Текст книги "Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства"

Автор книги: Алексей Меняйлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 53 страниц)

По любому из этих маршрутов получалась королева красоты элитарных домов отдыха советского периода.

Увы! Как ни прискорбно, но только об Уне приходится говорить как о возможной своей праматери…

Но моего предка Пилат зачал, скорее, именно в период между убийством любовника префектессы и Голгофой. В таком случае, появляется возможность объяснить, почему, признавая Распятого Христом и интересуясь Пилатом, я «выхожу» именно на точку «не того убийства».

В указанный период Пилат мог передать свою «кровь» (и память) – если подходить только вероятностно – по ограниченному числу «маршрутов». Могла зачать Уна – после временного примирения. Могла зачать еврейка из кварталов: бывает, и проститутки беременеют – от того, кого они подсознательно выбрали в отцы своему ребёнку. А раз Пилат – потомок Иосифа, то появляется особая глубина: родившийся ребёнок не мог не быть исторгнут из еврейского народа. Теоретически, могла зачать и проститутка другой национальности – в иерусалимские «кварталы любви» наверняка завозили «экзотику». Как говорится, народ это любит. Но, сдаётся мне, неосознанно Пилат выбирал именно евреек, притом из них не всякую. А ту, которой хотелось бы, вырвавшись из-под «красных фонарей», взглянуть на Гелиополь…

Ну и, конечно, жена. Которая имела право требовать от мужа исполнения супружеских обязанностей. Фригидность этому не помеха – женщинами вообще, «императрицами» в частности, в постели движет удовольствие не от манипуляций с гениталиями.

Кстати, если последовательность дам у Пилата была следующая:

– понтийские шлюхи, – «офицерские дочки» (включая и жену-патрицианку), – еврейки, – половинка (?), —

то у того потомка Пилата, который достанет из «кладовой» библиотеки родовой памяти «том» знаменитого и оклеветанного предка, эта последовательность должна быть иная – закономерным образом. По законам психокатарсиса, наружу просится сначала поздний невроз, а уж потом – более ранний. Так что у «сына» Пилата, если он выбрался на путь психокатарсиса, патологические женщины должны быть в следующей последовательности: еврейки – офицерские дочки – понтийские шлюхи. И уж затем, после очищения от патологичности, – половинка …

Деталь небольшая, но в совокупности с десятками других приобретает значимость. Хотя понтийских шлюх у меня не было – но ведь и из страны не выпускали, когда я был ещё настолько глуп, чтобы зариться на партнёрш.

Итак, достижимые по механизмам родовой памяти и значимые предки:

– Пилат (через отца);

– Уна-«внешница» (через мать – точно; через отца – возможно, вернее, скорее всего).

По матери мужская линия – крупные предприниматели (всадники). Дворянская кровь вносилась через женщин: тот же расклад, что и у Пилата.

О памяти земли и возможности от неё обогащаться речь впереди, в заключительной главе «Священная земля Болграда». Также впереди речь и о свидетельстве Геродота о прапредке коренных жителей Гилеи, средней и северной части нынешней России, о единственном сыне Геракла, Скифе, о его особых взаимоотношениях с землёй, её памятью. Это обстоятельство невольно заставляет обратиться взором к Дельфийскому оракулу (источник внерационального знания – земля), Аполлону, богу Солнца. В родственном Дельфам Додоне, святилище, кстати, более древнем, но ко времени Пилата давно забытом, посвящённые и вовсе, чтобы не разобщаться с землёй, не только спали в дубраве на земле, но и не мыли ног. Интересно, что из сотен и тысяч профессий мой отец выбрал науку о Земле – геологию. Он редко говорил «геология», но—«наука о Земле». И ещё одно слово: «мироздание». В экспедиции в Сибирь он ездил до пятидесяти лет. Но даже после шестидесяти по выходным уезжал за город с ночёвкой, в лес – спать на земле. И меня ещё мальчишкой брал с собой.

