Текст книги "Зелёный шум"

Автор книги: Алексей Мусатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Родной дядя

Утром, чуть свет, к Шараповым заглянул Ефим Кузяев. – Он, по обыкновению, вошёл не через сени, а через двор, без стука распахнул осевшую дверь избы и по-хозяйски переступил через порог.

Гошка, его младшая сестрёнка Клава и братишка Миша в ожидании завтрака сидели за столом. Мать поставила перед ними чугунок с дымящейся картошкой, запотевшую кринку с молоком.

– Завтракайте и марш в школу, – сказала она. – А мне на ферму пора.

– Заправляйтесь, едоки-хлебоеды. – Кузяев покосился на чугунок с картошкой, на ребят. – А негусто у вас на столе, не велики разносолы. – И он поставил на лавку небольшой кузовок, прикрытый тряпицей…

Потом прошёлся по избе, потрогал печь, посмотрел на отсыревший угол, на заткнутое тряпкой окно, откуда тянуло холодом, и покачивал головой:

– Да-а, неказисто у вас, холодновато… Опять, значит, без дров сидите…

Гошка, забыв про завтрак, искоса наблюдал за Кузяевым. Дядя Ефим доводился его матери родным братом, и после смерти отца он помогал семье Шараповых: приносил хлеб, мясо, раздобывал дрова, сено для коровы, ссужал Александру деньгами.

Опекал он и ребятишек. Гошку то и дело наставлял уму-разуму, поучал, как надо жить, говоря, что главное в том, чтобы нигде не зевать, не упускать своего, быть оборотистым, смекалистым, не затеряться в хвосте, на задворках.

«Это как ваш Митька?» – переспрашивал Гошка.

«А что ж?.. Парень он смекалистый, держись за него… Такого не затрут, не затопчут».

За шумливый нрав, за горячность и вспыльчивость Кузяев нередко поругивал Гошку, а за озорство иногда пребольно драл за уши или щёлкал по затылку.

«Это я по-родственному, для твоей же пользы, – говорил обычно Ефим. – Имею на то полное право».

Гошка злился, выходил из себя и заявлял матери, что он не позволит больше Кузяеву драть его за уши, но мать только грустно усмехалась:

«А ты потерпи, дурачок… ничего с твоими ушами не станется. Он ведь не чужой нам, дядя-то Ефим, печётся о нас, заботится…»

После смерти мужа Александре и в самом деле казалось, что без помощи брата ей никак не обойтись. Особенно Ефим нужен был для сыновей – Гошки и Миши. Он и побеседует с ними по-мужски, и построжит, и делу поучит.

Но Гошке от всего этого было не легче. И, когда Кузяев приходил к ним с подарками, ему становилось не по себе, и он старался поскорее уйти из дома. Вот и сейчас он вылез из-за стола и принялся собираться в школу.

Книжки и тетради оказались придавленными кузовком. Гошка в сердцах отодвинул его и едва не опрокинул с лавки.

– Это чего? – недоумевая, спросил он у дяди.

Кузяев отвернул тряпицу, достал из кузовка увесистый кусок парной свинины и протянул Александре. Та замахала руками и отступила к печке:

– Опять ты, Ефим, за своё… Не приму я.

– Бери-бери, сгодится. – Кузяев положил свинину на лавку и кивнул на ребят за столом. – Вон у тебя орава какая. Щей им со свининой наваришь, картошки нажаришь со шкварками.

Кинув подозрительный взгляд на кусок мяса, Александра спросила, откуда же такая жирная, упитанная свинина.

– Да хряка пришлось прикончить… Ваську. Помнишь, что ногу на днях сломал? – пояснил Кузяев.

– Это племенного-то? – ахнула Александра. – Неужто и вылечить было нельзя?..

– Не удалось… начальство порешить приказало. Да ты не сумлевайся. Всё по закону сделано. А свинина – это тебе вроде аванса на трудодни…

Гошка испытующе посмотрел на мать – возьмёт или не возьмёт?

Александра продолжала стоять у печки.

