Текст книги "Долиной смертной тени"

Автор книги: Алексей Ливанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава 3
На цепи

Любого человека, ничего ему не объясняя, можно посадить в тюрьму лет на десять, и где-то в глубине души он будет знать, за что.

© Фридрих Дюрренматт

– Эй, боец! – окрикнул Камрад конвойного на выходе из палатки. – Не спеши, дай пару минут.

Конвоир остановился, отошёл на пару шагов и уставился на нас, держа руку на рукоятке АПС.

– Смотри, Лёх, мы в посёлке ещё дней пять пробудем. Главное, здесь ни с кем не зацепись, и через два дня тебя привезут обратно. Лады?

– Добро! – ответил я, пожимая руку взводному, и пошутил: – С обедом не опаздывайте!

Камрад махнул мне рукой и пошёл искать Басту, а ухмыляющийся конвойный снова повёл меня, придерживая за локоть и не снимая руки с АПСа на бедре. Пройдя площадку, отведённую под автопарк, мы подошли к стоящим рядом друг с другом контейнерам. К таким, которые перевозят на огромных торговых судах. Подойдя к одному из них, на котором трафаретом была нарисована цифра «4», конвойный приказал:

– Руки на контейнер! Стой и не вздумай сорваться с места. Территория огорожена и охраняется, а с пулей в ноге тебе будет некомфортно.

Я, и не думая сбежать, молча повернулся к контейнеру и положил на него руки, но сразу же одёрнул их назад – железо было нестерпимо горячее.

– Руки, я сказал! – снова рявкнул мой «поводырь».

– Да горячо, блядь!

– А мне похуй! Терпи!

Я сжал зубы и положил ладони на горячую дверь контейнера. Обшмонав меня по всем швам и карманам, боец спросил, показывая зажигалку на своей ладони:

– Это что?

– Гаечный ключ. Зажигалка, ты что, сам не видишь?

– Вижу, не выёбывайся! Зачем она тебе?

– Курить люблю.

– А сигареты тогда где?

– Закончились.

Посмотрев на меня ещё немного, он спрятал зажигалку в свой карман со словами:

– Нельзя тебе её здесь иметь. Вдруг захочешь сбежать, шмотки свои подожжёшь для кипиша, или заебёт всё, и просто угореть решишь. Короче, изымаю. А ты так и стой!

Я стоял и слушал, как он звенит ключами и кряхтит, чтобы открыть засовы двери. Наконец, со скрипом, металлическая дверь открылась.

– Заходи!

Я повернулся, и в лицо мне ударил жар из железной коробки, разогретой под палящим солнцем. Вдобавок к жару, как из духовой печи, в нос ударила вонь.

– Давай, заходи, шутник. Я скоро тебе воду принесу. В вентиляционное отверстие над дверью сброшу.

Я заглянул внутрь. Метров шесть в длину. Пол устелен фанерными листами. Сразу же за дверью стояло пластиковое ведро, служившее, судя по всему, туалетом. В дальнем углу лежал старый армейский ватный матрас, на котором валялся замусоленный бушлат. Вот и всё убранство.

– Ваш люкс, сэр! – вертухай откровенно злорадствовал. —

Для заказа омаров и шампанского нажмите кнопку «О» на телефоне!

Не глядя в его сторону, я зашёл внутрь, и железный занавес за мной сразу же закрылся. Оказавшись в темноте, я зажмурил глаза, чтобы они быстрее к ней привыкли. Когда открыл, было уже легче ориентироваться. Вентиляционных отверстий оказалось два. Одно над дверью контейнера, второе – напротив, в верхней части дальней стены. Первым делом я стал снимать с себя горку и мокрую насквозь от пота термуху.

«Лох какой-то, а не конвойный, – думал я, снимая берцы, не прошедшие шмон, – я в них мог и нож пронести, а он к зажигалке пристал».

Раздевшись до трусов и отбросив в сторону бушлат, я разложил горку на матрасе, к которому я брезговал прикасаться голым телом, и стал искать подходящее для сушки термухи место. На швах стен и потолка я заметил несколько петель, видимо, для крепежа грузов при перевозке. Продев в них рукав и штанину термухи, я оставил её сохнуть, а сам прилёг на матрас.

