Текст книги "Stalker: Еретик (СИ)"

Автор книги: Алексей Карелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– Идем. Надеюсь, мне больше не придется сюда возвращаться.

Я мысленно с ним согласился.

– Ты только не расслабляйся, старлей, – полковник снова начал поучать. – Хоть мы возвращаемся по протоптанной дорожке, Зона богата на сюрпризы. Будь начеку.

Я вспомнил о Тесле. Как бы она не повстречалась в коридоре. Впереди маячила спина полковника, закрывала обзор. Ненавижу идти замыкающим.

Послышалось трещание “электр” – мы на выходе. Левша начал доклад:

– Товарищ полковник…

Дегтярев схватил бойца за грудки и рванул на себя. Мимо пронеслась Тесла, перед глазами поплыли цветные пятна. Левша испуганно вытаращился на полковника.

– Никого не задело? – озаботился Горбатый.

– Ничего не обнаружено, – хрипло закончил рапорт Левша.

К лифту вернулись, слава Богу, без приключений. Гном, бедняга, уже весь извелся. Завидев нас, сбежал по ступеням навстречу и возмутился:

– Что так долго?

– Без происшествий? – спросил я.

– Никак нет. Наверху стреляли. Стельмах сказал, зомби забрели. Немного.

– Сами целы?

– Так точно. Обошлось.

Полковник сосредоточенно смотрел на табличку с надписью “Лаборатория”. Наверное, вспоминал, мог ли там в прошлый раз что-то пропустить.

– Товарищ полковник, поднимаемся? – обратился к нему я.

Дегтярев неуверенно кивнул. Переступили порог. Горбатый с натужным вздохом захлопнул толстенную дверь, провернул вентиль. Панель доступа зажглась красным.

Загрузились в лифт. Во мне заелозил червячок нетерпения: еще немного, и я увижу небо! Если повезет, то и солнце. Ощущение, будто очнулся от кошмара и радуешься, что все произошедшее всего лишь сон.

Лифт остановился, створки нехотя разошлись.

– А вот и диггеры, – приветствовал Стельмах.

Перец напряженно всматривался в сумрак. В том направлении темнела пара трупов.

– А мы тут с аборигенами пообщались, – сообщил Стельмах важно. – Ну, а вы хотя б крысеныша изловили?

– Все тебе шуточки, – зло проворчал Перец. – Чуть пулю в лоб не получил, а все смеется. Юморист хренов.

– Пули берут того, кто их боится, – отмахнулся Стельмах.

Раздалось жужжание. Перец дернул ствол на звук – на полковника. Тот предостерегающе выставил ладонь и достал вибрирующий КПК.

Перец с облегчением выдохнул и вернулся к прежнему занятию.

Дегтярев прочел сообщение, бросил резко:

– Выдвигаемся. У “Светлячка” видели группу монолитовцев. Возможно, наш прилет не остался незамеченным.

Первым среагировал Стельмах: нырнул в коридор, добежал до конца, заглянул за угол, махнул нам.

– Герой, мля, – процедил Перец.

Потрусили к выходу. Горбатый и Стельмах пригнулись, выскользнули на крыльцо, осмотрелись. Подали знак: чисто. Мы выбежали на дорогу.

– Не расслабляться, – в который раз напомнил Дегтярев. – Горбунов, Левчук – фланги; Шумейко, Стельмах – тыл.

– Раком так раком, – беспечно прошептал Стельмах, обернулся и пошел спиной вперед.

Пока мы лазали по лаборатории, Припять преобразилась, покрылась тонким слоем снега. С неба сыпало в разы сильнее прежнего. Тучи опустились. Казалось, чувствуешь, как они давят на плечи. Благо, ветра не было, иначе дальше своего носа ничего не увидел бы. Как бы метель не разродилась. Тогда в Припяти придется задержаться.

– Кажется, вижу движение, – произнес Стельмах.

– Подтверждаю, – поддержал Гном.

Мы остановились. Я и полковник почти одновременно поднесли к глазам бинокли. Со стороны стадиона действительно приближались люди. Я зашевелил губами, подсчитывая численность группы.

– Пятеро, товарищ полковник.

– Похоже на то. В общежитие. Быстро!

Дверь выбивать не пришлось. Ее не было. Как и стекол в оконных проемах. Мы затаились в холле, сели у окон. Полковник осмотрел через бинокль дорогу. Я последовал его примеру. Снег и деревья мешали, и я никого не увидел.