Тогда Гошка достал свою заветную тетрадку и, присев к столу, принялся быстро писать.

– Ты чего это строчишь там? – полюбопытствовал Кузяев.

– Дневник веду, дядя, – ухмыльнулся Гошка. – Хотите, почитаю? «На ферме сломал ногу породистый хряк Васька. Начальство приказало его порешить». Правильно, дядя? Без вранья? Всё ведь с ваших слов записано… А вот чего я позавчера записал. – Гошка прочёл ещё одно место из дневника – «Сегодня заведующий свинофермой Кузяев словил поросёнка, который покрупнее, сунул в мешок и отнёс его председателю колхоза. А мамке сказал, что это по распоряжению начальства, к которому приехали какие-то гости из района и их надо было угостить».

– Погоди, племяш, погоди! Зачем же писать об этом? – опешил Ефим. – Дело это своё, хозяйское, никого не касается… – Он пристально посмотрел на Гошку и начал о чём-то догадываться. – Ты что же, родная душа? Я тебя на ферму допустил, а ты, значит, ходишь, высматриваешь да в тетрадочку всё заносишь?.. Уж не ты ли в комсомольской стеннýшке всякие пакости строчишь?

– А что? – вспыхнул Гошка. – Разве там неправда какая?

Честно говоря, сам он в комсомольскую стенгазету ни о чём не писал, но свой дневник частенько показывал Стеше Можаевой, которая была членом редколлегии. Когда Стеша училась в школе, она была отрядной пионервожатой, и Гошка по старой привычке был к ней очень привязан.

Стеша всегда с интересом просматривала Гошкины записи.

«Отличные факты, – говорила она. – Прямо не в бровь, а в глаз. Надо будет обнародовать их».

И в стенгазете частенько появлялись острые заметки о непорядках на ферме.

– Вот оно как! – развёл руками Кузяев. – В своей же семье и зловредничаешь… На родного дядю тень наводишь… А того не понимаешь, что я тоже не велик хозяин на ферме. Надо мной и повыше начальство есть. Как прикажут, так и делаю. Вот хоть с Васькой этим… Распорядился председатель, и пришлось хряка прикончить… Вот и вам на приварок перепало. Забирай, Александра! – обратился он к сестре.

– Ну, и бери свинину, бери! – взорвался Гошка. – Принимай подачки!.. – И, схватив портфель с книгами, он выскочил за дверь.

Вслед за ним ушли в школу Клава и Мишка.

– Взрывной он у тебя, – покачав головой, сказал Ефим. – Так и полыхает.

– Будешь тут полыхать, – вздохнула Александра. – Мальчишке хочется доброго да хорошего, а кругом что творится… Вот он и примечает. Кормов на ферме в обрез, поросята тощают, свинарки от работы отказываются. Сколько раз я тебя просила: хоть бы навоз из свинарника вывезли да воду по трубам провели. Замучились мы вёдрами-то воду таскать… Сил больше нету.

Кузяев пожал плечами.

– Докладывал я начальству, а оно ноль внимания. Говорят, доходов в колхозе мало, не до свинофермы пока…

– Уж ты доложишь, – усмехнулась Александра. – Всё больше лебезишь да угодничаешь перед начальством… Ну, зачем вот слабых поросят списать согласился? Теперь свинаркам да ребятам дома их приходится выхаживать.

– Да, кстати, – понизив голос, заговорил Кузяев. – Это правда, что ты со Стешкой насчёт списанных поросят в район письмо написала?

– Писать не писала – не сумела… А подпись поставила…

– Так вот, Александра… Калугин просил передать. Пока не поздно – подпись сними, не накликай на него беды. Он ведь щедрый к тебе, Калугин, – смотри, какой кусина свинины отвалил. И ещё перепадёт, если в согласии жить будешь…

Лицо Александры пошло пятнами.

– Вот оно что!.. Не за трудодни, значит, свинина, а за совесть… Чтоб смолчала! – Она дрожащими руками завернула в тряпицу свинину и сунула её в кузовок. – Забирай обратно… Не возьму.