«М-да, Лёха… – сказал я сам себе, – давненько ты под арестом не был…»

Действительно, под арестом я был только в армии на гауптвахте, куда попадал дважды за срочную службу за неуставняк. Зная, как в таком месте тянется время, я уже понимал, что подумать и повспоминать мне будет много чего. Но этот запах… Чтобы его не сильно ощущать, можно было дышать ртом, но это грозило ещё большим сушняком, чем тот, который у меня уже был. Так что мне ничего не оставалось, как дышать этой вонью от параши со смесью запаха немытых тел и разлагающегося матраса. Также до меня стал доходить смысл того, зачем Камрад посоветовал мне взять с собой термуху. Днём под солнцем контейнер дико нагревался. Ночью – наоборот. Железная коробка будет аккумулировать холод, и внутри мне будет весело…

Духота давила на мозг и заставляла всё тело обильно потеть. Чтобы минимизировать это, я просто лёг поверх своей горки и уставился в потолок. Глаза уже совсем привыкли к сумраку в контейнере, и от нечего делать я стал считать рёбра жёсткости на потолке. В этот момент со стороны двери что-то зашуршало, и я увидел, как в вентиляционный проём протискивается пластиковая бутылка. Через секунду она гулко упала внутрь. Обувшись, я подошёл к двери и поднял упавшую полторашку с водой. Вода была тёплой, но на колу со льдом я и не рассчитывал. Выпив сразу треть, я вернулся к матрасу и повалился на него. Возможно, жара, а возможно, и недосып в последнее время стали нагонять на меня сон. Я проваливался в него, просыпался в липком поту, пил воду и снова проваливался. После второго такого пробуждения я допил всю воду, так как сушило меня жёстко. Я совершенно не знал, какую меру воды мне решили выделить по моему наказанию, и гнал эти мысли прочь, стараясь снова уснуть. Наконец я вырубился.

Стальной скрежет открываемой двери разбудил меня, как удар палкой по голове. В дверном проёме стоял боец, видимо, тоже из комендачей, но уже другой.

– Вставай, невольник! – весёлым голосом крикнул он. – Одевайся и парашу свою выноси!

– Было бы что выносить… – сонно буркнул я, отметив, что на улице уже начинало смеркаться. Значит, уже вечер, часов пять-полшестого.

– Да похуй, одевайся, бери ведро и выходи! – так же весело ответил конвойный.

Я стал натягивать на себя горку, носки и берцы.

– Нехуёвые у тебя педали, братан! – боец смотрел на мои Lowa «Zephyr» GTX цвета «койот». – За сколько брал?

– Ни за сколько. Подарок, – я уже подошёл к выходу.

– Хороший подарок. Держи, – боец протянул мне полторашку с прохладной водой, пачку печенья и две шоколадки из сухого пайка. На мой вопросительный взгляд он ответил:

– Бери ведро. Пошли, пройдёмся.

Оставив воду в контейнере и спрятав шоколад с печеньем в карманы, я взял ручку пустого ведра через ткань рукава горки, и мы двинулись в обход рядов контейнеров.

– Меня Витя зовут, – уже тише сказал боец, – ты откуда сам?

– Из Ростова, – не задумываясь, соврал я. Воздух был уже не такой жаркий, скоро опустится прохлада. От перенесённой в контейнере жары побаливала голова.

За контейнерной площадкой был небольшой пустырь с вырытым котлованом, который здесь использовался под свалку. Поставив ведро у ног на краю котлована, я посмотрел на бойца и спросил:

– Всех вот так погулять выводят?

– Нет, – ответил он, доставая пачку сигарет, – только тех, кто сильно жалуется на вонь и согласен сам вынести свою парашу. Тебя же Грешником зовут?

– Да.

– Ты Куницу знаешь?

– Нет, не знаю, но наслышан. Мы в разных взводах.

– Это мой кореш, мы в армейке вместе служили. Попросил подогреть тебя, насколько это возможно без палева. Так и сказал, мол, таких ебанутых мало, их нужно поддерживать! – снова смеясь, сказал Витя. – Курить хочешь?

– Да, очень.

– Кормить тебя не будут, – он протянул мне пачку «Kent», – ты на воде двое суток. Хотя лично я не понимаю, за что такое наказание. За убитого до допроса бармалея, пусть даже русскоговорящего? Чушь…

– Кучеряво живёшь, Витя, – я проигнорировал его реплику и указал на сигареты.

