Текст книги "Зелёный шум"

Автор книги: Алексей Мусатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Пропажа

Когда впервые в лагерь привезли большие весы и Александра решила взвесить поросят, Гошка даже удивился.

– Это всех будем взвешивать? Всё стадо?

– Да нет, куда там, – сказала мать. – На всех время не хватит.

И она распорядилась отобрать для контрольного взвешивания всего лишь десять поросят. Причём отобрать только средних – не очень худых и не очень рослых и упитанных. А чтобы поросят легко было отыскать в огромном стаде, Александра велела ребятам нарисовать им на спинах лиловыми чернилами огромные цифры – от единицы до десяти.

С того дня ребята каждое утро вылавливали контрольных меченых поросят и взвешивали их.

Вот и сегодня утро тоже началось с охоты на меченых.

Лучше всего это делала Таня. Она смело входила в стадо, отыскивала поросёнка с лиловой цифрой на спине, давала ему пожевать розовую морковку и почёсывала за ушами. Поросёнок становился совсем ручным, и девочка ловко засовывала его в мешок.

Мальчишкам только оставалось таскать их на весы.

У весов стояла Гошкина мать и держала в руках тетрадочку, в которую записывала вес каждого поросёнка. Потом определяла, на сколько граммов каждый меченый поросёнок прибавил за сутки в весе.

– Ну как там, мам? – нетерпеливо шепнул Гошка. – Растут? Прибавляют?

– Потом скажу, потом, – отмахнулась мать. – Давайте остальных на весы.

Цифры сегодня явно радовали Александру. Один из контрольных поросят дал привес четыреста граммов, другой – четыреста сорок, третий – четыреста семьдесят, а поросёнок, меченный цифрой «шесть», – даже свыше пятисот.

Александра подозвала Гошку с Елькой и протянула им тетрадку:

– Уж не ошиблась ли я. Посчитайте-ка вы.

Ребята проверили записи и подсчёты – всё было правильно.

– Тётя Шура, рекорд! – обрадованно вскрикнула Елька. – Надо об этом по радио сообщить.

– Уж сразу и по радио, – рассердилась Александра. – Нет-нет! Вы не шумите пока – посмотрим, что дальше будет.

Подошли Стеша и дед Афанасий.

Александра на их глазах проверила седьмого поросёнка, восьмого, девятого. Привесы также оказались высокими.

– Хорошо, Александра, знатно! – похвалил дед Афанасий. – Растёт орава, силу набирает. Значит, твоя правда – лагерная жизнь поросятам на пользу пошла.

Осталось взвесить последнего контрольного поросёнка. Но тут произошла заминка. Подбежала Таня и сказала, что десятого нигде нет.

– Как это нет? – удивилась Александра.

Все отправились на поиски. Обошли стадо вдоль и поперёк, но поросёнка с лиловой десяткой на спине нигде не было.

– А может, её смыло, десятку-то? – высказала предположение Стеша. – Росой или дождём?

– А почему у других не смыло? – возразила Александра. – Нет, тут что-то не то. – И она покосилась на сторожа. – Ты, Афанасий, ночью ненароком не заснул? Может, кто и поживился нашим добром-то?

– Разве я не сознаю, на какой пост поставлен? – обиделся сторож. – Вахту несу, как положено. И вдоль изгороди хожу, и голос подаю, и колотушкой стучу, аж руку отмотал.

– Стучишь исправно, из деревни слышно, – вздохнув, согласилась Александра. – А вот «десятка» как сквозь землю провалилась. Придётся, видно, пересчитать стадо-то.

Стадо пересчитали, и оказалось, что не хватает не одного, а двух поросят. Сообщили об этом Николаю Ивановичу. Он пришёл в лагерь, долго беседовал со сторожем и Гошкиной матерью, вместе с ними проверил прочность изгороди, но никаких подозрительных следов не обнаружил.

– Да, скверное дело, – озабоченно заговорил он. – Поросят много, проезжая дорога от лагеря близко – вот, наверное, охотники до чужого добра и соблазняются.

– Что ж делать-то, Николай Иваныч? – спросила Александра.

– Придётся, видно, охрану усилить. Пока с поличным какого-нибудь хапугу не захватим да не обесславим его на весь район, трудно нам будет.