– Да ты в себе?! – опешил Ефим. – Всё равно мясо уже по начальству разошлось.

– Рук не хочу марать… Лучше я с ребятами постного похлебаю.

– Хорохоришься… гордость свою показываешь! Только знай – с нашим начальством не вяжись. Да и какой из тебя вояка! Сама знаешь, Калугин не таких сминал. Вспомни хоть бы Егора Краюхина. – Покряхтев, Кузяев поднялся и ещё разглядел избу. – И ещё я тебе скажу, сестрица, на нашу артель пока не надейся. И подумай, как дальше жить будешь. То ли в город подавайся с ребятами, то ли на своё хозяйство нажми, как вот Ульяна Краюхина. Поросят заведи, птицу, огород поднимай…

Александра, прислонившись к печке спиной, молча смотрела на щелястый пол. А может, и прав братец? Видно, уж ей не подняться в этих Клинцах, не стать, как при муже, прежней Александрой Шараповой.

Да и что её держит здесь? Вот ушёл же в город, не поладив с колхозным начальством, Ульянин муж, Василий. И, по всему судя, доволен новой жизнью. Но Василию хорошо – он в городе один, семья его осталась в колхозе. А куда с тремя детьми подастся она, Александра, где устроится, что будет делать?!

Малая Грива

Широко распахнув дверь, Стеша Можаева вошла в избу Шараповых.

– Новость, тётя Шура, слышали? – заговорила она с порога. – Из города комиссия приехала. Второй день Калугина проверяют. И всё по нашему письму… Почти все факты подтверждаются. И новых хоть отбавляй. Вы знаете, как люди по работе стосковались, по порядку!

И Стеша принялась рассказывать, что сейчас происходит в правлении колхоза. Туда чередой, без всякого вызова, идут колхозники и требуют, чтоб члены комиссии выслушали их. Группа доярок притащила в правление охапку гнилой соломы – такой соломой им приходится кормить стельных коров. Конюх Савелий Покатилов подъехал к правлению на расписном возке, запряжённом парой сытых коней, и пожаловался членам комиссии, что его, здорового человека, Калугин второй год держит кучером своей председательской выездной пары, тогда как остальные лошади на конюшне остаются без ухода.

Шофёр Сёма Пыжов, ругаясь на чём свет стоит, привёл членов комиссии на хозяйственный двор, где под открытым небом ржавели три почти новеньких грузовика. «Стоят, запасных частей не хватает, а правление и в ус не дует. А я по ведомости шофёром числюсь, бездельничаю, груши околачиваю!»

– Что ж теперь станет с нами? – вполголоса спросила Александра. – Неужто по-честному жить начнём?

– Обязательно перемены будут… По всему видно, люди больше Калугина не потерпят… – заверила Стеша и посоветовала Александре сходить в правление к членам комиссии и порассказать о непорядках на свиноферме.

– Так ты уж написала об этом, – заметила Александра.

– А вы не прячьтесь, лично расскажите. На ферму членов комиссии сводите. Это лучше всякого письма будет.

– Ладно, схожу, – согласилась Александра.

На другой день к Шараповым зашёл Кузяев. Он ссутулился больше, чем обычно, был явно чем-то встревожен и торопливо сообщил Александре, что комиссия заканчивает свою работу.

– Большие грехи у Калугина обнаружили. А ваше со Стешкой письмо о списанных поросятах совсем его добило. Видать, загремит теперь Калугин с председательского стула. Да, пожалуй, и другим не удержаться. Говорят, на его место кого-то из города пришлют. Так что, сестрица, надо порядочек на ферме навести… чтоб блестело всё, играло, чтоб всё в полном ажуре было…

– Какой уж там ажур! – с раздражением сказала Александра.

– А ты постарайся, ребятишек кликни, девчат, – настаивал Ефим. – Да вот ещё что. Надо тебе на отчётно-выборном собрании с критикой Калугина выступить. Так, мол, и так – запустили ферму руководители, поросят разбазарили. А я тебя поддержу, тоже словечко молвлю.

