал), быть книгоношей или что-нибудь вроде того, но всё время писать письма … Я тогда с ужасом думал: а вдруг? Всю жизнь?!..

Отметив свой ужас по поводу Божьего предельно благожелательного ответа, – а только Он лучше всего меня знает, и потому Его ответ для меня благо, – я понял, почему сам ответа до сих пор не получал!

Готовность к любому ответу и есть, очевидно, одно из основных условий получения его в молитве.

И хотя интонация просьбы в молитве мне мешала — у всеведущего ли самопожертвенного Бога что-либо выпрашивать?! – тем не менее я месяца через два обдумываний-приготовлений вновь преклонил колена…

Кстати, происходило это зимой в Заокском, в пустой учебной аудитории тогда ещё только-только покинутого отделочниками здания первого корпуса семинарии. Работал я тогда разные строительные работы, но в последний приезд по большей части отливал в подвале из цветного бетона подоконники для строившегося многоквартирного здания для преподавателей…

Отдохнув после работы, я в который уже раз преклонил колена.

– Тыдолжен писать, стать писателем, – был немедленный ответ.

Поистине, ответ был странен!

Если не сказать неприемлем (рассуждая по-человечески). Отец – геофизик и вулканолог, мать – петрограф, да и вообще вся родня со всех сторон – естественники, сектор наук о Земле, с гуманитарными науками ни у кого из них ничего общего. Так же и у меня филологических увлечений не было не только в школе, но и затем в вузе – разумеется, техническом. Более того, с филологией и литературой я всегда был, мягко выражаясь, не в ладах, вплоть до переэкзаменовки по русскому языку после девятого класса.

И через десять лет ничего не изменилось. Когда я принёс первый вариант своей диссертации научному руководителю (д. х. н. Перченко), он, прочитав её, вызвал меня в кабинет и долго так – с сожалением – рассматривал. Потом спросил:

– Ты русский?

– Русский, – удивился странному вопросу я. – А что такое?

Некоторое время он молчал, а потом с особыми интонациями произнёс:

– Твоя – говори, моя понимай – нету.

– Что-что? – изумление моё достигло последней степени.

– Так в Уссурийской тайге на русском изъяснялся охотник Дерсу Узала. Но он был то ли кореец, то ли японец, словом, русский язык для него – нечто чуждое. Но для тебя-то русский, казалось бы, родной клапан?!..

Кто бы мог подумать, что через полтора десятка лет даже неспециалисты будут отмечать особенную ясность стиля моих книг?

Итак, ко времени молитвы за мной не замечалось ни гуманитарных способностей, не было ни навыков, впитываемых из атмосферы семьи, ни профессионализма от образования, ни «волосатой руки» (поддержки высокопоставленной родни), что в литературе весьма важно, ни-че-го. Даже авторы, у которых есть всё вышеперечисленное, десятилетиями, а то и столетиями ждут опубликования своих книг, для большинства пишущих этот момент не настаёт никогда.

Словом, писать – по человеческому разумению – было для меня занятием явно бесперспективным.

Но ведь Отвечено: пиши.

Ну что ж, как говорится: если надо – значит, надо.

Я договорился с прорабом, что отливать цветного бетона подоконники я отныне буду только с утра и до обеда, одна из коек на чердачном этаже в комнате с круглым окном за мной сохраняется, – и сел писать.

И первая книга была о том, как я стал писателем. Вернее, действие происходит в разные эпохи, но написанное прежде всего о том, как из бетонщика стать писателем. Книга до сих пор в рукописи. Название: «Передайте привет Руфу». Ждёт, видимо, того часа, когда мои книги будут раскупать только благодаря имени и какой-нибудь издатель решится вложить в неё деньги, несмотря на странные идеи, в ней высказанные.

Время это, в особенности после публикации моей последней книги «КАТАРСИС: Подноготная любви» в одном из крупнейших российских издательств, приблизилось*.

* На момент написания этой статьи (1997 г.) вышел только «КАТАРСИС-1». (А.М.)

Чудеса и до выявления таланта, и после происходили всякие, но, повторюсь, каждый раз их предваряла молитва – непременно коленопреклонённая и с интонацией просьбы в голосе.

Вот в том-то и закавыка. Ведь если молитва необходима не Богу, а человеку – для осознания действительной потребности в просимом, – то нет необходимости непременно преклонять колена, наподобие нахрапистого пьяного попрошайки. Достаточно поразмышлять. А размышляется, как известно, лучше во время прогулки по парку или редколесью, когда шаг не быстрый и не медленный, а средний. Зачем же преклонение колен и просительная интонация? Разве ученики Христа стояли перед Иисусом на коленях, когда Он открывал им основополагающие закономерности жизни? Разве они у Него Познание выпрашивали?

