Текст книги "На семи ветрах"
Автор книги: Алексей Мусатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
Глава 20
В воскресенье утром Федя с Настей встретились на улице.
– На станцию пойдём или попутную машину перехватим? – спросила Настя.
– Лучше голоснём, – сказал Федя.
Они дошли до поворота дороги и стали поджидать машину. Но почему-то шофёры не останавливались.
Вдруг Федя заметил у колхозного сарая грузовую машину. Около машины стоял шофёр Клепиков и о чём-то разговаривал с кладовщиком.
Федя подошёл к шофёру и попросил довезти их до города.
– Не по пути, Федька, – поморщился Семён. – Да и место занято. – Он кивнул на сиденье рядом с собой, где уже сидела жена кладовщика.
– А мы и в кузове можем, – сказал было Федя, но Семён уже завёл мотор и ничего не услышал: машина тронулась.
Из-под колёс полетели ошмётки снега. А Настя уже устроилась в кузове машины и махала Феде рукой.
Ему ничего не оставалось, как догнать грузовик и, ухватившись за борт, забраться в кузов, который был чем-то наполнен до самого верха и прикрыт брезентом.
Машина выбралась на шоссе и затряслась по обледеневшим булыжникам – Семён любил езду с ветерком.
Федя, нахлобучив на уши шапку и подняв воротник куртки, прилёг на брезент, поближе к стенке кабины, но всё равно от ледяного ветра и колючей снежной пыли было холодно.
– А давай брезентом укроемся, – предложила Настя.
Они потянули брезент на себя и увидели под ним порошок сероватого цвета.
– Что это? – недоумевая, спросила Настя. – Похоже на минеральное удобрение?
– Оно самое… суперфосфат.
– Куда же его везут? Неужели на базар?
– Да нет, не должно… Зачем же удобрениями торговать, – без особой уверенности сказал Федя.
В самом деле, откуда этот суперфосфат? Не из Епишкина ли оврага? И куда это везёт его Клепиков? Уж не решил ли он поживиться колхозным добром и сбыть его налево? И вообще в этой истории с удобрениями толком никак не разберёшься.
Вот и Алексей Маркович, которому он рассказал об удобрениях в овраге, до сих пор молчит, и неизвестно, выяснил он что-нибудь или нет.
Что ж теперь делать? Молчать по примеру директора и делать вид, что он ничего не знает. Но доколе же молчать? А может, всё-таки сообщить в правление колхоза или написать в колхозную стенгазету?
Неожиданно машина сбавила скорость и остановилась. Федя выглянул из-под брезента – жена кладовщика вышла из кабины, а Семён, не доехав до города, свернул влево, к пристанционному посёлку.
Машина с трудом пробралась по заснеженной дороге и остановилась у дома с высоким, глухим забором. За калиткой, загремев цепью, сипло залаяла собака.
Семён вылез из кабины, постучал в калитку. Оттуда выглянул пожилой носатый мужчина, без шапки, в наспех накинутом на плечи полушубке.
– Ну? – спросил носатый, зыркнув глазами по улице.
– Всё в полном ажуре, Маркелыч. Выдаём полной нормой… Вы – нам, мы – вам, из рук в руки. Баш на баш, как говорится.
«В ажуре… баш на баш! – повторил про себя Федя. – Ясно как день: мухлюет Клепиков, колхозное добро транжирит, наверное, на паях с кладовщиком орудует…»
– На товар можете хоть сейчас взглянуть, – продолжал Семён. – Всё натуральное, первым сортом.
Федя с Настей, не шелохнувшись, лежали под брезентом.
«Что же всё-таки делать?» – подумал Федя. Может, вылезти из кузова, сказать, что они с Настей всё слышали, и потребовать, чтобы Клепиков отогнал машину обратно в колхоз. И пусть его там как следует пропесочат.
Но Клепиков может и отказаться. Тогда они сами вернутся в колхоз и обо всём расскажут председателю. Или же сразу заявят в милицию.
– Поздновато ты приехал, – упрекнул Маркелыч шофера. – Светло уже, люди глаза пялят, заприметить могут… Хотя вот что: давай-ка снег от ворот отгребём да машину во двор загоним.
Хлопнув калиткой, они ушли во двор. Федя с Настей вылезли из-под брезента.
– Всё понял? – спросила Настя.
– Ещё бы… – Федя прислушался.