Александра усмехнулась:

– Ты что же, Ефим, хочешь сухим из воды выйти? Я, мол, не хозяин над фермой, знать ничего не знаю.

– Всем головы сносить всё равно не будут. Кому-то и оставят. А нам с тобой с новым председателем ещё работать придётся – вот и надо с ним поладить. – И Ефим обратился к вошедшему Гошке: – Почитал бы я, какие у тебя там фактики записаны. А потом бы для пользы дела начальству всё и высказал…

Гошка с недоумением покосился на мать: с чего это дядя так заговорил?

Александра молчала.

– Конечно, если секреты какие, тогда не настаиваю, – заметил Ефим.

– Никаких секретов, – сказал Гошка и, достав из портфеля дневник, протянул дяде. – Возьмите, если нужно…

Заметив, что брат собирается уходить, Александра вновь завела разговор о кормах.

– Да, задачка, – почесал в затылке Ефим. – Я уж председателю все уши прожужжал: поросята, мол, с голодухи скоро клетки грызть будут. А запасов в колхозе никаких, хоть у соседей побирайся…

– На Малой Гриве сено должно быть, – напомнила Александра. – Ещё летом там стог сена сметали.

Ефим замялся:

– Да его уже давно вывезли, коровам скормили.

– А всё же посмотреть надо, Ефим, может, где забытое какое лежит…

– Ладно, поищем, – согласился Кузяев. – Я вот Митьке поручу. Пусть пошукает по округе.

– Зачем же Мите одному искать? – сказала Александра. – Пусть Гошку с Никиткой прихватит. Втроём-то они больше увидят…

Вернувшись домой, Ефим дал наказ сыну, рослому ушастому пареньку, отправляться искать сено.

– Да где ж я его найду? – удивился Митька.

– А ты постарайся, спроворь. Мало я тебя учил.

– Ладно, поищу, – пообещал Митька.

Он не очень был доволен таким поручением, но отказаться не мог – отец не любил, когда ему возражали. Правда, если постараться да сделать как надо, отец, конечно, не поскупится и щедро оделит деньгами на гостинцы.

На другой день Митька, Гошка и Никитка отправились разыскивать сено.

– Ну, команда хрю-хрю, поросячьи хвостики, чего мы втроём делать-то будем? – насмешливо спросил Митька, когда ребята выехали на лыжах за околицу.

– Мамка сказала, что по всей округе искать надо. По лугам, по лесным полянам.

– Только давайте не скопом ходить, а каждый сам по себе. Это вам не лыжная вылазка. Я вот с Поповой балки начну. – И Митька заскользил в сторону оврага.

Гошка с Никиткой посмотрели ему вслед.

Странный и непонятный был этот «дядя Митяй», так звали в деревне младшего Кузяева за его рост, широкие плечи и увесистые кулаки.

Насмешливый, упрямый, он смотрел на всех с недоверчивым прищуром, разговаривал с ухмылкой и почти никогда ни в чём не соглашался с ребятами.

Придумает Гошка с товарищами какую-нибудь хитроумную военную игру – бой за высоту Безымянную или форсирование реки с полной боевой выкладкой, как Митяй тут же высмеет его:

«Это песчаный-то бугор за фермой – высота? Да туда все, кому не лень, по нужде бегают. А реку, – чего ж её вплавь форсировать, когда можно на плоту переехать!»

А то соберутся мальчишки поиграть в футбол за околицей а Митяй твердит своё:

«В такую-то жару да мяч гонять! Лучше уж в тенёчке полежать или в малинник к кому забраться».

В пионерском отряде Митяя считали бирюком, единоличником. На сборы звена он ходил редко, да и то всегда с какой-нибудь поделкой: то плёл корзину из прутьев, то вырезал на палке какие-то замысловатые фигуры и так мусорил в классе, что потом сторожиха жаловалась учителям на всё звено.

