Текст книги "Вершалинский рай"

Автор книги: Алексей Карпюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

АРЕСТ ПРОРОКА

Ночью грибовщинские Бобики и Рексы, не признававшие святых мест, откопали труп. Утром люди увидели убитого и в страхе побежали к солтысу. Степан Курза без седла верхом помчался в гмину.

К обеду приехали из Соколки следователи, а из Кринок на велосипедах прикатила полиция. Чиновники сразу нашли еловый круглячок со следами запекшейся крови: когда выгоняли на пастбище коров, они настороженно тянулись к кругляку мордами, тревожно мычали, и пастухи еле сумели их отогнать.

Вскоре нашлась тетка, у которой выпивал Юзик, хвалившийся по волоску выщипать бороду у пророка. «Святые девицы» рассказывали следователю о ссоре Тэкли с мужем. А часа через два по приезде следователи нашли и свидетелей убийства – пророк долго не мог справиться с молодым телом и, пока волок в яму, провозился с ним, люди его видели.

Под вечер Альяша арестовали и привели к солтысу. Комендант постерунка, сам пан Клеманский, поднес к рукам старика никелированные наручники, с профессиональным шиком щелкнул ими и, растянув в улыбке розовощекое лицо, развязно объявил пророку.

– У меня уши краснели, когда я глядел на твое мракобесье! Но ты, старая псина, для меня был недосягаем!.. Теперь видишь? И медведю кольцо в губу вдевают! Прощайся! Низко поклонись всем в последний раз, проси прощения, потому что идешь туда, откуда сюда больше не вернешься. Похоронят за казенный счет под номером на тюремном кладбище!

Старик понуро молчал, переступая с ноги на ногу. На сером сморщенном лбу блестели капельки пота.

А к дому солтыса, будто после землетрясения, сбегались взволнованные люди. У забора Курзы стояли две повозки. Люди еще не свыклись с тем, что случилось, все было для них как во сне. Не веря своим глазам, они онемело смотрели, как полицейские усаживают в переднюю повозку закованного в цепи Климовича, а подле него с обеих сторон устраиваются штатские чиновники из Соколки с торчащими из карманов рукоятками наганов. Все случилось так неожиданно, что люди еще не знали, жалеть им человека или негодовать на него.

Вдалеке от всех стояла оцепеневшая Тэкля.

– Несут! – с ужасом прокатилось по толпе.

Стараясь шагать в ногу и не ступать в лужи, четыре грибовщинских мужика несли на конской попоне тело. Тусклые глаза убитого неподвижно смотрели в небо. Мертвый оскал молодых зубов застыл в страшной улыбке, словно Юзик перед смертью увидел нечто веселое да с тем и уснул навеки.

Носильщиков сопровождали полицейские – четыре породистых поляка из Мазовша. Молодые интеллигентные мужчины были выбриты до синевы, на околышах фуражек с высокой тульей чистым серебром белели номера и орлы, сияла металлическая окантовка козырьков. Подчиненных ожидал комендант постерунка.

Мужики поднесли наконец тело к повозке. Лошади постригли ушами, похрапели и настороженно замерли.

– Кидай на подводу! Р-раз!.. – скомандовал солтыс.

Окостеневшее тело глухо стукнулось о доски. Только теперь всхлипнули бабы. Один-другой мальчишка, влекомый каким-то магнитом, торопливо подходил ближе, пристально всматривался Юзику в лицо, будто искал чего-то в нем, затем испуганно нырял в толпу.

– Подложи сена под голову, Банадик, а то свисает! – прикрывая тело попоной, деловито бросил соседу Авхимюков Володька.

– Ему теперь все равно! – буркнул много повидавший на своем веку Чернецкий, поднимая, однако, голову покойного за волосы и подсовывая пук соломы.

– Всё, панове, трогай, поехали! – приказал Клеманский подчиненным, закинув карабин на спину, и пошел к велосипеду. Полицейские последовали за ним.

Апостолы и «третьи священники» от страха попрятались.

На выгоне подводы перехватили верные волыняне и местные богомолки. Полицейские поспешили на выручку к своим возницам.

– Прочь, прочь! – терпеливо и настойчиво оттесняли они людей колесами велосипедов.

– На, бери лучше меня, цацалист! – ползла на коленях старая Пилипиха, разрывая кофту и обнажая коричневые складки кожи на груди. – Руку поднял на божьего человека, антихрист! Выжжет тебе перун за это зенки, дождешься, большевик ты безбожный, и род твой весь подохнет, если не отпустишь божьего человека!..

