Текст книги "Вершалинский рай"

Автор книги: Алексей Карпюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

ОПЯТЬ ТО ЖЕ САМОЕ

Появление Тэкли в доме Альяша дало пищу для новых разговоров. Бабки удивлялись прозорливости пророка:

– Он каждого видит насквозь. Что-нибудь скрыть от него – и не думай!

– Даже потаскуха из Праздников не могла обмануть! Поглядел Илья на нее и говорит: «Хоть ты и красивая, и в шелка одетая, а есть ты сатана и отойди от меня!»

– А та, говорят, услыхала это да как заржет!.. Люди глядь на ее ноги, а там копыта! Носом потянули – серой воняет!

И валил народ на поклон к мессии. К тому вечному мессии, которого столько веков ожидали поколения моих предков. В течение столетий не было такой благоприятной обстановки, которая бы способствовала так разжиганию мистического огня веры.

Часть вторая

Глава I

В Давид-Городке в саду Берка Муравчика стояла часовенка со старой иконкой божьей матери. Весной 1936 г. одной бабке приснилось, что эта матерь божья плакала. На второй день в часовенку хлынули люди.

Давидгородокский священник испугался и старую икону заменил новой. Менял батюшка богородицу на глазах у сотен людей, тем не менее толпа посчитала святой и другую икону.

Через несколько дней уже тысячные толпы полешуков-пилигримов устремились к часовенке, с ними не могли справиться ни батюшки, ни полиция. Большущие толпы народа разнесли Муравчику забор, поломали яблони, а землю на огороде и в саду утрамбовали постолами на ток.

Из рассказов старожилов Давид-Городка.

ЧЕМ ПРИВЛЕКАЕТ ЛЮДЕЙ ГРИБОВО

1

Вслед за Химкой, с легкой ее руки, зачастили в Грибовщину многие даже из моей передовой деревни. Сосед наш, Клемусов Степан, стремился туда из страха перед неведомым. Привыкнув с детства к мысли, что все на свете имеет свою причину, он рассуждал вслух:

– А кто все это создал? Откуда взялись поле, лес, болото, растения?.. Вот Трофим Лебединский, такой здоровый и молодой, помер, а я, слабый и хилый, живу! Отцу моему скоро девяносто пять, а еще корку грызут, грибов на всю зиму натаскают из леса! А их ровесники давно уже истлели на мостовлянском кладбище… Почему так, а? Думаешь, случайно это? Без всякой причины? Ого!.. Трофим такое натворил – только люди не знают об этом!

– Смотри-ка! – подтрунивал отец. – Жили рядом, в армии четыре года вместе отбухали, друзьями были, а я, дурак, ничего не знал. Он, считал я, от чахотки умер!

– Хороша чахотка! Почему же она к тебе не привязалась или ко мне?.. Не сумлевайся, Ничипор, на всевышнем суде только однажды был наказан тот, кто без греха! Тогда судил Пилат! За каждым, Ничипор, были грехи, которые до людей не дошли, а только до бога! Не, ты не думай, что небесную силу проведешь: все плохое и хорошее она запоминает! – уверял Степан.

– Не проведешь?

– А как же иначе? Должен же быть кто-то главный над всеми и командовать! Конечно, одному не справиться, забот вон сколько! Вот он и вынужден заводить помощников – архангелов разных или таких, как Альяш, подручных. Подумай: почему народ к нему валит со всего края? Так себе, по-твоему?.. Грех ему не поклониться. Лес с ним под Студянкой валили, сажни дров ставили, пни корчевали! Съезжу! Отцу когда-то на дороге явился сам Христос, не прогневить бы его ненароком!

Честный, работящий и практичный Степан ни одной работы не отложил на завтра, если мог справиться с ней сегодня, что делало его самостоятельным и независимым. И насчет Альяша он вывел для себя именно такую истину из своей нелегкой жизни.