Не любил Митяй ни дальних экскурсий, ни коллективных походов в кино, ни лыжных вылазок, ни субботников по сбору металлолома и удобрений.

«Умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт, – обычно отговаривался он. – А в кино я побольше вашего бываю. Я механику коробки с плёнкой помогаю таскать, так меня без всякого билета пропускают».

Когда же Митяя начинали упрекать за отрыв от товарищей, он только усмехался, а на следующий день привозил на школьный двор полную тележку золы или прикатывал тяжёлое чугунное колесо.

«Ну что, хватит или ещё раздобыть?» – спрашивал он, а потом выяснялось, что золу Митяй отобрал у малышей, а чугунное колесо укатил из колхозной мастерской.

На сборах пионеры частенько заводили разговоры о помощи колхозникам на фермах, в саду, в поле.

«Вы тут решайте, а я пошёл, – поднимаясь, говорил он. – У меня поважнее дела есть».

Что это за «дела поважнее», ребята узнавали, когда видели в лесу обломанные ветки черёмухи, ободранные стволы лип и дубов, выкошенные участки травы на колхозном лугу.

…В этот день Гошка с Никиткой объехали на лыжах все заречные луга, осмотрели лесные поляны, побывали на Малой Гриве, но ни одного стога сена так и не обнаружили.

– Зря посылала нас мамка, – вздохнул Гошка. – Значит, вывезли всё сено…

К сумеркам приунывшие мальчишки вернулись в Клинцы и столкнулись у правления колхоза с Митяем. Тот похвалился, что ему повезло: он нашёл на Малой Гриве стог сена.

– И мы там были, – удивился Гошка.

– Были, да ничего не нашли, – усмехнулся Митяй. – Значит, искать не умеете. Глаза разувать нужно… – И он снисходительно похлопал ребят по плечу. – Ладно, не кисните. Завтра со мной сено возить будете – вот и отличитесь!

На другой день, получив на конюшне подводу, мальчишки поехали на Малую Гриву. Лошадь с трудом пробиралась заснеженным лесом и к стогу с сеном подойти не смогла: мешала глубокая канава. Пришлось мальчишкам таскать к саням сено охапками. Вернее сказать, увязая по колено в снегу, сено таскали Гошка с Никиткой, а Митяй укладывал его в сани, всё к чему-то прислушивался, поглядывал по сторонам и поторапливал своих помощников:

– Жми, команда хрю-хрю, показывай свою прыть!..

Сена набралось три воза. Два из них мальчишки привезли и свалили около свинофермы ещё засветло, а последний, третий воз навьючивали в сумерки.

В Клинцы они въехали, когда уже совсем стемнело.

– Ой, мне же домой надо! – вдруг спохватился Никитка. – Наверное, мамка ищет…

– Иди-иди, – кивнул ему Митяй. – Управимся и без тебя.

Пошатываясь от усталости, Никитка побрёл к своему дому, а Митяй, проехав ещё немного по улице, вдруг потянул за правую вожжу и повернул лошадь к избе Шараповых.

– Ты куда заворачиваешь? – удивился Гошка. – На ферму же прямо надо.

– Да к вам еду, к вам, – пояснил Митька. – Вам же сено для коровы нужно.

– Ну и что? – не понял Гошка.

– А то… Сейчас половину воза у вас во дворе свалим, остальное я к себе домой отвезу.

– Да ты в уме?! – вскрикнул поражённый Гошка и с силой потянул за левую вожжу. – Сено же для поросят!

– Вот недотёпа, – фыркнул Митька, дёргая за правую вожжу. – Этот же воз нам с тобой вроде как премия за усердие… Куда хотим, туда и везём.

– Поворачивай, говорю, к ферме!

– Голова с дыркой… вам же добра желают.

– Не надо нам такого «добра»!

Лошадь, не зная, какой вожжи ей слушаться, замотала головой, потом остановилась и затопталась на месте.

Мальчишки, привстав на колени, толкали друг друга плечами и продолжали дёргать за вожжи – один за правую, другой за левую.