– Исчезли, – обеспокоился Дегтярев.

– Видимость плохая, – я пожал плечами.

– Они должны быть сейчас напротив КБО.

– Переждем?

– Выйдем через двор. За мной. Только не шуметь.

Черного выхода не оказалось. Полковник не растерялся, указал на окно в одной из комнат. Двор зарос лесом. Снег задерживался ветками и не влиял на радиус обзора. Зато мешали деревья. Правда, они же и прикрывали наш отход.

Первым в окно сиганул, конечно же, Стельмах. В ожидании остальных хищно посматривал по сторонам, ему так и не терпелось вступить в бой. Следом выпрыгнул Горбатый. Он даже не таился. Спокойный, как удав, стал в полный рост и оглядывал окрестности, как мещанин собственные владения. Следующими пошли я и полковник. Откатились за деревья, обратились на север, откуда мог появиться противник. Отчего-то зазудел шрам на брови. Шумейко залез на подоконник, но у ног вонзилась пуля, и он юркнул назад.

Пули застучали по деревьям, подняли снежные фонтаны, зашипели над головой. Врага мы увидели не сразу. Темные экзоскелеты наемников сливались с голым лесом. Перец, Гном и Левша оказались запертыми в общежитии. Без них мы не могли уйти, пришлось отстреливаться.

– Гранаты! – крикнул Гном.

Из окна вылетел Левша, сгруппировался, перекатился через голову и сел напротив меня, за стволом старого тополя. В комнате грохнуло. Левша выстрелил в окно. Я успел заметить, как внутри кто-то взмахнул руками. Показались Перец и голова Гнома. Очухались. Левша дал им время. Выстрел, стон – добили раненого.

Я лег пластом и выглянул из-за дерева. Наемники подбирались ближе.

– Жрите! – Стельмах бросил “эфку”, по его позиции тут же открыли огонь.

Взрыв. Полковник добавил. Позвал Гнома с Перцем, но те пытались выкурить “своего” наемника.

Автоматная очередь взрыла рядом с Горбатым канавку и задела ногу. Горбатый даже не пискнул. Зажал рану и с ненавистью посмотрел в сторону наемников.

Я приник к оптике. Уловил движение. Перевел прицел. Укрытие одного найдено. Только наемник высунулся, я выпустил три патрона и откатился за дерево потолще.

Дегтярев энергично махал в сторону ДК.

– Отходим, – передал я Левше.

Тот качнул головой, поманил за собой Горбатого. Перебегая от дерева к дереву, они начали медленно продвигаться на юг.

– Шумейко, где вы? – позвал я, но ответа не услышал.

Стрельба в общежитии переместилась на второй этаж. Звучала глухо, – значит, бой шел в коридоре, либо на противоположной стороне. “Прорвутся”, – подумал я и ринулся к ДК.

Полковник и Стельмах прикрывали наш отход. Потом бросили по гранате и побежали следом.

Мы уходили почти без спешки. Мчаться сломя голову в Зоне, все равно что лезть в петлю. Направление выбрали не по прямой, до восьмого училища: там голое пространство, и мы превратились бы в отличные мишени. Пошли в обход застроек.

Я не раз замечал, как пули отставали от меня всего лишь на секунду. Хотелось сжаться, стать маленьким, как Гном. Казалось, крестик обжигал грудь, отчего верилось в незримую защиту. Впрочем, от меня самого валил пар.

Полковник попытался связаться с Гномом. Получилось с третьей попытки.

– Шумейко, доложить обстановку.

– На нас напали с тыла два наемника. Они мертвы. Злобин ранен. Мы на втором этаже, можем обстрелять ваших преследователей.

– Дайте нам минуту, и дуйте к ДК. По тому пути, как мы шли к “Юбилейному”.

– Есть!

Из общежития загремели “Грозы”. Мы, как один, рванули к площади. Горбатый злобно морщился, но не отставал. Лес оборвался. Кругом – высокая придавленная снегом трава. Лишь метров через пятьсот вновь вздымались черные штрихи деревьев. Справа вытянулась дугой низкая железная оградка. За ней над ржавыми аттракционами возвышалось колесо обозрения. На миг я задержал на нем взгляд, но и этого промедления хватило, чтобы словить пулю.