По представлениям древних жрецов, память земли считывается не везде одинаково легко, легче всего в дубравах. Почему – другой вопрос. Может быть, дубы не везде растут. Я очень хорошо помню, что отец рассказывал, что при переходах и стоянках предпочитал дубравы. Сомневаюсь, чтобы своё предпочтение он мог объяснить в терминах памяти земли. А то, что дубравы лучше потому, что сложенные три ствола дуба горят всю ночь и не гаснут даже под сильным дождём, считаю рационализацией. Хотя, действительно, сидеть у костра, сложенного из трёх дубовых стволов, в сумерках под шум дубравы – одно из сильнейших ощущений. Свидетельствую.

При наличии таких кровей и таких обстоятельств не мудрено написать, а мудрено не написать о женатом на патрицианке урождённом всаднике с жреческим именем – которому ближе всех по духу спавший на земле Киник (возможно, он тоже не понимал истоков этой «блажи»).

Кстати, в России потомков Пилата должно быть много.

Это очевидно доказывается психологически.

О Понтии Пилате пишут по всему миру, но за пределами России всегда занудно, натужно, вымученно, в дешёвом назидательном стиле: такой и разэтакий он, Понтий Пилат, трус и патологический садист, святую жену-сновидицу не слушался, казнил Безвинного.

Если такой антиевангельский взгляд – не оплаченная пропаганда (а какие бы ни циркулировали деньги, антиевангельский взгляд – всегда плод пребывания а стае), – то тускло всё это. Впрочем, для не-России сойдёт. А для России слабовато. Нам если уж о Понтии Пилате, то подавай уровень «Мастера и Маргариты». Да и появление «Понтия Пилата» тоже возможно только в России…

Всё это не случайно: свои защищают только своих – в себе. Пилата защищают только в России, следовательно…

Согласно теории стаи, вполне достоверно и закономерно, что духовные потомки Пилата-Пастыря, даже будучи искусственно рассеяны, всё равно постепенно притянутся к России. Или уже давным-давно притянулись. Потому что – Россия … Помните в «КАТАРСИСе-2» дважды расстрелянного деда?

А может, переход совершил сам Понтий Пилат лично?

В самом деле, представим человека, который совершил великий литературно-документальный труд. Семь лет на ставшей ненавистной должности он собирал свидетельства об Иисусе. Затем ушёл в тайное место, несколько лет писал и переписывал – такой труд требует не одного года работы. Закончил – с тем, чтобы обнаружить, что его гениальный труд встречает просто бешеное сопротивление некрофилических авторитетов Церкви и толпы. Сопротивление настолько бешеное, что сл`ова не сказать.

Пилат в цивилизованном мире кретинов-исполнителей оказался не у дел. Если угодно, свободен.

Чем в такой ситуации заняться человеку деятельному и не старому?

Вернуться в родной Понт и в горах скрываться от одержимых подозрениями о его богатстве? В бездействии?

Или обрести свободу в незнакомой с ним толпе?

А если покинуть знакомые места, то в какую сторону двинуться?

Понятно – в сторону того народа, который отличался раскованностью мышления (неиерархичностью).

Народ этот был у древних мыслителей на слуху – скифы-гилеяне. Возможно, Пилат подсознательно догадывался о судьбе «иосифов», и потому Скифия-Гилея становилась для него вдвойне притягательной.

Этот маршрут привлекателен для Пилата ещё и тем, что от провинции Понт до Большой Скифии рукой подать – только Понт Эвксинский (Чёрное море) переплыть, а это пустяки – несколько дней. Легко и психологически: юг Скифии всего за несколько десятилетий до рождения Пилата входил в Понтийское царство, были ещё живы те, кто мог вспоминать эти времена с ностальгией.

Вот Пилат в Скифии, хотя и не в Гилее. Что дальше, Копьеносец, жрец бога Солнца? Может, тебя привлекла Ра-река? Волга, по-нынешнему? Уже одним своим солнечным названием?

Или ты поднялся выше, ближе к Гиперборее?

глава двадцать девятая
Пятый, тайный, смысловой подуровень имени «Пилат»

Было ощущение, что поможет книга.