– Старая карга, долго будешь тут путаться? – наконец не выдержал Клеманский.

Он легко, как котенка, отнес бабку за кювет.

– Сиди здесь, псяюхо!

Не успел комендант вернуться к своему велосипеду, как бабка уже переползла канаву и снова бросилась к его ногам.

Придя в себя, прибежала на выгон и Тэкля. Она была уже одета в дорожное, держала узелок. Молодая женщина упала на колени перед комендантом, обхватила его ноги и стала умолять:

– Пане, это я во всем виновата! Из-за меня все вышло, як бога кохам! – постаралась она говорить по-польски. – Меня одну арестуйте! Едну, пане!..

– Придет и твоя очередь, не торопись! – пообещал начальник, придерживая Тэклю, пока не отъедут повозки. – А ты, холера ясная, славная бабенка! Я с тобой не прочь в одной камере побыть!.. Недаром, пся крев, мужики из-за такой головы друг другу разбивали!..

Подводы медленно продвигались по выгону. Как ни бросались под колеса, ни кусались, ни голосили бабы, как ни хватали за полы полицейских волыняне и наша Химка с Пилипихой, представители власти отстояли арестанта. Чиновные службисты, без меры гордясь скорой поимкой убийцы, которого никто бы не заподозрил, повезли старика в уездную тюрьму, предвкушая, какая сенсация ошеломит всю Соколку, а потом и целое воеводство.

Глава IV

СОВЕТ АПОСТОЛОВ

Как только арестанта увезли, Тэкля с Химкой бросились собирать «третьих священников». Они, впрочем, и сами опомнились, стали выползать из щелей. Всех охватила тревога: засудят пророка – разгонят и всю общину. Только теперь они вдруг поняли, чем был для них дядька Альяш.

Угроза потерять все, что они имели, сплотила апостолов. Давидюк успокоил Тэклю и, взяв у нее ключ от церкви, вечером собрал «третьих священников» на совет в пустой церкви, в которой сейчас было тихо и глухо, как в могиле.

– Лет тридцать тому назад, – взял первым слово одописец Павел Бельский, – так же был арестован бессарабский пророк отец Иннокентий. Его заточили в Муромский монастырь. Люди добрались туда и выручили его. Две тысячи верст шли молдаване в Олонецкий край! Помню, все газеты писали, как месяцами брели они по сугробам в лютые морозы. А нам до Соколки – смех, всего верст тридцать, и погода еще позволяет. Воды много – ну, мы не сахарные, не паны! Так что, сидеть сложа руки?! Под лежачий камень вода не течет. Нужно дать клич, поднять народ – села сразу поднимутся! Вон коммунисты организовали поход на Васильков, поперли штрейкбрехеров! А мы разве хуже? И рабочие Городка ходили на Песчаники целой оравой, никто не смог их остановить! А какие мы с Павлом Волошиным походы устраивали во времена «Громады»?..

– И тоже полиция была бессильна! – подхватили бывшие громадовцы.

– Даже с топорами шли. Полицейские тогда побросали свои постерунки! Сколько смеху было, когда Клеманский дал тягу через окно в одних подштанниках, а потом приказал обить двери железом и сделать засовы!

– Дадим клич – и айда в Соколку!

– Гуртом и батьку бить сподручнее!..

Молчавший дотоле Ломник осадил:

– Пересажали потом и ваших волошиных, и городокских, и васильковских забастовщиков! Не туда гнешь, брат Павел, одумайся! На кой ляд нам с полицией связываться? Пусть цацалисты с нею грызутся, у них руки чешутся, а нам, мужикам, все надо делать с умом. Что поделаешь, иногда и черту лысому поклонишься!..

– В тринадцатой главе послания апостола Павла к римлянам сказано, – издалека начал Давидюк, – что всякий должен покориться высшей власти. Аще несть власти не от бога, истинно вам говорю! Начальство грозно для плохих дел, а не для дел хороших! Делай добро, и тебя похвалят! Вот почему наш отец и пророк Илья удостоился получить орден от самого маршала Пилсудского!

– Против власти не попрешь, холера, правду он говорит! Власти всегда поддерживали нас, нам нужно этим дорожить! – сказал Майсак. – Ласковый теленок двух маток сосет, так говорили наши деды и прадеды!

– Я хорошо помню тот поход бессарабов, брат Павел! – поднял голову Ломник. – Ну, поднялись они, пошли – и что?! Сколько их от тифа умерло, сколько тысяч померзло, сколько было посажено в тюрьмы?! Нет, это не выход, мужики, как хотите!

