Текст книги "На семи ветрах"
Автор книги: Алексей Мусатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
Глава 24
В деревне новости не задерживаются. Они шагают по улице на длинных ногах, перемахивают через плетни и заборы, заглядывают в каждую избу.
На другое утро по всем Родникам прошёл слух, что Варвара Степановна выступила на родительском собрании против председателя колхоза, и тот во всеуслышание назвал её кляузницей и сплетницей.
В деревне начались толки и пересуды. Одни говорили, что давно бы пора высказать Фонарёву в глаза всё то, что накипело у людей на душе, и честь и хвала учительнице, что она не побоялась поднять голос против Фонарёва. Другие, ухмыляясь, замечали, что наговорила учительница много, а доказать ничего не могла. За такое и отвечать придётся.
Самые осторожные многозначительно покачивали головой:
– Зря учительница с Фонарёвым схватилась…
Узнав о событиях на родительском собрании, Федя сразу пошёл к Канавиным.
Парамон вместе с братишками и сестрёнкой сидел за столом, завтракал. Запивая дымящуюся картошку холодным молоком, он читал газету.
– Слышь, Парамон!.. – не снимая шапки, торопливо заговорил от порога Федя. – О вчерашнем собрании знаешь?
Василиса, хлопотавшая у печки, высунулась из кухни и настороженно покосилась на Федю:
– Ты что, Федька, как бомба врываешься? Хоть бы шапку снял да ноги обмахнул.
Федя сорвал шапку, притопнул сапогами, но за веником нагибаться не стал.
– Тётя Васёна, я и к вам… Вы что же вчера на собрании наговорили? Почему Клепикова поддержали? Мы, мол, с Парамоном ничего не знаем, ничего не видели… А разве это так? – Федя обернулся к приятелю. – Ты почему молчишь?
Не отрывая глаз от газеты, Парамон продолжал есть.
– Зачем мне знать… Я на собрании не был, – буркнул он.
– Да ты что? – вспыхнув, Федя выхватил у Парамона из-под носа газету. – Ты же насчёт удобрений всё знаешь. Я думал, если нужно, и свидетелями вдвоём выступим. Клепиковы, конечно, подлипалы фонарёвские, с них взятки гладки. Ну, а с тобой что случилось?
Парамон украдкой взглянул на мать и уткнулся в миску с картошкой.
– Вот что, Федька… Ты на Парамона не нукай – не запрягал ещё, – еле сдерживая себя, заговорила Василиса. – Ни в какие свидетели мы не пойдём – ни он, ни я. Не нашего это ума дело – разбираться, кто там чего натворил.
– Как же так? Ведь Варвара Степановна поверила нам… За правду вступилась… – удивился Федя. – А теперь её склочницей назвали…
– Была ей охота во всякие дрязги встревать! Кто её просил?
– Эх вы… люди! – Федя растерянно поглядел на мать с сыном и выскочил из избы.
Как же так? Был Парамон парень как парень. Правда, угрюмый, недоверчивый, злой, но честный и смелый, душой не кривил, умел говорить в глаза людям самую неприятную правду, а тут почему-то испугался.
«Задобрили их, что ли, Канавиных?» – с недоумением думал Федя, шагая по улице.
У заледеневшего, словно облитого глазурью, колодца Настя качала воду. Скрипела несмазанная качалка, надсадно чавкал насос, вода по жёлобу текла тонкой струйкой.
– Давай я покачаю! – предложил Федя.
Настя отошла и принялась дуть на замёрзшие руки.
– А что Варвара Степановна собирается делать? – спросил Федя.
– Пока ничего… Знаю только, что в колхозе переполох начался…
И, помолчав, Настя рассказала, что рано утром к ним на квартиру прибежала разъярённая Марина Клепикова и кричала на мать, как на базаре, – не смейте, мол, на председателя клеветать, не втягивайте в это дело её мужа и сына.
Она вздохнула и отвернулась.
– Да ты что? – насторожился Федя. – Не веришь мне? Думаешь, сочинение зря написал?