Рыгорулько тоже брал хомут из сеней и шел запрягать своего конька с розовой плешинкой на храпе. Через забор он объяснялся с отцом несколько иначе:

– Ты, Ничипор, надо мной смеешься, знаю, а я все-таки поеду в Грибово. Святой Альяш или не святой – кто его там знает! А если бог взаправду есть, что тогда?.. Вон евреи в Городке не то что мы с тобой, неучи, все до единого школы пооканчивали, а в бога как верят! Синагоги у них всегда полные, знаешь сам!

– Это верно, полные, – согласился отец.

– Вот видишь! – обрадовался Рыгорулька, считая, что оппонент сдается. – Возьми у меня Библию, почитай. Я тебе даже страницу покажу. Зря, думаешь, бумагу гробили? На неправду стали бы тратить время, на сказочки? Не-ет, брат, Библию писали люди уче-еные, будь уверен, они все наперед знали…

– Так уж и все? Да ну-у?

Надев коню на шею хомут, расправив шлею, Рыгорулька разошелся:

– Не нукай, еще не запряг! Если не врут люди, то Альяш и есть тот самый пророк! Простой он мужик? Так и святой Иосиф был простым столяром, а у него сам Христос родился!.. Ну, а если все это вранье, только и делов, что проедусь в Грибовщину да вернусь, холера его дери, назад, платить за это кому буду, что ли?.. Случится, что Альяш от неба, мне будет легче, чем тому, кто туда не ездил ни разу.

– Может, и меня тогда защитишь, словечко перед господом замолвишь? – ухмыльнулся отец.

Только тут сосед понял, что его разыгрывают, и от обиды побелел.

– Опять смеешься надо мной?! – перешел он в наступление: – Все-то ты знаешь, все понимаешь, насмеха-аешься, умный уж больно! Даже рожь начал убирать косой, будто мазур какой… А вот скажи мне: на чем земля подвешена?

И Рыгорулька посмотрел на отца так, будто пошел козырным тузом.

– Как это – подвешена? – удивился отец.

– А вот так! На чем она висит – на веревках или на какой крюк железный прибита?

Отец уже с трудом удерживался, чтобы не прыснуть.

– Какая веревка выдержит эдакую тяжесть, Рыгор? Даже конопляная оборвется!

– Не выдержит, признаешь?

– Как ниточка порвется!

– Тогда на чем же висит земля?

– Ей-богу, не знаю!

– А кто ее подвесил? – Дядька победно оглядел малышей, прислушивающихся к диспуту на астрономическую тему. – И почему все растет – рожь, липа, лоза?.. Тянет все это что-то вверх или снизу что-нибудь его толкает?

– …

– Молчишь?! То-то! Не хочешь признаться, что не знаешь и этого!

Отец не выдержал, покатился со смеху. Это не обескуражило Рыгорульку. Довольный собой, дядька уперся коленом в концы березовых дужек хомута, затянул супонь и стал заматывать кончик сыромятного ремешка.

Поремского Осипа, с которым Альяш некогда затыкал снопами печные трубы, жена пилила до тех пор, пока мужик не сдался. Каждое воскресенье после завтрака он тоже снимал с колышка сбрую, брал обитую сверкающими бляхами дугу с кольцом для бубенчика, захватывал узду с красными помпончиками, за голенище засаживал кнут и шел на подворье. Через минуту усаживал в повозку свою толстую Нинку, ставил ей в ноги корзину с курами, взнуздывал коня и катил к святому месту, хотя сам был безбожником и на все, что творилось возле церкви, смотрел как на цирковое представление.

Многих туда влекла тяга к необычному. Газеты на селе были редкостью, радиоприемники – только у богатеев. Некуда было податься в свободное время, убежать от скуки. Иные рассуждали так:

«Яровые посеял, картошку посадил, окучил, до сенокоса еще полмесяца – что делать?.. В Журовичах и Почаеве был, в Зверках под Заблудовом, откуда младенец Гавриил, тоже бывал. В Подворки, где обновилась икона, ездил. В своем приходе все те же анекдоты про ксендза да попа. Сходку паны, заразы, запрещают. Народ в какое-то Грибово прется. Была не была, махну-ка туда и я, посмотрю еще и это диво!..»

