Текст книги "Зелёный шум"

Автор книги: Алексей Мусатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

«Боевой рейд»

После обеда пионеры третьего звена собрались у дома Борьки Покатилова.

Кто пришёл с ведром, кто с ящиком, кто привёз санки. В руках ребята держали лопаты, заступы, совки.

Борька Покатилов развернул на ступеньках крыльца большой лист обёрточной бумаги, начертил схематическую карту деревни и, как командир перед боем, принялся разрабатывать план «боевого рейда» за удобрениями.

– Значит, так. Наступать будем группами, – с важным – видом говорил он, рисуя красным карандашом квадраты и круги и пронзая их толстыми стрелами. – Каждая группа штурмует свой квадрат. Трофеи сдаём на хозяйственный двор бригады.

К крыльцу, с трудом волоча за собой длинные санки со старым, окованным железом сундуком, подошёл Гошка. Ребята оглядели вместительный сундук и невольно рассмеялись:

– Вот это да! Всем тарам тара. Где ты, Шарап, столько удобрений наберёшь?

– Наберём, – сказал Гошка и кивнул на Никитку. – Мы а вот с ним один клад знаем.

– Какой клад? – осведомился Борька.

Гошка объяснил, что на старой колокольне когда-то жили голуби и после них на всех этажах остались большие залежи помёта.

– Правда, Никитка? – обратился он к приятелю. – Помнишь, как мы на колокольню лазили?

– Ага. Там этого добра хоть завались, – обрадованно заговорил Никитка.

Но его тут же перебил Митька Кузяев:

– Подумаешь, клад открыли. Кто ж не знает про голубиный помёт? А только верующие не пустят нас на колокольню.

– Почему ж не пустят? – удивилась Елька.

– Им молиться надо, а мы тут на колокольне шуровать будем.

Ребята зашумели. Какие верующие? Подумаешь, десять старух! А разве они не хотят, чтобы на полях было больше удобрений? Да и колокольня почти уже не колокольня: колокола с неё давно сняты. А раз так – включить колокольню в план «боевого рейда».

– Хорошо, хорошо, – согласился Борька. – Не забудем и про колокольню. А теперь создадим штурмовые группы. Объединяйтесь – кто с кем.

– Нас с Никиткой на колокольню пошлите, – поднял руку Гошка. – Мы там все ходы-выходы знаем.

– Опоздал, Шарап, – фыркнул Митяй. – Мы уже спаровались, вместе золу собирать будем. – Он хлопнул Никитку по плечу и притянул к себе – Так, что ли, Краюха!

– Так, – еле слышно подтвердил Никитка и, стараясь не глядеть на Гошку, спрятался за Митькину спину.

«И чего он как привязанный к нему?» – с недоумением подумал Гошка и, обернувшись к Борьке, сказал:

– Тогда, ну, тогда с тобой пойдём.

– И меня с Елькой запиши. Мы тоже на колокольню хотим, – подала голос Таня.

Борька, покусывая карандаш, пожал плечами и с сосредоточенным видом уставился на карту.

– Что раздумываешь, как Кутузов на военном совете? – поторопила его Елька. – Записывай, кто куда желает, и за дело пора.

– Понимаете, какая штука, – уклончиво заговорил Борька. – А может, Гошку не записывать в группу, воздержаться пока?

– Это почему «воздержаться»? – в один голос спросили Елька и Таня.

– Сами ж знаете. Дело с Шараповыми тёмное, ничего ещё не ясно. Вот вызовут их на правление, решат, что и как, тогда посмотрим.

– Да чего ты кругом да около ходишь! – перебил его Митяй. – Скажи напрямки: подсудные они, Шараповы, на подозрении. И я бы на Гошкином месте ни в какие группы пока не лез. Лежал бы себе на печке и носа из избы не высовывал.

– Верно, ребята, – сокрушённо вздохнув, согласился Борька. – Нельзя, пожалуй, Шарапову с нами. Неудобно как-то. Придём мы за золой к кому, а там узнают, что с нами Гошка Шарапов… ну и вытурят всех нас в шею.

– Да что ты говоришь такое?! – вне себя закричала Таня, бросаясь к Борьке. – Как ты смеешь? Он же не чужой нам, Гошка. Ребята! Ну, чего вы молчите?

– Вот взвилась тоже. Все же так говорят, – растерянно забормотал Борька.