– Не думаю. А только подтвердить некому. Один ты остался да моя мать. Даже твой дружок Парамон и тот помалкивает.
– Да, фонарёвская машина заработала, её, видно, хорошо смазали, – вслух подумал Федя. – Я и сам не пойму: то ли председатель запугал Канавиных, то ли подкупил чем… – И он принялся уверять, что всё равно они это дело распутают.
– Хорошо бы… – грустно сказала Настя. – Только как вот мама в школе будет работать… Сколько разговоров о ней пошло.
Федя подхватил вёдра и, расплёскивая воду, потащил их к дому Ведерниковых.
В это же утро, перед началом занятий, Дима Клепиков забежал к Фонарёвым.
Кузьма Егорович был уже на работе, бабушка Фёкла хлопотала у печки, Таня укладывала в портфель тетрадки и учебники.
– Слыхала, что наша Варвара отчубучила, – оживленно затараторил Дима; ему нравилось запросто, в любое время, заходить в дом к Фонарёвым и первым сообщать Тане деревенские и школьные новости.
– Знаю, можешь не рассказывать, – сухо перебила его Таня.
– Нет, ты только послушай, – Дима уже не мог остановиться, – ребята с собрания ушли, а я остался до конца… Варвара Федькино сочинение зачитала, потом целую речь произнесла. Ну… и шлёпнулась в лужу. Свидетелей-то никого, все против неё. Зато теперь разговоров в деревне… У каждого колодца митинг…
Таня продолжала молча собирать учебники.
– Хороша ж учительша, – продолжал Дима. – Ребятишек на взрослых науськивает, смуту меж людей сеет. Теперь это дело Варваре аукнется. – Он кинул взгляд на стенные часы и заторопил Таню в школу.
Девочка отвела глаза в сторону.
– Ты иди, я догоню.
С недоумением пожав плечами, Дима хлопнул дверью. Таня ещё немного посидела около стола, потом вышла на улицу. Но Диму догонять не стала, а сразу же выбралась на шоссе, где было меньше пешеходов. В это утро ей ни с кем не хотелось ни встречаться, ни разговаривать. Просто хотелось побыть одной.
Что ж в самом деле происходит?
Вчера вечером, когда Таня легла в постель, отец вернулся с собрания мрачнее тучи. Считая, что дочь уже спит, он, не стесняясь в выражениях, принялся ругать Варвару Степановну, которая вмешивается не в свои дела и настраивает против него детей и взрослых.
Верные люди, конечно, не дадут Кузьму Егоровича в обиду, но жить рядом с человеком, который подсиживает тебя на каждом шагу, радости мало. Нет, он не может больше терпеть около себя эту кляузницу!
Отец до того разошёлся, что бабушка Фёкла кивнула на перегородку:
– Ты бы остыл, Кузя. Татьяна может услышать. А ей ещё в школу ходить… Как же она у такой учительницы учиться будет?
– А пусть… Пусть слышит, может, таким, как Варвара, и не место в школе, – продолжал шуметь отец.
– А может, ты зря учительницу поносишь… Она человек с совестью, зря никого не оговорит, ты лучше на себя оглянись, может, тебе повиниться не мешает.
– Да ты что, мамаша! – взорвался Кузьма Егорович. – Тоже всяких разговоров наслушалась! – И он, хлопнув дверью, на весь вечер ушёл куда-то из дому.
«Как же так? – раздумывала Таня. – Почему отец и Варвара Степановна дошли до открытой схватки? Почему учительница поддерживает Федю? Значит, она уверена в том, что права и не может больше молчать».
Школа встретила Таню обычным гулом и шумом – до уроков оставалось ещё минут десять. Чтобы ни с кем не встречаться, она решила пройти в свой класс. Но там уже было полно ребят. Приперев к подоконнику Диму и Зою Стригалёву, они о чём-то азартно спорили. То и дело слышались имена Таниного отца и учительницы.
«И здесь уже знают…» – Таня зябко поёжилась и прислонилась к стене. Её не заметили.
