Текст книги "На семи ветрах"
Автор книги: Алексей Мусатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
Глава 22
Весь день Варвару Степановну не покидала мысль о сочинении Феди Стрешнева. Расспрашивать его она не стала, но ей почему-то верилось, что Федя не мог этого выдумать: он был до щепетильности нетерпим ко всякой фальши и обману.
Вспомнилось, как однажды Алексей Маркович давал показательный урок по географии, на котором присутствовали учителя соседних школ. Объяснив новый и довольно сложный материал, он попросил Таню Фонарёву повторить его. Но девочку опередил Федя. Не раздумывая, он довольно бойко пересказал материал и даже пополнил его новыми фактами и примерами.
– Молодец! – с довольным видом похвалил Звягинцев. – Ты, конечно, уже заранее почитал учебник… Хорошо быть таким любознательным.
– А Таня тоже молодец, – с невинным видом сказал Федя. – Мы с ней вместе учебник читали, вы же сами нам велели…
Вспомнился сейчас Варваре Степановне и Федин протест против рапорта на слёте, ссора его с Таней Фонарёвой, откровенный разговор в кабинете директора. Нет, не может он написать неправду.
Всё-таки учительница решила побеседовать с ребятами, на которых ссылался Федя. Но Дима упрямо твердил, что он ничего об удобрениях не знает, а Парамон вёл себя как-то странно и просил, чтобы его не впутывали в это дело.
Тогда Варвара Степановна решила сама посмотреть на удобрения и попросила Федю проводить её в Епишкин овраг.
– А что? И вы сомневаетесь?
– Да нет… Но надо во всём разобраться. Так после уроков я жду тебя.
– Туда не пройдёшь – снегу полно.
– Можем на лыжах поехать, – предложила учительница.
После уроков Федя вместе с Варварой Степановной вышли за огороды, встали на лыжи и, приминая, пушистый снег, направились к Епишкину оврагу.
Вскоре Федя уже показывал, где лежали минеральные удобрения.
– Но почему их так мало осталось? – растерялся он, разглядывая примятый в овраге снег и узорчатые следы колёс грузовика. – Неужели вывезли куда…
– Выходит, что так, – вздохнула Варвара Степановна. – Не иначе, следы заметают.
Вернувшись в деревню, она отпустила Федю и направилась к председателю колхоза. Но того дома не оказалось, и учительница решила зайти к Семёну Клепикову.
Постучав, Варвара Степановна вошла в дом. Он был просторный, отделанный на городской лад: оштукатуренные стены покрашены масляной краской, в печь вделан котёл для отопления, под окнами ребристые калориферы.
«Благополучно живут, всего у них в достатке», – подумала Варвара Степановна, вспомнив разговоры колхозников о том, что Клепиковы пользуются особым расположением Фонарёва.
Был уже вечер, и вся семья Клепиковых оказалась в сборе.
Раскрасневшаяся Марина хлопотала у печки, то и дело поднося к столу тарелку с очередной стопкой горячих, подрумяненных блинов.
За столом, заставленным закусками и бутылками с вином, сидели Семён, Димка и трое незнакомых Варваре Степановне мужчин.
Заметив учительницу, Димка отодвинул в сторону свой стаканчик с вином и потянул отца за рукав.
Семён поднялся навстречу учительнице.
– Милости просим, Варвара Степановна. Прошу вас к блинам.
Учительница отказалась.
– А что такое? – насторожился Семён. – Какое-нибудь дельце ко мне? Насчёт Димки? Опять он проштрафился?
– Да нет, просто спросить вас кое о чём хотела. Но раз гости – не буду мешать.
– А то садитесь к столу. Может, и вы рюмочку пригубите?
– Спасибо, не охотница я, – поблагодарила учительница, направляясь к двери.
Переглянувшись с женой, Семён вышел вслед за Варварой Степановной. Что там ни говори, а учителя редко заходят в дом просто так. Всегда у них припасён какой-нибудь неприятный разговор с родителями. А от Димки всего можно ожидать.