В этот же день после работы дядя Вася решил сходить с Никиткой и Гошкой на рыбалку.

– На озеро махнём, за карасями. Они на закате здорово клюют.

Ребята обрадовались – давненько они не ходили на вечернюю зорю! Это, наверное, будет очень здорово – они наловят по полной кошёлке карасей, потом разведут костёр, сварят уху и Никиткин отец расскажет им что-нибудь интересное про войну.

– Вы и Ельку с Таней позовите, – посоветовал дядя Вася. – Судя по фамилии, Елька тоже завзятая рыбачка.

– Ага, позовём, – согласился Гошка и побежал за девчонками.

Тани дома не оказалось. Гошка с Елькой приготовили удочки, накопали червяков и отправились к Краюхиным.

Вошли в сени и остановились. Со двора доносились возбуждённые голоса. Около хлевушка стояли Никитка, дядя Вася и заплаканная тётка Ульяна.

– Никуда не пойду! Ни в чём я не виновата, – всхлипывая, говорила мать Никитки.

– Совесть надо иметь, – настаивал дядя Вася. – И так через тебя нам с Никиткой проходу не стало.

Никитка умоляюще потянул мать за рукав:

– Ну сходи же, мамка, сходи!

– Да что вы мной понукаете! – рассердилась Ульяна. – Хозяйка я в доме или пустое место? Как вот порешу – так и будет.

– А я говорю – пойдёшь! – Покраснев, дядя Вася нехорошо выругался. Потом, заметив Гошку с Елькой, нахмурился и сказал, что на рыбалку он сегодня не пойдёт.

– А Никитка? – Гошка вопросительно посмотрел на приятеля.

Тот отвёл глаза в сторону.

– Шагайте-ка вы вдвоём, – махнул рукой дядя Вася. – Нам тут не до карасей пока.

Гошка с Елькой поспешили уйти. Видимо, у Краюхиных началась очередная перепалка.

Они постояли минут десять около двора Краюхиных, надеясь, что Никитка вот-вот выбежит на улицу и расскажет, что же у них произошло.

Но он так и не показался.

Гошка с Елькой отправились рыбачить вдвоём. Сели на плот, выплыли на середину озера и закинули удочки.

Но караси на этот раз клевали плохо. То ли потому, что поднялся ветер и по озеру пошла рябь, то ли потому, что рыболовы взяли не ту наживку.

«Какой-то нынче день невезучий, – с досадой подумал Гошка. – И поросёнок пропал, и компания не собралась, и рыба не ловится». А он-то хвалился Ельке, что озеро у них кишмя кишит карасями и что они шутя наловят по полной кошёлке рыбы.

Гошка начал злиться. И когда наконец поплавок дёрнулся, он с такой силой подсёк клюнувшего карася и вытащил из воды леску, что тот сорвался с крючка и шлёпнулся обратно в воду. Следующий карась уже не сорвался, но он был маленьким и неприглядным, и Гошка сам бросил его в озеро.

– Ладно, Гоша, поехали к дому, – примирительно предложила Елька. – В другой раз порыбачим.

– Ты думаешь, в озере карасей мало? – захорохорился Гошка. – Да мы с Никиткой, бывало… Только успевай таскать.

– Да нет, озеро что надо. Только сегодня ветер мешает.

– Ага, ветер, – охотно подтвердил Гошка. – И наживку мы не ту взяли.

Они вернулись к берегу, сошли с плота и перелеском, вдоль изгороди, направились к деревне.

Овсяная каша

Огромное оранжевое солнце снижалось к горизонту. В воздухе посвежело. Из лагеря доносилось ленивое похрюкивание поросят.

Гошка с Елькой заговорили о пропаже из лагеря.

– Вот если бы дедушке Афанасию ружьё с зарядом, – вслух подумал Гошка. – Как бы бабахнул, никто бы к поросятам не подступился. Его же колотушки всё равно никто не боится.

– А вот папа рассказывал, – заметила Елька, – в одном колхозе всех сторожей уволили. И замки на амбары не вешают.

– У нас это ещё не скоро будет.

Неожиданно Елька остановилась и схватила Гошку за руку.

– Слышишь?