– А я вот не верю, – перебила его Елька. – Не виноват Гошка. Не мог он нас обмануть, не мог! Давайте хоть ещё раз его спросим. – Она обернулась назад. – Ну, скажи ты ребятам…

Но Гошки Шарапова около крыльца уже не было.

Забыв про санки с сундуком, Гошка вылетел из переулка Покатиловых как настёганный и, не разбирая дороги, помчался вдоль улицы.

Так вот оно как! Значит, не зря тётка Ульяна наставляла Никитку и Борьку, что Гошка им не пара, что дружить с ним опасно.

А ведь сколько лет они дружили втроём, вместе учили уроки, обменивались книгами, ходили на рыбалку, мечтали после школы вместе поступить в училище механизаторов. Вот она и дружба!

Гошка вдруг обнаружил, что ноги ведут его не к дому, а в противоположный конец деревни. Куда же это он идёт?

Может быть, поговорить со Стешей Можаевой? Но она и так не верит, что Гошкина мать виновна, и готова её защищать, но что она может сделать, если мать сама призналась во всём. Не лучше ли зайти к бабке Евфросинье, залечь на печку, как барсук в берлогу, и никуда больше не показываться? Пусть все думают, что Гошка уехал далеко-далеко и никогда больше не вернётся в Клинцы.

Да нет, к бабке нельзя. Она будет стонать, охать и без конца донимать внука расспросами, как это его мамку «бес попутал». Потом затеплит лампадку и примется молиться за погрязшую в грехах богоотступницу Александру. «Да ну её, ещё ладаном пропахнешь», – подумал Гошка, поворачивая обратно.

Но мысль об уходе из дома уже не покидала его. В самом деле, почему бы ему не уехать куда-нибудь. Определился же в школу-интернат Серёга Савушкин и, кажется, очень доволен новой жизнью. Ходит в форме и в каждом письме домой сообщает, что непременно будет учиться на реактивного лётчика. А Зинка Петракова? Хоть и девчонка, а устроилась в ремесленное, учится работать на токарном станке и вытачивает из металла такие детали, что все клинцовские мальчишки сгорают от зависти.

Конечно, об уходе из дома придётся сообщить матери. Ну, да она возражать не будет. Ей сейчас не до этого.

Но куда и как поступить? Дело идёт к весне, набора нигде нет. Хоть бы поговорить с кем-нибудь.

Гошка замедлил шаг и задумался. Дорожка вела мимо дома Краюхиных.

За крыльцом дядя Вася колол дрова. Широко расставив ноги, он высоко над головой вскидывал тяжёлый колун и с хеканьем ударял им по торцу берёзового чурбака. Удар приходился по самой середине, и полено, в меловой берестяной одёжке с чёрными подпалинами, с сухим щёлканьем распадалось на две половины.

«Как сахар колет», – подумал Гошка и, остановившись, невольно залюбовался работой.

– А-а, Гоша, – заметил его дядя Вася. – А где Никитка? Что ж это вы, други мои, не встретили меня сегодня?

Гошка развёл руками – они ведь совсем забыли, что сегодня суббота.

– Дела тут всякие, – уклончиво ответил он. – А Никитка с ребятами золу собирает.

– Та-ак… дела-события, значит? – покачал головой дядя Вася. – Слыхал я кое-что, слыхал.

– Уже знаете, рассказали вам? – вспыхнул Гошка и, подойдя ближе к Никиткиному отцу, умоляюще заговорил: – Дядя Вася, возьмите меня с собой. На завод.

– Стоп, парень, – опешил тот, откладывая в сторону колун. – На какой такой завод?

– А на тот самый, где вы работаете. Где жатки делают, косилки.

– Это как же так? Ни с того ни с сего, с бухты-барахты. А мамаша что скажет? А чего ты, к примеру, делать умеешь?

– Мамка, она отпустит. А делать что хошь буду, – принялся уверять Гошка. – Пусть хоть самое тяжёлое, хоть самое грязное. Слова против не скажу. Ну возьмите, дядя Вася! Не могу я здесь больше!

Дядя Вася закурил, затянулся и попросил Гошку рассказать, что же произошло с матерью. Мальчик зябко поёжился.

– Так вы уже знаете.

– То по слухам, с пято на десято. А ты мне толком обрисуй… как на самом деле всё было. Давай-ка присядем.

Они опустились на берёзовый чурбак, и Гошке пришлось рассказать о базаре, о чайной, о подарках.