Митька, наконец, пересилил, и лошадь вновь побрела к дому Шараповых. Тогда Гошка спрыгнул с воза, взял лошадь под уздцы и завернул её на дорогу, ведущую к ферме.

– Ах, ты вот как! – Разъярённый Митяй сполз с воза и бросился к Гошке.

– Не подходи! – предупредил его Гошка. – Кричать буду. Людей позову!

Митька оглянулся. По дороге от колодца с вёдрами на коромыслах шли две колхозницы.

– Балда, лоб чугунный!.. – сплюнув, выругался Митька. – Ну и кормите корову соломой, сидите без молока. – И он зашагал к дому.

Гошка перевёл дыхание и, держа лошадь под уздцы, повёл её к ферме.

Чужое сено

Через два дня Митяй после школы позвал Гошку к себе домой.

– Сейчас заправимся, щец похлебаем и опять в разведку.

– Что, опять сено искать? – спросил Гошка.

– Ага… Батя очень доволен нами. Вы, говорит, настоящие ищейки, вам премия положена.

– Какие «ищейки»? – насторожился Гошка.

– Ну, значит, доискиваемся до всего. Из-под земли выроем, из ноги выломим, а чего надо – всегда найдём.

Гошка поёжился и сослался было на то, что ему пора домой; время уже кормить поросят да и уроками надо заняться, но Митька почти силой потащил его к своему дому.

Большой, пятистенный, обитый тёсом и крытый оцинкованным железом дом Кузяевых стоял на высоких кирпичных столбах. В окна с земли просто так не заглянешь, надо приставить лесенку или забраться к кому-нибудь на плечи.

В просторной комнате, разделённой перегородкой, было много вещей. Славянский шкаф с зеркалом, кровать с блестящими шарами, гнутые венские стулья, ламповый приёмник, патефон – всё, что Гошка видел в сельпо, казалось, перекочевало в дом Кузяевых.

За столом сидел незнакомый Гошке человек – плечистый, с крупным лицом, с густой шевелюрой.

– Это Казаринов, директор совхоза, – шепнул Митяй Гошке. – Дружок батькин. Они с ним на охоту вместе ходят.

Из-за перегородки вышла Митькина мачеха, ещё молодая полная женщина с высоким пучком на голове, продавщица сельпо – «Полина из магазина», как звали её в Клинцах.

Она поставила на стол откупоренную бутылку с красным вином, закуску и, сев рядом с гостем, с игривым смешком наполнила стаканы.

– За ваше здоровье, Пётр Силыч! Что-то редко вы нас навещаете?

Митяй поздоровался с Казариновым и попросил у мачехи есть.

Полина, недовольная тем, что её оторвали от беседы с гостем, молча поставила перед ребятами по тарелке щей и вновь села рядом с Казариновым.

– Угощайтесь, Пётр Силыч… Доброе винцо, культурное, «ларданахи» прозывается. Это я по знакомству достала…

– Не ко времени, Полина, угощение. – Казаринов прикрыл стакан ладонью. – Я к Ефиму Степановичу по делу заехал. Не будет ли у него сена взаймы? Я ведь в прошлом году выручал его ферму…

– Не по-хозяйски живёте, Пётр Силыч, – усмехнулась Полина. – Без расчёта.

– Шут его знает, как оно получилось. Всё считал – есть сено в запасе, есть. Ещё с прошлого лета стог сена в лесу оставил. А вчера поехал посмотреть – пусто, нет сена.

– Скажи на милость! – сочувственно покачала головой Полина. – Вот же народ пошёл! А где у вас сено-то было?

– Да в лесу, за увалом. Как оно, это место, по-вашему называется – Малая Грива, что ли?

– Малая Грива? – воскликнул Гошка и, поперхнувшись щами, вдруг закашлялся.

– Да ты не жадничай, ешь по-людски. – Полина с досадой покосилась на мальчика и обратилась к Казаринову: – Не иначе как единоличник какой-нибудь вашим сенцом поживился. Есть ещё у нас такие ловкачи. А вам урок, Пётр Силыч, – не оставляйте добро без охраны.

