Текст книги "На семи ветрах"
Автор книги: Алексей Мусатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Глава 29
Уже смеркалось, когда Таня вернулась домой. Отец сидел за столом и что-то писал в ученической тетради. Давалось ему это с трудом: перо рвало бумагу, брызгало чернилами, оставляло кляксы.
– Не могла пораньше явиться! – недовольно сказал отец.
– А что, я тебе нужна? – спросила Таня.
– Да вот объяснение в район приходится писать. Всё насчёт этой сыпучки, будь она неладна! Слову уже не верят, бумагу им строчи. А сама знаешь, какой я грамотей! Ты бы помогла мне, дочка…
– У тебя и без меня помощников хватает, – сухо отозвалась Таня.
– Это ты о чём?
– Сам знаешь.
Покачав головой, бабушка Фёкла подала на стол остывшие щи и, не выдержав, принялась жаловаться, что порядка в доме у них совсем не стало. Завтракают отец с дочерью врозь, к обеду то и дело запаздывают, никогда не поговорят как следует.
– Что, опять куда-то собралась? – насторожился отец, заметив, что дочь поглядела на стенные часы.
– В клуб надо. У нас спевка сегодня, – сухо ответила Таня.
За последнее время ей всё труднее стало разговаривать с отцом. Между ними появился холодок, отчуждённость. Правда, отец больше не посмеивался над Таниным увлечением бригадными делами, но и бесед по душам о школе, о будущем дочери не получалось. По вечерам Таня обычно уходила к подругам или в клуб.
– Чудно как-то, дочка, – заговорил отец. – Поешь, поспишь – и шасть за дверь. Словно ты квартирантка в доме.
– Дела же у меня… Времени на всё не хватает, – уклончиво ответила Таня.
– Понимаю, народ вы занятой, важный… – Кузьма Егорович осторожно посмотрел на дочь. – Как там с вашей Варварой дела обстоят?
– Сегодня приказ из роно пришёл. Её в бережковскую школу переводят… заведующей.
– Повышают, значит, – осклабился отец. – Ну что ж, дай ей удачи на новом месте… Не прижилась она в Родниках, трудно с её-то норовом.
– А вот ребята говорят, что это не повышение, – заметила Таня. – Просто её убирают из Родников… Кому-то она неугодна стала…
– И это возможно… Не зря, значит, родители письмо куда надо послали.
– Ну, скажем, родители здесь ни при чём, – насмешливо сказала Таня. – Письмо под твою диктовку писал Иван Лукич, и он же по твоему заданию обрабатывал нужных тебе родителей.
– Вон ты какая осведомлённая!.. – усмехнулся Кузьма Егорович, – Ну что ж, не отпираюсь… Такая наша жизнь, доченька. Тесно нам стало с учительницей на одной дорожке. Вот и приходится кому-то в сторону отступить…
Таня обернулась к отцу; тот смотрел в угол невидящим, недобрым взглядом, на скулах у него перекатывались тугие желваки. Что-то сжалось у девочки внутри, похолодело, замерло.
– А Варвара Степановна из Родников никуда не уйдёт! – вырвалось у неё.
– Как это – не уйдёт?
– Люди не отпустят. Да у неё и здесь дел полно…
– Это каких таких дел? – насторожился отец и принялся торопливо одеваться.
– А ты не мечись, Кузьма, – остановила его мать. – Чему быть, того не миновать. Может, тебе самому повиниться, если чего не так… От людских глаз всё равно не скроешься.
Не слушая матери, Кузьма Егорович вышел из дому.
Бабушка участливо посмотрела на Таню:
– Ну что, внученька, тяжёленько тебе… Думаешь, разбираешься… Да и то сказать, жизнь прожить – не поле перейти… На пути всякое встретится.
– Не могу я с отцом, не могу больше!.. – Таня всхлипнула и отвернулась к окну.
– Ну, поплачь, поплачь, легче будет.
Бабушка взяла подойник и пошла доить корову. А минут через десять к Фонарёвым ввалился запыхавшийся Димка Клепиков. Он спросил, где Кузьма Егорович.