За воротами Маркелыч и Клепиков начали разгребать снег.
Хорошо, что они ушли от машины! Теперь Феде незачем куда-то бежать и объяснять. Просто, пока не поздно, надо гнать трёхтонку в колхоз. Подъехать к правлению и показать всем суперфосфат в кузове. Тогда уже Семёну не отвертеться…
– А как ты машину поведёшь? У тебя же ключей нет, – спросила Настя.
– Доведу… Я эту трёхтонку как облупленную знаю, учился на ней. Могу зажигание монетой включить.
Федя достал из кармана две копейки, спрыгнул с кузова и бросился к кабине. И опять удача – в замке зажигания торчал ключ.
«Эх, раззява, даже ключ оставил!» – подумал он о Сёмене и, включив мотор, рывком тронул машину. Заскрежетало сцепление, в выхлопной трубе гулко стрельнуло, и старушка трёхтонка, набирая скорость, помчалась вдоль Вокзальной улицы.
Приподнявшись, Настя увидела, как из калитки выскочил Семён и побежал вслед за грузовиком.
– Не догонит, не тот мотор! – усмехнулась она.
Федя повернул с Вокзальной улицы в переулок налево, проехал несколько кварталов и выскочил на шоссе. Теперь можно было газануть по-настоящему. Спидометр показал шестьдесят километров, потом семьдесят… Погудев, Федя обогнал несколько саней, потом тяжёлый грузовик с прицепом. Что там ни говори, а он, кажется, неплохо научился водить машину! Жалко, что из-за возраста ему до сих пор не дают водительских прав.
Проскочив хлипкий мостик, Федя заметил милиционера. Надув щёки, тот свистнул в свисток и правой рукой властно показывал на обочину шоссе – требовал остановиться.
«Наверное, за превышение скорости, – мелькнуло в голове. – А-а… Семь бед – один ответ!» И Федя продолжал гнать машину.
Через полчаса трёхтонка остановилась у правления родниковского колхоза – приземистого дома старинной кладки, с ядовито-зелёными наличниками.
Снег кругом был плотно утрамбован, словно прикатан катком. У правления стояли подводы, между ног жующих лошадей сновали куры; у фанерного щита, заклеенного разномастными объявлениями, толпились колхозники.
Сжимая в потной руке ключ от машины, Федя ворвался в первую комнату, где у старомодного телефона, похожего на скворечню, сидел колхозный сторож.
Настя не отставала от Феди ни на шаг.
– Кузьма Егорович у себя? – отрывисто спросил Федя.
– А-а, шофёр-гонщик, юный похититель машин! – усмехнулся сторож. – Как же, как же, ждёт тебя не дождется… Пожалуйте, в баньку попариться. – Он кивнул на дверь соседней комнаты, где находился кабинет председателя колхоза.
«И откуда он про машину знает?» – подумал Федя, входя вместе с Настей в кабинет председателя.
Здесь всё было солидно и прочно. Тяжёлый стол, покрытый зелёным сукном; на толстом стекле массивный письменный прибор, которым никогда не пользовались; в углу стальной сейф, у окна в кадушке разлапистый фикус с сизыми от пыли листьями.
За столом сидели председатель и бухгалтер Иван Лукич.
Федя принялся объяснять, почему он пригнал машину.
– Ладно… И так всё знаю, – перебил его Фонарёв. – Только что звонил по телефону Семён Клепиков. Это что же получается, Стрешнев? Школа тебя к технике приохотила, машину научила водить, а ты, значит, самоуправничаешь. Трёхтонку угнал без спросу, по шоссе катаешься, вроде вольную практику себе устроил. А колхозному делу урон полный…
– Какое же это колхозное дело? – удивился Федя. – Вы только посмотрите, что в машине: удобрение, суперфосфат! А Семён собрался всё это какому-то Маркелычу загнать…
– Да, да, мы и адрес запомнили, – поддержала Настя. – Вокзальная, тридцать семь. Частный дом.
– Ну и что? – переспросил Фонарёв. – Я и без вас знаю, где этот Маркелыч живёт.
– Знаете? – Федя подался вперёд – И что Семён к нему с колхозным добром поехал, тоже знаете?