– Нечего было Варваре Федькину ерунду подхватывать, – услышала она голос Клепикова.
– А ну… что ты сказал? – расталкивая ребят, грозно спросил Федя.
– А то, что слышал. Никто тебя с учительницей не поддерживает… – Димка кивнул на вошедшего в класс Парамона. – Вот хоть его спроси…
Федя шагнул навстречу Парамону, но тот, отведя глаза, обошёл его и сел на свою парту в заднем ряду.
– Оставь ты их, не связывайся! – Саша ухватил Федю за руку и отвёл в сторону.
– Имей в виду, Клепиков, – с угрожающим видом подступил к Димке взъерошенный Улька, – если про Варвару Степановну ещё раз такое брякнешь…
– А что будет? – ухмыльнулся Димка. – Драться полезете… Десять на одного.
– Драться не драться, а язычок мы тебе укоротим… – хмуро заметил Саша и обернулся к ребятам. – Давайте так сделаем. О вчерашнем собрании при Варваре Степановне никаких разговоров. Ни одного вопроса… Понятно?
– Будто ничего не случилось, – подхватил Улька и, услышав звонок, пошёл к своей парте.
В класс вошла Варвара Степановна. Как всегда, она была нетороплива, внешне спокойна, волосы, по обыкновению, гладко зачёсаны назад, костюм аккуратно отутюжен.
Да и урок начался как обычно. Ребята дружно встали, поприветствовали учительницу, потом разложили на партах тетради и учебники.
О вчерашнем собрании никто ничего не спрашивал, но по пристальным взглядам учеников, по тому, как они внимательно слушали её, Варвара Степановна поняла, что ребята знают всё.
У Феди Стрешнева это было откровенно написано на лице. Он смотрел на неё с такой тревогой и ожиданием, так хотел её о чём-то спросить, что Варвара Степановна старалась пореже встречаться с ним взглядом.
Знала, видимо, обо всём и Таня. Но она сидела ко всему безучастная, опустив глаза, втянув голову в плечи, и, не читая, прятала в карман записки, которые ей то и дело подбрасывал с задней парты Дима.
«Понимаю… Я причинила тебе большое горе… – хотелось сказать Варваре Степановне. – Но иначе я поступить не могла».
И, желая вывести девочку из оцепенения, она попросила её ответить домашнее задание по химии.
Таня поднялась из-за парты и, помолчав, глухо выдавила, что урока она не приготовила.
– И я не приготовил, – с готовностью поддержал её Дима. – Времени не хватило… Вчера взрослые такое собрание закатили…. Разве можно было не послушать!..
Ученики зашумели.
Варвара Степановна внутренне вздрогнула. Что это? Озорство, вызов ей?
– Между прочим, – сдержанно заметила учительница, – разговор вчера происходил между взрослыми. И вам подслушивать было незачем…
– А мы не подслушивали, – сказал Саша. – Как Григорий Иванович предупредил, так все и ушли. – И он сердито посмотрел на Диму. – Тебе кто дал право за всех говорить?
– И уроки мы приготовили! – выкрикнул Улька, и в ту же минуту в классе поднялось несколько рук.
Варвара Степановна спросила одного ученика, другого, третьего… Отвечали ребята как всегда, но подчеркнуто старательно, и даже те, кто явно не подготовил урока, никак не хотел показать этого.
На душе отлегло – значит, тревога оказалась напрасной, и Варваре Степановне неудержимо захотелось рассказать ребятам о своей вчерашней схватке с Фонарёвым. Они ведь всегда понимали её и верили ей. Поверят, наверное, и сейчас. Но пока она не докажет своей правоты взрослым, нельзя выносить этого на ребячий суд. И она сдержалась.
Урок шёл своим чередом.
Глава 25
Из колхоза «Коммунар» в школу привезли оборудование агрохимической лаборатории. В небольшую комнату, где раньше помещалась школьная кладовая, ребята осторожно внесли приборы для анализа образцов почв, термостаты, ящики с колбами и пробирками, бутыли с химическими реактивами. Всё это расставили на стеллажах и столах. На двери повесили дощечку с надписью: «Агрохимлаборатория».