И шел смазывать повозку или накачивать камеры ровера, как у нас называли велосипед.

У нашего забора однажды присели путешественницы из-под Баранович. Преодоление трудностей, голода и физической боли из-за добровольно поставленной перед собой цели доставляло этим женщинам явное удовольствие.

– Такой путь проделать – двести верст! – пожалела их мама. – И не надоело вам столько тащиться?

Одна бабка звонким и чистым голосом пропела:

– Ни капли! Идем себе до того Грибова то лесом, то полем, то лугом, вдоль чужих огородов… Идем по солнышку, радуемся всему, вдыхаем запахи, и, поверьте, так нам как-то фа-айно на душе, что даже смеяться хочется!

– А еду с собой брали?

– Только гнилушек по торбе от жажды. Картошки да хлеба в каждой хате дадут… Что в этом узле?

– Плащаницу купили всей деревней в подарок для церкви!

Молодежь, влекомая жаждой новых впечатлений, валила в Грибовщину как на свадьбу, ибо каждая новая встреча с другим человеком вносит в нашу жизнь нечто новое.

2

К церкви подходила компания юношей и девушек и удивлялась говору теток из-под Новогрудка. Вместо западнобелорусского «са» они говорили «ся» – «наелася», «напилася», «помолилася». Употребляли какие-то смешные слова: «няужо», «нешта», «гэны», «сёння»…

Играла шарманка. Дети свистели в глиняных петушков. Ржали и грызлись распряженные и взбесившиеся от безделья кони.

– На гербовой бумаге молитвы к святой Варваре о счастливой смерти! – во всю глотку объявлял какой-то торговец.

– А зачем, дядя, молиться еще и об этом? – поинтересовался юноша.

– Смерть человека, сынок, в соединении с богом – это величайшее счастье из тех, которые мы можем постичь. Варваре об этом и молятся!

– Ого, теперь будем знать!..

Ребятам сделалось неуютно, и они постарались уйти подальше от этого места.

– Библии, Библии почти задаром! – кричал другой торговец. – Сатана задрожит от страха, узнав, что святое писание так дешево продаю!

С большой бородавкой на носу бродяга нес в протянутой руке медную кружку, выпиленную из снарядной гильзы, колотил по ней копеечным гвоздем и гнусавил:

– Подайте, Христа ради, инвалиду Брусиловского прорыва, не забывайте многострадального воина, верного и храброго сына отечества!

Парни кивнули на своих спутниц:

– Проси, дед, у них, они богатые! Мы свои деньги давно пропили!

Бородатый бродяга, ноги которого до коленок всегда были искусаны собаками, вздохнул с притворным сожалением:

– Эх, хлопчики, когда был молод, имел до девок голод, а при старости такой не гребую никакой!

Парни заржали и окружили старика.

– Дедуля, а правда, что жена кринковского войта дала вам булку, а вы ей камнем побили стекла в окне?

– Это, ребятки, был не камень, а та самая булка!

Дальше из уст старого плута посыпались каскады рифмованных острот – белорусских и польских, еврейских и немецких. От них покраснели бы и телеграфные столбы.

– Ой, деточки, – спохватился бродяга, – ступайте себе, ступайте, а то я из-за вас тут ни шиша не заработаю, старуха меня и на порог не пустит!

Поджимая, как аист, ногу, он заколотил гвоздем по кружке и завопил:

– Болят мои раны, сестрицы милосердия, ноют раны ветерана, скалеченного самураями под Мукденом, подайте гвардейцу его анпираторского величества, кавалеру аксельбантов и георгиевских крестов трех степеней! Одолел я под Сучаном три вражеских цепи: одну рашпилем перепилил, под вторую прополз, а через третью перескочил!..

Парни дружно засмеялись и пошли дальше. Все их занимало. Потряхивая пустой штаниной, с культей до колена, поляк держал палку с нанизанными на нее сандалетами.