Плечо отозвалось резкой болью. Горбатый и Левша, точно по команде, развернулись и выбросили из подствольников по снаряду. Взрывы подняли ворох листвы и ведра грязи.

– Направо! – скомандовал полковник.

Завернули к бетонке, к училищу. Миновали низкое здание, похожее на гаражи, и наткнулись на тупик. Два корпуса училища соединялись перемычкой. Повернем направо – выйдем на улицу Лазарева, придется делать большой крюк. Сзади нагоняли наемники. Лезть в темное нутро училища никому не хотелось, но иного выхода не нашли.

Полковник прикладом высадил стекло, очистил окно от острых краев. Подсадил меня. Я подал руку и втянул Дегтярева.

Внутри был кавардак. На полу валялись учебники, письменные принадлежности, даже встречались стулья и парты. Из них соорудили баррикады. Видимо, когда-то тут шел бой.

– В таких местах могут спать упыри, поэтому не шумим, – предупредил полковник, когда последний боец влез в коридор.

По шее пробежали мурашки. Были бы волосы, встали бы дыбом. Хотел удивиться своей впечатлительности, но мурашки по-прежнему щекотали кожу. Словно на потолке закогтился кот и рисовал по мне хвостом. Я задрал голову и от неожиданности присел. С ламп по всему коридору свисали огромные мочала белой бахромы. С них медленно, как снежинки в безветренную погоду, спускались пушинки. При соприкосновении с комбинезоном они с кислотным шипением испарялись, оставляя на одежде подплавленные точки.

Полковник тоже заметил клочья паутины и добавил очередное напутствие:

– В полный рост не становится, следите за потолком. Мочала не очень дружелюбны, их кислота съест и сталь. Да, и не забываем о тушканах.

– Зоопарк обеда ждет, у зверей слюна течет, – вспомнил Стельмах детский стишок.

Крадучись, мы прошли весь корпус. До ДК – рукой подать.

Полковник связался с Гномом.

– Шумейко, вы где?

– Заворачиваем вдоль училища.

– Хорошо, мы рядом.

От дерева к дереву, с оглядками назад, мы продвигались к “Энергетику”. Метрах в двухстах показались Гном с Перцем. Наемников не видно.

Вдруг что-то стукнуло. Дважды. Как мячик плюхнулся. Я остановился, с тревогой огляделся. Швырнуло наземь. В ушах-звон, во рту – привкус крови, перед глазами мутно. Я встал на четвереньки, подняться полностью не было сил. Кто-то помог, потащил на себе. Потом бросил. Приглушенно, точно издалека, залаяли автоматы. Я выглянул из укрытия, дождался четкой картинки, припал к оптике. Рядом забарабанило, в стекла противогаза ударили щепки. Надо сменить позицию.

Я оперся о ствол и с трудом поднялся. Звон затихал, и я услышал отрывистые команды Дегтярева. Гном и Перец присоединились к нам. Полковник указывал в сторону наемников и бил ладонью по подствольнику. Контузия еще не прошла, и я соображал заторможено. Пока понял значение жестов, все выстрелили по снаряду.

Шесть гранат, одна за другой подняли землю на дыбы, ломая молодой подлесок, разбрасывая ветки и щепы. Мужики побежали, пригнувшись, точно велосипедисты-гонщики. Я неуверенно бросился следом, немного пошатывало из стороны в сторону. Земля норовила уйти из-под ног.

Деревья расступились. Я увидел вертолет. Пилот высунулся из кабины, рьяно жестикулировал, подгонял нас, тыча пальцем на юго-восток. Монолитовцы?

Проверить догадку я не успел. Мир перевернулся. Вздернуло за ноги, закружило. Я летел над лесом! Темные кроны быстро приближались. Ветки захлестали по противогазу, комбезу. Первый сук пихнул в плечо, на другой налетел грудью, перекрутился, ударился спиной, на секунду повис, но тут же соскользнул. Слава Богу, приземлился не в аномалию.

Ну, прям пинбольный мячик. Наверное, не пропустил ни одного сучка. Я не чувствовал тела. Застонал, попытался подняться, но мир выплюнул меня в первородный мрак.

ГЛАВА V

– Как же так, ты меня бросаешь?

Глаза Люды наполнились слезами, они просили, умоляли. Островский готовился к этой сцене, знал наперед реакцию жены и все равно растерялся. Сердце защемило, Островский уже ощущал, как прижимает к себе Люду и гладит ее спутанные волосы.

