Текст книги "Зелёный шум"
Автор книги: Алексей Мусатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
Встреча
В субботу Никитка отыскал Гошку и спросил, помнит ли он, какой сегодня день.
– Ещё бы! – отозвался Гошка. – Твоего батьку встречать будем.
Никиткин отец, дядя Вася Краюхин, работал в городе на заводе сельскохозяйственных машин «Красный металлист» и раза два в месяц приезжал в родную деревню Клинцы к своей семье.
– Тогда за дело! – распорядился Никитка.
«За дело» – это значило: смазать лыжи, проверить крепления, приготовить силки, капканы, чтобы утром, чуть свет, без всякой задержки отправиться всей компанией на охоту. Ни с кем и никогда ребятам так хорошо не охотилось, как с дядей Васей. Он знал все заповедные места в округе, умел читать и разгадывать заячьи и лисьи следы, показывал ребятам, где и как надо ставить силки и ловушки. И хоть невелика была добыча – всего какая-нибудь пара зайчишек на всех, но ребята надолго запоминали такие выходы на охоту. А летом дядя Вася водил их на рыбалку, за грибами, за ягодами. Клинцовские мальчишки прямо-таки сгорали от зависти, но Никитка всем говорил, что ни зайцы, ни рыба, ни грибы больших артелей не любят, и никого к себе не принимал. Приготовив всё, что нужно, для охоты, Гошка с Никиткой на лыжах отправились встречать дядю Васю. Ребята уже заранее знали, как всё это произойдёт. Они побегут на лыжах по хрустящему насту вдоль обочины шоссейной дороги, ведущей к городу, и будут следить за встречными грузовиками. В кузове одного из них они, конечно, увидят дядю Васю. Тот постучит кулаком по крыше кабины, грузовик остановится, Гошка с Никиткой заберутся в кузов и вместе с дядей Васей доедут до Клинцов.
Встречать отца для Никитки всегда было большим праздником. Отец привезёт подарки, дома, за чаем, будет много разговоров, а утром они пойдут на охоту. Да и Гошка всегда с радостью встречал Никиткиного отца. Дядя Вася хотя и не родня ему, но, пожалуй, дороже родного. Он был большим другом умершего два года назад Гошкиного отца. С дядей Васей можно поговорить по душам, поделиться своими делами, затеями, бедами, и тот всегда внимательно выслушает, даст совет и, главное, никогда никому не выдаст.
Мальчишки пробежали на лыжах километра четыре. Мимо проехал уже не один грузовик. В кузовах машин сидели какие-то люди, Гошка с Никиткой размахивали руками, но грузовики, гремя и подпрыгивая на вытаявших крупных булыжинах шоссейки, пролетали мимо.
– А может, дядя Вася не заметил нас, – осторожно сказал Гошка.
– Нет… Он же знает, что мы его встречать будем, – отозвался Никитка и, увидев очередную машину, принялся ещё энергичнее размахивать рукой.
– А у нас, наверное, ужинать сели, – вздохнул Гошка, поглядев в сторону деревни.
– И у нас, – согласился Никитка и с виноватым видом предложил: – Раз ужин – ты вертайся тогда. Я один встречу.
– Нет уж, вместе так вместе, – заявил Гошка.
Сумерки синели, сгущались, из низины поднимался молочный туман. Мимо проехало ещё несколько грузовиков, а дяди Васи всё не было.
– Наверное, работа срочная. В ночную смену остался, – вслух подумал Никитка, замедляя шаг. – Пошли по домам, пожалуй…
– А кто он там, на заводе-то, тятька твой? – спросил Гошка. – Слесарь? Токарь?
– Я ж тебе говорил: слесарь-сборщик, – пояснил Никитка. – Жатки там собирает, косилки, сеялки.
– А чего дядя Вася в город ушёл? – допытывался Гошка. – Почему он в колхозе не живёт?
– Ты же знаешь, что он с Калугиным не поладил. Вот и ушёл.
– Так это когда было-то? А теперь мог бы домой попроситься, сейчас и с заводов людей в колхоз отпускают. Знаешь, как хорошо было бы! И ты всегда с ним вместе, и на охоту ходи хоть каждый день…
– Знамо дело, хорошо, – вздохнув, согласился Никитка. – Только его не отпустят. Без него там никак не могут, зараз всё остановится.
Никитка неохотно завернул лыжи обратно, но тут один из грузовиков с зажжёнными фарами прижался к обочине дороги. Из кузова поднялся мужчина в стёганом ватнике и замахал мальчишкам рукой.