– Ну, Стрешнев, совсем ты меня за дурака считаешь, – развёл руками Фонарёв. – Да какой же я был бы председатель, если бы не знал, куда колхозное добро расходуется. И не только знал, но и сам же направил Семёна по этому адресу. Со срочным заданием от колхоза.
– Но он же частное лицо, Маркелыч, – сбитый с толку, неуверенно заговорил Федя. – Какие же к нему дела от колхоза?
– Ты ещё плотва, Федька, плаваешь мелко и мало что смыслишь. А Маркелыч нужный нам человек в хозяйстве. Покрышки достаёт, запасные части, стройматериал. Мало ли чего нам в колхозе не хватает! А за это, конечно, приходится и отблагодарить.
– А разве так правильно?
– Ну что ты, Лукич, скажешь! – повернувшись к бухгалтеру, воскликнул Фонарёв, с досадой притушив недокуренную папиросу о землю в кадушке под фикусом. – И мы ещё должны школярам все наши дела докладывать! Как хозяйствуем да почему?! Словно ревизионная комиссия явилась.
– Такой уж народ ныне пошёл – все инспектора, все контролёры, – поддакнул бухгалтер, поглаживая выбритую голову, и посмотрел на Федю. – А этот молодой Стрешнев весь в папашу с мамашей. Те тоже всем недовольны. Кричат повсюду, требуют…
– Они по закону требуют… – вспыхнул Федя.
Затрезвонил телефон, и сторож, просунув в кабинет голову, сообщил, что срочно вызывают председателя колхоза. Фонарёв прошёл в соседнюю комнату. Вскоре он вернулся и строго посмотрел на Федю.
– Вот и ещё новость… Из милиции звонили. У Сёмена шофёрские права отобрали. За ротозейство. Машину оставил без присмотра. А тебя за автохулиганство, за езду без прав, да ещё с превышением скорости, наказать требуют. Придётся в школу сообщить: пусть учителя тебе мозги вправят. – И, помедлив, он добавил: – И чтобы я тебя за рулём больше не видел – ни на машине, ни на тракторе.
– Кузьма Егорович! – побледнел Федя. – Да я… мы тут звено… юные механизаторы…
– Всё, всё! – отмахнулся председатель. – Разговорам конец…
Федя выскочил на улицу. Настя еле поспевала за ним.
– Ну чего ты, чего?.. – попыталась она успокоить Федю. – Будто председателя не знаешь. Отойдёт, забудет всё.
Федя мрачно шагал по улице.
Настя осторожно заговорила, что, может, они и в самом деле зря вмешались в колхозные дела и заподозрили шофёра в чём-то нехорошем.
– А всё равно я Клепикову не верю… Какой-то он шахер-махер затеял, – буркнул Федя. – Не верю, и всё тут…
– Но председатель же объяснил… Похоже, погорячились мы с тобой, напрасно машину угнали.
– Угонял один я… – бросил Федя. – С тебя взятки гладки.
– Нет, нет! – запротестовала Настя. – Раз вместе ехали, вместе и отвечать будем.
– Обойдусь без жалельщиков, – зло сказал Федя и повернул к дому.
Глава 21
Вечером подгулявший Клепиков ввалился в дом к Стрешневым и накинулся на Федю с бранью:
– Что, язва, достукался! Всё за порядками доглядываешь, по моим следам ходишь, как ищейка. А чего выходил? Пшик один!..
Побледнев, Евдокия замахала на Семёна руками:
– Да ты в себе?! Иди-ка водой ополоснись да проспись. Чего ты парня последними словами костишь?
– Да ему бы ещё шею накостылять нужно! – продолжал орать Семён. – Против своих же соседей паскудничать начал… Такую свинью мне подложил! Ну кто мне теперь права вернёт, кто?
– Паскудничать?! – обомлев, вскрикнула Евдокия и обернулась к Феде. – Чего ты опять натворил?
– А пусть он говорит… – Федя кивнул на Семёна. – Ему про колхозное удобрение лучше знать…
История с угнанным грузовиком вызвала немало разговоров и в школе.
Дима Клепиков в лицах изобразил, как Стрешнев решил блеснуть своим водительским умением, угнал колхозную машину, как мчался с повышенной скоростью и как, наконец, был остановлен милиционером и доставлен в правление колхоза. Здесь ему устроили хорошую «баньку», и теперь Стрешнева до окончания школы не допустят ни к трактору, ни к автомобилю.
В перемену Дима остановил Федю в коридоре.