Но на этот раз никакой книги мне никто не дарил, под дверь не подкладывал, посреди снегопада книгу, без единой снежинки на обложке, на пути не находил – пришлось идти в магазин заумной литературы.

Сам удивился, с какой уверенностью взял с прилавка одну в зелёном переплёте и её тут же оплатил.

Книга оказалась о гиперборейских корнях всех мировых цивилизаций – даже в считающейся самой древней египетской встречаются указания на Север как на прародину.

Конечно, в античной литературе мне приходилось встречаться с таким географическим названием – Гиперборея, но как-то особенно не задумывался о тех, кого этот этноним и символ мог привлекать, а тут такой массив взаимосвязанных сведений! Собственно, только фактическим материалом и была интересна эта книга. Как ни удивительно, но этот материал прямиком выводил на пятый, тайный, смысловой подуровень имени «Пилат»!

В самом деле, как я мог не уточнить, с каким именно из солнечных божеств Пилат себя непроизвольно ассоциировал?!

Скажем проще: какая из сакральных статуй греко-римской культуры Пилату могла нравиться?

Статуя которого из солнечных копьеносцев?

Солярных культов на территории Римской империи, национально и психологически разнородной, было предостаточно – но некоторые можно легко отсеять.

Например, экстатический культ Митры. Он стал популярен среди рядовых легионеров примерно в рассматриваемое нами время, но сомнительно, чтобы вкус собеседника Христа совпадал со вкусами солдатской толпы.

Египетские божества и в те времена тоже, очевидно, привлекали людей тёмненькой души.

Вот если бы Пилат был таким, каким его рисует западная и вообще любая иерархокультура – старенький, гаденький, трусливый, маньяк-садист, реальный (харизматический) властитель над территорией из нескольких стран – тогда да, он вполне мог быть адептом этих или ещё каких-нибудь других оргиастических культов – обычно связанных с Великой Матерью.

Но Пилат был другим, нежели тот жупел, который нам навязывают авторитеты, противоположным. Начиная с внешних слоёв: ко времени встречи со Христом Пилат был вовсе не обрюзгший старик, ему не было и сорока лет (по некоторым соображениям, он был сверстником Иисуса), – и так до духовного уровня, высотой которого и объясняется содержание его разговора с Иисусом, – не случайно Он пошёл к префекту, зная, что за встречу придётся расплатиться дополнительными страданиями.

Какое из солнечных божеств остаётся?

Верно: Аполлон (другое имя – Феб, «блистающий»).

А Аполлон был известен не только оракулами Дельфийского храма и не только своими силой и красотой (отсюда, кстати, также следует, что Пилат любил заниматься силовыми видами спорта) – всем ему симпатизирующим была известна его родина. Он по имени своей родины так и назывался – Аполлон Гиперборейский.

Что означает: пришедший с севера.

С далёкого севера. Оттуда, куда добираются даже далеко не всякие скифы. Геракла называли Гиперборейцем только за то, что он сумел туда добраться.

Пиндар прямо называет гиперборейцев служителями Аполлона (Pind. Ol. 3. 16–17).

В античной культуре многие известные имена связывались с Гипербореей. Гиперборейцем был Прометей, даровавший людям огонь (познания).

Следовательно, тот мыслитель, который Аполлона из ряда других богов выделял, не мог не подозревать в себе гиперборейских прародителей.

Где на севере античный человек угадывал Гиперборею? Мнения разные. Некоторые современные авторы утверждают, что Гиперборея – это север Евразии вообще, включая северную Европу. Они стараются не замечать, что средневековыми европейцами Гиперборея отождествлялась не с севером вообще, а севером Московии.

Но в данной главе нас интересует не Гиперборея как таковая – за археологическими находками на территории России, относящимися к предполагаемой Гиперборее, отправляем к специальной литературе. Тем более, что в последнее время экспедиции на Сайдозеро на Кольском полуострове стали чуть ли не ежегодными. В конечном счёте важен даже не сам факт её буквального существования – важно широкое присутствие специфического образа Гипербореи в греко-римской культуре и, как следствие, его влияние на некоторых людей, в частности на Пилата.