– Да нет, парень. Чего-то вы с Никиткой недоглядели, – покрутил головой дядя Вася. – Не может мамаша твоя на чужое польститься.

– Так она же сама председателю призналась, – вырвалось у Гошки.

– Всякое бывает на белом свете, – задумчиво заговорил дядя Вася. – Один соседа походя оболжёт, другой на себя наговорит невесть что. Да нет, натемнили что-то с Александрой. Я её вот с каких пор знаю, поручиться за неё могу.

– Стеша и дед Афанасий тоже за мамку, – вполголоса заметил Гошка.

– Вот видишь, не одна она. Надо будет с Николаем Ивановичем поговорить об этом. – Дядя Вася приподнялся. – Пойдём-ка к председателю, Гоша.

– А я зачем?

– Расскажешь обо всём, как вот мне сейчас. Потолкуем. Он человек справедливый был. По правде всё решал, по совести.

Не успели дядя Вася и Гошка выйти из переулка на улицу, как из-за угла дома появился Никитка. Он шёл пошатываясь, точно пьяный, запрокинув голову кверху и прижимая к разбитому носу белую варежку.

Рядом с Никиткой, поддерживая его под руки, шли Елька с Таней и уговаривали его приложить к носу комок снега.

– Хорош боец кулачный, хорош! – сказал дядя Вася и вгляделся сыну в лицо. – Эге! Да тут дело посерьёзнее, чем нос разбитый. Кто ж это тебя разукрасил так?

– А мы с Митькой Кузяевым схватились, – почти весело отозвался Никитка. – Ну, я ему тоже наклепал здорово. – Он отнял варежку от лица, и кровь вновь хлынула у него из носа.

– Подожди меня, я сейчас, – кивнул Гошке дядя Вася и, взяв Никитку за руку, повёл в избу.

– Чего это они схватились? – недоумевая, спросил Гошка у Ельки.

Он знал, что Никитка никогда ни с кем не дрался, слыл в деревне не очень-то смелым мальчишкой, а крепких Митькиных кулаков просто-таки побаивался.

– А он не схватывался. Это ему за правду досталось, – блестя глазами, с восхищением сообщила Елька.

– За какую правду? – не понял Гошка.

– Ты знаешь, а Никитка всё же молодец. – И Елька с Таней, перебивая друг друга, принялись рассказывать, что произошло после того, как Гошка убежал от дома Покатиловых.

«Верим вам…»

Не успели девчонки рассказать и десятой доли, как на крыльце показался дядя Вася и махнул Гошке рукой.

– Пошли к председателю. А вы бы, – обратился он к девчонкам, – с Никиткой посидели. У него кровища из носа хлещет, а мать куда-то задевалась.

– Мы посидим, – согласилась Елька.

– Вы мне потом доскажете… Ладно? – шепнул Гошка Ельке и Тане и пошёл вслед за Никиткиным отцом.

Перед избой Шараповых дядя Вася неожиданно остановился и, посмотрев на Гошку, сказал, что хорошо бы ещё пригласить в правление его мать и обо всём там начистоту поговорить.

Они зашли к Шараповым в избу, но Александры дома не оказалось. Клава сказала, что её зачем-то вызвали в правление колхоза.

– Это, наверное, насчёт шпитомцев, – похолодев, шепнул Гошка. – Теперь пойдёт суд да разбирательство.

– Тогда давай ходу, – поторопил дядя Вася. – Как бы нам не опоздать.

Они вышли из избы и вскоре были в правлении колхоза.

Гошка ожидал, что встретит здесь много людей, услышит шумные разговоры, увидит мать, которая, опустив голову, еле слышно отвечает на многочисленные дотошные вопросы. А потом один за другим встают члены правления, и каждый требует для матери самого строгого наказания.

Но ничего этого не было. Мать никто не судил и никто ни о чём её не допрашивал.

Она сидела за председательским столом рядом с Николаем Ивановичем и членами правления и рассматривала какой-то чертёж на большом листе бумаги. А за спиной матери и председателя стояли Стеша, дед Афанасий, свинарки и тоже разглядывали чертёж.

– Можно, Николай Иваныч? – переступив порог правления, спросил дядя Вася. – Не помешаем?

Председатель поднял голову.