Крестьяне задумались.

– А что, если подсунуть сокольскому старосте взятку? – подал идею Ломник. – Деньгами и в камне дыру просверлишь.

– А он возьмет? – засомневался Майсак.

– Все паны на деньги падки. Им нужно много – то на курорты, то на шампанское, то на паненок и игры там разные… Сотней, конечно, от такого не откупишься, не станет он и рук марать. Надо, мужики, дать столько, чтобы он не смог отказаться!

– А вдруг возьмет, но Альяша не отпустит?!

– Порой и черт совесть имеет…

– А чем рискуем? Деньги общественные у нас имеются! – рассудил Ломник. – Да и для панов Альяш что-то значит – золотой орден от самого Мостицкого получил! Будут считаться!

После недолгих дебатов апостолы остановились на годовом окладе уездного начальника, на глазок определили его в двенадцать тысяч злотых. На всякий случай округлили его до двадцати тысяч. Ответственную миссию возложили на осторожного дипломата и бывалого человека – Давидюка.

Утром главный Альяшев апостол запряг буланчика. Убитая горем Тэкля вынесла ту самую конскую торбу и завернутые в суровый холст деньги. Апостол Александр холстину вернул, толстую пачку купюр сунул в торбу, вскочил на повозку и тронул с подворья. Тэкля вспомнила про узелок с едой и бросилась в халупу, от растерянности забыв попросить возницу, чтобы он придержал буланчика.

Когда она выбежала с передачей, Давидюк был еще недалеко – рыжая корова с поломанным рогом трусила перед ним, не догадываясь сойти с дороги. Из-за заборов настороженно выглядывали грибовщинцы, и Тэкля не отважилась окликнуть апостола. Она уже догоняла повозку, но раздосадованный Давидюк, хлестнув коня, объехал безрогую скотину, пустил буланчика галопом, и Тэкля, тихо заплакав, поплелась домой.

НА ПРИЕМЕ У КАРДИНАЛА

Получая от епископов и ксендзов подробную информацию о том, какие страсти разгорелись по белорусским селам, кардинал и примас Польши, ксендз, доктор Август Хленд понял, что сам всевышний дает ему возможность нанести решающий удар по ненавистному православию. Уездному и воеводскому начальникам кардинал строго-настрого приказал не спускать глаз с общины и держать его в курсе всех грибовщинских событий.

Выезжая по сигналу из гмины в Грибовщину, сокольские следователи старосту в известность почему-то не поставили. Узнав, что за узник сидит в его тюрьме, уездный начальник перепугался не на шутку и помчался в Белосток. С воеводой Генриком Асташевским они дозвонились до Варшавы. Кардинал потребовал немедленно приехать к нему.

– Настало время уничтожить этого грибовщинского Иисуса Христа, героя дураков, ваша экселенция! – уверенно начал излагать свою точку зрения пан воевода. – Опасный черт! Без солдат, без призыва к битвам и забастовкам он разворошил мне целое воеводство! Да и соседние, я думаю, от него не в восторге… Сейчас мы ликвидируем его через суд! Тем более что против факта убийства он в свою защиту ничего выставить не сможет!

Облаченный в пурпурную мантию примас Польши, внимательно выслушав воеводу, удивился:

– Панове, этот мужик с таким характером? Неслыханно! Это именно то, что нам нужно. Не будем спешить, пане воевода!

И поразил собеседников неожиданным выводом:

– Не надо быть, мои дорогие, излишне строгими к людям. И у самих экономки есть! Да и вина этого мужика не столь уж велика: с таким же успехом его мог бы прикончить соперник, не правда ли? Судьба улыбнулась старику, всевышний не лишил его и в семьдесят лет удачи! Вокруг толкования священных книг русины всегда разжигали фанатизм. Еще и не такой! – стал вспоминать кардинал исторические параллели. – При их царе Алексее Михайловиче около двадцати тысяч кликуш сожгли себя только в одном Пошехонском уезде! Костел поступает очень мудро, что не позволяет толковать священное писание своим мирянам! Вот вам наглядный пример: стали мужики толковать Библию сами – и появилась секта! Да еще какая крепкая, кто бы мог подумать?! Панове, вы сами видите, какое опустошение он нанес православной церкви, как на фоне этого русинского сумасшествия выглядят наши костелы на Кресах Всходних!