Перед Понтием Пилатом как человеком военным и потому мест`а жительства менять привыкшим, ко времени переезда в Кесарию уже пожившим в казармах на территории многих стран – и это только при своей жизни, а в предках объездившим, верно, всю ойкумену, наверняка вставал вопрос об истинной своей родине – прародине прапредков. Это каждого интересует. А в античной культуре всякий знал, что основатель его рода – кто-то из богов… И внутренний взор Пилата, минуя Понт, неминуемо обращался к Гиперборее – северной части нынешней России… А тогда носящей название Гилеи (северная часть Скифии).

Из этого следствия есть своё подследствие: Пилата должен был интересовать всякий повстречавшийся ему скиф!

Иными словами, окажись в Иерусалиме сразу несколько неугодников разных национальностей, Пилат, во время тягостного обхода Города мучимый смутным желанием бежать куда-нибудь подальше, заинтересовался бы прежде всего – скифом-гилеянином!..

А может быть, только им одним.

Как не удивляться сюрпризам моего романа – родина собеседника Пилата, оказывается, психологически достоверна! Лучше сказать, единственно возможна.

Но, если идти дальше, Скифия-Гиперборея не могла не влиять и на префектессу! Но и здесь, оказывается, подсознание подсказало мне верные образы! Помните пьяную Уну, восхищающуюся Европой? И не приемлющую изображения Леды с лебедем? Здесь тоже всё строго закономерно. Лебедь – символ Гипербореи. Но ведь когда я писал «Пилата», я этого не знал!!!

А вот Европа Уне вполне подходила – древнее хтоническое божество, Великая Мать народов той территории, богородица…

Соответственно, у Пилата Европа положительных чувств не вызывала не только как у мыслителя, но и на ассоциативном уровне.

Постижение Истины через выбор Хранителя-посланника ещё и в следующем: Провидение приводит к Ищущему только того собеседника, который будет ему созвучен не только духовно, но интересен и на других уровнях… Так что нет ровным счётом ничего удивительного в том, что некий крепкий и выносливый скиф, пусть ещё полагающий, что обстоятельства его жизни сложились далеко не удачно, но равнодушный к сковывающему мысль и передвижение имуществу, вдруг почувствовал желание на время отправиться на юг, что и сделал, отказавшись от острейшего удовольствия размышления при прогулках по свежевыпавшему снегу, воодушевлённой чистоте, в солнечную погоду… Эх, хорошо!

Но мало того, обнаруживается ещё один, уже третий, луч, влекущий Пилата именно на север, к скифам, в Гиперборею!

Про Гиперборею всякому интересующемуся античному человеку было известно, что столица её—Город Солнца, Гелиополь. Он был прообразом множества других Гелиополей, из одного такого была родом жена Иосифа, дочь жреца бога Солнца, «кровь» которого, видимо, соучаствовала в наречении Пилата именно Пилатом. Нет города, в котором люди не были бы несчастны, население Гелиополей не исключение, но многие знали, что северная прастолица, куда по силам добраться только Гераклу, населена счастливыми и мыслящими.

Так что Пилата должно было тянуть на Север не только потому, что там жили люди, среди философов славные своим раскованным мышлением, не только потому, что Аполлон был Гиперборейцем, но ещё и потому, что там был протоГелиополь, самый первый и прекрасный, прообраз того Гелиополя, откуда был тесть Иосифа, место, по механизмам родовой памяти для Пилата не чужое, там были свои …

Представим себе человека, завершившего работу над Протоевангелием, который полон сил и не отягощён заблуждениями о его дальнейшей судьбе, – он хочет потрудиться на пользу людей, ему духовно близких.

Но здесь, в ойкумене, его гонят все:

– субиерархия женщин, которые суть скукоженное воспроизведение его жены-императрицы;

– административная субиерархия Римской империи (чиновники не любят, так скажем, уволившихся молодыми) и продолжающие эту администрацию «комсомольцы» той эпохи;

– субиерархия верующих церкви Петра;

– субиерархия евреев, от которых укрыться можно только в местах, к торговле неприспособленных, и т. п.