Они затаили дыхание. Откуда-то справа доносился негромкий, но отчётливый звук. Звук был странный, ни на что не похожий: ни на скрип дерева, ни на крик птицы, ни на стук колеса. Казалось, что кто-то стучал ложкой об алюминиевую миску. Звук то замирал, то возникал вновь.

– А знаешь, где стучат? – шепнула Елька. – Около изгороди.

– Подожди меня здесь, а я поближе подползу, – сказал Гошка.

– Нет, давай вместе.

И Гошка с Елькой осторожно поползли по росистой траве. Они то и дело прислушивались и переводили дыхание.

Звук становился всё ближе и ближе.

Вот изгородь круто повернула вправо. Вытянув шею, Гошка с Елькой выглянули из травы и заметили, что шагах в двадцати от них жерди изгороди были раздвинуты, и около дыры лежал какой-то мальчишка. Перед ним стояла алюминиевая кастрюлька, и мальчишка осторожно постукивал по ней ложкой. Справа от мальчишки валялась пустая корзина.

– Да это же Митяй! – шепнул Гошка. – Чего ему здесь надо?

А Митька Кузяев, вглядываясь в глубь лагеря, продолжал бренчать ложкой по кастрюльке. Наконец послышалось негромкое хрюканье, и к изгороди подбежали три поросёнка.

Митяй подлез под изгородь и вывалил из кастрюли какую-то еду. Поросята накинулись на неё с жадностью.

Потом Митяй, облюбовав одного из поросят, осторожно приподнял его и опустил в корзину. Поросёнок было взвизгнул, но Митяй сразу же почесал ему за ушами и сунул пятачком в кастрюлю, в которой, как видно, осталось немного овсянки. Поросёнок успокоился и, чмокая, с аппетитом принялся за еду.

– Видала, как орудует! – обернувшись к Ельке, шепнул Гошка. – На кашу поросят приманивает.

– Да нет, быть того не может, – растерянно отозвалась Елька. – Зачем ему поросята? Митька, он не такой.

– Такой – не такой. Кузяевы, они всё к рукам прибирают. Ты смотри, смотри!

Митяй между тем завязал корзину тряпкой, поставил на место раздвинутые жерди изгороди. Затем нарвал травы, положил её поверх корзины и, оглянувшись по сторонам, скрылся в кустах.

– Чего ж мы ждём? – приподнимаясь, заторопилась Елька. – В лагерь надо бежать, тётю Шуру звать, сторожа!

– Пока зовём, Митяя и след простынет, – возразил Гошка. – А его надо с поличным захватить. Давай так: ты в лагерь гони, а я за Митяем следом пойду.

– А как же ты один на один с ним?

– Там видно будет, ты беги скорее.

Елька перелезла через изгородь и помчалась вдоль лагеря, а Гошка, хоронясь за кустами, бросился догонять Митяя. Увидел он его довольно скоро. Митяй вышел из перелеска и свернул на полевую дорогу, ведущую к деревне.

Он шёл неторопливо, бережно неся корзинку и всем своим видом говоря, что он неплохо потрудился за день и теперь со спокойной совестью возвращается домой.

– А-а, удалой-ретивый, как жизнь молодая? – деланно дружелюбно заговорил Митяй, когда запыхавшийся Гошка догнал его.

– Живу – не тужу, – в тон ему ответил Гошка. – А ты всё травой промышляешь?

– Кстати нарвал. Ходил за грибами, да ничего не нашёл. Земля очень сухая, дождь нужен.

– Да, погодка такая…

Перебрасываясь незначительными фразами, мальчишки всё ближе подходили к деревне.

Смеркалось. Синева заливала округу. Густая роса легла па траву и холодила ноги.

Из-за далёкого гребня леса выползал тонкий серпик луны.

Гошка напряжённо прислушивался к вечерним звукам и вглядывался в темноту. И почему до сих пор нет Ельки со сторожем и матерью? Или хотя бы встретился кто-нибудь из мальчишек. Тогда можно было бы налететь на Митьку, сбить его с ног и поднять крик.

А как же нападёшь сейчас, когда кругом нет ни души. Митька, конечно, отобьётся от него и, захватив корзину, исчезнет. Тогда ищи ветра в поле, доказывай всем, что Митяй Кузяев ворюга. А кто поверит, если в руках никаких доказательств?