– Здорово! – сказал он. – Продемонстрировал классную езду. Можешь сдавать экзамены на водителя первого класса. А кстати, готовься к вызову на педсовет.
– Ты откуда знаешь?
– Что ж, думаешь, так тебе всё и спишется? Похождений у тебя набралось больше чем надо. Всю школу перебудоражил. Легко, пожалуй, не отделаешься… Хочешь, дам совет. Сходи к Кузьме Егоровичу, повинись перед ним, попроси прощения. Учителям слово дай, что исправишься.
– А ты что хлопочешь? Да и в чём виниться-то? – удивлённо спросил Федя.
Дима пожал плечами.
– Ну, если не понимаешь, поступай как хочешь. Потом поздно будет…
Узнав от Насти, почему Федя угнал колхозную машину, Варвара Степановна пошла к Звягинцеву и попросила директора вызвать к себе её дочь и Федю Стрешнева.
– А зачем, собственно? – удивился Звягинцев. – Вопрос о Стрешневе совершенно ясен. На него уже поступила жалоба от председателя колхоза. Проступок вызывающий, непростительный. И я имею полное право наказать Стрешнева со всей строгостью.
– Проступок действительно из ряда вон выходящий… ЧП в школьной жизни, – согласилась учительница. – Но надо же разобраться, поговорить с ребятами.
– От Стрешнева, конечно, всего можно ожидать… – продолжал Звягинцев. – Но то, что ваша дочь оказалась с ним в одной компании, – это уже опасно. Значит, Стрешнев начинает влиять и на других учеников. Как ни печально, но, видимо, придётся наказать того и другого. В разной мере, конечно. Стрешнев совершил явно хулиганский поступок, а ваша дочь не остановила его.
Варвара Степановна нахмурилась:
– Если так, тогда я решительно настаиваю на вызове учеников.
Пожав плечами, Звягинцев согласился и в этот же день вызвал к себе Стрешнева:
– Ну, герой, докладывай: что это за очередные выкрутасы у тебя?
Не успел Федя ничего объяснить, как в кабинет ворвалась Настя и заявила, что раз они действовали вдвоем, то и отвечать должны вместе.
– Но ты же машину не угоняла? – спросил Алексей Маркович.
– Если бы умела, обязательно угнала! – вырвалось у девочки.
– Вот как… Единомышленники, значит. – Звягинцев с досадой посмотрел на Настю. – Я тебя потом позову. Нам со Стрешневым наедине поговорить надо.
Звягинцев, заскрипев сапогами, зашагал по кабинету. Вчера вечером к нему домой заходил Фонарёв. Рассказав историю с угнанным грузовиком, он спросил, почему школа так распустила своих питомцев: ребятишки лезут не в свои дела, подхватывают и распространяют всякие нездоровые слухи, распевают на улице озорные частушки про него, руководителя колхоза. И особенно отличается молодой Стрешнев… Неужели учителя так беспомощны, что не могут прибрать учеников к рукам, навести в школе порядок. «Разберёмся, Кузьма Егорович, примем меры», – пообещал Звягинцев.
– Ну что ж, рассказывай, – вздохнув, обратился он сейчас к Феде.
Федя молчал.
– Видите, Варвара Степановна, – сказал Звягинцев, – ему даже и объяснять нечего.
– А чего объяснять?.. Вам уже, поди, доложили, – с трудом выдавил Федя. – Ну не дал и не дал свалить удобрения во двор какому-то там Маркелычу…
– Но председатель же тебе растолковал, что Маркелыч нужный человек колхозу, – пояснил Звягинцев. – Резину достаёт, запасные части…
– Всё равно неправильно… Зачем колхозное добро разбазаривать, его и так мало…
– Не много ли ты на себя берёшь, Стрешнев? – нахмурился Звягинцев. – И кто тебе дал право вмешиваться в чужие дела, подвергать сомнению поступки взрослых?..
– Почему – в чужие? – с недоумением спросил Федя. – Я ведь тоже в колхозе живу… И мать моя здесь, и отец…
Потерев свой колючий ёжик, Звягинцев вновь прошёлся по кабинету. Да, подросток не из лёгких, за словом в карман не лезет, и его так просто к стенке не припрёшь. Видно, надо дать ему разговориться. Директор усадил Федю рядом с собой на диван, положил ему на плечо руку.