– Вот и тятька!.. Я ж говорил, что встретим! – вскрикнул Никитка и, взяв лыжи, перепрыгнул через дорожную канаву.
Гошка не отставал от него.
Дядя Вася помог мальчишкам забраться в кузов, постучал по крыше кабины, и машина тронулась.
Никитка с Гошкой уселись на дне кузова рядом с дядей Васей.
Высокий, сильный, в чёсаных белых валенках, в шапке-кубанке с серым верхом, Никиткин отец показался Гошке совсем ещё молодым. Усы у него были аккуратно подстрижены, щёки и подбородок выбриты до синевы.
– Ну, други мои, далеконько же вы забрались, – заговорил дядя Вася. – А я, признаться, задержался сегодня.
Он наклонился к сыну и привлёк его к себе.
– Ой, тятька, – заартачился Никитка. – Парикмахерской от тебя пахнет.
– А как же? Обработали что надо, по высшей категории, – довольно сказал дядя Вася. – Ладно-ладно, не буду. Тоже мне, застеснялся. – Он надвинул шапку Никитке на нос и потрепал Гошку по плечу. – Ну, здоров, колхозный народ! Как жизнь молодая?
– А ничего, всё по-старому, – ответил Никитка и поспешил сообщить отцу, что к завтрашней охоте у них с Гошкой всё уже готово.
– Лады. Вот и поохотимся на славу, – кивнул дядя Вася и вдруг заметил, что Никитка то и дело поглядывает на тугой рюкзак у его ног.
– Ах да… Чуть не забыл, – спохватился он и, развязав рюкзак, достал из него городские подарки.
Сначала дядя Вася дал Никитке с Гошкой по бублику с маком. Бублики были крупные, как колёса с детской коляски, румяные, сладкие и рассыпчатые – таких в Клинцовском сельпо никогда не продавали.
Потом он вручил мальчишкам лакированные пугачи.
– А пробки? – напомнил Никитка.
– Потом выдам, потом. Ещё палить начнёте. А мы ведь не одни в машине-то, – шепнул дядя Вася и кивнул на сухощавого, средних лет мужчину в кепке и в лёгком бобриковом пальто, который сидел на большом рыжем чемодане в передней части кузова.
Рядом с мужчиной, закутанная, словно кукла, в клетчатый платок и старый дублёный полушубок, сидела не то девочка, не то мальчик. Сквозь щёлочку в платке выглядывал только кончик розового носа да задорно поблёскивали глаза.
Мужчина то и дело наклонялся к «кукле» и вполголоса спрашивал:
– Ну как, птица-синица, не замёрзла ещё? Оттаивать тебя не придётся?
«Кукла» что-то пищала и начинала шевелиться, словно пыталась выбраться из-под кучи одежды, но мужчина в бобриковом пальто закутывал её ещё сильнее.
«И впрямь, синица заморская, мерзлячка, – подумал Гошка. – Куда её только везут такую?» – И, жуя вкусный бублик, он сделал вид, что ему совсем не холодно, и перестал растирать ухо, хотя мороз заметно крепчал.
– А теперь рассказывайте, какие дела в колхозе, – вновь обратился к ребятам дядя Вася. – Как мамки на ферме работают?
Мальчишки приосанились. Хотя Никиткин отец после ухода в город считал себя вольным казаком, неподвластным колхозу человеком, но всё же продолжал интересоваться артельными делами. И каждый свой приезд домой подолгу беседовал с людьми.
И Гошка с Никиткой всегда были первыми, кто встречал дядю Васю, и с удовольствием рассказывали ему о колхозных новостях.
– А что ж мамки? – заговорил Гошка. – Работают, ишачат.
– Это как то есть «ишачат»? – вдруг спросил мужчина в бобриковом пальто.
– А так вот… Крутятся целый день на ферме с поросятами и почти что задарма. Уже весна скоро, а мамки на трудные дни ни шиша ещё не получили.
– «Трудные дни» – это значит трудодни? – переспросил мужчина. – А ничего не скажешь – метко. Это вы сами придумали?
– Зачем сами? – ответил Гошка. – У нас все их так называют.
– Ребятишки вам наговорят – только слушайте, – заметил дядя Вася и, желая переменить тему разговора, спросил ребят, как поживают их «шпитомцы».
– Ничего, растут… Уже четырнадцать штук, – сообщил Гошка.
– Скажи на милость, целое поголовье! – удивился дядя Вася. – И куда же вы их потом?