Таня поспешно вытерла глаза.
– Ушёл только что… Зачем он тебе?
– Да понимаешь, новость есть…
Схватив Димку за руку, Таня спросила, верно ли, что сегодня Федя и Парамон притащили его к директору школы и потребовали рассказать всю правду об удобрениях.
– Ну было, было… – с досадой признался Дима. – Но всё это чепуха. Федьке с Парамоном всё равно никто не поверит. Тут другое дело. – И он с таинственным видом сообщил Тане, что Варвара Степановна велела ребятам взять с пахотного поля около Епишкиного оврага побольше почвенных проб и провести самые тщательные анализы.
– Зачем это? – удивилась Таня.
– Неужели не понимаешь? – И он объяснил ей, что анализы будут проводиться с единственной целью – доказать, есть ли в почве суперфосфат или нет.
– И очень хорошо! – обрадовалась Таня. – Может, тогда и слухи прекратятся.
– А если наоборот получится? – вырвалось у Димы.
– Как это – наоборот? – насторожилась Таня.
Дима зыркнул глазами по сторонам и заговорил почти шёпотом:
– А вот так. От химии ж никуда не денешься. Проведут ребята анализы, разберутся… А суперфосфата в пахотной земле кот наплакал.
– Погоди, погоди… Выходит, что отец… – Таня задохнулась и не договорила. – Но вы же сами всё время защищали его. И ты с отцом, и Парамон с матерью, и бухгалтер с кладовщиком…
– Зажал он всех, вот и защищали, – буркнул Дима. – Разве против твоего отца попрёшь?.. Он же такой: лапу наложит – и не пикнешь. Да я ещё и ради тебя старался…
Побледнев, Таня прижалась к стене. Так вот он какой, её отец! Недаром люди говорят, что вместо сердца у него железяка, камень-голыш и ради своего благополучия он ни перед чем не остановится. Да и Дима хорош! Он яростно схватывался с Федей, плёл в школе всякие интриги, а сам знал правду и скрывал её. Он ходил за ней по пятам, предупреждал каждое её желание, а сам льстил ей на каждом шагу, кривил душой.
И он ещё говорит, что всё это делал ради неё, ради их дружбы! А разве это дружба? Да и Димка ли только виноват? А почему она сама всему верила, принимала за чистую монету каждое Димкино слово и жила, как слепая, не задумываясь, не давая себе труда ни в чём разобраться…
– Может, ты и ещё что про отца знаешь? – холодея от страха, спросила Таня. – Так уж всё выкладывай, разом.
– Он, конечно, не ангел, папаша твой, – ухмыльнулся Дима. – Если покопаться, много чего наберётся… Хватка у дяди Кузьмы мёртвая. Вот почему он к Канавиным так подобрел? Подводу им стал давать, доски отпустил. А чтобы Парамон с матерью насчёт удобрений в овраге молчали…
– Подкупил, значит?
– Выходит, что так.
– И ты… ты знал и молчал об этом? – в замешательстве отступила Таня. – Ну что ты за парень?
– Ладно тебе, – осклабился Димка. – Надо было – вот и молчал. Давай лучше о деле подумаем. Знаешь, как ребята за анализы взялись! Теперь уж докажут, докопаются до правды. Твоему отцу больше не отвертеться… – И он принялся вслух раздумывать, как бы помочь Кузьме Егоровичу: – Может, просто забраться в лабораторию и подсыпать в пробы суперфосфат? Вот здорово будет!
– Дурак ты!.. – брезгливо поморщилась Таня, с трудом проглотив подступивший к горлу комок. – Уйди! И не приходи больше…
– Ну вот… Я же как лучше хотел… – Димка попятился к двери.
Отвернувшись от него, Таня невидящими глазами смотрела в окно. Что ж теперь делать? И почему она медлит, когда про отца всё выяснено, всё сказано и нет никаких надежд, что его можно как-то оправдать?
Таня вновь кинулась к Димке.