– Послушай, Федя, что с тобой происходит? Как понять твоё поведение? Ты всех критикуешь: поссорился с Таней, недоволен порядками в школе, в колхозе. Что у тебя за настроение? Давай поговорим честно и откровенно.
Честно и откровенно? Федя пытливо заглянул в лицо директора – никогда ещё тот так с ним не разговаривал. Это пришлось ему по душе. Ну что ж, он готов сказать всё, что думает.
«А может, учителя хитрят, готовят мне ловушку?» – насторожился Федя. Но, кажется, нет… Взгляд у Алексея Марковича внимательный, участливый, рука его обнимает Федю за плечо, а Варвара Степановна даже кивает ему головой.
– Честно и откровенно? По душам? – переспросил Федя, блеснув глазами.
– Да, да, – подтвердил Звягинцев. – Можешь ничего не утаивать.
И Федя заговорил. Заговорил торопливо, сбивчиво, перескакивая с одного на другое, высказывая свои раздумья, тревоги, недоумения.
В кабинете стояла тишина. Лицо Звягинцева окаменело, глаза прищурились, рука невольно соскользнула с Фединого плеча.
Но Федя ничего не замечал и продолжал говорить.
А как ведут себя некоторые учителя? Знают о непорядках в колхозе, а делают вид, что ничего не замечают. А когда ребята спрашивают их, они, вместо того чтобы объяснить, говорят: «Вы ещё школьники… Не вашего ума дело!»
– Ну, знаешь, это уж слишком! – выдохнул Звягинцев.
– Вот и вы, Алексей Маркович… – не унимался Федя. – Я вам когда ещё рассказал об удобрениях в овраге, а вы ничего до сих пор не выяснили. А они ведь лежат в овраге…
– Довольно, Стрешнев! – оборвал его Звягинцев, поднимаясь с дивана.
Встал и Федя.
– Так вы ж сами хотели, чтоб честно и откровенно… – растерянно забормотал он.
– Да, да… Высказался ты достаточно ясно… И по всем вопросам. Можешь идти… – холодно сказал Звягинцев и, дождавшись, когда за Федей закрылась дверь, обратился к Варваре Степановне.
Откровенно говоря, он не ожидал такого разговора. Это уже не озорство, не хулиганство, не заскоки дерзкого, строптивого мальчишки, а целая сложившаяся система взглядов. И взглядов скверных, критиканских, почти циничных. У Стрешнева не осталось ничего святого, он не уважает ни школу, ни учителей, ни руководителей колхоза. И мальчишка с такими взглядами учится у них в школе! Нет, пока не поздно, надо принимать меры. Двух мнений здесь быть не может!..
– Нет, почему же… – возразила Варвара Степановна. – Есть ещё и другое мнение. Я, например, всё-таки не вижу, как выражаются в суде, состава преступления.
– То есть как? – опешил Звягинцев. – А то, что Стрешнев высказал сейчас перед нами?
– Да, Федя наговорил много резкого и неприятного, – согласилась Варвара Степановна. – Но мы же сами вызвали его на откровенность. И если быть честными, в его словах немало справедливого. И про рапорт на слёте, и про школьную бригаду, и про непорядки в колхозе. Разве мы с вами, Алексей Маркович, не спорили об этом? А ведь от ребят ничего не скроешь. Вот оно и прорвалось. Да, кстати, о каких это удобрениях Федя вас расспрашивал?
– Да так, очередные его фантазии… – Он не успел договорить, как в кабинет вошла Раиса Захаровна со стопкой тетрадей в руках.
– Не помешаю? – спросила она и положила на стол одну из тетрадей. – Прелюбопытнейший документ, между прочим… Можете познакомиться.
И преподавательница литературы пояснила, что на днях она задала девятиклассникам сочинение на свободную тему: «Наш колхоз». Написали все по-разному, но сочинение Феди Стрешнева особенно привлекает внимание.
Звягинцев открыл тетрадь и принялся вполголоса читать. Действительно, это было не совсем обычное сочинение. На четырёх страничках крупным, размашистым почерком Федя Стрешнев писал о том, как в колхозе мало заботятся о земле, как плохо удобряют её и что даже минеральные удобрения не сумели использовать как следует, а свалили в Епишкин овраг. И хотя Фонарёв утверждает, что это только остатки, но он, Федя, сильно в этом сомневается. Дальше шли примерные подсчёты: сколько машин суперфосфата было вывезено со станции, сколько удобрений должно быть внесено под пашню, сколько могло их остаться неиспользованными. А в конце сочинения Федя даже ссылался на живых свидетелей – на Парамона Канавина с матерью и на шофёра Клепикова с сыном, которые хорошо знают, куда были свалены удобрения.