Увидев парней, закричал:

– Ludzie, ludzie, nie stójcie, tylko bóty kupójcie! Kto choc jeden raz spróbował, to od razu dwa kupował! Jak na kółku powiesicie, dziesięc latek przenosicie![11]11
  Люди, не зевайте, сандалеты покупайте! Кому один достанется, тот за вторым потянется! На чердак забросите – десять лет проносите!


[Закрыть]

Слушатели обладали чувством юмора, шутка инвалида пришлась им по душе.

– А даром пан отдаст?

– Już ten umarł dawno, kto dawał za darmo![12]12
  Кто давал даром, тот смертью покаран!


[Закрыть]

К парням уже шел фокусник:

– Amerykańska gra – za dolara dwa! Ja mam ręce, imi kręсę, ty masz gały, zęby patrzały. Kto ma oczy zdrowe, ten wygrywa krowę, kto ma oczy z korka, ten dopłaca z worka! Spiesz, bracie, bo jutro nie będzie![13]13
  Американская игра – за доллар два! У меня руки, у вас глаза. Я руками кручу, уму-разуму учу! У кого глаза здоровые, тот выигрывает корову! У кого глаза косые, доставай кошелек! Спешите, братцы, завтра этого не будет! (Польск.)


[Закрыть]

В уголке у забора примостилась бабка Терениха, знахарка из Плянтов. Когда Володьку покусала бешеная, по общему убеждению, собака, мама ездила к этой знахарке «выписывать хлеб» для лечения.

Парализованная ниже пояса, с седыми усиками бабка сидела, закутавшись в теплые платки, и давала советы молодой дивчине, за которой стояла длинная очередь. Накрыв клиентку цветастой клеенкой, знахарка жужжала ей на ухо:

– Носи при себе мясо жеребенка, высушенное в новом обливном горшочке в печи, из которой только что вынули хлеб. К кому ни приложишь, будет любить! Хорошо иметь при себе волос из волчьего хвоста или объеденные муравьями кости лягушки. Только правый бок ее, если левый, никто не полюбит… А когда вынешь хлеб из печи, высуши капельку своей крови, голубиные кишки, а еще лучше – ногу совы, сотри все в порошок и дай ему выпить, – как привяжешь! Только смотри, милая, не дай месяцу осветить твою сорочку!

– Что вы, тетка Терениха, дурная я, что ли, сама не знаю?! – Девушка вся дрожала от волнения. – Как солнце заходит, всегда белье снимаю…

А толпа перед церковью набухала. Люди ждали пророка, и когда он наконец появился, никто не заметил, как из толпы вырвались две девушки. Они неслись, зажимая рты, точно их мутило. Добежали до забора, упали под него и затряслись в неудержимом хохоте.

Следом за ними прибежала третья, постарше.

– Будет, будет вам ржать! – ругала она их и била кулаками по плечам. – Замолчите! Люба, Зина, ну?! Забыли, зачем пришли? А еще комсомолки! Тьфу, пользы от вас тут мне!..

Но девушки продолжали смеяться. Это были подпольщицы из Гаркавич. В Грибовщину они явились чуть ли не первыми и успели разбросать не одну сотню листовок. Пять минут назад все трое стояли в тесной толпе богомолок, ожидавшей пророка. Бывшая белостоцкая служанка Женя Нестерович толкнула подруг и громко заговорила:

– Шел Христос в Иерусалим, к храму. Увидел торговцев, взял кнут и давай их гонять! А первосвященнику сказал: «Богу нужны добрые дела и помыслы, а не деньги, что вы тут ярмарку развели?!» Здесь же, посмотрите, сколько торговцев разных собралось! Что-то никто их и не думает трогать…

– Я ничего не слушаю, антихристы! – заткнула уши ближайшая бабка. – Идите себе, не гневите бога! Это вас нечистый подослал, но я ничего не слышала, воймяца, и сына, и духа!..