– Да нет, как все. Просто здесь легче достать. Да и «на карандаш» можно до зарплаты отовариться.

В разговоре ни о чём я выкурил подряд две сигареты, и мы повернули обратно.

– Без обид, братан, но сигареты я тебе с собой не дам, – сказал Витя, открывая мой контейнер.

– Да какие обиды… Спасибо тебе.

– Не за что. Я рано утром перед сменой зайду.

– Добро!

Мы пожали друг другу руки, и я снова остался наедине с собой.

Глава 4
Капли ночного видения

Люди думают, что если они назовут преступление убийства «войной», то убийство перестанет быть убийством как преступлением.

© Лев Толстой

Звук закрывающейся за моей спиной двери снова напомнил мне мой статус после непродолжительной прогулки. Да и какой статус… Я боец, пушечное мясо. Что осталось от меня прежнего за последние три месяца, если осталось вообще? Кто я и что здесь делаю? Патриотично защищаю интересы своей страны за её пределами? Возможно. Агитмашина в лице СМИ работает исправно, и картинки, время от времени попадающие в эфир, подтверждают необходимость наших действий. Возникал ли в момент очередного жёсткого пиздореза мотив помахать флагом или дать дешёвое интервью? Нет. А что сидит во мне? Что мной движет на этой войне? Любовь к своей Родине и стране? Вряд ли. Да, мы здесь наматываем на кулак бородатых тапочников, некоторые из которых прибыли сюда из России. И, дабы они там, в России, не сходили с ума в попытках устроить очередной теракт, их тут накрывают волосатым полотенцем. Но что я чувствовал на очередном штурме? Какие мысли и вопросы мелькали в голове?

«Да хер вам, пидарасы, по всему ебалу! Я ещё на ваши могилы ссать буду!» – и т. д. и т. п. и др. Один в один, как зимой 2014-го года. Но ни слова о патриотизме. Так что я здесь делаю?.. Сука, холодает…»

Я встал с матраса, прошёлся вдоль контейнера несколько раз, выпил холодной воды из бутылки и снова лёг на свою лежанку.

За деньгами я сюда пошёл, засунув свою честь, гордость и достоинство себе же в задницу. Благосостояние, здоровье и будущее моей семьи интересовали меня куда больше, чем любая другая хуйня вокруг. Не богатство, но обеспеченность и возможность свободного решения проблем двигали мной. Сильно ли я переживаю о судьбе местных, которые столько времени жили и прогибались под ИГИЛ, хуил, SDF или прочую поебень? Отнюдь, мне плевать на их вековые традиции. Своя жопа и свои проблемы привели меня сюда.

Что я почувствовал, когда убили моего первого товарища здесь? Ничего. Ноль. Зеро. Пустоту. Он погиб по глупой ошибке. Так уж вышло, что уехал он раньше меня. Когда мне сказали об этом, я не знал, как реагировать, это был мой первый погибший тут Друг. Дома на полке до сих пор стоит наша с ним общая фотография. И будет стоять. Смерть – естественное действие мира сего, обличающее мразь внутри homo sapiens’oB. Но хуже другое…

Парень был сиротой двадцати шести лет. Решил попробовать себя в «Джентльменах удачи», уповая на высшую справедливость… Не повезло. Всего через месяц, во время взятия очередного посёлка, он попал под перекрёстный огонь своих и садыков. Так бывает. Жаль, что слишком часто. Страховку он решил оформить на подругу, с которой жил. В нечастых беседах он говорил, что хочет заработать на шикарную свадьбу…

Подруга приехала в контору, получила страховочные деньги, плюс сто тысяч рублей от командования на похороны и направила лыжи восвояси. На недоумевающие возгласы тварь вполне повседневно ответила: «Я его туда сдыхать не посылала. Вы были обязаны выплатить мне сумму. А с телом в цинке поступайте, как хотите. Мне всё равно». И была такова…

Парни на базе сами сбросились деньгами и похоронили молодого со всеми почестями. Но заноза осталась надолго. Прагматичность доверенных лиц убивает похлеще осколков от гаубицы.

«Блядь, как же холодно в этой консервной банке…».