– Мы с тобой люди или кто? Пошли! Сейчас же! Немедленно! Расскажем обо всём…
– Тю! Белены объелась! – оторопел Димка. – Да тебя же отец…
– Ну и пусть!.. – Таня схватила Диму за руку и потащила к двери.
– Совсем рехнулась!.. Да ты хоть обо мне подумай. Что про нас скажут, когда разберутся во всём?.. Не смей никуда ходить! – закричал Дима, загораживая дверь. – Не пущу!
– Трус ты распоследний! – выкрикнула Таня. – Пусти, одна пойду!..
– А я сказал – не пойдёшь! – Оттолкнув Таню, Дима юркнул в сени, плотно захлопнул дверь и припёр её лопатой.
– Открой! Я кому говорю! – потребовала Таня, барабаня в дверь.
– Посиди, охолонись малость! Я сейчас папашу твоего позову… Он тебе сделает внушение. – Дима приставил к двери ещё железный лом и выбежал из сеней на улицу.
Догадавшись, что она оказалась взаперти, Таня бросилась к окну, открыла шпингалеты и с треском распахнула створки рам. На пол посыпались полоски бумаги, клочки ваты.
Таня вылезла через раскрытое окно на улицу и побежала вдоль палисадников. Остановилась у дома Стрешневых и, глубоко вдохнув приправленный тонкими запахами весны воздух, постучала в окно.
В избе, отдёрнув занавеску, к стеклу, расплющив нос, прижался Федя. Вскоре он уже сбегал по ступенькам крыльца.
– Таня!
Девушка бросилась ему навстречу и рассказала всё, что узнала от Димы Клепикова.
– Теперь никаких анализов не нужно… Я всю правду скажу… и Димку заставлю.
Федя хотел было сказать, что признание запоздало, анализы почв почти закончены и что Варвару Степановну теперь уж никто не посмеет назвать кляузницей, но, подумав, сдержался.
– А как же отец? – осторожно спросил он. – Ведь вы под одной крышей живёте.
– Не знаю, пока не думала… – помолчав, призналась девушка, – Пусть накажут, снимут с работы. Наверное, всё это ему на пользу пойдёт. К людям вернётся, сам человеком станет. – И она заторопила Федю к Варваре Степановне. – Пойдём расскажем…
Тропинку развезло, снег стал рыхлым, сугробы по сторонам осели, и под ними, ища выхода, глухо урчала талая вода. В одном месте вода уже промыла тропинку и с бульканьем стекала в овражек.
Федя первый перемахнул промоину, Таня прыгнула следом, но неудачно – зачерпнула полные туфли воды. Она схватила протянутую ей Федей руку, и то ли забыв её высвободить, то ли ещё почему, но так, рука об руку, они добежали до квартиры Ведерниковых.
– Таня ноги промочила, – растерянно сообщил Федя учительнице. – Просушить надо.
Густо покраснев, Таня запротестовала: нет, они пришли совсем не за этим. Есть очень важные новости.
– Обязательно послушаем, – сказала Варвара Степановна, доставая с печки Настины валенки. – Но ноги прежде всего…
И она принялась подогревать самовар.
Глава 30
Послушать сообщение колхозной комиссии члены правления собрались в субботний вечер.
Когда Федя с отцом подошли к конторе, здесь уже было немало колхозников. Мужчины, женщины, ребятишки входили в контору, занимали скамейки, стулья, подоконники, присаживались на корточках вдоль стен. Мест не хватало. Люди толпились в сенях и на крыльце, оживлённо переговариваясь.
Вскоре во главе с Варварой Степановной подошла группа учителей. Потеснившись, колхозники пропустили их на переднюю скамейку.
Позже всех заявился Фонарёв. С трудом протолкавшись сквозь плотную толпу к широкому столу, за которым сидели члены правления и члены комиссии, он с удивлением оглядел собравшихся колхозников.
– Ну и набилось вас, как снопов в овине!.. Это уж похоже на общее собрание, а не на заседание правления. А только ни о трудоднях, ни об авансах разговора не будет. У правления тут свои дела, внутренние…
– Вот и желательно послушать, внутрь заглянуть! – раздались голоса.