Не доходя до околицы деревни, Митяй свернул на боковую тропку.

– Бувай здоров, Шарап… Я задами пойду, мне так ближе.

– И я… задами, – вырвалось у Гошки.

– Подумать только, какие мы с тобой дружки нерасставанные, – ухмыльнулся Митяй. – А я и не знал… Ну что ж, пойдём вместе, найдём двести.

Еле различимая в темноте тропка повела ребят под уклон, запетляла среди каких-то бугров и ям и всё дальше уводила от дороги.

«Нет, дальше, пожалуй, идти не следует, – подумал Гошка. – Надо действовать. Но как?»

Сделав вид, что споткнулся, он вдруг навалился на Митяя и с силой встряхнул корзину. Поросёнок в корзине завизжал.

– Та-ак… – насмешливо протянул Гошка. – За травой, значит, ходил?

– А ты, значит, за рыбкой, – в тон ему ответил Митяй.

– Ну вот что, – деловито сказал Гошка, протягивая руку к корзине. – Всё равно мы тебя засекли. И пошли сейчас же в правление!

– Три ха-ха, смех и умора! – отстраняясь, фыркнул Митяй. – Это кто же меня в правление доставит? Уж не ты ли, Шарапчик? – Он поставил на траву корзину с поросёнком и, сбросив пиджак, двинулся на Гошку.

У того противно засосало под ложечкой. Кто же не знает свинцовых Митькиных кулаков! Ну будь что будет!

И не успел Митяй напасть первым, как Гошка с криком: «Караул! Помогите!» – по-кошачьи ринулся ему навстречу, обхватил руками за поясницу и сделал подножку.

Мальчишки повалились на землю. Митяй попытался вырваться и встать на ноги, но Гошка вцепился в него, как клещ, и не давал подняться. Мйтяю ничего не оставалось, как только дубасить его по плечам и по голове.

«А всё равно не выпущу, – упрямо думал Гошка, катаясь с Митькой по влажной траве. – Только бы по носу да по глазам не бил». Он всё теснее прижимался к Митькиной груди и время от времени истошным голосом выкрикивал своё спасительное: «Караул! Помогите!»

А по соседству, в корзине, будто тоже зовя на помощь, визжал поросёнок.

И помощь наконец подоспела.

Из темноты вынырнула Елька, а вслед за ней дед Афанасий и Александра.

– Ой, да они ж всю траву прикатали, – вскрикнула Елька и, выхватив у сторожа колотушку, застучала над головой барахтающихся мальчишек. – Вставай, Митяй! Попался ты нам! Теперь всё равно никуда не денешься!

Спектакль не удался

Дед Афанасий, Александра и ребята привели Митяя в правление колхоза. Сюда же были доставлены и вещественные доказательства – похрюкивающий поросёнок и кастрюлька с овсяной кашей.

Увидев на свету измазанных землёй и зеленью Митяя и Гошку, Александра только всплеснула руками и бросилась к сыну.

– Изувечил он тебя?

– Да нет… Я ему не очень-то поддавался. Мы больше по траве катались, – успокоил Гошка, хотя голова у него и побаливала.

– Ну и ну, – развёл руками Николай Иванович, узнав от Ельки о том, как Митяй прикармливал лагерных поросят и потом крал их. – Всех, значит, наших сторожей и хозяев обвёл. Я-то думал, какой-нибудь дошлый дядя орудует, а тут мальчишка, школьник. Так сколько же ты поросят на кашу приманил? И где они теперь?

– Ничего не скажу, – хрипло выдавил Митяй. – Хоть режьте меня, хоть жгите! – Втянув голову в плечи, он сидел перед столом председателя на длинной скамейке и волчонком поглядывал на собравшихся.

– Что же нам делать с тобой, молодой Кузяев? – вздохнув, спросил Николай Иванович.

– А что ж делать? – подал голос дед Афанасий. – Отправить завтра в милицию, и вся недолга. Малый хоть и беспаспортный, а управа на него должна найтись. В колонии пусть поживёт, ума-разума наберётся.

– Обождите вы с колонией, – с досадой сказала Александра, поглядывая на дверь. – У него же отец есть. Я его предупредила, сейчас зайти должен.