Варвара Степановна сказала, что наступило время заняться составлением почвенных карт, чтобы хорошо знать, каких и сколько удобрений надо вносить в землю. Изучить землю и минеральные удобрения поможет им новый предмет, который сейчас вводится в школе, – агрохимия. Занятия будут проходить два раза в неделю, и, главным образом, практические – в лаборатории и в поле.
Для начала решили исследовать землю на Ерёминой пустоши.
На другой день Варвара Степановна с членами школьной бригады отправилась на лыжах на пустошь и показала, как надо брать почвенные пробы.
День выдался ясный, солнечный, на пригорках проступили первые проталины, посеревшие крупчатые сугробы казались соляными горами. В перелесках вокруг пней и стволов деревьев вытаивали воронки. Засеребрились белыми барашками цветочных почек лесные ивы и вербы.
Ребята вырубили в мёрзлой земле пять ямок. Почву из этих ямок нужно было смешать вместе и взять полкилограмма – так полагалось по инструкции. Землю аккуратно завернули в газетный кулёк и, положив в рюкзак, двинулись дальше.
Саша Осокин, которого ребята избрали главным агрохимиком школьной бригады, распределил учеников по разным участкам Ерёминой пустоши. Федю он направил с Таней взять пробы с дальнего края пустоши, что граничил с полями соседнего колхоза.
Вздрогнув от неожиданности, Таня сказала, что она хотела бы пойти с кем-нибудь из девчат.
– Шагай, шагай, – распорядился Саша. – Проб надо побольше набрать, а без ребят вам их не дотащить.
Таня заскользила на лыжах вслед за Федей. Вот уже давно она не разговаривала с ним… Так не думает ли Сашка, что теперь она подобреет и обо всём забудет.
«Всё равно разговаривать не стану, – подумала Таня. – Одна буду работать».
За день Федя с Таней избороздили на лыжах всю заснеженную окраину пустоши, разгребали лопатами талый снег, наполняли кулёчки почвенными пробами и складывали их в рюкзаки.
Потом, когда рюкзаки отяжелели от груза, они направились к дому.
Лыжня вилась кочковатой низиной мимо чёрного ольшаника и голых кустарников, пока не свернула к придорожным посадкам. Ветер посвистывал между редкими деревьями, небо было по-прежнему чистым, безоблачным, начинало морозить.
Шли молча. Таня горбилась под тяжёлой ношей, и Федя, не выдержав, догнал её и потребовал переложить пробы в его мешок.
– Скажи на милость, – усмехнулась Таня. – Стрешнев рыцарем заделался! С чего бы это?
Тогда Федя почти насильно переложил кулёчки с почвенными пробами из Таниного рюкзака в свой.
– Вот ты как действуешь… Каким был, таким…
– А вот ты такой не осталась, – перебил её Федя и тут же поправился – Не во всём, конечно, но кое в чём изменилась. Здорово у тебя с утятами получилось…
– Как получилось, так и получилось, – сухо ответила Таня, делая вид, что не желает разговаривать об этом, хотя с утятами у девчат действительно получилось неплохо.
За два с лишним месяца жизни на ферме их подопечные превратились в дородных белоснежных уток. Часть уток колхоз оставил на племя, а остальных отвёз в город на мясокомбинат. Фонарёв был доволен – колхоз с честью выполнил план по сдаче мяса. Он вновь объявил школьной бригаде благодарность и выдал девчатам премии.
– Вообще-то вы здорово поработали! – сказал Федя. – Ребята очень это одобряют.
– Подумаешь, какие судьи милостивые! – фыркнула Таня, – Ты лучше о себе скажи. Говорят, тебя на месяц из школы отчислят. Что делать будешь?
– Хоть на два, – насупился Федя. – А это правда, что папаша твой Варвару Степановну из школы собирается выжить?
– Откуда мне знать?