Фонарёв вопросительно посмотрел на членов комиссии и правления и предложил заседание сделать закрытым.
– Нет, зачем же… Пусть все послушают, – сказал Григорий Иванович. – Раз собрались – значит, интерес имеют.
– Комиссия секретничать не собирается, – поддержал его инструктор из райкома партии.
Пожав плечами, Фонарёв присел у края стола и распахнул полушубок. Присутствие инструктора его насторожило. Этот пожилой белобрысый мужчина вот уже с неделю, как жил в колхозе, подолгу рылся в бухгалтерских документах, частенько встречался с членами комиссии, с учителями, с колхозниками…
Жил он в комнате приезжих, и на все приглашения Фонарёва поселиться у него в доме отвечал отказом.
«Уж не докопался ли до чего этот инструктор…» – мелькнуло у Фонарёва, и он поискал глазами в толпе близких ему людей, которых сам пригласил на заседание правления: кажется, все на месте. И бухгалтер Иван Лукич, и кладовщик, и Семён Клепиков. Если надо, они своё скажут!
У боковой стены теснились школьники, и среди них рядом с Димой Клепиковым Фонарёв заметил дочь. Она неотрывно смотрела на отца.
«А вот ребятам здесь бы не след быть. Особенно Татьяне, – подумал Фонарёв. – Ещё наслушается всякого…»
Он приподнялся и шагнул к школьникам.
– Шли бы вы по домам… Здесь вам не кино.
– Вот и я говорю… духота здесь, жарища. Лучше на улице погулять… – обрадовался Димка, беспокойно косясь на Таню.
– Нет, мы останемся… надо нам. – Таня упрямо тряхнула головой и удержала Диму за руку.
– Пусть остаются, – сказал Григорий Иванович. – Наш разговор их тоже касается.
С недовольным видом Фонарёв вернулся к столу.
Первым разговор начал Григорий Иванович. Он напомнил, что комиссия опросила шофёра Клепикова, бухгалтера, колхозницу Василису Канавину, но все они упорно стояли на своём – суперфосфат был вовремя внесён под зяблевую вспашку.
Выяснила так же комиссия, кто из трактористов должён был осенью запахивать удобрения. Но этих трактористов в колхозе сейчас нет, они служат в армии. Пришлось написать им письма. Но то ли письма не дошли, то ли ещё почему, но ответы до сих пор не получены.
– Словом, положение создалось довольно сложное, – признался Григорий Иванович. – Все свидетели в один голос Фонарёва защищают. То ли он людей запугал, то ли они сами сор из избы выносить не желают… Но спасибо, что Варвара Степановна со школьниками помогла распутать этот клубок. По просьбе нашей комиссии она науку на помощь призвала, химию…
И Григорий Иванович рассказал про анализы почвы, которые лучше всяких живых свидетелей подтверждают, что суперфосфат на поле третьей бригады осенью не вносился.
– Всё это байки для деточек, – небрежно отмахнулся Фонарёв. – Надо же учительнице как-нибудь выкручиваться после того, как она в лужу села. Подумаешь, анализы придумала, химию! А кто знает, с какого она поля пробы брала? Да и наши доморощенные химики-лаборанты не велики специалисты. Попробуй разберись, чего они там наплели…
Григорий Иванович переглянулся с членами правления:
– Между прочим, Кузьма Егорович, мы словно в воду глядели и предугадали все ваши возражения. Так вот, довожу до общего сведения: пробы почвы ребята брали в присутствии членов комиссии. И только с поля третьей бригады. А анализы школьников были нами посланы на проверку в районную агрохимлабораторию. И вот вчера оттуда получен ответ – анализы сделаны по всем правилам. – Он достал из папки лист бумаги и передал его членам правления.
Бумажка пошла по рукам. Все обернулись к председателю.
– На бумаге чего не напишут!.. Она всё стерпит, – осклабился Фонарёв. – А у меня живые свидетели есть… Их со счётов не сбросишь. Вот хоть Семёна Клепикова спросите, Ивана Лукича…
– Спроси их, спроси, – хохотнул кто-то от порога.