И верно, широко распахнув дверь, в правление вошёл старший Кузяев.

Он был лохматый, босой, в нижней рубахе, как будто бы только что поднялся с постели. В правой руке он держал свёрнутый колечком широкий солдатский ремень.

– Та-ак, – протянул он с порога. – Достукался, значит, дошёл до ручки. Ворюгой заделался. Всю нашу семью опозорил. – Кузяев подошёл к сыну и, схватив его за плечи, потряс ремнём. – Теперь пощады от меня не жди, три шкуры спущу!

Александра не сводила с брата глаз. Что-то фальшивое, ненастоящее почудилось ей во всей этой сцене. Ефим выходил из себя, бушевал, потрясал ремнём, а Митяй сидел как ни в чём не бывало. Он только отвёл руку отца и отодвинулся на другой конец скамейки.

«Уж опять не сговор ли, не обман ли какой?» – подумала Александра, вспомнив, как недели две назад вечером к ней зашёл Ефим.

«Ну, сестрица, видел я сегодня твой лагерь, – заговорил он, дождавшись, когда ребята вышли из избы. – Ты богачка теперь, миллионерша. Как там дальше всё пойдёт – дело, конечно, тёмное, но пока своя рука владыка, жить можно припеваючи».

«Как это припеваючи?» – насторожилась Александра.

«А так, скажем… Один боровок сбежал неизвестно куда, другой – приболел, третьего – в толчее придавили. Вот и списывай их по акту. Да нет-нет, – поправился Ефим, заметив протестующий жест сестры. – Не для себя, конечно! Ты в моё положение войди. – И он принялся рассказывать о том, как пришлось спасать из беды. Полину и залезть в долги. – Выручи ты меня по-родственному, удели с десяток поросят на продажу. Всё равно, сестрица, тысячную ораву в лагере никто не учтёт толком».

«Ты… ты и думать об этом не смей! – Побледнев, Александра поднялась с лавки. – Хватит мне и того, что со шпитомцами меня опозорил. Иди, Ефим, не сбивай ты меня!»

Она подошла к окну, распахнула раму и позвала Гошку, Клаву и Мишку, гулявших на улице, ужинать.

– Ты, Ефим, не лютуй, – остановила его сейчас Александра. – Ремнём человека не выучишь. Шкуру спустишь, а горб на душе так и останется.

– Я Митьке и душу вытрясу, шёлковым станет! – погрозил Ефим.

– А может, дело-то и не в Митьке? – заметила Александра.

– Обожди, Кузяев, – неожиданно раздался чей-то голос. Все оглянулись. У порога стоял дядя Вася. Рядом с ним неловко переминались с ноги на ногу Ульяна с Никиткой – никто в правлении не заметил, когда вошли Краюхины.

«Явились всё-таки!» – подумал Гошка, вспомнив перебранку дяди Васи с Ульяной. Он переглянулся с Елькой и ближе придвинулся к столу.

– Это ещё неизвестно, кому душу-то надо трясти в первую очередь – тебе или Митьке, – продолжал дядя Вася.

– Ты чего меня-то цепляешь? – Кузяев в замешательстве кинул взгляд на Краюхиных. – Тут речь о сыне идёт.

– О сыне само собой, а ты и о себе скажи. Слух идёт, что ты о колхозных поросятах побольше Митьки знаешь. Вот и признайся, как на духу!

– О каких поросятах? Что ты плетёшь несусветное?

– Ага, брат, заслабило, – усмехнулся Василий. – Ну-ка, Ульяна, помоги ему, развяжи язычок. – И он вытолкнул жену вперёд. – Да не трепыхайся, не дрожи – не заглотает он тебя. Будь же человеком, скажи всю правду.

– Ладно тебе. Я и отсюда могу. – Ульяна вытерла рукавом взмокшее лицо. – Ну, было такое дело, было. Притащил мне вчера вечером Митька Кузяев поросёнка. Вот, говорит, отец продаёт, купите. Хороший такой боровок, сытый, и цена подходящая. Ну, я и соблазнилась, купила. А утром смотрю, у поросёнка вся спина лиловая. И ещё палочка с нулём проглядывают. Никитка, как увидел такое, – с криком к отцу: «Это лагерный поросёнок!» Тут Василий и принялся трясти меня, как спелую грушу. Такая я, сякая, да как смела покупать, да с кем связалась. А только моей вины тут никакой нет. Откуда же было знать, что Кузяевы мне чужую живность подсунули? – Ульяна всхлипнула, засморкалась.