Сколько раз он внушал сыну, чтобы тот не очень-то хвалился перед ребятами, какой у них ладный дом да какие дорогие вещи отец привозит из города. А может, Димка опять нацепил на руку часы, которые Семён подарил ему ко дню рождения, и весь урок хвалился ими и писал девчонкам записки, что школьные часы безбожно отстают.
– Так о чём разговор, Варвара Степановна? – спросил Семён, выходя с ней на крыльцо.
Учительница попросила Клепикова рассказать, как обстояло дело с внесением удобрений в третьей бригаде.
– Да он что, Федька, с ума сошёл? – Семён с ожесточением потёр небритые щёки. – Какое-то сочинение в классе написал, Кузьму Егоровича оговорил, меня с Димкой свидетелями выставил…
– А откуда вы о сочинении знаете? – спросила Варвара Степановна.
– Как же не знать. Меня, как дурня, все по очереди допрашивают. То Алексей Маркович, то вот вы… А я сразу директору заявил: брехня всё это.
– А ведь осенью с вами ещё Парамон Канавин с матерью работали, – напомнила учительница. – А они как будто другое говорят.
– Ну, это вы зря… Зачем же им другое говорить?..
Варвара Степановна недоверчиво покачала головой.
– Вы что, сомневаетесь? – ухмыльнулся Семён. – Побожиться, что ли, прикажете? Но я же с малолетства безбожник… Если, конечно, желаете, могу любое слово дать…
– Ох, Семён, легко ж вы словом бросаетесь! Подумайте, чему вы сына учите… Да, кстати, куда это удобрения из оврага подевались?
Не моргнув глазом, Клепиков сказал, что он вывез оттуда по распоряжению Фонарёва всего лишь одну машину суперфосфата.
– Я только что в овраге была с Федей Стрешневым… Так он говорит, что удобрений там совсем мало осталось.
Помолчав, Клепиков сокрушённо вздохнул:
– Ох, Варвара Степановна, одумались бы вы, пока не поздно. А то, не ровен час, поссоритесь с нашим хозяином. А у него, сами знаете, каков характерец. И защитники покрепче ваших найдутся. Как бы вам неприятностей не нажить. Не зря говорят: не плюй в колодец, пригодится воды напиться…
– Так ведь смотря в какой колодец, – усмехнулась Варвара Степановна, – не из каждого пить захочется.
С тяжёлым сердцем она побрела домой.
Как же ей всё-таки поступить? Рассказать людям всё, что она знает о Фонарёве, пойти на открытую схватку с ним? А может, махнуть на всё рукой, поверить Клепикову, согласиться с директором школы, предать Федино сочинение забвению и не распутывать всю эту историю с удобрениями? Какое ей, собственно, до всего этого дело? Её забота – учить ребят биологии, химии. Говорить, чтобы они были честными и трудолюбивыми. Но разве можно на уроках учить одному, а после уроков поступать по-другому?
Варвара Степановна даже не заметила, как ноги привели её к колхозной мастерской, к Григорию Ивановичу.
Здесь же, в мастерской, с девятиклассниками занимался Прохор Михайлович.
В углу стоял школьный трактор «Беларусь», вернее, один его остов: мотор, коробка передач, задний мост – всё было снято и разобрано на части. Девочки промывали детали в керосине, мальчишки что-то шабрили, клепали, растачивали.
– Узнаёте нашего старичка? – подводя учительницу к разобранному трактору, спросил Улька Вьюрков. – Видали, как мы его распотрошили!
– С трудом, – призналась Варвара Степановна, оглядывая остов трактора и живописно измазанное лицо школьника. – Да и тебя не узнаешь.
– А мы теперь слесаря-ремонтники… Всё сами делаем! – похвалился Улька.
Прохор Михайлович сказал, что ребята решили привести в порядок «Беларусь», иначе он не потянет ни плуга, ни сеялки. На очереди под навесом стояли перетащенные сюда со школьного двора сеялки, бороны, культиваторы, картофелесажалки.