– На ферму передадим. В подарок от пионеров.
– Ну, а председатель-то колхоза знает об этом?
– Это Калугин-то? – фыркнул Гошка. – Так он уже не председатель больше. Сняли его на той неделе на собрании.
– Сняли?! – обрадовался дядя Вася. – Да что же вы молчите про такое дело!.. – И он, ближе придвинувшись к ребятам, попросил рассказать обо всём поподробнее.
Гошка замялся. На колхозное собрание их с Никиткой не пустили, но они всё же кое-что знают.
В колхозе была ревизия. Оказалось, что Калугин развалил артельное хозяйство, растранжирил много колхозных денег, потому как часто пил-гулял с дружками да сладко закусывал. На собрании сняли также с работы заместителя Калугина, бухгалтера, кладовщика, кое-кого из бригадиров.
– Давно бы пора вымести эту тёплую компанию, – кивнул дядя Вася. – Ну, а Кузяев как, тоже загремел?
– Нет, дядю Ефима не тронули. Мамка говорит, он на собрании первый против Калугина выступил. Все его проделки разоблачил. И как тот свиноферму без кормов оставил, и как поросят разбазаривал.
– Хитёр, бес лукавый! – Дядя Вася сокрушённо покачал головой. – Выкрутился… А кто же теперь за хозяина в колхозе будет?
– Нового будут выбирать, – сказал Никитка. – Говорят, из города кого-то пришлют.
– А что за человек – не знаете? – заинтересовался дядя Вася. – Как в Клинцах-то о нём судят?
– Да по-разному, – отозвался Гошка. – Одни говорят, он честный и дело понимает. А другие – что сердитый очень, всё криком берёт, приказом. И зашибать любит. Не хуже Калугина.
– Слыхали, мил человек? – Дядя Вася обернулся к мужчине в бобриковом пальто и, как видно продолжая разговор, начатый ещё до ребят, пожаловался: – Ну, что тут скажешь? Не везёт нашим Клинцам. Никак колхоз на ноги встать не может. А всё почему – головы самостоятельной нет, хозяина. Чтоб тот дело своё понимал, душой за него болел. Вот люди и уходят из артели…
– Председатель колхоза – дело, конечно, большое, – негромко ответил мужчина в бобриковом пальто, – но и с членов артели спрос тоже немалый. И бежать из колхоза на лёгкие хлеба, бросать своё кровное – честь невелика. Не так ли, Василий Егорыч?
– Погодите, мил человек, – удивился дядя Вася. – Да мы вроде и не знакомились. Откуда же вам знать меня?
– А как же мне не знать старшину Краюхина? Три года войны. Стрелковая рота. Курская дуга. Разве это забудешь?
Дядя Вася схватился за борт машины и подался вперёд.
– Товарищ старший лейтенант! Николай Иваныч! – вскрикнул он. – Вы ли это? Вот уж не признал! Едем, болтаем себе. Ну и встреча!
– Я, Василий Егорыч, я…
Привстав на колени, они потянулись друг к другу и обнялись.
Приподнявшись, Гошка с Никиткой во все глаза смотрели, как два взрослых человека жали друг другу руки и хлопали по плечам. Ещё бы – такие встречи случаются не каждый день!
Вскоре грузовик, затормозив, остановился около правления Клинцовского колхоза.
– Ну вот и приехали, – объявил Николай Иванович и первым спрыгнул на землю.
– А вы куда, собственно? К кому? – спросил озадаченный дядя Вася.
– Сюда… в Клинцы. – Николай Иванович кивнул на деревню. – Я ведь тот самый, кого ребята так расписали… Меня райком партии председателем колхоза к вам рекомендует. А это – моя дочка, Елькой зовут, – показал он на «куклу» под тулупом.
Потом достал из кузова узлы и чемоданы и поставил их на землю. В ту же минуту Гошка с Никиткой заметили, как из-под тулупа вынырнула «кукла» – это действительно была девочка в короткой заячьей шубке и лыжных штанах. Она поднялась на борт грузовика и, раскинув руки, прыгнула в объятия отцу.
– Очень приятно, – обескураженно забормотал дядя Вася, вылезая из грузовика. – Значит, в наши края приехали. На прочное, так сказать, жительство?
– Как видите…
– Так заходите, Николай Иваныч, гостем будете, – пригласил дядя Вася. – А на ребят не серчайте. Они по глупости чего не наболтают.