– Да ты… как ты смеешь! – прикрикнул на неё Ефим. – Связалась сама с мальчишкой, опутала его, перекупила у него поросёнка по дешёвке, а меня ещё дёгтем мажешь.

Ульяна, перестав сморкаться, на миг замерла, смерила Кузяева взглядом, словно видела его впервые, и вдруг решительно шагнула вперёд.

– Ах ты, оборотень! – закричала она. – Порода твоя криводушная! А не тебе ли я денежки за поросёнка вручила! Двести пятьдесят рубликов, как одну копейку. Вот при Митьке так и передала – из рук в руки.

– Ну-ну, ты полегче, – попятился Кузяев. – За такой наговор я на тебя и в суд могу. Николай Иваныч, Александра, будьте свидетелями. – Потом он обернулся к сыну: – Митька, да скажи ты всем. Никаких я ваших дел с Ульяной не знаю. И никаких денег не видел.

Уперев глаза в пол, Митяй молчал, и только тугие желваки перекатывались у него на щеках.

– Оглох, что ли, дуб ты стоеросовый? – заорал Кузяев. – Говори, чтобы все слышали!

– Ладно, батя, не шуми, – поморщившись, отмахнулся Митяй. – Ну чего я скажу?

– Ах вот как! И ты отцу яму роешь! – процедил Кузяев. Лицо его потемнело, глаза сузились, и он, взмахнув ремнём, бросился к сыну.

– Не смейте, Кузяев! – предупреждающе крикнул Николай Иванович, выходя из-за стола.

Но Митяй и без этого уже вскочил на ноги. Он хорошо знал отца и понимал, что в такую минуту ему лучше под руку не попадаться. Он быстро отодвинул скамейку в сторону, так что она отгородила его от отца, метнулся к окну, распахнул створки рам и выпрыгнул на улицу.

Споткнувшись о скамейку, Кузяев выругался, потом бросился было к двери, но его остановили дядя Вася и Николай Иванович.

– Хватит, Кузяев, – с досадой сказал председатель. – Спектакль у вас не получился, на сыне отыграться не удалось! Придётся, видно, самому ответ держать.

– Какой ответ?

– Помните, Кузяев, мы уже вас простили однажды. Поверили вашим обещаниям. Думали, что совесть у вас проснётся, работать будете по-честному. А вы и верно как оборотень. Затаились, переждали и опять за старое. Опять руку в колхозное добро запускаете. А самое страшное – ещё и сына за собой тянете.

– И что ты за человек, Ефим? – подступила к Кузяеву Александра. – До чего сына довёл. Душу ему поганишь, жизнь губишь. Куда вот он на ночь глядя скрылся?

– Ничего ему, найдётся, – отмахнулся Кузяев.

– Ладно, идите, – помолчав, сказал Николай Иванович. – Завтра мы о вас в район сообщим. Пусть уж теперь прокурор вами занимается.

– Так, значит, – криво ухмыльнулся Кузяев. – Разделаться со мной захотели… Из колхоза собрались вытурить. Ну да ничего! Прокурор, он разберётся, всяким там вздорным наговорам не поверит.

Он окинул всех недобрым взглядом и, с силой хлопнув дверью, вышел. В правлении наступило молчание.

Гошка с Елькой поглядели кругом. О чём все так задумались? Может быть, о Митьке. А ведь и в самом деле жизнь у него нелёгкая. Полина от Кузяевых уехала к матери, дядя Ефим занимается невесть чем, связался с какими-то подозрительными людьми, что крутятся около колхоза. В доме Кузяевых запустение, никто за Митькой не ухаживает, он живёт, как беспризорник. А теперь ещё будут говорить, что Митяй воришка, крал поросят из лагеря.

– Да-а, дела, – задумчиво протянул Николай Иванович. – Вот она, история с поросёнком-то, как обернулась. Я так думаю, что в этой краже мы все повинны.

– Это в каком же смысле? – встревожился дед Афанасий. – Я все ночи на посту, глаз не смыкаю!