– Так вот, имей в виду… Варвара на собрании правильно выступила… И мы её в обиду не дадим. – С силой оттолкнувшись палками, Федя прибавил шагу.
До Родников осталось километра три. Неожиданно Федя заметил на снегу чьи-то следы, ведущие от дороги к лесу. Было похоже, что это пробивался великан лось, глубоко проваливаясь в сугробы.
– Хочешь сохатого посмотреть? – предложил Федя.
– Откуда ему быть? – не поверила Таня.
– Из заповедника иногда заходят… Пойдём по следу. – Федя свернул с лыжни и, держась лосиных следов, направился к лесу.
Не успел он углубиться в лес, как услыхал протяжный не то стон, не то вздох.
– Кажется, близко… Иди сюда! – позвал Федя.
Он дождался, когда Таня подошла, раздвинул кусты и удивлённо свистнул. Под разлапистой елкой на примятом валежнике лежала рыжая корова и старательно облизывала крупного и такого же огненно-рыжего, как и она сама, телёнка.
– Вот так сохатый! – фыркнула Таня.
Федя подошёл ближе к корове.
На широком лбу он приметил белую звездочку, похожую на кусок заячьей шкурки.
– Таня! – закричал Федя. – Это ж наша Лыска… Смотри, какого она здоровяка принесла!
– Ну и что? – без особого интереса отозвалась Таня. – Лыска так Лыска. Вот как она сюда попала?
– А я, пожалуй, догадываюсь…
И Федя рассказал, что Лыска у них на ферме хоть и первая удойница, но с большим норовом и причудами. Как только приближается время отёла, она покидает стойло и уходит куда-нибудь в лес. А доярки её ищут по целой неделе.
– Что ж делать-то? – спросила озадаченная Таня.
– На ферму гнать надо. – Федя взял на руки мокрого, дрожащего телёнка и позвал за собой Лыску.
Корова повернула голову и жалобно замычала. Потом с трудом поднялась, но с первых же шагов по брюхо провалилась в снег.
– Обессилела. Не дойти ей, – решил Федя и подложил телёнка обратно к корове.
– Пошли тогда домой скорее, – предложила Таня. – Скажем про Лыску дояркам.
– Нет, так не годится. Ты вот что… Давай-ка ходом в колхоз. Пусть грузовик высылают. А я подежурю здесь. Как бы телёнка морозом не прихватило…
Таня пошла к Родникам. Мороз крепчал, но от быстрой ходьбы на лыжах ей вскоре стало жарко. Прошло не менее часа, пока Таня добралась до дома.
– Откуда такая запаренная? Словно гнались за тобой… – удивился отец.
Таня рассказала про отелившуюся в лесу корову Лыску, про Федю Стрешнева…
Отец с удивлением спросил, с какой это стати дочь оказалась со Стрешневым в лесу. Таня объяснила.
– Я же говорил учительнице – бросовая там земля, негодная. И незачем с ней связываться! – нахмурился отец.
Таня попросила у отца машину.
– И не выдумывай! – отмахнулся отец. – Никуда наша Лыска не убегала. На ферме она, сам недавно видел.
Таня оторопела. Неужели Федя ошибся? Но он теперь ни за что не отступится, чья бы ни была эта корова – родниковская или соседнего колхоза. Значит, всё равно надо высылать грузовую машину.
– Экая ты добренькая! Соседи ротозейничают, корову упустили, а мы их выручай. Нет уж, уволь. Да и нету у меня машины – в отъезде она.
Таня с недоумением покосилась на отца – значит, не зря говорят, что у него снега зимой не выпросишь.
– Тогда хоть подводу разреши взять, – попросила Таня. – Ведь мороз на улице, а Федя там ждёт…
– Тоже мне радетель за чужое добро! – нахмурился отец и велел дочери сходить к Стрешневым и предупредить Федькиных отца с матерью.
Пусть Прохор запряжёт подводу и срочно едет за парнем, пока тот не поморозился. А с коровой чтоб они не связывались, пусть о ней хозяева думают.