Фонарёв приподнялся и поискал глазами в толпе – действительно, ни шофёра, ни бухгалтера в правлении уже не было.
– Тогда пусть хоть он правду скажет, – сказала Таня, – выталкивая вперёд Диму Клепикова. – Ну же, смелей. Ты же видел, как удобрения в овраг сваливали… Сам мне говорил об этом.
– Давай, Клепиков! – подзадорил его Федя.
Дима воровато оглянулся и вдруг, ожесточённо работая локтями, полез через толпу.
– Ничего я не знаю! Отстаньте! Пустите меня!
Наконец он исчез за дверью.
– Нет у тебя, Фонарёв, больше свидетелей! – крикнули из задних рядов. – Смотались они, как чёрт от ладана.
– Ты бы бросал в прятки играть. Заврался, так уж не петляй, признавайся по совести!
– Но это, граждане, не всё, – выждав, когда затихнет шум, продолжал Григорий Иванович. – Наша комиссия ещё одно неприятное дело обнаружила. Почище, чем с удобрениями. Но об этом пусть другие расскажут… – И он кивнул инструктору райкома партии и Прохору Стрешневу.
Те посмотрели друг на друга, словно спрашивая, кто из них первый должен выступить.
– Чего уж там, докладывайте, – вполголоса сказал Прохор Михайлович. – Вы же всё своими глазами видели, своими ногами поля исходили.
Поднявшись из-за стола, инструктор рассказал, как в райком партии поступил сигнал от родниковских коммунистов о том, что в их колхозе умышленно запускали пахотные земли.
– Мне пришлось выехать в ваш колхоз. С членами вашей комиссии мы обошли все поля, перерыли в бухгалтерии документы, опросили людей. И вот что мы обнаружили. По нерадению хозяев запустили не только Ерёмину пустошь, но оказались заброшенными ещё двести гектаров хорошей пахотной земли. Со временем они превратились в пустыри и были списаны из планов посевных площадей. Не так ли, товарищ Фонарёв?
– Всякое за эти годы бывало… – глядя в сторону, вполголоса отозвался Фонарёв. – Всего не упомнишь.
– Слышь, граждане! – раздались насмешливые голоса. – Память у него отшибло!
– Да как же можно про сотни гектаров забыть!
– И про то, как все травы перепахал, скот без кормов оставил, землю удобрений лишил!
– Не хозяин он на земле, а так… житель случайный. Ему бы только перед начальством отчитаться.
Припомнили председателю и другое. Райком партии уже не раз предлагал колхозам в Родниках и «Коммунару» объединиться в одно хозяйство. Но Фонарёв всячески сопротивлялся этому. Желая сохранить за собой председательский пост, он пускал пыль в глаза районному начальству, хвалился мнимыми успехами, администрировал, колхозниками командовал, не считался с опытом и умением самих хлеборобов.
Фонарёв слушал всё это и только глубже втягивал голову в плечи.
– Что ж теперь с землёй-то будет? – спросил кто-то из колхозников. – И с теми, кто её под спудом держал?
– Об этом пусть общее собрание решает, – сказал инструктор. – И как ваша хлеборобская совесть подскажет.
– Школьная бригада берётся раскорчевать Ерёмину пустошь, – подала голос Варвара Степановна. – Думаем её под хлеб занять, под картошку, под опытные посевы.
– Неплохо бы и остальные пустыри под раскорчёвку пустить, – заметил Прохор Михайлович.
Члены правления посовещались между собой и пришли к согласию, что о всех делах надо доложить общему собранию колхозников.
– И ещё одно надо решить, – заговорил Григорий Иванович. – О Варваре Степановне, об учительнице. Сами знаете, что с ней произошло… По письму группы родителей её переводят из нашей школы.
– А за что, спрашивается? – поднялась Евдокия Стрешнева. – За то, что она совесть наша, ребятишек правде учит да супротив Фонарёва и Звягинцева не побоялась голос подать.
– Верно! – кивнул ей Григорий Иванович. – Теперь-то нам известно, что это была за «группа родителей». Она из тех людей, что раньше Фонарёва во всём поддерживали. Но сейчас всё по-другому повернулось… Поведение Варвары Степановны само за себя говорит.