– Верно, Николай Иваныч, верно, – заговорила Александра. – Все мы повинны, все в ответе! Разве мы не видели, как Кузяев в колхозе себя ведёт да на что он сына толкает, а вовремя не остановили. И про Митьку забыли. Я вот ему тётка родная, а до сих пор не пригрела его, не приютила. А уж с твоей совести, Ульяна, первый спрос. Как можно у мальчишки краденое перекупать?

– Я-то при чём? – обиделась Ульяна. – Меня обманули, а я ещё и виноватая…

– А ты вникай, – строго перебил её дядя Вася. – Александра дело говорит. Совсем ты совесть потеряла.

– Ну что ж, граждане, – поднимаясь, сказал Николай Иванович. – Будем уж честными до конца и признаемся, что чуть было не проглядели мальчишку. И давайте, пока не поздно, поможем ему, под присмотр возьмём. К работе надо его определить.

– И вот ещё что, – попросила Александра, – не клеймите вы Митьку, помолчите. А я с мальчишкой сама поговорю.

– Это, пожалуй, разумно, – согласился Николай Иванович, оглядев ребят и взрослых.

Но поговорить с Митькой оказалось не так просто. Сколько Александра с ребятами ни разыскивала его в этот вечер, но найти нигде не могла.

Митьки не было ни на улице, ни дома, ни у приятеля.

Александра решила, что тот спрятался у кого-нибудь в сарай. Да это, пожалуй, и хорошо. Митьке сейчас под горячую руку лучше отцу не попадаться – измордует он его.

– Тётя Шура, а мы ведь тоже виноваты, – призналась Елька. – Только и знай про Митю твердили: деляга да шарага… А Гошка, как встретится, так в драку с ним.

– Все мы хороши, – вздохнула Александра. – Вы мне его хоть завтра разыщите.

Но и на другое утро поиски ни к чему не привели. Только к вечеру Гошка с Елькой заметили над Карасиным островом синий дымок. Они переплыли озеро, осторожно пробрались через заросли лозняка и увидели на поляне небольшой шалаш. Около него горел костёр, и Митька жарил на огне карасей.

Гошка с Елькой вернулись в лагерь и к вечеру переправились на остров вместе с Александрой.

Костёр потух, рыба была съедена, и Митька уже спал.

Александра осторожно растолкала мальчика.

Заметив людей, тот ошалело вскочил на ноги.

– Что надо? Пустите! Всё равно ничего не скажу!

– А мы тебя и спрашивать больше не будем. – Александра усадила Митьку на сено и опустилась рядом. – Нам и так всё ясно.

– Что ясно? – насторожился Митька. – Разве я выболтал что-нибудь?

– Да нет, – усмехнулась Александра. – Молчал ты, как железный. За тебя другие обо всём сказали. И ты молодец, что не стал отцово враньё поддерживать. Ну да хватит об этом. Давай лучше подумаем, как ты дальше жить будешь.

– А чего ж думать, – насупился Митяй. – Отсижусь вот на острове да на работу подамся. Куда подальше. В город или в совхоз.

– Зачем же далеко так? Тебе и здесь работа найдётся. Мы тебя в лагерь определим, в помощники к деду Афанасию, поросят стеречь.

Митька вновь вскочил на ноги.

– А что? Не под силу тебе? Не справишься? – допытывалась Александра.

– Да вы… вы что? Смеётесь? – растерялся Митька. – Мне же проходу не будет! Вор, поросятник – и вдруг сторож.

– А ты сядь, послушай внимательно. – И Александра рассказала, как взрослые и ребята договорились в правлении никому ничего не говорить про краденых поросят.

– Так уж и не скажете? – не поверил Митька, покосившись на Ельку с Гошкой.

– Мы же люди взрослые, можешь нам вполне поверить, – заверила Александра. – И ребята, конечно, помолчат.

– Ничего мы про кражу не знаем. Не было её и не было, – решительно сказала Елька. – Правда, Гошка?

– Ладно, Митя, поехали, – поднимаясь с сена, сказала Александра. – На работу пора выходить. Тебя уже дедушка Афанасий в лагере ждёт.

Митька вздохнул, потоптался на месте и шагнул к лодке.