– Да, дел у нас хоть отбавляй…
– А справитесь? – осведомилась Варвара Степановна.
– Не впервой… Да и помощники у меня хоть куда. От дела не бегают, погонять не приходится. – И Прохор Михайлович сообщил, что ребята взялись отремонтировать к весне ещё один трактор.
– Видите, Прохор Михайлович, а говорили, что вы не учитель, от школы отказывались, от ребят.
– Да нет, народ они дотошный, жадный, всё на лету схватывают…
И Стрешнев, отведя учительницу в сторону, спросил её, что случилось с Парамоном Канавиным. Сначала тот вместе со всеми ребятами рьяно взялся за ремонт трактора, а потом заявил, что будет проходить шофёрскую практику у Семёна Клепикова, и перестал ходить в мастерскую. Шофёрское дело тоже, конечно, стоящее, но почему Парамон так неожиданно переметнулся к Клепикову – это непонятно.
– Действительно, непонятно, – согласилась Варвара Степановна.
– Да и с моим парнем что-то случилось. Ходит сам не свой, молчит, злится на всех, – пожаловался Прохор Михайлович и спросил, правда ли, что директор школы отстранил Федю от звена механизаторов и запретил водить трактор.
– Да, у вашего сына был довольно неприятный разговор со Звягинцевым, – призналась Варвара Степановна и рассказала Прохору Михайловичу и Григорию Ивановичу о Федином сочинении, об удобрениях в Епишкином овраге, о своей встрече с Клепиковым. – Только, к сожалению, суперфосфата в овраге совсем мало осталось. Я сегодня сама в овраг ходила. Должно быть, Фонарёв вывез его куда-нибудь.
– Вот они, какие дела на белом свете… – нахмурился Прохор Михайлович. – А Федька-то мой, видать, глубоко копнул, под самый корень. Доколе же, Григорий Иванович, мы такое терпеть будем? Вызвались урожай поднимать, а землю на голодном пайке держим! Фонарёв же всё успехами хвалится, перед начальством пыжится. А где они, эти успехи? Всё больше на бумаге да на словах. А лжа – она, как ржа, душу людям разъедает…
– Да, – согласился Григорий Иванович. – Немало у нас в колхозе обмана да вранья развелось… Мы уже на парткоме говорили с Фонарёвым, предупреждали его, а он всё старую линию гнёт. Конечно, Фонарёва с дружками так просто за руку не схватишь, но схватить нужно.
– Вот и я так думаю, – сказала Варвара Степановна.
Глава 23
Родительское собрание состоялось в воскресенье. Приглашения были разосланы заранее, ученики не раз напоминали отцам и матерям о дне собрания, и те съехались в школу почти из всех окружающих деревень.
Из соседнего колхоза «Коммунар» во главе с председателем Просековым явилась целая делегация колхозников. Они пригнали колёсный трактор, хотя и не новый, но отремонтированный на совесть.
Трактор проложил на школьном дворе широкие рубчатые колеи и остановился около сарая.
– А ну, где здесь ваши трактористы? – обратился к учителям и ребятам Просеков. – Получай технику. Можете опробовать.
Первым к машине бросился Федя Стрешнев.
Но Звягинцев, переглянувшись с Фонарёвым, поднял руку:
– Стрешнев! Тебя ведь предупреждали.
Федя отошёл в сторону. Значит, откровенность перед учителями не прошла ему даром. Но всё-таки что же решил директор? Время шло, а Федя ничего толком не знал. Слухи ходили разные: одни говорили, что ему понизят оценку за поведение, другие – объявят выговор, третьи – исключат из школы. Но никакого приказа в школе пока не появлялось.
Федя не раз допытывался у Насти, что говорят между собой учителя.
– Молчат… при мне молчат, – призналась Настя. – Но по всему вижу, что-то произошло…
Сейчас Просеков с недоумением взглянул на директора школы.
– А мы думали, как поторжественнее трактор вручить… Что у вас тут произошло?
Нахмурившись, Звягинцев объяснил, что Стрешнев провинился и лишён права сидеть за рулём. Потом позвал Ульку с Сашей и велел им загнать трактор в сарай.