Ваха и Мага – два балбеса кабардинского разлива. Обоим едва по двадцать пять стукнуло. Прибыли со мной в одном наборе. Я не знаю, какой обряд инициации они преследовали в своём ауле, отправившись к чёрту на рога, но вся спесь горцев и дешёвые понты малолеток вылетели из них после первого же серьёзного боя. Увидев смерть не на картинке, многие приседают на жопу. Не всегда от страха, но от предусмотрительности, уж точно. Их мечта – купить крутую тачку и гонять на ней по своим горам, попутно насыпая в уши дешёвым тёлкам о своём боевом опыте в прошлом. Как дети, ей-богу…

Стоит ли упомянуть Шума, попытавшегося наебать судьбу? Затарившись медикаментами и соблюдая режим в их приёме, он вполне успешно оттягивает конец своей истории. Здоровья, сил и выносливости ему не занимать. Храбрость и удаль зашкаливают. Но сам смысл его поездки сюда… Деньги. Или крутое лечение, или хороший куш родителям в попытке обеспечить им достойную старость без опоры в его лице.

«Пора утепляться. Сука, это что же под утро будет, если по ощущениям только часа четыре после прогулки прошло?» – снимая термуху с импровизированной вешалки, думал я.

Выдра – тридцатилетний увалень, ленивый и жадный до икоты. Во время купания или делёжки общаковой еды за ним нужен был глаз да глаз. Воду из кубовиков спускал так, будто она существует только для него одного. Никогда не сбрасывался на закупку продуктов, но был среди первых для получения пайка или халявной снеди, готовившейся на всех или «по темам». О таких жлобских замашках всех предупредил Кусок, который знал Выдру ещё по совместной с ним службе в одной части. Там же его Выдрой и окрестили, за любовь к долгому полосканию в солдатской душевой. Несмотря на такие особенности характера, Выдра был женат уже в третий раз, ожидая с новой женой второго ребёнка и выплачивая щедрые алименты на троих спиногрызов от первых двух браков.

Папай – взводный сапёр, уволившись в запас из армейской спецуры, где он служил в сапёрной роте, решил заняться бизнесом по заготовке и продаже различных снеков. Однако вскоре его затее потребовалось мощное финансовое вливание. Мужик не придумал для этого ничего лучше, чем пойти сюда, использовать свои навыки и знания. Папаю везло. Штатные сапёры то и дело подрывались. Глупо, но в половине случаев на своих же растяжках. Из четверых «двухсотых» нашего отряда за почти три месяца двое были сапёрами.

Борзый – наш снайпер. Казак и бывший донбассер. Чуть ли не единственный, который не треплется, что он здесь делает и зачем. «Я воин, и это мой долг», – всё его объяснение. Эрудирован, умён и спокоен, прекрасный собеседник и хозяин своего слова, что здесь встретишь крайне редко. Любит личное пространство и в каждом новом месте обитания обустраивает хотя бы подобие уюта. Но стоит чему-то или кому-то пойти поперёк его убеждений, и от спокойствия Борзого не остаётся и следа. Ещё одна его особенность – нюх на воду. Первое, что делает Борзый, когда мы занимаем очередной дом, отведённый нам под временное жильё – ищет питьевую воду и дрова. И почти всегда находит.

Уже наплевав на всё в попытках согреться, я натянул застёгнутый воротник горки выше носа, опустил сверху капюшон и укрылся сверху бушлатом, оставленным здесь, по всей видимости, именно для этого.

Среди нас было не принято осуждать целесообразность траты денег любого из нас. Эти деньги заработаны кровью и потом в прямом смысле этих слов. Поэтому кто и как их тратил было личным делом каждого. Многие по возвращении домой быстро спускали всю командировочную зарплату. На житейские бытовые мелочи, которые раньше себе позволить не могли, на крутую снарягу для последующих командировок, на помощь родителям или осуществление барских запросов жён и подруг. Находились и такие, которые умудрялись просадить пол-ляма за первые пару суток, зависая в Краснодарской «Мачуге» со шлюхами. А уж эти акулы за километр чувствовали лёгкую добычу в виде изголодавшихся мужиков, так броско маячивших загорелыми лицами и шеями в холодное время года. Зачастую уже через пару месяцев, такие «джентльмены удачи» сидели без копейки в судорожном ожидании звонка с новостью о сборе.

Противный скрип открываемой двери заставил меня дёрнуться. Видимо, под утро я всё-таки уснул. На пороге стоял Витёк.