Соседка ее заносчиво отрезала:

– А что в этом плохого? Где праздник, там всегда продают…

Ответить Нестерович не успела – толпа забурлила и раздалась в стороны, образовав проход. По нему к церкви шагал Альяш. Бабки стали хватать полы его старого зипуна, норовя поцеловать. Иные падали на колени и вопили. Старик, нахмурившись, отбивался и ворчал.

Когда Альяш поравнялся с комсомолками, у Любы округлились глаза: ширинка у пророка была расстегнута.

– Женя, Женя, смотри! – Люба с брезгливым ужасом вцепилась в руку Нестерович.

– Ой, даже кальсоны грязные видать! – тоже заметив непорядок в одежде старца, прыснула Зина.

Бабки сердито цыкнули на них, но комсомолок уже разобрал такой неудержимый смех, что они поспешили выбраться из толпы.

– Ой, умо-ора! Они: «Спаси нас, Альяшок, благослови нас, Илья!..» А у него… хи-хи-хи-хи!.. – покатывалась Люба, держась за штакетник.

– А он: «Богу молитесь, а не мне, богу!.. Булку детям купи за эти деньги!» А у самого… Ха-ха-ха-ха!.. Ой, помру от смеха! – вторила Зина. – Все наружу, как у пьяного!.. Проро-ок, ха-ха-ха-ха!..

Никто не заметил тучи в небе. Только Нестерович успокоила подруг, только Терениха накрыла клеенкой очередную клиентку – неожиданно сверкнула белая в дневном свете молния, осветила фиолетовые края неприметной до сих пор серой тучи, и сразу же заблестела косая стена стеклянных нитей. Упругий дождь хлынул, как обвал; он искрился на солнце, сверкал и радовал глаза.

– О-ёй, вымокнем!..

Очередь к знахарке вмиг разлетелась. В преувеличенной панике девчата бросились под пиджаки к парням. Те охотно пускали их и вместе убегали, якобы спасаясь от теплого, как чай, дождя. Девушки подбирали подолы, оглашали село визгом, в котором звучали молодая радость и притворное негодование – не то на дождь, не то на цепкие руки, обнимавшие их. А над всем этим веселым бедламом уже играла семицветьем двойная радуга.

– Мама, мама, глянь туда – золотые ленты падают с неба! – восторженно кричал какой-то малыш под деревом, где укрылась Женя Нестерович с подругами.

В тот день из молодежи Альяша, возможно, видели только гарковичанки. Но и все остальные были довольны. Одними прибаутками хлопцы запаслись на всю жизнь.

Если подытожить, то выйдет: старые и молодые попали в орбиту огромной легенды, в созданное дядькой Альяшом поле нравственного напряжения и уже не могли противиться той могучей силе, которая тянула их в Грибовщину.

СТАРШЕВЦЫ РАССУЖДАЮТ ОБ АЛЬЯШЕ

Паломничество в Грибовщину продолжалось. По этому поводу в нерабочий день в нашей хате собрались мужчины.

Собирали делегацию на съезд ТБШ[14]14
  Товарищество белорусской школы – разрешенная правительством буржуазной Польши организация, находящаяся под влиянием КП ЗБ. (Примеч. автора.)


[Закрыть]. В Грибовщину на разведку для начала отправили на велосипеде маминого брата – Николая Кохановича. Ожидая его, долго курили, сплевывали, разговаривали о том о сем.

Вернувшись из разведки, весь потный, Николай доложил:

– Народу пропасть! Как муравейник, ей-богу! В колодцах воды не осталось, и лошадей поить в Студянские пруды водят! Оглобли – лес непроходимый, торчат, как пушечные стволы, не хватает только немецких еропланов да цепеллинов в небе! Одних велосипедов сотни! Визжат, грызутся лошади, гвалт, неразбериха, – как в пятнадцатом году, когда уезжали от войны в Россию… Из Гродно понаехали паны, поставили машины в стороне и показывают женам весь этот театр…

Забившись в уголок, мы с братом превратились в слух. Многое нам было непонятно, но, как ни странно, из слышанного в детстве лучше всего запоминается именно непонятное. И мне хорошо запал в душу тот разговор, тем более что отец много раз впоследствии пересказывал его знакомым.