– Да нет. Ребята обстановочку в колхозе в основном правильно обрисовали, – засмеялся Николай Иванович. – Ну, а насчёт меня что ж тут обижаться? Кстати, меня здесь ещё никто не знает.
– А вот и неправильно всё! – Девочка обернулась к Никитке и Гошке. – И совсем мой папа не зашибает. Вот ни столечко. И кричать он не любит. И нечего вам всякие сплетни собирать.
– Что ж ты так сразу напустилась на них? – остановил её Николай Иванович. – Успеете ещё, разберётесь. Давай-ка вещи таскать.
Подхватив узел, девочка пошла вслед за отцом. Дядя Вася с ребятами направился в другой конец деревни.
– Зря вы мне фронтового командира так оконфузили, – упрекнул он мальчишек. – Николай Иванович человек душевный, пристальный… Бойцы за него жизни не щадили.
– Так это же не мы, – буркнул Гошка. – Другие так говорят. Кузяев, к примеру.
– А нелегко будет командиру нашу артель поднимать, – вслух размышлял дядя Вася. – Тут такая позиция – в лоб её не возьмёшь. В обход надо, манёвром да сноровкой.
Новенькая
В первые же дни, когда Николай Иванович с дочерью поселился в Клинцах, к ним зашёл Митька Кузяев.
– Я знаю, ты в нашем классе будешь учиться. В пятом, – сказал он Ельке, вызвав её за дверь. – Давай я тебя в школу провожу.
– Я и сама дорогу найду.
– А знаешь, какие у нас собаки на улице злые!
– Я хлеба возьму. Корочку им брошу.
– Потом, и мальчишки могут пристать. Они у нас такие.
– Я мальчишек не боюсь.
– Всё равно держись за меня, – упрямо твердил Митяй. – Со мной не пропадёшь.
Елька окинула взглядом сбитую, рослую фигуру Митяя.
– Ты ничего… упитанный. Спортом занимаешься?
– Ага… – польщённо улыбнулся Митяй. – Бегаю, плаваю, гирю могу выжимать.
Потом Елька принялась расспрашивать о пятом классе: кто из учеников самый сильный и слабый, смелый и трусливый, добрый и злой.
– Хвастать не буду, – Митяй погладил мускулы на руках, – но пока я всех перебарываю. Насчёт слабого – это, наверно, Никитка Краюхин. Он всем уступает. Добрых ребят у нас мало. А вот кто злой – так это Гошка Шарапов. На всех кидается.
– Это какой Гошка? – оживилась Елька. – Александры Шараповой сын? Знатной свинарки?
– Он… А ты откуда знаешь про его мать? И какая же она знатная! – фыркнул Митька.
– А я в газетах читала, – не унималась Елька. – И про Гошку знаю. И что ребята подарок колхозу готовят.
– Забавляются «поросячьи хвостики», – отмахнулся Митяй. – Делать им нечего!
– Нет, это очень интересно, – заявила Елька и попросила познакомить её с Гошкиной компанией.
– Ещё чего! – буркнул было Митяй, но, вспомнив наказ отца подружиться с председателевой дочкой, повёл её к Шараповым.
Гошка, Никитка и Борька только что подогрели молоко для «шпитомцев», как в избу неожиданно ввалился Митяй. Вслед за ним вошла девочка в короткой заячьей шубке, в синих лыжных штанах и пушистой вязаной шапочке. Из-под шапочки торчали жёсткие косички, похожие на закруглённые рожки молодого баранчика.
– Вот, – кивнул Митяй на заячью шубку, – дочка нового, председателя Карасёва. В нашем классе будет учиться.
– Здравствуйте! – тряхнув косичками, сказала девочка. – Меня зовут Нелли, Нелька, а проще всего Елька. А вас как?
Помявшись, мальчишки назвали свои имена.
Елька улыбнулась и покосилась на бутылочки с молоком.
– Шпитомцев поить будете? Да? Где они у вас, покажите!
Гошка нахмурился:
– Каких шпитомцев?
– Ну-ну, не хитри… – Елька погрозила ему пальцем. – Помнишь, в машине вместе ехали. Я всё слышала.
Гошка переглянулся с Никиткой и прикусил язык.
– Чего уж там, – махнул рукой Борька. – Показывайте, раз проболтались.
– Да вы не думайте, я никому не выдам. Раз тайна, это очень интересно.