Родители собрались в школьном зале и разместились на скамейке и стульях, а кому не хватило места, те втиснулись за парты.
Председателем собрания избрали Григория Ивановича.
Окинув взглядом зал, он заметил в задних рядах школьников и попросил их выйти – разговор пойдёт только между взрослыми.
Ребята неохотно покинули собрание.
Варвара Степановна принялась докладывать о планах школьной бригады. Сейчас ребята ухаживают за утками на ферме, ремонтируют машины, а с весны начнут работать в поле, выращивать пшеницу, картофель, сахарную свёклу. Они уже разбились на звенья, составили свои рабочие планы, изучают агротехнику, химию, машины. Готовить юных механизаторов в бригаде взялся Прохор Михайлович Стрешнев. Словом, жизнь бригады должна пойти совсем иначе, чем в прошлые годы. Теперь школьники будут по-настоящему изучать землю, сами пахать, сеять, выращивать урожай, применять в поле только передовую агротехнику и машинную обработку.
Родители горячо поддержали Варвару Степановну и решили просить правление колхоза выделить школьной бригаде необходимые машины, семена, удобрения и свой земельный участок.
После всех выступил Просеков. Он сказал, что, кроме трактора, колхоз «Коммунар» передаёт школе ещё и оборудование агрохимической лаборатории. Пусть ребята изучают агрохимию не только на уроках, но и выйдут в поле, исследуют землю и составят почвенные карты земельных угодий.
– По силам ли такое школьникам будет? – выразил сомнение Кузьма Егорович.
– Вы их всё ещё несмышлёными считаете, а они, как в сказке про горошину, пол пробили и в потолок упираются, – сказал Григорий Иванович. – Вот хотя бы с машинами… Позавидовать можно, как ребята ремонт проводят. И с утками у них неплохо получается…
– Бригада бригадой, а только чтобы школьники не очень самоуправничали да вольничали. – Кузьма Егорович покосился на учителей. – Вот вы нам и доложите, кому из ребят землю доверите, машины? Отбирать строго надо, чтобы порядок уважали, команды умели слушать, а то посадите на трактор такого ветрогона, как молодой Стрешнев, он и пойдёт всякие коленца выкидывать…
– Какие же такие коленца? – привстав со скамьи, сдержанно спросил Прохор Михайлович. – Это с грузовиком, что ли?
– Вот именно, – ухмыльнулся Фонарёв. – Вконец распустился твой наследничек.
– Вы, Кузьма Егорович, не беспокойтесь… – вполголоса сказал Звягинцев. – Стрешнева мы пока к трактору не допустим. И наказание он понесёт…
– Подождите, Алексей Маркович, – перебила его Варвара Степановна. – Послушаем прежде…
– Да в чём дело? Что за коленца? – раздались голоса родителей. – Может, всё-таки объясните?
Пришлось председателю коротко рассказать о том, как Федя Стрешнев самовольно угнал грузовик с удобрениями, как сорвал важное колхозное дело, как из-за него отобрали шофёрские права у Семёна Клепикова.
– Ну и правильно, что угнал! – вырвалось у Прохора Михайловича. – Да Федьке спасибо сказать надо, что он удобрения на сторону увезти не дал… Хватит тебе их транжирить!
– Это кто транжирит? – переспросил Фонарёв и, обернувшись к Григорию Ивановичу, потребовал, чтобы тот не позволял этому критикану Стрешневу уводить собрание в сторону, сбивать людей с толку.
– Ничего, ничего, пусть люди выговорятся, – остановил его Григорий Иванович. – Значит, накипело у них.
– Что же это, граждане? – взмолился Прохор Михайлович, обращаясь к собранию. – Теперь нам и слова не скажи. Как чуть не в бровь, а в глаз, так уж и ярлык клеят…
И собрание словно прорвало… Забыв, что они не у себя в бригаде, а в школе, колхозники заговорили о своих делах. И что это за порядки в артели? Земля тощает, а навоз и минеральные удобрения гонят куда-то на сторону. А разве это не транжирство!