– Могу и о ваших школьных делах сообщить, – сказал инструктор. – Роно не разобралось в письме группы родителей, не проверило его и явно поторопилось со своими выводами насчёт Варвары Степановны. Немалую и далеко не благовидную роль во всей этой истории сыграл товарищ Звягинцев, который вообще действовал в школе, как Фонарёв. Сейчас, после вмешательства райкома партии и облоно, приказ о переводе Ведерниковой в другую школу отменён, а о пребывании Звягинцева на посту директора школы поставлен вопрос. Так что Варвара Степановна может спокойно продолжать работу на старом месте.
– Спокойно, скажем, у неё не получится… – заметил Григорий Иванович. – Не тот характер.
Глава 31
Весна делала своё дело. Утром, когда Федя выглянул на улицу, его, словно автоматная очередь, пронзила шальная весенняя капель. Холодные частые капли обожгли щёки, подбородок, затекли за воротник. Вздрогнув, Федя отпрянул в сторону, поднял лопату и протарахтел ею по частоколу алмазных, сверкающих на солнце сосулек, свисающих с крыши. Ледяные искристые обломки, словно стёкла, со звоном полетели к его ногам. Но капель не унялась. Теперь уже не отдельные капли, а сплошные струйки потекли с крыши из-под рыхлого слоя снега. А потом со снегом что-то случилось: он вдруг словно ожил, пришёл в движение и с шумом падающего дерева сполз с крыши.
Федя еле успел отскочить и невольно улыбнулся.
Совсем недавно ещё пуржило, потом взыграл мороз, так что в колодцах прихватило насосы и их пришлось оттаивать, а вот сегодня солнце припекает вовсю, капель барабанит как сумасшедшая и снег уже не держится на крышах.
Федя поглядел на сползший снег – тот лежал бесформенной грудой, завалил ступеньки крыльца и дорожку вдоль стены. Федя взялся за лопату.
Комья тяжёлого снега полетели в стороны. С первых же минут стало жарко, и Федя скинул пиджак.
– На зарядку становись! – выкрикнул подошедший Улька, отыскивая глазами лопату.
– Нашёл себе работку – до обеда не справишься, – заметил Саша.
– Да вот трахнул по сосульке, а снег и поехал, – признался Федя.
– Он бы и без тебя поехал… – Саша прислушался; где-то у соседей протяжно и мягко ухнуло. – Весна, ничего не поделаешь…
Втроём мальчишки принялись отбрасывать от крыльца снег.
– А знаете, чего я подумал… – помолчав, заговорил Федя. – Это как на вчерашнем собрании. Словно снежная лавина в горах сорвалась или вот снег с крыши…
Мальчишки вспомнили, как вчера на общем собрании колхозники в один голос заявили, что не желают больше жить и работать с таким председателем, как Фонарёв.
Когда же стали думать о новом хозяине артели, то многие назвали имя Василия Андреевича Просекова и сказали, что они хотели бы считать себя коммунаровцами.
– Прорех у вас в артели накопилось немало, – сказал Просеков, прибывший на собрание со своими колхозниками, – но мы и от таких соседей не отказываемся. Будём вместе хозяйство ставить.
И родниковцы дружно проголосовали за присоединение к колхозу «Коммунар».
– Ребята, а про новость в школе знаете? – спросил Саша.
– А как же! Воблый Глаз у нас больше не директор, – сказал Улька. – Сняли его… С треском, с выговором. И без права занимать руководящие должности в школах. Так Звягинцев, говорят, разобиделся, решил в торговую сеть податься.
– Туда ему и дорога. – Федя махнул рукой. – Кого-то теперь вновь пришлют…
– А никого не пришлют, – возразил Саша. – Роно разрешило учителям самим избрать нового директора. Из своей среды. Тайным голосованием. И знаете, за кого учителя больше всех голосов подали? За нашу Варвару.
…Наконец крыльцо было очищено от снега.
– А ну, братцы-коммунарцы, кончай аврал! – крикнул Улька, отбрасывая лопату.