– Как спалось? – уставшим голосом, но с усмешкой спросил он меня.

– Бывало и лучше, – отозвался я из своей берлоги, – который час?

– Половина седьмого. Погулять не выйдет, так что бери воду и покури быстро на пороге.

Забрав у Вити две полторашки с водой и наспех закурив, я закашлялся, сплёвывая на пол. Очень хотелось выпить кофе под сигарету. Но такие удобства мне пока не светят. Подождав, пока я докурю, Витёк протянул мне руку:

– Всё, мне на смену наряда пора. Давай, ещё сутки и назад к своим поедешь.

– Спасибо, Витя, удачи тебе.

– Взаимно!

Следующие сутки были полностью похожи на предыдущие. Я то проваливался в сон, то тупо лежал с гудящей от жары головой, обливаясь потом и уставившись в потолок. Такой же «День сурка» был для меня и ночью, в попытках согреться и думах обо всём и ни о чём.

Глава 5
Свободу Анджеле Дэвис

Я не знаю, каким оружием будут сражаться в III-й мировой войне,

но в IV-й мировой войне будут сражаться палками и камнями.

© Альберт Эйнштейн

В самый разгар дневной жары дверь противно скрипнула, и поставленный голос скомандовал:

– На выход! Живее давай!

Чувствуя себя как с дикого перепоя, еле волоча ногами, я сгрёб в охапку термуху и поплёлся к выходу, не застёгивая куртку горки.

– Руки на стену! – вновь прозвучала команда.

– Думаешь, я матрас спиздил? – охрипшим голосом спросил я конвойного, добровольно став «на растяжку» и расставив руки в стороны, повернув их ладонями к проводившему шмон.

– Поговори мне тут! – проворчал он мне в ответ, проверяя мои пустые карманы. – Руки за спину, налево и прямо шагай!

Пройдя уже знакомый маршрут, мы остановились на площадке, от которой шли ряды палаток, тропинок и накатанных дорог. Невдалеке я увидел взводный УАЗ «Патриот» и неизменного Басту за рулём.

– Свободен! – мой немногословный бугай-конвоир повернулся и пошёл в сторону палаток.

– Что, даже не поцелуешь на прощание? – крикнул я ему вдогонку.

– Я вижу, ты не скучал, да? – жуя жвачку спросил Баста.

– Да заебутся, уроды.

– Слушай, там такой кипиш! Короче, на днях выход со штурмом, оба взвода сводят, к нам садыков плюсуют, все собираются в нашем посёлке и…

– Пожалуйста… Заткнись нахуй, – ответил я водиле, – дай воды, сигарет и помолчи остаток пути, – попросил я Басту.

– Бля! Кого я вижу! Узник замка Иф, собственной персоной! – подъёбы сыпались со всех сторон. – По УДО[9]9
  УДО – условно-досрочное освобождение.


[Закрыть] вышел, горемыка?

Я зашёл во двор, который мы заняли при штурме этого посёлка. Почти ничего не изменилось, только людей прибавилось. Здесь были те, кого я не знал вовсе или мог знать понаслышке. Но, так или иначе, нас собирали в один большой кулак для будущих событий.

– Кто такой узник замка Иф? – спросил Ваха у Куска, которому он помогал готовить ужин на общаковой печи с газовой горелкой.

– Ну, ты и темнота… – протянул Кусок. – Ты кроме «Гарри Поттера» и Корана вообще что-нибудь читал в своей жизни, бестолочь? Александра Дюма, Даниэля Дэфо, братьев Гримм, в конце концов?

– С возвращением! – Камрад, стоящий на пороге усадьбы, протянул мне руку. – Вижу, ты не в том состоянии, чтобы полноценно нести службу перед штурмом. Отдохни сегодня, на фишку не заступаешь, а завтра у нас ответственный день.

– Свободу Анджеле Дэвис! – помахал мне биноклем Борзый с фишки третьего этажа. – Русские не сдаются!

– А Анджела Дэвис – это кто? – снова спросил Ваха у Куска.

– Да ёпт! Сестра Боба Марли! – Кусок откровенно стебался над отсутствием эрудиции у юного кабардинца. – И только попробуй спросить меня, кто такой Боб Марли!

Я махнул рукой в ответ снайперу и, здороваясь на ходу со всеми подряд, продолжил свой путь в комнату, в которой я держал пожитки перед заключением, разыскивая Шума.