– Интересно! И я бы сказала, что довольно доказательно, – задумчиво покачала головой Варвара Степановна.
– Ну, знаете, это уж ни на что не похоже! – возмутился Звягинцев и ещё раз пробежал глазами Федино сочинение. Потом спросил Раису Захаровну, знают ли о нём в классе.
– Нет, я их ещё не раздавала, не успела выставить оценок.
– Тогда поставьте Стрешневу за содержание двойку, И объясните, что, мол, сочинение написано не на тему.
– Почему же, собственно, двойку? – удивилась Раиса Захаровна. – Сочинение достаточно грамотное, и мысль в нём живая.
– А лучше всего так… – продолжал Звягинцев. – В классе об этом сочинении ничего не говорите. Предайте его, так сказать, забвению. И оставьте у меня. Пусть хранится в сейфе.
Варвара Степановна с недоумением посмотрела на директора:
– При чём здесь сейф?
– Ну как вы не понимаете! – развёл руками Звягинцев. – Представьте себе, в каком положении окажется школа, если это сочинение станет известно всем школьникам, а потом взрослым: ученик обвиняет колхозного руководителя. Скандал же, конфуз! Удар по престижу школы. Позор на весь район!..
– А если Федя располагает фактами? По-моему, сигнал об удобрениях следует проверить…
– Что, между прочим, и было сделано. И всё оказалось фантазией, чистой выдумкой. Фонарёв и Клепиков подтверждают, что удобрения были запаханы под зябь полной нормой. А этот Стрешнев помешан на подозрениях.
– Вот вы сказали Стрешневу, что школьники не имеют права вмешиваться в чужие дела, – спокойно продолжала Варвара Степановна. – И Федя вам правильно ответил: колхозные дела ему не чужие… Он живёт здесь, всё видит, слышит, думает, тревожится. И пытается по-своему бороться против того, что ему кажется несправедливым. Борется подчас ещё неумело, по-мальчишески, но всё же борется, а не проходит мимо, не закрывает глаза, не остаётся равнодушным. А ведь это дорогие ростки, Алексей Маркович! Значит, поднимается новый гражданин, хозяин. И разве можно за это наказывать, душить эти ростки? Разве из школы должны выходить беспринципные тихони, молчальники, не имеющие своих убеждений? Нет уж, давайте ребячьи характеры не обламывать, крылья им не подрезать. Пусть школьники сами бурлят и других тревожат, пусть в жизнь вникают…
– Так что же прикажете?! – с досадой воскликнул Звягинцев. – Похвалить Стрешнева?..
– За озорство хвалить незачем, а прислушаться стоит, – заметила Варвара Степановна. – Сигнал об удобрениях подан серьёзный.
– Не к лицу нам в колхозных дрязгах копаться, – поморщился Звягинцев. – У школы и своих забот по горло.
– А колхоз, Алексей Маркович, тоже наша забота. Надо учить детей разбираться в жизни, понимать, что происходит кругом, и, главное, учить их вмешиваться в эту жизнь.
– Думаю, что за таких вояк, как Стрешнев, нам в колхозе спасибо не скажут, – холодно заявил Звягинцев и напомнил, что на днях состоится родительское собрание. Надо заранее принимать меры, спасать положение. И после того, что Стрешнев здесь наговорил, видимо, уже нельзя ограничиться просто выговором. Он, Звягинцев, завтра же собирает педсовет и будет настаивать на исключении Стрешнева из школы на два месяца.
– Исключить? На два месяца? – вскрикнула Раиса Захаровна.
– Да, да. Пусть он одумается, осознает своё поведение.
– Нет, это невозможно, – заявила Варвара Степановна. – Так ожесточить мальчишку, убить в нём веру в школу, в учителей. Я буду протестовать. И уверена, что педсовет меня поддержит…
– Это как сказать! – усмехнулся Звягинцев.
Потом учительница попросила у директора Федино сочинение, сказав, что она сама попробует разобраться в истории с удобрениями.