Разумеется, можно предположить, что и преклонение, и интонация нужны не Богу-Сыну, но Отцу, Который Сам не догадывается, что нам нужно?

Это не так. Господь всеведущ, и Он знает не только о необходимых для созидания обстоятельствах, до которых человек в состоянии додуматься, но и о тех, до которых он додуматься не в силах.

Более того: Он прекрасно знает не только все мои подсознательные намерения, но и истинное к Нему подсознательное отношение – никакими искусными позами и наигранными извивами просительных интонаций Его не обмануть. А раз так, то Ему безразлично, преклонил ли я колена или нет, размышляю ли я в роще, где влажная земля не позволяет преклонить колена, или в каком другом месте, где всё к тому располагает.

Но, видимо, это всё-таки нужно.

Но кому?

Сомнения молиться мешали. Лучшее же разрешение от сомнений – осмысление причин и закономерностей.

Думается мне, что неподдельная молитва и проблема таланта — вещи взаимосвязанные. Такое ощущение, что обретение таланта — первая ступень на пути восхождения к Истине. Это очевидно: соединившийся с Богом становится созидателем, созидатель ищет самовыражения, он хочет созидать наиболее эффективным способом – этот путь и есть талант.

Это для невозрождённых кратчайший путь безразличен, потому они и довольствуются указаниями других людей. Молитва начинается в потребности созидания, а все прочие «молитвенные» просьбы о том, чтобы скорее пришёл троллейбус или чтобы повысили зарплату, – самообман так ничего в жизни и не понявших. Впрочем, что говорить о «здоровых», я обращаюсь к «больным».

Да, слушал проповеди, проповедующие чередовались, а вот одолевших первую ступень, которая называется распознанием таланта, и потому понявших смысл просительной интонации всё не было и не было. Словом, и в этом помощи я так и не дождался.

А между тем всё очень просто.

Во Вселенной идёт великое ратоборство, грандиозней которого не было прежде и не будет впоследствии. Творец противостоял самозародившемуся злу парадоксально – непротивлением злу насилием. И более того! При соприкосновении со славой Божьей зло погибает – само. Чтобы не произошло преждевременного самоуничтожения, Истина ограничивала Себя – Сама.

Среди прочего, сдерживание Себя заключается в том, что Бог создаёт искусственные, неестественные для вечности обстоятельства для того, чтобы уровень Его Истины в местах присутствия носителей зла не достигал пределов, за которыми зло самоуничтожится немедленно – вместе с его носителями.

Иными словами, Бог как бы оберегает сатану и ему подчиняющихся. Причина вовсе не в сентиментальности отношений с сатаной, уже в себе самом обречённом на неминуемую гибель и уничтожение вокруг себя всего. Причина – в сомнениях непадшей части вселенной.

Раз вообще есть хоть какая-то вероятность самозарождения зла, то, следовательно, в вечности – ввиду её бескрайности – число подобных самозарождений неограниченно велико. А это – непрерывный ужас и боль.

Единственное этой бесконечной цепи противление – предоставить возможность всякому творению через рассмотрение происходящего на первой принявшей зло планете убедиться, что грех – это смерть, небытие, бесталанность, бессмысленность существования в ожидании смерти. Только самостоятельный выбор каждого из обитателей вселенной между злом и добром может оградить вечность от повторных самозарождений порока.

Не все творения наделены способностью сделать выбор, из тех же, кто наделён, одни в состоянии сделать его быстрее, чем другие.

Можно выразить эту же мысль и так: не все сотворённые существа в состоянии проникнуть в глубины душ обитателей планеты Земля непосредственно. А потому для того, чтобы в душевной боли людей, жаждущих вырваться из топи греха, убедиться всем, многим необходимо увидеть и внешние проявления: непривычное преклонение колен просящего, интонации крайнего унижения от беспомощности перед рвачеством и нахрапистостью сатаны.

Бог не медлит вмешаться чудом в нашу жизнь, но ждёт, прежде всего, нашего осмысления происходящего, а также и осознания последним обитателем Вселенной порочности происходящего на земле «благолепия» и необходимости особой помощи потомкам падших прародителей. А их подобное осознание (всякое осознание, осмысление подразумевает усилие в слове) иной раз требует продолжительной нашей молитвы.

Итак, молитва – это не только осознание нами, но и ими.

И вот тогда Он вмешивается. И как!!..

Сам же Господь, если чего и желает, так только того, чтобы мы, земляне, с колен поднялись – во всех смыслах!

Потому коленопреклонение – это не уничижение, а – созидание.

Созидание же без принятия таланта, как уже было сформулировано, невозможно.

Так великодушествуй в молитве своей!