Таня вышла из дома. Но с какими же глазами заявится она к Стрешневым? И что она должна сказать дяде Прохору? Что её отец не разрешает спасать чужую корову с телёнком? Нет, у Тани на это язык не повернется.
Лучше она сама возьмёт на конюшне подводу и поедет за Федей. А там видно будет. Может, они и корову с телёнком сумеют погрузить на подводу. Надо только побольше ребят позвать на помощь.
Таня решила начать с Димки.
Подойдя к дому Клепиковых, она заметила, что у них в переулке стоит грузовая машина – Семён частенько оставлял её на ночь около двора.
«Вот как… и про машину соврал. Совсем она не в отъезде», – с неприязнью подумала Таня про отца.
Первой её мыслью было вернуться домой и сказать об этом отцу. Интересно, что он ответит?
Но Таня вспомнила про Федю, про Лыску в лесу и поспешила к Клепиковым.
– Дядя Семён, заводите машину… Отец приказал.
– Это на ночь глядя-то? – удивился Клепиков.
– Срочное дело. Там в лесу корова отелилась… Спасать надо. – Потом Таня кивнула Димке и позвала его собирать ребят.
Семён с недовольным видом принялся одеваться.
Через четверть часа грузовик с ребятами вышел из Родников.
А ещё через час машина привезла укрытых брезентом корову с телёнком на ферму.
– Вот, принимайте Лыску, да ещё с потомством, – сказал Федя. – Мы их в лесу нашли.
Евдокия Стрешнева, закончив дойку, поднялась со скамеечки и с недоумением посмотрела на ребят:
– Да нет… Вы что-то путаете. Наши коровы все на месте. И Лыска на месте. Да и телиться ей ещё рано. – Доярка с нежностью погладила по шее крупную рыжую корову с белой звёздочкой на лбу, потом посмотрела на «Лыску», привезённую ребятами. – И впрямь вылитая Лыска, как сестра родная…
– Не иначе, как из соседнего колхоза корова… Из «Коммунара», – сказала Марина Клепикова.
К машине подошёл Фонарёв, заглянул в кузов и спросил Клепикова, кто ему позволил возить чужих коров.
– Так вы же сами распорядились… Вот через неё, через дочку.
– Что? Когда это я распорядился? – удивился председатель и в упор посмотрел на Таню.
Но та твёрдо выдержала его взгляд. Крякнув, Кузьма Егорович обернулся к Феде, который, чтоб отогреть замёрзшие ноги, пританцовывал около машины.
– Ты всех перебаламутил? Срочное дело – машину ему подай. А сам своей коровы от чужой отличить не может…
Федя растерянно пожал плечами и принялся вытаскивать из кузова машины рюкзаки с пробами почв.
– Ну и что? – вступилась за него Таня. – Ну пусть и чужая… Мы у неё паспорта не спрашивали. А выручать всё равно надо…
– Тоже мне хозяева! – Председатель махнул рукой и велел Клепикову отвезти корову с телёнком в «Коммунар».
Несколько вечеров подряд ребята провели в школьной агрохимлаборатории, обрабатывая принесённые пробы почв.
Просушив землю в термостате, они растворили её в дистиллированной воде, потом влили в раствор химические реактивы, дали отстояться и по расцветке сличили с образцами. В конце концов анализы были сделаны.
Просмотрев их, Варвара Степановна подтвердила, что почва на Ерёминой пустоши хотя и бедна фосфором и калием и обладает повышенной кислотностью, зато достаточно богата азотом. Если провести известкование да хорошо обработать и удобрить эту почву, то на ней смело можно выращивать хлеб и картофель.
– А здорово получается! – удивился Федя. – Мы теперь вроде как насквозь землю видим…
– А ты как думал: это ж агрохимия, наука, – подтвердил Саша. – От неё ничего не скроешь…
– Так уж и ничего?.. – допытывался Федя. – И всё-всё узнать можно, до самой мелочи: чего в земле есть, чего не хватает?.. А, Варвара Степановна?