– Нет, – ответил Островский тихо и отвел взгляд. – Я вернусь. Я обязательно вернусь, а пока за тобой присмотрит Андрей.

Люда покачала головой, сказала недоверчиво:

– У него ведь своя семья. Они переселятся к нам? Да и зачем мне он? Мне нужен ты!

– Пойми: Зона – наш последний шанс.

– Я тебе надоела, – закивала Люда с пониманием. – Ты бежишь от меня. От чумной, – нервно усмехнулась.

Островского так и подмывало нагрубить, и в то же время хотелось сгрести жену в охапку и не отпускать.

– Люда, ну что ты говоришь? Что за глупости? Я так же, как и ты, не хочу расставаться ни с тобой, ни с Машкой, но я должен, должен попытаться сделать все, что в моих силах. Ты ведь понимаешь.

– Я хочу, чтобы ты был рядом, когда я… – Люда осеклась, опустила голову, губы задрожали.

– Даже и не думай об этом! – вспыхнул Островский, ухватил жену за подбородок, повернул к себе лицом, заставил смотреть в глаза. – Выкинь из головы! Ты сама себя ешь. А обо мне ты подумала? О Машке?

– Как же ты жесток, – с болью воскликнула Люда и попыталась вырваться из его рук, но Островский держал крепко.

– Ты меня дождешься, слышишь? Я найду выход. Мы еще золотую свадьбу отметим. Машка подарит нам внуков. Таких же, как она: пухленьких, миленьких и задающих много вопросов.

Люда всхлипнула, попыталась улыбнуться. В затуманенных глазах появился интерес. Островский тоже улыбнулся и продолжил:

– А ты научишься вязать носочки и печь пироги. Я тебе не говорил, но они у тебя пресноваты.

Люда с протестующим возгласом ударила мужа кулачком в грудь.

Островский не останавливался, лил елей ласковым голосом, хотел высушить слезы жены, отвлечь ее от темных мыслей. Люда хоронила себя заживо, а со смертью нельзя играть в поддавки. Чем больше думаешь о смерти, тем скорей она тебя найдет. Опустишь руки, и этот мир сожрет тебя с потрохами.

Дед ждал Островского два года. Два года мучился. Слег, с трудом ел, ходил под себя, но боролся, хотел дождаться внука из армии. Увидеть его мужчиной, целым и невредимым, узнать, достоин ли продолжатель рода фамилии. Когда Островский приехал, он просидел с дедом до глубокой ночи. Деду говорить было трудно, поэтому он больше слушал. А к утру его тело остыло. На лице – безмятежность, руки сложены на груди. Дед ушел. Сам.

Частое дыхание… Зверь… Лохматая морда вцепилась в плечо, потащила. Кажется, тварь не одна. С другой стороны кто-то запустил руку под мышку. В ребра точно шилья всадили, а черепушку долбили зубилом.

Бросили. На охапку… хвороста? Зажарить решили? Ложе тронулось, в глазах вспыхнуло, и я снова отключился.

– Значит, решил твердо? – спросил Артем и атаковал пешку конем.

– Кремень, – кивнул Островский, потер лысый череп: ход друга озадачил.

– И к усатому ходил?

– Ходил. Послезавтра уезжаю.

– Вот оно как.

Островский подставил под удар еще одну пешку. Если конь и ее сожрет, то коня растопчет слон.

– А-а, не, брат, – разгадал замысел Артем и тоже выдвинул пешку. – Ты только не забывай, что Зона – не Чечня.

Друзья на минуту оторвались от шахматной доски. Молча смотрели друг другу в глаза и будто видели мысли собеседника.

– Ты ходи, ходи, – ожил Артем. – Игрок из тебя сегодня неважный.

– Не до стратегий.

– Ты только там не наделай глупостей.

По интонации Островский прекрасно понял, что речь не о шахматах.

– Я слышал, Зона делает из людей животных, – с опаской сказал Артем. – Они бьются кланами ради бабла. Там полно уголовщины, так что не жалей этих… сталкеров.

– Не беспокойся, Леха успел кое-что рассказать, – произнес Островский мрачно.