– Виделся с хлопцами, – продолжил дядя Николай, – с плянтовскими Прокопчиками, Евгением Курзой из Нового Острова. Женю Нестерович встретил. Что делают? Плечами пожимают! Какое-то всеобщее сумасшествие! Женька листовки разбросала – ни одну в толпе не подняли, все втоптали в песок, как стадо баранов! Закажем новые в центре – и эти никто не станет читать, только тюрьму заработаем. Тут и войска не справятся!

Он попросил воды. Пока Николай утолял жажду, отец размышлял вслух:

– Нашелся один обормот и водит, холера, всех за нос! – Он даже зубами скрипнул от злости. – Всыпать бы одному-другому плетей, вмиг образумились бы!

– Не поможет, Никифор, – возразил сын Сахарихи Осип. – Наоборот, еще сильнее потянутся! Как же, великомученик! Такие умники нашлись в Канюках. Били богомольцев, купали в конопляных ямах, колючую проволоку протягивали через дорогу – ни черта не помогло! Собрались богомольцы в «ковчег» свой молиться перед портретом Альяша – хлопцы подпалили хату! Что ты думаешь? Не побежали от огня. Решили, что это воля божья. Хлопцам пришлось силой их выволакивать! Добились чего-нибудь? Только несколько коров сгорело, а богомольцы стали еще усерднее молиться.

– Темнота, – улыбнулся Николай.

– Ты, Осип, возмущаешься, а сам родную сестру удержать не смог! – напомнил Салвесь. – Это, холера его возьми, не так просто!

Из семи тысяч членов КП ЗБ больше половины сидело в тюрьмах, остальные были загнаны в подполье. Таким подпольщиком был и Осип, окончивший в эвакуации школу в Казани.

– Сам того не желая, на обочине православия наш Климович создал новую религию с собственным механизмом воздействия и поставил перед забитыми мужиками мнимую цель, – продолжил он. – А со всякой религией надо обращаться осторожно. Она порождение слишком многих причин, а ее легенды и течения возникают не как следствие того, что наивные люди попадают на удочку какому-нибудь проходимцу. Творятся они самими массами, которые, не обладая ясным знанием причин своего бедственного положения, впадают в мистику, чтобы заполнить духовный вакуум.

Заметив, что говорит слишком отвлеченно, Осип пояснил:

– Возьму свою мать. В церкви разуверились. Когда в селе была «Громада», тоже бегали на ее сходки, планировали, что будут сеять на панских гектарах, пели с подругами старинные песни. Все это было им близко и интересно. Но когда это отпало, маму потянуло к романтике Альяша. Сегодня и их брат вынужден был везти в Грибово.

– Пожалуй, ты прав, – неохотно согласился отец. – Грибовщина – тупик, в который фашисты народ загнали!

– Еще какой тупик, и мы бессильны его преодолеть. Только это не значит, что мы должны с этим мириться. Николай, будешь на съезде в Вильно, расскажи обо всем. Прямо встань и выкладывай как есть! Может, какой-нибудь поэт, известный писатель заинтересуется грибовщинским явлением, как некогда Короленко мултанцами[15]15
  В конце прошлого века состоялся судебный процесс над сектантами села Старый Мултан на Каме. Благодаря участию в нем Короленко, он стал известен всей России.


[Закрыть].

– А слыхали, Павел-то Бельский, что нам читал в кружке свои стишки, Альяшу теперь служит! – вспомнил Николай.

– Вот-вот! – подхватил Осип. – Кажется, развитые и те туда потянулись!.. Легче всего обругать и заклеймить людей. Сволочные паны, наступив людям на глотки, закрыли все пути духовным устремлениям, оставили только этот единственный. Так что же мы хотим от темного народа?