Мальчишки пошли в школу.
За околицей весна вновь напомнила о себе. На старой чёрной иве горланили прилетевшие грачи, дорога потемнела от навоза, сугробы осели, снег в поле стал рыхлым, ноздреватым, обнажились.
Ребята вглядывались в поле, щурились от солнца, вдыхали запах тронутого весенним теплом снега и не заметили, как, не сговариваясь, свернули на боковую дорогу.
Вскоре им встретилась подвода. В санях-розвальнях сидели Просеков и Федин отец.
– Куда это вы от школы завернули? – спросил Просеков.
– А мы на Ерёмину пустошь хотели глянуть, – признался Федя.
– Они насчёт своей земли тревожатся, весну дозорят, – улыбнулся Прохор Михайлович. – Это правильно! Весну – её надо за околицей видеть, как первого гостя встречать.
– Понятно, – кивнул Просеков и, догадываясь, о чём беспокоятся школьники, успокоил: – Мы с Прохором Михайловичем все запущенные земли объехали. В ближайшие дни начинаем раскорчёвку.
– А кто корчевать будет? – спросил Саша.
– Всем колхозом возьмёмся. А поднятую землю передадим родниковской бригаде. – И Просеков объяснил, что колхоз «Буревестник» будет теперь отдельной бригадой в «Коммунаре», а хозяином её по воле собрания избран Прохор Михайлович.
– Дядя Прохор, ура! Качать вас! – закричал Улька.
– Качать или ругать – это осень покажет. А сейчас отправляйтесь-ка на занятия.
Мальчишки повернули к школе.
– Хозяева на земле растут. Пахари, хлеборобы! – задумчиво сказал Просеков, провожая глазами школьников.
– Растут, в силу входят, – вслух подумал Прохор Михайлович.
Через неделю правление колхоза подало команду начинать подъём запущенных земель.
В воскресенье рано утром все трактористы и десятки колхозников вышли на корчевальные работы.
Школьники во главе с учителями направились к Ерёминой пустоши.
Впереди двигались три школьных трактора, которые вели Федя и его приятели, а за ними с топорами, лопатами и мотыгами на плечах шагали члены ученической бригады и солидная армия ребят из младших классов, пришедших на воскресник.
– Неужели полевые работы вздумали начинать? – удивлялись старики.
– Не полевые, а пока корчевальные, – объясняли ребята. – Малую целину будем поднимать.
Затем к Ерёминой пустоши подъехали грузовики, а Григорий Иванович и Прохор Михайлович пригнали из «Коммунара» тяжёлый бульдозер и кусторезную машину.
И началась схватка. Машины с натужным рёвом срезали кустарник, корчевали корневища, выдирали старые пни, засыпали землёй ямы и рытвины.
Поодаль от машин школьники срубали топорами лозняк и осинник и подрывали лопатами и мотыгами пеньки. Затем, вспомнив, как действует рычаг первого рода, подсовывали под пенёк длинную слегу, повисали на свободном конце, и пенёк под команду «раз-два – взяли» с треском выскакивал из земли.
Потом срубленный кустарник, сучья, корневища, пни ребята оттаскивали в сторону и бросали в костры. Они пылали сплошным рядом, жаркие языки пламени высоко взвивались к небу и были видны далеко вокруг.
Мальчишки пропахли дымом, раскраснелись, пиджаки у многих покрылись дырками от постреливающих угольков, но никто не обращал на это внимания.
К концу дня Прохор Михайлович вместе с Варварой Степановной замерили верёвкой раскорчёванную пустошь, подсчитали площадь – набралось около шестидесяти гектаров.
– Вот и ваша земля! – сказал Прохор Михайлович обступившим его школьникам. – Управляйтесь теперь, хозяйствуйте…
Ребята замерли, поражённые простором пустоши.
Кто-то бросился измерять её шагами, кто-то начал разбрасывать золу и пепел (удобрение же!), кто-то предложил немедля остолбить участок и поставить щит с надписью, чтобы все знали, что земля принадлежит школьной бригаде.