“В Зоне доверять нельзя никому, – говорил Леха. – Ты там один. Техника – не помощник. Никаких вертушек, артиллерии и танков в поддержку. Даже природа коварна. Зона – не Чечня, брат, хуже. Дьявольская игра. Вот он сидит там, под землей и забавляется. Смотрит, как из людей прет истинная, гнилая сущность. Главное, знать меру. Я несколько раз чуть не погорел из-за жадности. Начальники там тоже гребут, но только засветись – засадят. В Зоне все против тебя. Надеяться на кого-то чревато смертью. Всем хочется кусочек пирога, но на всех его не хватит. Смерть в Зоне – обычное явление, будни. Легко списать на несчастный случай, на Зону. Так что нет там ни своих, ни чужих. Шакал шакалом погоняет. Будешь овцой – сожрут”.

– Тебе шах, – заметил Артем.

Островский взглянул на доску так, словно увидел ее только что. Ситуация сложная…

Холодно. Как же холодно! Ветер завывает, швыряет охапки мелких льдинок в лицо. Словно пощечина ежовой рукавицей. Кожа немеет. Противогаз… Где противогаз?

С трудом поворачиваю голову. Меня везут на связанных ветках. Слышу громкий скрип снега, уверенный, энергичный шаг. Мужской. Рядом бежит кто-то еще. Мелкие, семенящие шажки, сопровождаемые мягким похрустыванием. Спутник легкий, четырехногий…

Из четырехлапых в Зоне обитают только мутанты, но разве могут они идти мирно, бок о бок с человеком? Так кто же меня тянет? Контроллер? Болотник? Зомби? Почему не сожрали на месте?

Пробую запрокинуть голову, чтобы увидеть хотя бы затылок идущего впереди. Получается чуть изогнуться, даже уловить взглядом темно-зеленый капюшон, но боль выскакивает из всех уголков тела и окунает во тьму.

Душно. Лес щедро дарит тень, и все равно душно. Пот струится по грязному лицу. По бедру постукивает сумка с гранатами. По обе стороны громко, рвано дышат такие же грязные, потные бойцы, как и Островский. Впереди прокладывает маршрут седобородый старичок в низкой серой папахе, сером же старом чекмене и высоких сапогах из сыромятной кожи. Кавказский профиль почти не увлажнился, дыхание ровное.

Островский следил за проводником с интересом, что не ускользнуло от внимания чеченца. На явные знаки, оставленные преследуемыми, старик указывал Островскому молча, а требующие особой прозорливости пояснял.

Рыжий, веснушчатый Голобоков раз за разом утирал пот со лба, с мольбой посматривал на старика, словно от него зависело, когда закончится погоня за Магомаевым. Ермолов старался не терять гордой осанки, изображал Терминатора. На фоне бронзового загара коротко остриженные волосы светились белым золотом, а белки глаз и зубы – жемчужинами. Товарищи в шутку называли Ермолова Брэдом Питтом, на что рядовой деловито отвечал: “Я не Питт, я лучше”.

– Товарищ младший сержант, разрешите обратиться? – спросил Ермолов.

– Обращайся, – Островский вроде и разрешил, а прозвучало, как “отвали”.

Ермолов подошел вплотную и зашептал на ухо:

– Вадим, ты в самом деле доверяешь ему? – солдат кивнул на старика-чеченца. – Если он угостил нас кумысом, это еще не значит, что стоит записывать его в друзья.

Ермолов был дружен с Островским, оттого позволял себе некоторую вольность в разговоре тет-а-тет.

– Денис, – Островский отвечал так же тихо, – старое поколение – это не свора волков. Старикам честь важнее жизни, Аслан не опустится до обмана. К тому же его семья пострадала от боевиков. Впрочем, если у тебя есть знакомый-следопыт, мы расстанемся с Асланом.

Пристыженный Ермолов откололся.

– Гляди, младший сержант, – сухо произнес старик, – видишь, гриб сбит, чуть дальше – ветка обломана, а на щепе – волос с кафтана. Природа – зрячему помощник. Она, как книга, только выучи язык.

– Уверен, что Магомаев?

– Мы ведь не теряли след. Кто же еще? В горы идет.

– Можешь определить, как давно проходил?

Аслан задержался у обломанной ветки, потрогал пальцем белую сердцевину.

– Думаю, полчаса назад.

– Надо идти быстрее. В горах мы его не сыщем.

– Думаю, в аул идет. Наверняка, там задержится. Он недалеко.

– Аул, аул, – раздраженно пробормотал Ермолов, – а в ауле том может целая армия ожидать.