– Урок что надо, – вздохнул Казаринов и поднялся из-за стола. – Пойду Ефима Степановича поищу… Где он сейчас?

– На ферме, пожалуй, – сказала Полина. – И я с вами пойду. Магазин пора открывать.

Они ушли.

Гошка, наконец, откашлялся и, отложив ложку, пристально поглядел на Митяя. Но тот как ни в чём не бывало продолжал хлебать щи.

– Слушай, – вполголоса заговорил Гошка, – а я теперь знаю, кто эти ловкачи.

– Какие ловкачи? – небрежно спросил Митька, облизывая ложку.

– А вот кто чужое сено с Малой Гривы увёз. Это ведь мы с тобой? И Никитка ещё.

– Что ты, Шарапчик?

– Так ведь мы сено с Малой Гривы увезли. А оно же не наше, оказывается, а совхозное. – Гошка вылез из-за стола. – Ты знал и молчал. Ну, зачем ты это сделал, зачем?..

– Дурной ты, – ухмыльнулся Митяй. – Какой же грех в том? Мы не для себя сено-то увезли, на общую пользу. А за совхоз не болей. Ему ничто. Казна ещё денег подвалит.

– Ах, вот как! Так ты сельпо не постыдишься обобрать и почту.

– Ну-ну, ты потише, – покраснел Митька. – А пусть они там в совхозе не ротозейничают!

– Ты хоть отцу-то сказал, чьё сено мы увезли? – допытывался Гошка.

Митька замялся:

– А чего ему говорить… Достали сено, выручили ферму, и делу конец.

– Ну и хват ты! – Гошка покрутил головой и схватил Митяя за руку. – Пошли к дяде Ефиму, расскажем обо всём. Ему и Казаринову…

– Ладно тебе… – отмахнулся Митька. – Теперь уж поздно рассказывать. Сено-то на корм пошло.

– А вот и не поздно! – выкрикнул Гошка. – Не хочешь вместе, один скажу…

Он выскочил из дома Кузяевых и помчался к ферме. Дядю Ефима и Казаринова он на ферме не застал, зато под навесом у кучи сена встретил мать и Стешу Можаеву.

– Что с тобой? – спросила Александра, увидев запыхавшегося сына. – Дрожишь весь, словно жеребёнок загнанный?

Гошка оглянулся по сторонам и вполголоса спросил мать и Стешу, знают ли они, чьим сеном кормят поросят.

– Как – чьим? – удивилась Александра. – Нашим колхозным. Вы же с Митькой сами его разыскали.

Гошка торопливо сообщил о том, что он узнал от директора совхоза и от Митьки Кузяева.

Выпустив из рук корзину с сеном, Александра уставилась на сына.

– Что же вы наделали, головы садовые? – забормотала она. – Чужое прихватили, тайком увезли? Всему же колхозу позор!

– Надо будет в газету написать, – сказал Гошка, посмотрев на Стешу.

– Что ж там в газету? Давайте прямо Казаринову скажем, пока он здесь, – подумав, сказала Стеша и предложила сейчас же разыскать директора совхоза и Кузяева. – Ведь так, тётя Шура?

Александра кивнула головой. Втроём они отправились искать Кузяева и Казаринова.

Кто-то сказал, что Кузяев пошёл домой.

Здесь Александра, Гошка и Стеша и нашли Ефима.

Нацепив на нос очки, тот сидел за столом, с озабоченным видом рылся в бумажках и щёлкал на счётах. Митька под диктовку отца что-то старательно писал.

– Что, Александра, опять насчёт кормов? – не поднимая головы, спросил Ефим. – Повременила бы, недосуг мне. Отчёт подбиваю, правление срочно требует.

– Вот именно, насчёт кормов, – усмехнулась Александра и спросила, видел ли Ефим директора совхоза.

– Был у меня с ним разговор. Сена просил взаймы. А откуда оно у нас? Сами еле перебиваемся.