– Совершенно верно, ваша экселенция! – почтительно поддакнул посрамленный воевода. – Да и в грибовщинском бедламе столько нашего. Церковь пророка больше похожа на костел, на первом месте у них икона Ченстоховской божьей матери!

– Я все это знаю! Вы не имеете права, Панове, забывать о том, что Ватикан объявил земли ваши территорией миссионеров. Нам нужно окончательно разделаться с православием и приблизиться к границам Советского Союза! Этот колосс на глиняных ногах вот-вот начнет рассыпаться. Грузины, татары, башкиры, украинцы давно ждут момента выступления! Это выльется в небывалую резню!.. Тогда ваше воеводство станет для католических миссионеров базой для похода на восток. Не забывайте, Панове, великого католика Стефана Батория и того, что главный наш девиз останется прежним – крест и меч!.. Столь благоприятной обстановки столица апостольская не имела на Кресах Всходних лет триста!

Староста и воевода склонили головы в знак согласия.

– Таким образом, мы не заинтересованы в том, чтобы глушить эту секту. Интересы святой церкви требуют ее укрепления. Кстати, о вашем мужике знают даже в Ватикане! Да, да!.. Оттуда уже затребовали донесение. Этого оригинала немедленно из-под стражи освободить!

– Но ка-ак? – растерялся воевода. – Дело уже получило огласку.

– Не следовало этого допускать! Теперь думайте, Панове, как все организовать, вы люди опытные, вам на месте виднее, конфликта с полицией у вас не будет. Министерство внутренних дел также поддерживает вашего Эльяша. Этот Климович срывает работу коммунистов, ставит им палки в колеса, и генерал Славой-Складковский[32]32
  Министр внутренних дел Польши.


[Закрыть] завтра же даст дополнительные распоряжения полиции. Соблюдайте, прошу вас, осторожность. Избави бог чем-нибудь выдать себя, сделайте так, чтобы никакие слухи не проникли в левые газеты и тем более – за границу!

– Будет исполнено, ваша экселенция!

– Я со своей стороны вас поддержу. Попрошу президента, чтобы наградил этого хлопа еще раз. Епископ Елбжиховский пошлет в места, где православие ослаблено в наибольшей степени, «живых ружанцев», – этих горячих сердец, жаждущих деятельности во славу Христа, у нас десятки тысяч! Приходы получат инструкции, как говорить с амвона о грибовщинском течении. Больше ласки этому мужику! Пригласите его, пане староста, на именины жены или дочери, а то и просто на обед!

– Слушаюсь, ваша экселенция!

– Но какой характер!.. Самородок! Не мешать этому дикому зубру Восточных кресов, Панове, дать ему развернуться! Если бы не было на кресах такого пророка, его нужно было бы выдумать! Пусть бушует, пусть чудит, пусть делает, что ему вздумается!.. А теперь – с богом!

ЗАМЕТАНИЕ СЛЕДОВ

Прямо из столицы воевода и староста прикатили в Соколку и принялись действовать.

В морг сейчас же приехала военная машина. Завернутый в мешковину труп бедного Юзика сыщики из дефензивы[33]33
  Тайная полиция.


[Закрыть] втиснули в зеленый ящик и куда-то увезли.

Обоих следователей, ведших дело, перевели на работу в другие уезды. Перевели в Яловку и начальника кринковского постерунка толстого пана Клеманского.

Полиция получила приказ арестовывать всякого, кто хоть одним словом попытается оскорбить Климовича.

Подпольщики как раз вывесили карикатуры на Альяша. Кринковская полиция устроила засаду. Староста с воеводой присутствовали при допросе первого задержанного.

На постерунок притащили богомольца Мовшу. Семидесятилетний дед с пейсами до плеч перепуганно таращил на полицейских слезящиеся глаза, пока те ковырялись в его торбе с ободранным Талмудом и такими же бедными приспособлениями для молитвы: потрескавшимися ремешками да засаленным куском полосатого шелка.

Полицейский брезгливо вытер пальцы о галифе, стукнул каблуками, доложил:

– Ниц нема, пане комэнданце!

– Старик просто шел помолиться, – подумал вслух шеф полиции. Ему было очень неудобно перед гостями, поэтому новый комендант напал на задержанного: – Почему пан молчал, когда пшодовник[34]34
  Старший полицейский (польск.).


[Закрыть] спрашивал, куда пан идет?

Старик сразу осмелел.