– Не ссы, Ермолов, – сказал Островский строго.

Следы и впрямь привели к деревне. Каменные сакли ступеньками поднимались по горному склону.

– Без моего приказа не стрелять, – приказал Островский.

Сняли автоматы с предохранителей. Островский вытер потную ладонь о штанину, сжал цевье.

Аул поразил беззвучием. Жители попадались редко. При виде военных они прятались в дома. Только Аслан вздымал руку в приветственном жесте и разевал рот, как хлопала дверь и обращаться становилось не к кому.

– Чертовы псы, – ругнулся Ермолов.

– Они боятся нас, – объяснил наивный Голобоков, хлопнув пару раз пушистыми ресницами.

– Или что-то скрывают, – зло возразил Ермолов.

– Магомаев был здесь, – промолвил Аслан. – Селяне знают что, вернее, кто нас сюда привел.

– Почему не хотят помочь? – Островский нахмурился. – Разве ты не говорил, что мирному населению надоела война?

– Боятся мести. Мой сын отказался воевать. За это его кожу пустили на ремни, – ответил Аслан спокойно.

Ермолов и Голобоков вздрогнули, Островский свел брови еще сильнее.

Под ногами шуршал песок и камень. Воздух дрожал от зноя. Пахло травами и пылью. Высоко в небе орел пронзительно, зовуще перекликался с горным эхом.

Островский задрал голову и посмотрел вдаль, на восток: туда, где ввысь поднимался хвойный лес. Где-то там, у границы с Дагестаном, скрывались группировки Басаева и Хаттаба. Магомаев скорее всего стремился к ним.

Островский услышал тонкий певучий голос, звонкие удары.

– Не понял, – удивился Ермолов.

На пороге сакли сидел по-турецки долговязый мальчишка, молотил по бубну и пел на родном языке. От интонации веяло благородством и мужеством, а также печалью. Среди ручья незнакомых слов ухо уловило наиболее повторявшееся – “берзлой” .

Островский почувствовал, как напряглись его бойцы. Казалось, готовы пристрелить ребенка. На всякий случай Островский напомнил:

– Не стрелять. Аслан, скажи парню, чтобы замолчал.

Старик позвал мальчишку, прохаркал что-то на своем. Подросток проигнорировал.

– Глухой? – предположил Голобоков.

– Борзой, – рыкнул Ермолов. – Эй, песий выродок, заткнись, пока носом в землю не уткнул!

– Ермолов, – осадил Островский.

Аслан подошел к мальчику и попытался объясниться – тщетно, песня не оборвалась. Ермолов возмущенно мотнул головой и было рванулся к парнишке, но Островский сжал плечо.

Младший сержант с тревогой оглядывался. Все должно иметь логическое объяснение. Странное поведение мальчика могло служить сигналом боевикам или отвлечением.

– Аслан, заткни его! – выходил из себя Ермолов.

– Оставь, – безразлично бросил Островский.

Аслан пытался заговорить с мальчиком, но тот, точно заведенный, пел с отрешенным видом.

– Пусть сидит. Идем, – раздраженно сказал Островский. – Аслан, куда теперь?

Старик помахал ладонью перед пустыми глазами мальчика, вернулся к военным и озабоченно поделился мнением:

– Не нравится мне он. Точно обкуренный. И песня мне его не нравится.

– К черту мальчонку, мы почти нагнали Магомаева, – отрезал Островский.

Аслан кивнул, вздрогнул: заметил за спиной Островского лицо, один из селян выглянул в окно. Ермолов моментально проследил за взглядом Аслана, подскочил к зеваке, схватил за ворот и вытащил на свет Божий. Чеченец заверещал, предостерегающе выставил руки, глаза выпучил. Ермолов оружие не убирал, и чеченец не унимался. Аслан попытался успокоить его. Когда удалось, начал расспрашивать о боевиках. Чеченец не хотел отвечать, но Ермолов ткнул автоматом в ребра, приставил дуло к виску, и чеченец сломался. Указал направление дрожащим костлявым пальцем.

Островский не сразу сообразил, что заставило взволноваться. “Не поет”, – мелькнула мысль, и шрам на брови тревожно зазудел. Под ноги глухо упала “лимонка”.

– Граната! – заорал Ермолов.