Пилат от этих гонений, как человек подвижный и свободный от жадности, не мог не решить уйти – подальше.

Куда?

Конечно, на родину – в территориальном смысле этого слова.

Но на которую из нескольких? В Понт, Египет или Гиперборею? Естественно, на самую из них значимую – в соответствии с его системой ценностей. То есть не самую из них богатую, не самую из них могущественную, – но самую светлую. Где впитывает Свет Истины невидимый Гелиополь… Где живут люди, за которыми не первое столетие философы Греции признают наивысшую раскованность мысли… Откуда родом прекраснейший из богов – Аполлон Гиперборейский. Где поймут и от клеветы очистят.

глава тридцатая
Поразительные особенности славянских списков «Евангелия Никодима»

Копался в старых нечитаных журналах десятилетней давности и в одном из них в массиве текста наткнулся– «Пилат»!

Охотничью стойку принял прямо-таки рефлекторно.

Концовку «Евангелия Никодима», текста явно апокрифического, привожу полностью:

…И обо всём, что было поведано и содеяно в собраниях иудейских, как рассказали игемону Иосиф и Никодим, обо всём, что содеял и поведал Иисус иудеям, – все слова (эти) записал в свитках сам Пилат.

И потом послал Пилат свитки во град Римский, кесарю Клавдию, написав: «Понтийский Пилат – Клавдию, своему кесарю. Воистину было, и сам я это испытал. Иудеи через ненависть свою себя и потомков своих жестоким осуждением покарали. Они же завет имели от отцов своих, что пошлёт им Бог с небес Святого Своего, который по достоинству Царём их наречётся. И было завещано, что от Девы родится Он на земле. Я же был игемоном, когда Бог евреев послал Его им. И видели евреи, как возвращал (Он) зрение слепым, бесов отгонял ото всех, мёртвых воскрешал, приказывал ветрам, ходил ногами по морским волнам, как по сухой земле, и многие другие знамения и чудеса творил. И когда многие из иудеев уверовали, что Он – Сын Божий, то старейшины и книжники, фарисеи иудейские, завидуя Ему, не стерпели и, взяв Его, мне, игемону, предали. И, клевеща на Него, сказали мне, что он возвеличился и против их закона действует. Я же словам их поверил и, бив Его, предал во власть им, а они распяли Его на кресте. И погребли Его мёртвым, и стражей приставили гробницу Его охранять. И хотя запечатана была гробница Его, на третий день воскрес (Он) из гроба. Однако иудеи так воспылали безумием, что дали служителям моим мзду, сказав: „Скажите, что ученики тело Его ночью украли”. Служители же, приняв серебро, не могли скрыть правду о том, что совершилось, но свидетельствовали о воскресении Его из гроба. Потому об этом написал я тебе, кесарь, чтобы кто-то другой не солгал и не счёл достойным доверия обман иудеев. Сообщил я величеству твоему всё, что произошло с Иисусом во дворце моём».

Кончаем (рассказ) о деяниях Христа Сына Божия. Ему же слава, честь и держава, ныне, и присно, и вовеки веков. Аминь.

Концовка «Евангелия Никодима» (Цит. по: «Наука и религия» № 8, 1990)

Яснее не скажешь: именно Пилат, очевидно, пользуясь служебным положением, не только Никодима и Иосифа из Аримафеи, но и многих других опрашивал об обстоятельствах жизни Иисуса, Его учении и, обобщая, писал. Не то же ли самое утверждается в «КАТАРСИСе-3»?

Конечно, по форме «Евангелие Никодима» – откровенный апокриф: чего стоят одни только кланяющиеся хоругви как основание для веры! Или идиотический текст о разглагольствованиях дьявола во аде! Среди мертвецов!

Но какой это ценный источник для психологических исследований людей, читавших и переписывавших этот текст! А то, что славянские списки отличаются от европейских и азиатских, и вовсе сулит великолепное знание.