– А-а, Василий Егорыч! Входи, входи. – Он вышел из-за стола и пожал дяде Васе руку. – Мы тут свиноферму думаем перестроить. Вот со свинарками совет держу. Погляди-ка сюда, что мы планируем. – Николай Иванович кивнул на чертёж. – Подведём воду по трубам, сделаем кормокухню, самокормушки, автопоилки. Корма будем развозить в вагонетке по рельсам. Навоз тоже машина станет убирать. Словом, долой ручной труд! Всё чтоб по-новому, как в лучших хозяйствах. Летом в лагерь поросят вывезем.

Гошка, примостившись на подоконнике, следил за матерью. Спустив на шею полушалок и распахнув кожушок, она как старательная ученица, слушала Николая Ивановича и следила за его указательным пальцем, которым тот водил по чертежу. Щёки у матери раскраснелись, глаза блестели.

– Давно бы пора о ферме подумать, – сказала она, встретившись взглядом с дядей Васей. – А помнишь, Василий, вы ещё с покойным Павлом такое дело задумывали? Вот и чертёж ваш сохранился.

– Он самый, – подтвердил Николай Иванович. – Я его в шкафу разыскал. Толково всё было намечено…

Дядя Вася вгляделся в чертёж и развёл руками.

– Намечать-то намечали, да забылось всё, быльём поросло…

– В Клинцах забылось, а в других хозяйствах уже многое сделано, – возразил председатель. – В совхозе «Первомайский» все фермы полностью механизированы. Вот и нам надо за это браться.

– А на какие же доходы, Николай Иваныч, вы ферму думаете перестраивать? – осторожно спросил дядя Вася. – И так в колхозе убытков полно.

– Это верно, положение в Клинцах не из лёгких, – вздохнул председатель. – Но мы не в чужом краю живём, в беде нас не оставят. Государство нам ссуду даёт, шефы из города помощь обещают. А главное – мы сами. Будем честно трудиться – горы свернём. – Он не без лукавства покосился на дядю Васю. – Вот хотя бы вы, Василий Егорыч. Механизатор, умелые руки – вам бы только и взяться за эту ферму.

– Так я ж при деле – на заводе работаю, – забормотал дядя Вася.

– Можем и походатайствовать, чтоб вас в колхоз отпустили. Завод-то шеф нашему колхозу, уважит нашу просьбу. Ну, да мы об этом ещё поговорим. – Николай Иванович поглядел на Александру и Стешу. – Я вас вот зачем позвал. План планом, а лучше всё это на деле посмотреть, у соседей. Поезжайте-ка завтра к первомайцам, поживите там с недельку, поработайте, поучитесь. Когда вернётесь – доложите, что у нас можно будет сделать.

– Зачем же мне-то ехать? – растерялась Александра. – У нас же завфермой есть – Кузяев. А я вроде как подсудная, на подозрении. И в свинарках-то напоследочках хожу.

– Кто это вам сказал такое? – нахмурился Николай Иванович.

– Сама понимаю – не малолетка. Раз нагрешила, надо когда-то и отвечать.

– Ты погоди, Александра, – перебил её дядя Вася и обратился к председателю. – Что тут с Шараповыми-то делается? Мальчишку скрутило, мать сама не в себе. А я об заклад бьюсь – не может того быть, чтоб Александра на колхозное добро польстилась. С малых лет её знаю, поручиться могу – голодать будет, а чужого крошки не возьмёт.

– И я ручаюсь, и дед Афанасий, – поддержала Стеша. – Надо будет – первые в свидетели пойдём.

– Никто Александру Степановну судить не собирается… – заговорил Николай Иванович. – А вот Кузяев немало ей жизни попортил.

– Вы Ефима не замайте, – глухо выдавила Александра.

– Знаю, знаю. Опять братца выгораживать будете. Но теперь уж поздно. Насчёт ребячьих поросят даже живой свидетель отыскался. И кто бы вы думали? – обратился он к дяде Васе. – Сынок ваш.

– Никитка?!

– Он самый… Заседает у нас сегодня правление, а дочка моя с подружкой твоего сынка приводят. «У него, говорят, есть важное сообщение». И рассказывает нам Никитка, как он Кузяевым в городской чайной столкнулся, как узнал, что тот Александру обманул, поросят заставил продать. Ну, а чтоб мальчишка не проболтался, Кузяев пригрозил ему, да ещё десять рублей в зубы сунул. Молчи, мол, не болтай. А он всё ж не утерпел, вывел правду наружу. И даже деньги ему в лицо бросил.

– Так вот почему Митяй нос-то ему расквасил! Ну и дела… – покачал головой дядя Вася и обернулся к Гошкиной матери: – Так, что ли, всё было?