И вообще как ведётся артельное хозяйство? Почему Фонарёв распорядился запахать все клевера и оставил скот без кормов? Родники прошумели на весь район, что в два раза перевыполнят план по сдаче мяса, а под нож пустили тощих, малорослых телят, которым бы ещё расти да расти.
Не за горами весна, сев, а в колхозе до сих пор не отсортированы семена. И неизвестно ещё, хватит ли семян, не придётся ли, как обычно, просить ссуду у государства. И почему председатель молчит обо всём этом, ни о чём не расскажет людям, не посоветуется…
– Да вы что, граждане? – развёл руками бухгалтер Иван Лукич. – О чём у нас собрание, собственно? О школьных делах или о Кузьме Егоровиче? Будто мы отчёт о его работе обсуждаем…
– Да, да, давайте закругляться! – закричали приятели Фонарёва.
– Председатель и без нас отчитается где положено…
– Обязательно отчитается, – подтвердил Григорий Иванович. – Люди обо всём знать хотят. Но не вредно и сейчас кое-что выяснить. – Он кивнул учительнице. – Слово просит Варвара Степановна.
– Собрание, конечно, о школе, – поднимаясь, негромко заговорила учительница. – Но и о родителях поговорить не мешает. Ведь это наше общее дело – ребят воспитывать. Вот вы, отцы и матери, чаще всего интересуётесь, как ваши дети учатся, какие у них отметки, успеваемость. А вот о том, какими растут ваши ребята, кто из них смел, честен, как в жизнь вникает, а кто труслив, ленив, прячется от всего – об этом вы почти не спрашиваете. Да и на себя редко оглядываетесь – как вы живёте, чему у вас ребята поучиться могут. А они не за каменной стеной живут, не за семью замками, а среди нас с вами и всё видят, понимают, всё жадно в себя впитывают и, конечно, ответа требуют: где тут доброе, светлое, а где старое, худое, с гнилью да червоточинкой?
– Вы бы не отвлекались, Варвара Степановна… – заметил Звягинцев. – Поближе к делу…
– Да, да… Я как раз и хочу об этом деле с родителями посоветоваться. – Учительница достала из папки ученическую тетрадь и помахала ею в воздухе. – Один из наших школьников написал вот это сочинение – о том, что увидел вокруг себя в колхозе, в жизни взрослых. И написал в полной уверенности, что он прав. Так как же поступить нам, учителям, – отмахнуться от такого сочинения, скрыть его или выяснить всё до конца?
– Да о чём сочинение-то? – нетерпеливо спросил кто-то из родителей.
– Сочинение небольшое. Если разрешите, я прочту его вслух, – сказала Варвара Степановна.
– Позвольте, к чему это? – шепнул ей Звягинцев.
– А что ж, послушаем, – раздались голоса.
Не обращая внимания на знаки Звягинцева, Варвара Степановна принялась читать сочинение.
С первых же строк оно вызвало живой интерес собрания. Когда речь зашла о проданном на сторону навозе, о брошенных под снегом машинах, раздались восклицания, что этот глазастый сочинитель как в воду смотрел.
– Горазд писака, горазд! Даёт жару, хорошую баньку устроил!
Но вот Варвара Степановна дошла до того места, где описывалось, как школьники нашли в Епишкином овраге целый клад минеральных удобрений.
Собрание притихло. Все обернулись к Кузьме Егоровичу. Тот сидел окаменевший и не сводил глаз с Варвары Степановны.
– Вы с ума сошли… Немедленно прекратите! – ожесточенно шепнул Звягинцев, наклоняясь к плечу учительницы, и той показалось, что он вот-вот выхватит у неё из рук тетрадку.
Варвара Степановна даже отклонилась немного в сторону и торопливо дочитала сочинение до конца.