И она принялась рассказывать, как работали пионеры из их городской школы. Они часто ходили в пригородный совхоз и помогали телятницам и свинаркам. Она, Елька, с подружками ухаживала за поросятами, кормила их, чистила, даже получила за хорошую упитанность молодняка благодарность от заведующего фермой. Так что поросят она совсем не боится, и ребята могут смело взять её в свою компанию.
– Вот хоть сейчас проверьте. Давайте, я шпитомцев покормлю, – заявила Елька, выхватив у Гошки бутылочку с молоком.
Пришлось мальчишкам показать девочке своих поросят.
И верно, Елька довольно ловко управлялась с ними. Разговаривала с поросятами ласковым голосом, чесала им спины, шеи; у особенно нахальных вовремя отбирала соску, слабым и нерасторопным давала пить молоко подольше.
– Да они же у вас крепенькие, резвые, – похвалила Елька «шпитомцев». – Пора уж им кисели готовить, кашу. И минеральную подкормку надо давать.
– А ничего девчонка… дело понимает, – шепнул Борька ребятам. – Может, примем её к себе?
– Примем, коли так, – кивнул Гошка.
– А знаете, чего я вам привезла, – сказала Елька мальчишкам, когда, покормив поросят, все вернулись в избу.
Она вытащила из кармана бумажный свёрток, сорвала с него верёвочку и принялась раскладывать на столе пожелтевшие газетные вырезки. Были тут и статьи, и очерки, и короткие заметки о делах и людях Клинцовского колхоза, и фотографии отдельных колхозников.
– Это всё пионеры нашего звена собрали, когда узнали, что я с папой в деревню еду, – пояснила девочка. – Все газеты перерыли. Ты, говорят, Елька, должна знать, куда едешь. Какие там люди, в Клинцах, что они делают, чем славятся. – Елька подтолкнула ребят к столу. – А может, мы в школе уголок откроем – «Люди нашего колхоза»? Пусть ходят все, смотрят, учатся. Посмотрите, какой снимок. И подпись под ним: «Лучшая свинарка колхоза «Клинцы» Александра Степановна Шарапова». А вот и статья про неё. Гоша, это ведь мамка твоя?
Мальчишки долго рассматривали тусклую газетную фотографию.
– Только это когда было-то? – разочарованно заметил Борька. – Забылось всё давно.
– А вот и ещё снимок, – не унималась Елька. – Два дяденьки у трактора, а им знамя подносят. Руки жмут, поздравляют. – Она с трудом разобрала подпись под снимком: – «В районном соревновании первое место завоевали механизаторы колхоза «Клинцы» Павел Григорьевич Шарапов и Василий Егорович Краюхин».
Мальчишки, отведя глаза в сторону, молчали.
– Да вы что как воды в рот набрали? – удивилась Елька и обернулась к Гошке. – Шарапов – это твой отец, что ли?
– Да-да, отец, – поспешно кивнул Борька. – Только его уже в живых нет. Похоронили в позапрошлом году. А дядя Вася Краюхин в город ушёл.
– Вот оно как, – в замешательстве забормотала Елька. – А я и не знала…
– Так вот знай! – в сердцах вырвалось у Гошки. – Нечего тут старину ворошить. И забирай свои бумажки! – Он торопливо собрал со стола газетные вырезки, сунул их в руки девочки.
– Ну, чего ты, Гоша? Чего? – попытался остановить его Никитка. – И никакой тут обиды нет. Всё ж так и было.
Но, увидев глаза приятеля, он понял, что с Гошкой сейчас лучше не разговаривать.
Никитка кивнул Борьке с Елькой, и ребята поспешно вышли за дверь.
А Гошка остановился у комода, выдвинул средний ящик и принялся вытаскивать из-под белья почётные грамоты отца и матери, газетные вырезки, дипломы сельскохозяйственных выставок, фотографии – весь семейный архив.
Вот отец с матерью, совсем ещё молодые, сняты на агротехнических курсах, вот мать на Сельскохозяйственной выставке, в городке животноводства, вот отец мчится полевой дорогой на мотоцикле – тогда он работал бригадиром тракторной бригады. А рядом с ним в коляске сидит он, Гошка…
Мальчик невольно улыбнулся. Отец купил мотоцикл за полцены – разбитый, изношенный, – починил своими руками, покрасил в ядовито-зелёный цвет, и «конёк-горбунок», как прозвали в колхозе шараповскую тарахтелку, с бешеной скоростью стал носиться по полевым дорогам.
Бывало, только отец соберётся к своим трактористам, как Гошка тут как тут:
«Тятька, и я с тобой!»