– Болтает твой Никитка невесть что… – вполголоса выговорила Александра.

– Не надо, Александра Степановна, – остановил её председатель. – Я понимаю, трудно вам. Против родного брата рука не поднимается. Запутал он вас, обошёл. Но, право же, не стоит Кузяев вашей жалости. Всё равно он и без вас в отставку уходит.

– Как уходит? Куда?

– Отстранили мы его сегодня на правлении от заведования фермой, – пояснил Николай Иванович. – Не можем мы ему доверять. Слишком много он при старом председателе поросят разбазарил, ферму развалил… Да вот ещё эта история с ребячьими питомцами. Правление так и решило – Кузяеву на ферме больше не место.

– Что же теперь станет с ним? – вполголоса спросила Александра.

– Долго мы с ним разговаривали, – задумчиво сказал Николай Иванович. – Вообще-то следовало бы его к суду привлечь как соучастника Калугина. Но повинился человек… Слово перед всеми дал, что по-честному работать будет, рядовым колхозником. Ну что ж, попробуем поверить. А вас, Александра Степановна, назначаем вместо него заведовать свинофермой.

– Меня! – вскрикнула Александра, поднимаясь из-за стола. – Да что ж я смогу?

– Вы многое можете… Кто списанных поросят взял под защиту?.. Вы, Александра Степановна. Кто за ферму душой болеет? Тоже вы… Вот и беритесь-ка за дело. Смело, по-новому, с огоньком да радением. – И Николай Иванович передал ей свёрток с газетными вырезками.

– Что это? – растерянно спросила Александра.

– Посмотрите, вспомните. Это добрые слова о вашем прошлом. Хорошо вы умели работать, Александра Степановна, ничего не скажешь.

– Так это когда было-то? – вспыхнула Александра. – А теперь какая же мне вера может быть…

– А мы вот верим вам! – убеждённо сказал Николай Иванович, показывая на членов правления. – И все, как один, проголосовали за ваше назначение. Верим и надеемся, что много вы ещё доброго людям сделаете.

– Принимай ферму, Александра, время не ждёт, – кивнул ей Савелий Покатилов, которого недавно избрали членом правления. – И тряхни-ка стариной, покажи шараповскую хватку!..

– Тётя Шура, это же очень здорово! – обрадовалась Стеша. – Теперь уж мы поработаем!

– А разговор подходящий, – удовлетворённо заметил дядя Вася, переглядываясь с Николаем Ивановичем. – А то стреножили женщину, скрутили по рукам, по ногам. А ну, Александра… Вот тебе раз – захлюпала!

Гошка посмотрел на мать. Она торопливо повязывала голову полушалком, и по щекам её текли слёзы.

– Ну чего ты, чего? – подбежав к матери, шепнул Гошка и потянул её за рукав. – Мам, смотрят же все.

Александра что-то хотела сказать, но губы её вновь задрожали, и она, так и не успев повязать голову, поспешно вышла за дверь.

Гошка бросился за ней следом. На крыльце он столкнулся с Елькой и Таней.

– Что с ней? Почему она плачет? – встревоженно спросила Елька, кивая на тётю Шуру.

– А пусть её. Может, это и к лучшему, – улыбнулся Гошка. На душе у него было легко и празднично, как в солнечный день. Ведь главное, что мамке поверили, не отвернулись от неё, не оттолкнули. Значит, есть ещё на свете хорошие люди!

Гошка спросил, как чувствует себя Никитка.

– Ничего, – сказала Елька. – Только нос сильно распух. Да ещё от матери ему досталось, зачем с Митяем схватился.

– А он правда подрался с ним?

– Куда ему, не умеет он, – усмехнулась Елька и принялась рассказывать, как было дело: – Убежал ты от дома Покатиловых, а мы переругались все, перессорились. Никитка тоже стал что-то в твою защиту кричать. А Митька ему кулаком в бок. Потом все пошли удобрения собирать. Митяй с Никиткой на колокольню полезли, и мы с Таней за ними. А Никитка жалкий какой-то, всё жмётся, крутится, глаза от нас прячет. Но Митька не отпускал его от себя ни на шаг. А когда он полез на самый верхний этаж колокольни, мы с Таней задержали Никитку и спрашиваем, почему он как привязанный за Митькой ходит.

«Это не я за ним, а он за мной, – шёпотом признался Никитка. – Я про его отца кое-что знаю… и про шпитомцев».

«Чего ж ты, – спрашиваем, – молчал до сих пор?»