– Откуда теперь можешь знать, куда ты идешь? – пожал он удивленно плечами. – Я направлялся в синагогу, а попал к вам! Что я уважаемому пану пшодовнику мог сказать? Разве теперь можешь быть уверен, куда ты идешь?!.

Староста с воеводой разразились хохотом. Насмеявшись вволю, они оставили нового коменданта самого выявлять преступников и отправились к солтысу в Грибовщину, чтобы приглядеться на месте, нельзя ли пророку чем-нибудь помочь еще.

В свое время пророк передал церковь на баланс кринковскому протоиерею отцу Савичу. Но Альяш недаром был крестьянином – горький опыт многих поколений вселил в душу мужика извечный страх перед каждым подписанным документом. А уж та бумажка, которую он перед пострижением в монахи подмахнул для отца Савича, и вовсе не давала старику покоя.

Когда по воскресеньям телохранитель докладывал, что какой-то священник едет служить литургию, Климович настороженно спрашивал у своего Фелюся Станкевича:

– А с какой стороны?

– Из Острова, отец Альяш.

– О-о, Яков едет подлизываться?! Несет сюда этого жеребца?! – Пророк делался сразу храбрым. – Покажи ему фигу, сами службу отправим! Скажи, пусть приезжает после дождика в четверг, тогда меня купит!

Зато покорно вытаскивал из-за голенища ключ, когда ехал кринковский поп.

– Открой, пусть Савич пока что служит, его трогать не нужно. И не задирать! Может, как-нибудь вырву у него документ – поцелует он меня тогда вот сюда…

Получив исчерпывающую информацию от солтыса, начальники вернулись в Соколку и срочно вызвали уездного судью:

– Акт передачи грибовщинской церкви считать недействительным, бумагу Климовичу вернуть! Пана Климовича немедленно выпустить!

– На каком основании я это сделаю, пане воевода, пане староста?! – взмолился слуга Фемиды.

– Вам что-нибудь известно о фанатизме его единомышленников? – приступил пан воевода к судье с другой стороны.

– Говорят, тысячи паломников бывают у него каждый день. Но какое нам дело?

– Вы желаете, чтобы все эти дикари хлынули на нас?!

– Об этом я и не подумал, виноват, пане воевода…

– Основание тут одно, пане судья: чтобы не вызвать в народе нежелательных для Речи Посполитой настроений и эксцессов! Найти статью! И сделать это немедленно. Дело государственной важности!

– Слушаюсь, пане воевода, будет исполнено!

– И передайте прокурору: завести уголовное дело на жену Чернецкого за самогон, она главный виновник убийства – подстрекательница!

ПРОРОК НА ОБЕДЕ У ПАНА СТАРОСТЫ

1

Забирал из тюрьмы Альяша сам староста Войтехович, бывший легионер Пилсудского.

Двухметрового роста, этот холеный и энергичный пан, с плохо скрываемым отвращением и любопытством рассматривая освобожденного старика со всклокоченной бородой, повел его к себе обедать. Погода переменилась, от выглянувшего из-за туч солнца многочисленные лужи заблестели, но пророк ничего этого не замечал. Он еле тащил пудовые сапоги с налипшей на них грязью, не разбирая дороги, покорно плелся за старостой.

С тонким профилем и загадочной улыбкой, надушенная и напудренная, причесанная а-ля Грета Гарбо, пани старостиха ждала гостя не без волнения. Решив принять его по всем правилам светского этикета, она загоняла прислугу, выставила сервиз тончайшего хрусталя и разложила серебро, – так не встречала она даже нового гродненского архиерея.

– Знакомьтесь, пани Леокадия! – представил старостиху Войтехович. – А это наш герой, почтеннейший пан Эльяш!..

– Очень приятно! – с приветливой улыбкой сказала хозяйка.

Но деревенский дед даже не поднял головы.

В прихожей висели на стенах лосиные головы с ветвистыми рогами и головы клыкастых кабанов. У стены гнулись в молитвенном поклоне две белорусские девушки-служанки. Маленькая болонка с серебряным ошейничком кокетливо тявкнула два раза и белым клубочком покатилась Альяшу под ноги. Старик поклонился служанкам, даже позволил им поцеловать руку, а любимицу пани Леокадии пнул сапогом, и белая сучка с визгом метнулась на кухню.

После недолгого замешательства староста показал на дверь в гостиную:

– Проше, пане Климович, проше бардзо!..