Распластались на камне. Уши заложило ватой, зад обожгло. Кто-то завыл. Островский обернулся. Селянину оторвало ногу, он вопил, пытаясь остановить кровотечение. Голобоков стоял на четвереньках, зажал уши; сквозь пальцы сочилась кровь. Ермолов, не поднимаясь, строчил из автомата за спину Островскому. Аслан лежал кверху лицом. Мертвый.

Знакомое пение. Со множеством согласных. Некрасивое, харкающее и хрипящее. Подкидывающее море неприятных ассоциаций. Таких, как “чичи” и “груз 200”. Звонкое шуршание металла о металл. Кто-то точит нож.

Открыл глаза. Надо мной – обшарпанный потолок, серый от пыли и грязи. Стены выглядят не лучше. На них – черно-белые пожелтевшие фотографии: девочка с большими белыми бантами, в школьной форме; гордый, как олимпийский чемпион, мальчик с футбольным мячом; мужчина, занятый ремонтом радиоприемника; все трое и женщина с пышной кудрявой прической – “химией”.

Пение оборвалось.

– Салам аллейкум, брат! – голос приветливый, но с акцентом.

Я повернул голову – в шее стрельнуло – зашипел, поморщившись.

– Крепко тебя.

В углу комнаты, около дивана сидел щуплый мужик примерно моих лет. Не чеченец, слава Богу, однако и не русский. Косой разрез глаз и широкие скулы выдавали монголоидную примесь. Темный ежик волос был аккуратно, почти по-военному, подстрижен. Комбинезон, рельефный от бронепластин и снабженный многочисленными карманами, выдавал опытного сталкера.

Сталкер улыбался и смотрел вполне дружелюбно. Значит, нож точился не по мою честь. Хотя… Кавказцы – хитрый народ. Сколько их было: улыбающихся, с мягким говором, готовых в следующую секунду перерезать тебе глотку.

В комнате находился кто-то еще. Я хотел осмотреться, попробовал приподняться на локтях, но острая боль отбила желание.

– Лучше не двигайся, – посоветовал сталкер. – Ты крепкий. Кости вроде целы. Может, только пару ребер… Срастутся. Пули в плече нет, рана несерьезная, так, царапина. Да прибавит тебе Аллах сил и здоровья.

Меня покоробило. В моей жизни за упоминанием Аллаха всегда следовали, мягко говоря, неприятные сцены. Впрочем, плечо и впрямь стягивал бинт. Только неизвестно

В глотке першило от сухости, язык зудел, жаждал влаги. Я прохрипел:

– Где мы?

– Мы в Зоне, – пожал плечами сталкер.

“То ли он – дурак, то ли хренов шутник”, – зло подумал я. Мое состояние к юмору не располагало. В голове звенело, соображалось туго. Беспокоили многие вопросы, но на языке крутился один. С трудом я уловил, что именно хочу знать в первую очередь, выдавил:

– Почему ты меня спас? Это ведь ты тащил меня от ДК?

Сталкер снова пожал плечами – прям Незнайка какой-то – и ответил:

– Таков уж я. Ты был в беде, и я не смог пройти мимо. Как говорят у меня на Родине, помогай и врагу, если он нуждается в твоей помощи.

Звучало искренне, но я не поверил. Сталкеры – это особая порода людей. Они помогают, если помощь сулит выгоду. Но чем мог быть полезен я? Видимо, мое недоверие отобразилось на лице, потому что сталкер решил изложить подробности:

– Я услышал перестрелку. По звукам понял, что бой серьезный, с моим запасом патронов лучше не вмешиваться. Подождал, пока утихнет. Еще подождал. Как говорят у меня на Родине, орлы дерутся, а перья достаются оружейнику. Пока я обшаривал наемников, Миледи учуяла тебя.

Миледи… Вспомнилась лохматая морда, тянувшая меня за плечо. По затылку пробежали мурашки.

– Кто это, Миледи?

– Ты только не волнуйся.

Сталкер свистнул, раскрыл объятия, позвал Миледи. К нему лениво подошла… псевдособака! Да какая там собака – волчица. Белая крупная сучка с красными, как у вампира, глазами. Меня прошиб пот. Сталкер же ласково потрепал псину по голове. Я думал, тварь откусит глупцу руку, но нет, стояла смирно. Я заскреб пальцами по полу в поисках автомата. К сожалению, он лежал далеко, у ног.