– «…А теперь я догадываюсь, почему это произошло. Председатель колхоза Фонарёв в химию не верит, землю не любит, и минеральные удобрения для него одна морока. Вот он и разделался с ними по-своему. Со станции удобрения вывез, а в землю их внести то ли не захотел, то ли не успел. Дал команду, их и свалили в Епишкин овраг».
– Вот так сочинение! – раздались голоса.
– А мы в газете другое читали!
– Ты бы объяснил, председатель!
– Вы что, Варвара Степановна! – с трудом поднимаясь из-за тесной парты, глухо спросил Фонарёв. – Облаву на меня затеяли? Ловушки расставляете? Что это за писанина такая? Кто намаракал?
Немного помедлив, Варвара Степановна сказала, что сочинение написал Федя Стрешнев.
– Опять Федька! – ахнул Фонарёв. – Тогда оно и понятно. От кого-кого, а от Стрешневых добра не жди. А вы, значит, ребячьи сплетни подхватываете. Опозорить меня задумали. Хороши ж вы, учителя-наставники!..
– Учителя, Кузьма Егорович, здесь ни при чём, – поспешил вмешаться Звягинцев. – Сочинение Стрешнева – чистая выдумка, и оно было предано забвению. И Варвара Степановна не имела никакого права его оглашать.
– Право у меня, пожалуй, было, – сказала учительница. – Школьник хочет установить правду, он её выстрадал, перетерпел из-за неё немало неприятностей и всё-таки убеждён, что прав. И я не могу ему не верить…
– Та-ак… – насмешливо процедил Фонарёв. – Школьнику, значит, верите, а мне, хозяину колхоза, нет. Интересная петрушка получается. А только у меня, между прочим, живые свидетели есть… – Вытянув шею, он оглядел собрание. – Эй, Клепиков, ты здесь? Скажи-ка людям, как дело было…
– Подтверждаю, – отозвался Семён, поднимаясь с задней парты. – Удобрения внесли как положено… полной нормой. А то, что школьники в овраге нашли, – так это всего лишь остатки. Из-за дождей не успели запахать. Ребята же не разобрались, шум подняли. Можете об этом и у моего Димки спросить, и у Василисы с сыном – они вместе со мной осенью суперфосфат в поле возили. Не так ли, Васёна? – обратился он к Канавиной, стоявшей у двери среди колхозниц.
– Чего уж там… так оно и было, – еле слышно выговорила Василиса и поспешно скрылась за спинами женщин..
– И я, как бухгалтер, свидетельствую, – сказал Иван Лукич. – У меня во всех документах записано, что удобрения в дело пошли.
– Ну?.. Что теперь скажете? – спросил Фонарёв, обернувшись к Варваре Степановне.
Учительница в растерянности молчала.
Вот уж не думала она, что у Фонарёва окажется столько защитников.
Но дело даже не в удобрениях. В конце концов их можно использовать и весной. Дело в другом. Как это сказал Прохор Михайлович: «Лжа – она, как ржа, душу людям разъедает». И эта ложь, как видно, уже затронула не одну душу. Выступила с хвалебным рапортом на слёте Таня Фонарёва. Вовсю подхалимничает перед председателем забывший про совесть Семён Клепиков. Непонятно, почему покривила душой тихая, забитая Василиса Канавина.
– Ох, Кузьма Егорович, – заговорила наконец Варвара Степановна, – много же вы людей попутали! И хоть бы о ребятах подумали…
Собрание вновь зашумело. Фонарёва поддержали близкие ему люди, приятели и родственники. Разве не ясно, что учительница облыжно оговорила председателя, оскорбила уважаемого человека.
– Можно и проверить… – сказал Прохор Михайлович. – Мы же хозяева артели, и всё в наших руках.
– Будьте свидетелями, граждане, – обратился Фонарёв к собранию. – Я этого дела так не оставлю. Клеветать на себя не позволю.
– И мы не оставим, – поднялся Григорий Иванович. – И не кричите вы на Варвару Степановну… Она против совести не пойдёт. – И он предложил перенести этот вопрос на общее собрание членов артели, где избрать из колхозников комиссию и поручить ей разобраться с удобрениями.