Дед прогрохотал в гостиную и с такой настороженностью присел на самый краешек обитого цветастым шелком кресла, точно боялся подхватить какую-нибудь заразу. Снял шапку и осмотрелся, ища место, куда бы ее пристроить. Хотел было опустить па паркет, но, передумав, положил себе на колени. Пани Леокадия хрустела суставами пальцев. С преувеличенной обидой скулила на кухне болонка. Ошалелые от счастья служанки через неплотно прикрытую дверь смотрели на пророка, как на солнце…

Вдруг оказалось, что все в гостиной было лишним: и элегантная, разодетая хозяйка, и золотые запонки на манжетах ее мужа, и бутылки с пестрыми заграничными этикетками, и сверкающее пианино, и вся обстановка богатой квартиры, отражающаяся на полу.

Войтеховичу ничего не оставалось делать, кроме как и дальше играть роль хлебосольного хозяина. Он сел напротив Альяша, широким жестом обвел стол:

– Ну, перекусим, пане Эльяш, чем бог послал! Пан проголодался за два дня, не правда ли? Простите, что так вышло, полиция и следователи без моего ведома заварили это дело… Теперь дело пана улажено. Можете быть уверены – никто не посмеет и пальцем пана тронуть! – Староста похлопал деда по плечу. – Через несколько минут отправлю пана в Грибовщину! Но проше бардзо, пусть отец угощается! Воздадим должное тому, что приготовила нам пани Леокадия!

И хозяин сунул за воротник угол накрахмаленной салфетки.

Гость, однако, и на него не взглянул, не поднял головы. Исподлобья критически оглядел панский стол, не спеша взял хлеб, отломил от него крохотный кусочек и начал жевать. Потом откашлялся и простуженным в каталажке голосом сказал тоскливо, ни к кому не обращаясь:

– Лучку бы!..

И это было единственное, что он сказал у Войтеховичей.

Хозяева переглянулись. Пани Леокадия, еле заметно пожав в недоумении плечами, хотела идти на кухню, но старшая служанка опередила ее; достала из-под фартука крупную, отливающую свежим глянцем луковицу и с низким поклоном подала пророку:

– Возьмите, отец Илья!

Дед ногтями разорвал луковицу пополам, обмакнул половинку в солонку, уставился на скатерть и как бы по принуждению стал жевать. Некоторое время старостиха с изумлением слушала, как хрустит луковица на зубах старика, еще раз переглянулась с мужем, и на ее напудренном лице появилось выражение крайнего недоумения и брезгливости.

2

Удовлетворенный пан Войтехович, утратив к старику прежний интерес, довольно бесцеремонно впихнул его в свой лимузин и приказал удивленному шоферу доставить пророка в Грибовщину.

– Подобного пассажира, Янек, сколько живешь, еще но возил, признайся?

– Да ведь он всю жизнь ездил только в навозной телеге! – в тон начальнику съязвил безусый юнец в кожаной куртке, насмешливо оглядев старика. – Ладно, машина выдержит! Старче, из машины не высовываться, это тебе не на печи со старухой!

Войтехович сиял, глядя на отъезжающий лимузин. Причина для радости была: отлично уладив дело пророка, он имел все основание рассчитывать, что служебное рвение его начальство заметит. Вернувшись в кабинет, староста долго не мог придумать себе занятие. Он внимательно оглядел свой кабинет.

На столе аккуратно сложены альбомы, стопа варшавских и заграничных журналов. Контрастируя с красным атласом, белеет за спиной силуэт орла. Хрустальная люстра, привезенная из Чехословакии женой, – ах, какой у нее тонкий вкус! – наполняет комнату светлым, звонким сиянием. Взгляд «маршалка» с длинными, как у моржа, усами на портрете кажется сейчас не таким суровым. Таинственно молчат телефоны.

Пану Войтеховичу вдруг захотелось поделиться радостью с женой. Только тут он вспомнил, что так и не пообедал из-за этого неопрятного старикана. Еще вспомнил, как хрустела пальцами Леокадия, – это у нее первый признак раздражения.

«Этот папуас мог вывести из себя кого хочешь, но что поделаешь, дорогая, служба!.. Ничего, девочка моя, мы сейчас тебя успокоим!» – нежно подумал он, глядя на фотографию жены в рамке, стоящей у чернильного прибора, и поднялся.

Насвистывая бравурный марш тореадора, начальник уезда отправился домой.

Все окна своей виллы Войтехович застал открытыми настежь. Служанки, руководимые расстроенной и брезгливо поджавшей губы пани Леокадией, кончали мыть горячей водой с содой цветастый шелк кресел, паркет и принимались оттирать стол, точно на нем наследила болонка.