– Аллаха оправдываю, она не тронет тебя, – заверил сталкер. – Я ее с полугодовалого возраста знаю. Мать ее тоже приручена.

– У тебя здесь что, целый питомник?

– Не у меня, – усмехнулся сталкер, – у Ноя. Есть тут такой отшельник на кладбище кораблей.

– Где?

– Турист, – понимающе кивнул. – Я тут забаррикадировал вход, и стекла в квартире целы. Живем пока. Да сделает Аллах твою болезнь скоропроходящей.

Болезнь… По-моему, на мне живого места не найти.

– Есть вода? – спросил я, опасаясь услышать отрицательный ответ.

Сталкер встал, подошел ко мне, одной рукой приподнял голову, другой – поднес к губам флягу. Напиться не дал. Я успел сделать всего три глотка.

– Извини, воду надо беречь, – оправдался сталкер. – В Зоне ее не наберешь, а до кордонов еще дойти надо.

Кордоны! Как там мои бойцы? Достали их монолитовцы или не успели?

– Вертолет… видел? – волнение запутало язык.

– Улетел. Твои?

Я промолчал. Не знал, радоваться или материться. Отряд успел отчалить и не понес потерь – это отлично. В то же время они меня бросили. Это могло означать лишь одно: меня посчитали погибшим. Никто меня не ждет у ДК. Придется добираться до базы самостоятельно, а это километры и километры аномальной территории.

Черт, штаб наверняка и Люде отошлет письмецо или позвонит. Ваш муж пропал без вести или погиб в бою. Что тогда будет? Как бы Люда не сотворила с собой чего. Брат ведь не может быть рядом с ней круглые сутки.

Будь я проклят! У меня же есть рация! Надо немедленно связаться с базой.

– Рация! – выпалил я так резко, что сталкер испуганно отшатнулся, а Миледи зарычала. – Где моя рация?

– Разбилась.

Словно сквозь пол провалился. Это конец. Не так я представлял себе охоту за артефактами. Идея отправиться в Зону изначально была глупой. Я бросил жену в самый сложный для нее период и, похоже, напрасно. Искалеченный, в центре Зоны… Пиши: пропало.

Закрыл глаза, попытался собраться с мыслями, успокоиться. Так, радиус Зоны – примерно тридцать километров. Значит, до базы – около двадцати, максимум – двадцать пять. Средняя скорость пешего пути человека – пять километров в час, если верить Седову. Выходит, до базы всего лишь четыре-пять часов ходу. Много или мало? Твою дивизию, я даже подняться не могу. И смогу ли?

Голова прояснялась, думать становилось легче. Сплошная болевая рана разделилась на несколько пульсирующих точек. Только тут я понял, что лежу без противогаза. Впрочем, сталкер по этому поводу не переживал. Не хотелось выглядеть профаном, поэтому я скрыл панику и осторожно поинтересовался:

– Разве без масок не опасно?

– Конечно, больше чем в Киеве, но с жизнью совместимо. Такой мизер сталкеру, как чистый воздух. В помещениях фон в разы меньше.

Я опасливо покосился на диван. Мебель в восемьдесят шестом набрала немало радиков и сейчас, наверное, светит куда сильнее общего фона квартиры. Не зря сталкер предпочел сидеть на холодном полу и туда же уложил раненного. Главное, не тревожить закрепившуюся на обивке пыль.

Не о том, не о том думаю! Люда в Брянске, однозначно недостижима. Следовательно, моя цель – вернуться на базу или хотя бы связаться с кем-то из военных. Двадцать километров, собственно, не другой край света. Жизнь меня неплохо подготовила к экстремальным условиям: Дагестан, Чечня, русско-финляндская граница, Сибирь – куда только не кидала. Неужели пара десятков километров в Зоне – непреодолимая задача? Только бы все кости были целы.

Попытался определить, во что обошлось падение. Напрягал попеременно мышцы, шевелил конечностями. Сталкер попытался отговорить от лишних телодвижений, но я не обращал внимания на его слова, прислушивался к телу. Приложив огромные усилия, поднял руки, принялся ощупывать ребра. На предпоследнем слева со свистом втянул воздух.

Итак, положение не столь печальное. Потянул шею, набил шишку на лбу, вывихнул одно плечо, другое прострелено, два ребра, похоже, сломаны, как и большой палец левой стопы. Ну, и, конечно, множество ушибов по всей площади, а площадь у меня – есть, где разгуляться.