– Что еле-еле – сущая правда, – согласилась Александра. – А сенцо-то совхозу придётся отдать.

– Это с какой же стати? – насторожился Ефим.

– Да ведь чужое сено-то. Не нами кошено, не нами сложено. Вот хоть Митю спроси…

Митяй ещё ниже склонился над столом и принялся часто клевать пером в чернильницу, хотя писать было нечего.

Сделав вид, что ничего не понимает, Ефим покосился на Александру:

– Загадки загадываешь?

– Могу и разгадать. – И Александра рассказала всё, что слышала от Гошки.

Сняв очки, Ефим тяжёлым взглядом уставился на сына. Потом, привстав, перегнулся через стол и отвесил ему увесистую затрещину.

Митька схватился за щёку и с ошалелым видом отскочил от стола.

– За что мордуешь-то?

– Я тебе как наказал? – процедил Ефим. – Походи по лесу, пошукай… А ты зачем чужое сено с Малой Гривы увёз?

– Откуда мне знать, что оно чужое? – захныкал Митька. – Малая Грива, она только по званию малая, а по земле она большая. Там и колхоз сено косит и совхоз косит.

– А ты смотреть должен, где граница проходит. Там межевой столб есть.

– Не было никакого столба!

– Опозорил ты меня. Да за такое тебя убить мало! – погрозил Ефим, вылезая из-за стола.

Распахнув дверь, Митька выскочил из избы.

– Будет тебе, Ефим, – остановила брата Александра. – Может, он и впрямь по ошибке сено-то увёз.

С трудом переводя дыхание, Кузяев тяжело опустился на лавку.

– Вот и посылай за чем-нибудь такого ротозея, – пожаловался он. – Потом сраму не оберёшься. Сено совхозу придётся, конечно, вернуть, а вот чем кормить свиней на ферме, ума не приложу.

– Ладно, Ефим, – подумав, сказала Александра. – Есть у меня дома небольшой запасец сена – так и быть, поделюсь.

– Я тоже немного привезу, – поддержала её Стеша. – И надо других свинарок попросить. Не чужая ведь им ферма – отзовутся.

– Действуйте тогда, проворачивайте, – согласился Кузяев. – Только вы про Митьку в свой дневник ничего не записывайте… Я с ним по-своему поговорю.

– Бить будешь? – насторожилась Александра.

– Не тужи, сестрица, жив останется, а ума я ему прибавлю.

Александра, Гошка и Стеша вышли из комнаты. В сенях, втянув голову в плечи, сидел Митька. Увидев Гошку с матерью и Стешу, он зло стрельнул глазами и отвернулся. Но Александра заметила – глаза у Митьки были сухие, без единой слезинки.

«И до чего только парень докатился – чужое стал хапать!» – с сожалением подумала она.

Через несколько минут после ухода Александры, Гошки и Стеши Ефим позвал сына в дом.

– Ну что, дуешься на меня?

– Нет, песенки пою, – огрызнулся Митька. – Так звезданул, в ушах до сих пор звон стоит.

– Перехватил, понимаешь, чуток, – признался отец. – Рука сорвалась.

– А за что, спрашивается? – мстительно продолжал Митяй. – Помнишь, я пришёл и говорю: «На Малой Гриве сено бесхозяйное нашлось. Воза три. Не переправить ли?» А ты отвечаешь: «Обязательно переправить. Совхозу, ему ничто. Казна ещё денег даст». А на другой день сам же мне подводу запряг…

– Знаю, всё знаю, – перебил его отец. – А что ж мне делать было? Колхозное-то сено я давно вывез да начальству роздал. Вот и пришлось чужим поживиться. А ты, шалопут, взял да и растрезвонил всем.

– Да не трезвонил я, – оправдывался Митька. – Кто же знал, что Казаринов к нам заявится? Вот Гошка и догадался…

– Ладно, сынок, не журись, – примирительно сказал отец. – Ты лучше за Гошкой поглядывай. Родня-родня, а хуже недруга стал. Следит тут, примечает всё…