Никитка покосился на верх колокольни, откуда его уже звал Митька, и говорит:

«А знаете, у него кулаки какие? Килограммы, свинчатки».

«Трус ты несчастный! Размазня!» – рассердились мы.

Тут Никитка задрожал весь и говорит:

«А вот не буду больше молчать, не буду! И пусть хоть Митяй меня, как сноп, измолотит. Пошли к председателю – обо всём расскажу».

А сверху опять голос Митяя – Никитку к себе зовёт.

«Ой, не успеем, догонит он нас…» – заметался Никитка. Тут мы с Таней и сообразили – надо Митьку на колокольне задержать.

Схватились мы втроём за лестницу, что вела на третий этаж, поднатужились, свалили её вниз и сами в правление помчались. А там как раз заседание шло. Никитка всё и рассказал.

– Это я знаю, – сказал Гошка. – А дальше что было?

– Потом вышли мы из правления, а Митяй и налетел на Никитку из-за угла. Как только он с колокольни слез, понять не могу. Ну и стал его колошматить. Еле мы отбили Никитку. А Митяй ещё погрозил ему: «Это тебе аванс, а полная расплата потом будет».

– Надо Никитку под защиту взять, – сказала Таня. – Митяй – он злопамятный, мстить будет.

– Да и о Борьке надо поговорить, – заметила Елька. – Что он за товарищ такой – совсем было Гошку в грязь втоптал.

…В это же утро к Шараповым зашла Ульяна Краюхина. Она сказала, что ей нужна сковородка, которую Александра взяла у неё с неделю назад и до сих пор не вернула.

– И правда запамятовала, – призналась Александра. Она нашла сковородку, почистила её и вернула Ульяне. – Ты уж не сердись.

Ульяна присела на лавку.

– Значит, на переучку собралась? – помолчав, спросила она. – Мало тебе науки с этими свиньями было.

– А чего ж хорошему не поучиться? Поехали бы вместе в совхоз-то.

– Нет уж, уволь. Приболела. Неможется мне.

– Что с тобой?

– Доконали меня эти поросята. Да и ты через них белого света невзвидишь.

– А может, у нас теперь всё по-иному пойдёт.

– Ну-ну, старайся, – ухмыльнулась Ульяна, – коль в начальство вылезла. Замаливай свои грешки…

Александра нахмурилась:

– Я свои грехи не скрываю. Да вроде и распутались они. Добрым людям спасибо. Никитке твоему тоже.

– Хоть Никитку вспомнила. Запуталась ты в своих делах, а мальчишке через тебя чуть голову не пробили. – Поджав губы, Ульяна поднялась. – А насчёт поросят попомни – не за ту жилу держишься. Опять с разбитым корытом останешься… И ещё не забудь – братец-то твой рядышком. А он от тебя не отстанет, втянет в свои проделки.

– Ну нет! – вспыхнула Александра. – Разошлись наши дорожки, больше не перекрестятся…

Ульяна вышла.

Гошка выбежал за ней следом и догнал за углом.

– Вы зачем мамку сбиваете? Зачем в сторону тянете? – забормотал он. – Она по-хорошему работать хочет.

– Чего-о? – удивлённо протянула Ульяна. – Ах ты, шиш-небылица, ещё во взрослые дела лезешь!

Гошка растерянно переминался с ноги на ногу. Зачем только Ульяна завела с матерью такой разговор? А что, если мать передумает и никуда сегодня не поедет? Гошка поглядел вдоль улицы. Почему не видно Стеши? Может быть, сбегать к ней и поторопить, чтобы она не задерживалась со сборами в совхоз?

Наконец со стороны конюшни показалась подвода. В телеге сидела Стеша, правил дед Афанасий. Вскоре подвода остановилась у избы Шараповых, и Стеша спросила Гошку, готова ли мать.

– Да-да, она сейчас выйдет, – кивнул Гошка.

Он бросился в избу и сказал матери, что за ней приехала подвода и ей пора ехать.

Мать встревожилась. А кто же останется дома за хозяина? Разве Гошке управиться с Клавой и Мишкой, с коровой и курами? Надо, пожалуй, позвать на помощь бабку Евфросинью. Но Гошка наотрез отказался:

– Поезжай. Всё сделаю. Накормлю всех и напою. Да ты, мамка, скорее! Там тебя ждут.

Наконец Александра собралась и, надавав Гошке с десяток наказов, уехала.