«Так я ж до поздней ночи в бригаде пробуду».
«И я до поздней».
«А может, и заночую в поле…»
«И я заночую… В коляске могу спать».
«Так у меня ж запасных частей в коляске полно».
«А я маленький… умещусь».
Отец отмахивался, уезжал один, а Гошка с истошным воплем бросался вдогонку.
Мать отпускала ему шлепок и утаскивала домой, но Гошка продолжал так скандально орать, что соседи стали поговаривать, что Шараповы совсем не жалеют своего первенца.
«Возьми ты его, Паша, с собой. Протряси на своей тарахтелке», – как-то раз попросила мужа Александра.
И Павел уступил жене.
Первый раз он решил прокатить сына «с ветерком».
«Конёк-горбунок» подпрыгивал на ухабистой дороге, тарахтел, чихал, стрелял то одиночными выстрелами, то длинными очередями.
«Ну как? – Отец лукаво посмотрел на сына. – Печёнки ещё целы?»
«Ага. Всё на месте», – ответил Гошка, судорожно вцепившись в борта коляски.
«Может, ещё газануть?»
«Ага. Можно», – кивнул Гошка, стараясь держать язык за зубами, чтобы не прикусить его во время езды.
Испытание в конце концов было выдержано, и после этого Гошка частенько стал выезжать с отцом в поле.
И что это была за радость!
Мчишься на «коньке-горбунке» полевой дорогой, ветер бьёт в лицо, придорожная трава хлещет по стенкам коляски, сизая пыль встаёт за мотоциклом плотной дымовой завесой. Мелькают деревни, полевые станы, тракторные будки, подводы, коровы на лугу, а Гошка сидит, словно в кино на самом лучшем месте. Попробуй кто-нибудь из мальчишек обойти все эти места своими ногами – никаких сил не хватит, мозоли набьёшь да ещё заблудишься.
Но самое интересное ещё впереди – в тракторной бригаде.
Пока отец чинит разладившийся мотор или меняет какую-нибудь часть, можно потолкаться среди трактористов, послушать их разговоры, узнать, кто сегодня вышел на первое место, а кто застрял в борозде или допустил пережог горючего.
А бывали совсем счастливые дни, когда отец сам садился за руль трактора, брал с собой в кабину Гошку, и они до позднего вечера бороздили поле.
Каким же неописуемо вкусным казался после этого борщ в полевом стане – такого дома никогда почему-то не бывало. Гошка съедал полную алюминиевую миску, живот его становился тугим, как пионерский барабан, но он храбро просил добавки.
«Ешь, дитя полей, заправляйся», – смеялась стряпуха.
Проведя в тракторных бригадах вместе с отцом иногда несколько дней, Гошка возвращался домой пропечённый солнцем, пропахший керосином, с масляными пятнами на рубахе, с закопчённой бурой шеей и чёрными руками.
«Вижу, вижу, мы тоже пахали, – качала головой мать. – Грязи и копоти на десятерых трактористов хватит». – И, сунув сыну в руки чистое бельё, мочалку и мыло, она прогоняла его на речку мыться.
А по пути на речку Гошку обступали приятели, и он, не спеша расставаться с промасленной рубахой и грязью на лице, пространно рассказывал им о делах тракторной бригады. Не только ребятишки верили, что младший Шарапов знает всё до капельки, но даже взрослые нередко обращались к бригадирову сыну:
«А ну, Павлыч, освети положение с полевыми работами, разъясни обстановочку».
Дома Гошка не раз слышал, как мать высказывала отцу свои обиды – тому, мол, хорошо в поле, у него машины, моторы, железные помощники, а каково им, свинаркам, на ферме, где всё делается вручную – качай воду из колодца, носи её тяжёлыми вёдрами, лопатой вычищай навоз, охапками разноси корма по кормушкам. Неужто ничего и придумать нельзя?
И отец стал частенько заглядывать на ферму. Он осматривал помещение, замерял его рулеткой, потом чертил что-то на большом листе бумаги, производил всякие расчёты.
«Сделаем, Саша, трактористы всё могут, – сказал он как-то жене. – Моторы на ферме поставим, воду проведём по трубам, вагонетка корма будет развозить. Вот только наше правление надо раскачать».
Но сделать отец ничего не успел.
Осенью он простудился, заболел, и его отвезли в больницу. Оттуда он уже не вышел. А отцовские чертежи и планы так и остались лежать в правлении колхоза, в шкафу среди бумаг и конторских книг.