– Это уж как вы научитесь пробы брать да анализы делать, – сказала учительница. – Химия – наука точная. Всё зависит от вашего умения.
В тот же день она отправилась к Фонарёву.
– Не так уж плоха земля на пустоши. Напрасно, Кузьма Егорович, вы охаяли её. – И она показала председателю анализы почв. – Так что берём её, будем раскорчёвывать.
Фонарёв долго рассматривал анализы, словно выгадывая время, потом вернул их учительнице.
– Не силён я в вашей науке, но моя практика другое говорит: пустая земля, неродящая. Её у нас даже из плана пахотных угодий списали. А потом, и нужна нам эта пустошь. Единственное место для выпаса скота.
– Не понимаю… – удивилась Варвара Степановна. – То вы одно говорите, то другое.
– А вот влезьте в мою шкуру, тогда поймёте. Скотину ведь надо где-то пасти. Нет, не цельтесь на Ерёмину пустошь. Никак не могу её школе уступить. Выделю я вам пятнадцать – двадцать гектаров, и хватит с вас.
– Придётся тогда о земле снова на правлении разговаривать, – помолчав, сказала Варвара Степановна.
– Да где угодно, – отмахнулся Фонарёв. – А пока я хозяин в колхозе, и план с меня спрашивают, а не с вас, учителей да школьников. И вы не мудрите со своей химией. Делайте своё дело в школе, а в моё хозяйство не лезьте.
Варвара Степановна решила поговорить о земельном участке с Григорием Ивановичем. Она рассказала о желании ребят поднять Ерёмину пустошь и о том, что Фонарёв не даёт школе эту бросовую, никому не нужную землю.
– Вы зря пустошь оговариваете. Я вот со старыми хлеборобами беседовал – так они подтверждают, что земля там годная и добрая. Её в своё время и пахали, и засевали, и урожай снимали неплохой.
– Почему же теперь не пашут? – удивилась Варвара Степановна.
– Забросили её нерадивые хозяева, – невесело усмехнулся Григорий Иванович. – Земля на пустоши, конечно, тяжёлая, лесная, особого прилежания требует, а Фонарёву не до того… Разве же вы его характера не знаете? Мужик он сметливый, оборотистый, обменять что, перепродать, словчить где – это у него в крови. А вот землю он не любит, чурается её. Ну, и запустил Ерёмино поле под пустошь, на ней, мол, только скот пасти. А потом добился, что эту землю из плана пахотных угодий списали. Чтоб, значит, с колхоза спрос был поменьше. И всё это втихую делалось, без ведома колхозников. А мой предшественник, бывший секретарь парткома, примирился с этим. – Григорий Иванович тяжело вздохнул. – Словом, живём на земле, кормимся от неё, а её же, матушку-землю, прячем от себя. Словно скряги какие, добро под спудом держим…
– Но школьники же могут поднять Ерёмину пустошь, – сказала Варвара Степановна. – Вспахать, удобрить…
– В этом-то, видать, вся и загвоздка, – пояснил Григорий Иванович. – Раз поднимете, значит, надо эту землю в план включать, продукцию государству сдавать. Вот Фонарёв и прикидывает: а вдруг не уродится у вас ничего? Эта же вспаханная пустошь потом обузой на колхоз ляжет.
– Выходит, не верит нам Фонарёв? – спросила учительница.
– Получается, что так, – согласился Григорий Иванович.
Варвара Степановна задумалась. Так вот в чём отгадка! Вот почему Фонарёв не даёт школьникам Ерёмину пустошь!
– Что ж делать-то, Григорий Иванович? – спросила учительница. – Может, насчёт заброшенной земли в район сообщить или в газету?
– Придётся, конечно, но попробуем и своими силами разобраться, – сказал Григорий Иванович. – Соберём коммунистов, вызовем Фонарёва, поговорим с ним начистоту. Колхозников к этому разговору подготовим. И думаю, что народ нас поддержит. Нельзя больше так над землёй издеваться!