Чем отличаются от европейских? Приведённым письмом Пилата. В «ихних» списках вместо письма Пилата – цитаты ветхозаветных пророков, где предсказываются отдельные детали земной жизни Сына.

Это отличие говорит о том, что и сотни лет назад многое уже было так, как и теперь: именно к России притянулись люди, которым подсознание открывает судьбу Пилата и его предназначение. А вот на Западе ни думать, ни чувствовать это некому.

Конечно, термин «славянский список» столь же неопределёнен, как и слова «коммунист», «демократ», «русский», «болгарин», «православный», «старовер» и т. п. Эти термины жёстко историчны, собирательны и требуют множества оговорок. В системе же естественных терминов—«внешник», «внутренник», «когорта», «сын», неугодник — всё очевидно: особенности «славянских» списков указывают на повышенное содержание в России неугодников.

Так что отнюдь не случайно, что и «Мастер…», и «Понтий Пилат» появились на родине пропилатовской доработки «Евангелия Никодима».

Но «Евангелие Никодима» преподаёт ещё один урок: построение «Мастера и Маргариты» удивительным образом напоминает его архитектонику!

В самом деле, и в «Евангелии Никодима», и в «Мастере…» есть развёрнутая беседа Иисуса и Пилата – нисколько не соответствующая Евангелию: Христос, по ним, читает убогонькие по смыслу и форме проповеди, в классе риторики этому псевдохристу поставили бы низший балл.

И там, и там кульминационными – в последней четверти текста – явлены картины Великого Шабаша: шевелящиеся трупы мерзавцев, сатана присутствует, и т. п.

И там, и там в последних строках желающему продолжить размышление (а оно – плод Святого Духа!) указуют на Понтия Пилата.

Иными словами, море бесовского, а концовка – за здравие.

Правда, в «Мастере…» нет чудес «для народа» – вроде кланяющихся хоругвей, навряд ли могущих заинтересовать человека, готового к высокой вере. «Мастер…» существенно более элитарен.

Только бездари могут решить, что сходство архитектоники – следствие подражания Михаила Булгакова «Евангелию Никодима».

Может, Булгаков его и читал (лично или в предках), но архитектоника общая, скорее, потому, что в обоих случаях надлежало решить одни и те же задачи.

На планете (в наше время – преимущественно в России) есть некоторое число людей, которые, сосредоточившись на имени «Пилат», без того, что принято называть документальными свидетельствами, посредством одной только родовой памяти в состоянии восстановить для себя всю правду о Пилате и истинном Пути, открываемом в Протоевангелии о самореализации через талант (см. главу «Священная земля Болграда»).

Проблема очевидна: для того, чтобы эти особенной памяти люди сосредоточились, нужно помочь им создать определённый настрой. Он может быть создан загадочностью и непонятностью произведения (режим решения загадки), а в конце—«пятый прокуратор Иудеи всадник Понтийский Пилат».

Итак, предназначенное неугодникам послание необходимо тончайшим образом замаскировать под массовую литературу. Это не только безопасность послания, но и единственная возможность чужими руками доставить весть во все уголки, где живёт рассеянный народ Божий. Ведь, как ни крути, книготорговля живёт литературой отнюдь не неугоднической …

И тут без сцены в аду с трепотнёй дьявола в окружении шевелящихся трупов, без кланяющихся хоругвей как основания для веры-доверия не обойтись.

Естественно, доля полного «Евангелия Никодима» на Западе в точности совпала с долей «Мастера и Маргариты» у российских «иудо-внутренников» – концовку (указание на судьбу Пилата) отбросили, смысл всего произведения толкованиями переврали. Остался один Шабаш.

На какой территории была сформулирована приписка к «Евангелию Никодима» о Пилате как авторе? Как утверждает редакция «Науки и религии», списки славянские. А это может означать и сербское происхождение, и болгарское, и в равной мере русское.

Но «Мастер…» и «Понтий Пилат» написаны точно здесь, в России.