– Жили-были! – откуда ни возьмись раздался бодрый голос моего товарища. – «С одесского кичмана сорвались два уркана…» – затянул он было старую песню.

– Братан, хоть ты не дави на мозоль, а? – меня уже порядком раздражала вся ситуация вокруг меня. – Вы сговорились, что ли?

– Да нет, просто хотел тебе настрой приподнять, – ответил мне Шум, – ты чего такой смурной?

– Да заебало всё за эти пару дней. Звонил кто?

– Нет. И сообщений не было, шмурдяк твой в порядке, завтра штурм и вообще – всё заебись! – ответил товарищ, протягивая мне мою Nokia–105. – Подружку там себе не завёл?

– Тебя мне никто не заменит, детка! – обломал я Шума напоследок и поплёлся на крышу особняка, где мобильная связь ловила лучше.

Забравшись на крышу, я отметил две «палочки» на шкале уровня связи и одну на уровне зарядка батареи. Немного пообщавшись sms-ками с домашними и выкурив две сигареты, я спустился вниз, во двор.

У газовой горелки, на огне которой беспрерывно закипала вода в большом чайнике, стояли несколько бойцов и разливали кипяток в кружки. Кто себе чай заваривал, кто кофе, кто из химического суррогата мутил себе бульон. Порывшись в сваленных в кучу упаковках сухих пайков и не найдя там ничего годного, я повёл глазами по двору. Хотелось чая, но сойдёт и любая другая горячая жидкая хрень. Жрать не хотелось вообще.

– Отойдём? – стоящий сбоку от меня Камрад с кружкой в руках кивнул мне в сторону ворот.

– Сегодня выспись и наберись сил, – сказал он мне, когда мы отошли, и протянул мне свою кружку, – завтра штурмуем сразу два посёлка. Всем я это уже довёл, с нами будут садыки и пара их танков.

Поднеся кружку к лицу, я втянул воздух ноздрями. Кофе. Без кардамона.

– После их взятия мы там закрепляемся и ждём пополнение. И Ворона туда уже из ПМП[10]10
  ПМП – пункт медицинской помощи.


[Закрыть] привезут.

– Это хорошо, что он поправился, Ворон – нормальный комод.

– То ли ещё будет… – заговорщицким тоном произнёс Камрад. – Ладно, оставлю тебя твоим посетителям.

Глядя недоумевающим взглядом вслед удаляющемуся Камраду, я увидел приближающегося ко мне парня необычной для этих мест внешности. Выбритые под бритву высокие виски, уходящие за уши, и оставленный отрастать, как у панков, хайер, выдавал в нём на первый взгляд поклонника викингов. Тактические брюки со встроенными наколенниками и тактическая рубашка с потовыводящим слоем микрофибры своеобразно вязались с образом почитателя язычества, коим приближающийся ко мне парень, скорее всего, и являлся. Выглядывающая из-за воротника-стоечки «мультихламовской» рубашки со встроенными налокотниками татуировка «Звезда Руси» на шее дополняла образ.

– Привет! – бодро поздоровался со мной подошедший. – Это тебя Грешником кличут?

Я, едва протянув в приветствии руку, осёкся, ощутив его пятерню не в ладони, а на предплечье, почти у локтя.

– Да, это я, – пожав предплечье нового знакомого, ответил я.

– Меня Куницей зовут. Тебе мой знакомый привет передавал в местах не столь отдалённых?

– Да, Витёк подогрел, спасибо.

– Да не за что. Свои должны держаться своих. Обращайся в любое время. Чем смогу, помогу. Ну и ты, при случае, не забудь. Добро?

– Не вопрос. Только объясни мне своё понимание «своих».

Куница усмехнулся, оглянулся по сторонам и ответил, глядя мне прямо в глаза:

– Убить врага руками способен не каждый. Шмалять из калашмёта, когда в тебя шмаляют – это условный рефлекс. Там уже или ты – или тебя. А вдохнуть и вобрать в себя последний выдох убитого тобой врага могут единицы. Мне плевать, какими мотивами тебя на это швырнуло. Для меня ты – свой. Идём к остальным? Там тему завели, которую я сейчас жёстко обломать хочу! – с улыбкой, полной активированного урана, Куница по-дружески толкнул меня в плечо.