Текст книги "Зелёный шум"
Автор книги: Алексей Мусатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Никитка посмотрел на отца – может, ему всё же остаться?
– Иди, сынок, – кивнул отец. – Нам поговорить надо.
Никитка вышел на улицу и понуро побрёл вдоль переулка. Во дворе за стенкой, готовясь ко сну, шумно вздыхала корова, лениво покрякивали утки. На огороде, охраняя грядки, чернели силуэты лохматых чучел.
«И зачем нам столько добра?» – подумал Никитка. Он измучился от грядок с овощами, от вёдер с водой, от прожорливых уток. У него ноют руки и плечи, некогда поиграть с ребятами, сбегать с ними в лес, на речку, сыграть в футбол и лапту.
А вот теперь вернулся домой тятька. Неужели и он будет заодно с матерью?
Никитка постоял у сарая, послушал, как кричат в лугах коростели, посмотрел на звёздные россыпи на небе и вернулся к дому.
Из окон доносились невнятные голоса родителей. Отец говорил, не повышая голоса, а мать то и дело переходила на крик.
– Лопух ты! Сума перемётная! Своей выгоды не понимаешь, – услышал Никитка. Потом в избе что-то загремело, – видимо, мать швырнула на пол сковородку.
Вскоре отец показался на крыльце. В руках он держал узел с одеялом и подушкой.
– Ну, сынок, совсем нашу мамку в сторону занесло. Придётся, видно, повоевать с ней. – И он позвал Никитку спать в сарай, на сено.
Митькина доля
Гулянка в доме Кузяевых началась ещё в субботу с вечера. Приятели Ефима бестолково орали песни, потом, захмелев, заснули кто где мог: в сенях, на печке, на лавках. Утром гости решили опохмелиться.
Ефим послал сына к мачехе в магазин. Митька принёс от Полины несколько бутылок вина, колбасы, консервы, отварил чугунок картошки и всё это выставил на стол. – Ещё бы лучку зелёного, – морщась от головной боли, сказал Ефим.
– Кончился лук. Вчера весь пожрали, как саранча. – Митька с досадой покосился на просыпающихся гостей. – И чего они бражничают второй день? Шли бы по домам.
– Надо, сынок, надо. Нужные они мне люди. – Отец нахмурился и велел сыну призанять луку у соседки.
– Так она и одолжит – мы ей и без того уже две недели за молоко не платили, – напомнил Митька.
Порывшись в карманах, Ефим сунул сыну деньги и подтолкнул его в спину.
– Ну-ка, давай побыстрее.
Митька нехотя направился к дому Покатиловых. Он не очень-то любил покупать что-нибудь у соседей. Тётя Катерина, та ещё ничего – покачает головой, повздыхает, но даст и картошки, и масла, и молока. А вот дядя Савелий обычно заведёт длинный разговор о том, что у Кузяевых не дом, а заезжий двор, что Ефим живёт не по карману, совсем оторвался от земли, потом вспомнит покойную Митькину мать, да какая она была аккуратная хозяйка и хорошая труженица.
«Да ну их… все жилы вытянут», – подумал сейчас Митька и решил раздобыть лук по-своему.
Приоткрыв створку рамы, он положил деньги на подоконник и через калитку прошёл на огород к Покатиловым. Отыскал грядку с луком и принялся срывать луковичные стрелки.
И тут его заметил Борька Покатилов.
– Ага! Попался! – громко закричал он, выскочив из-за погреба, и принялся звать на помощь отца и мать.
– Ладно тебе, не горлань, – отмахнулся Митяй. – Я ж не даром беру, за деньги.
Не слушая Митьку, Борька вцепился ему в рубаху и продолжал звать родителей. Но тех дома не было, и из дома выскочила Таня. Следом за ней из другой половины дома выбежала Елька.
Заметив девчонок, Митька рванулся из Борькиных рук; рубаха на спине затрещала и порвалась. Борька растерянно отступил назад.
Митька швырнул в него пучком лука и, перемахнув через изгородь, помчался к своему дому.
– Видали, видали? – обратился к девчонкам Борька. – Митяй лук ворует. Теперь он нам весь огород истребит.
– Хватит тебе, – остановила его сестра. – И никакое это не воровство! Просто он мамки дома не застал, ну и нарвал сам луку. Он даже деньги на подоконнике оставил. – Таня разжала ладонь и показала брату смятый рубль.
– Деньги?! – удивился Борька. – А разве мы луком торгуем?
– Луком нет, а за молоко нам Кузяевы платят.
– Вот купец-барышник! Всё-то он на рубли меряет.
– А ты бы пожил, как Митька, – наверное, не позавидовал бы ему, – вполголоса сказала Таня. Она собрала с земли разбросанный лук, вырвала из грядки с десяток редисок и, кивнув Ельке, направилась к Кузяевым.
В доме всё ещё бражничали гости, но Митьки не было.
Подруги нашли мальчишку около сарая. Он сидел на бревне и зашивал порванную рубаху. Таня положила перед Митькой лук и редиску.
– Что ж ты так? Деньги заплатил, а сам ускакал, как заяц. Возьми вот, отнеси гостям.
– А ну их, – отмахнулся Митяй. – Пусть сами раздобывают! Я им не мальчик на побегушках, надоело.
Он в сердцах сделал крупный стежок иглой, уколол палец, сунул его в рот, пососал, потом сплюнул розовую слюну.
– Разве так зашивают? – вскрикнула Елька, отбирая у него рубаху. – Здесь же заплатка нужна. – Она покосилась на трусы и рубахи, что сохли на верёвке за сараем. – Опять сам стирал? На речке, без мыла?
– Ну и сам! – Митяй вскочил, сорвал с верёвки бельё и, скомкав, бросил его в сарай. – Подумаешь, велико дело!
– И чудной же дом у вас, у Кузяевых, – покачав головой, сказала Таня и посмотрела в сторону крыльца, откуда выходили гости. – То густо, то пусто… то дым столбом, то хоть шаром покати. Ты сам-то ел сегодня что-нибудь?
– Успею, поем.
– И живёте вы как-то по-особому, – заметила Елька. – В колхозе числитесь, а на артельной работе вас не видно.
Митька промолчал и отвернулся. Да и что он мог сказать?
С тех пор как отец женился на молодой разбитной продавщице сельпо, в доме Кузяевых всё чаще заходил разговор о деньгах, о доходах, о заработках. Полина вовсю командовала Ефимом, без конца требовала от него денег, покупала обновки, набивала ими сундуки и чемоданы. В доме появилось много дорогих вещей, но все они стояли без употребления и были прикрыты чехлами.
«Это всё про запас, на потом, когда в город переберёмся», – говорила обычно Полина и строжайше запрещала Митьке прикасаться к вещам.
Любили Полина с Ефимом устраивать весёлые пирушки, принимать гостей и тогда не скупились на угощение. В остальные же дни в доме не было ни завтрака, ни обеда, и каждый питался где мог. Полина с Ефимом ходили в колхозную чайную. Митька же чаще всего обходился всухомятку или довольствовался остатками пирушек.
Отец, после того как его отстранили от заведования свинофермой, в колхозе почти не работал. То он тайно пилил в лесу дрова и продавал их колхозникам, то выкашивал траву на лесных полянах, то нанимался к какой-нибудь вдове починить изгородь, крышу, переложить печку или раздобыть через своих приятелей в городе строительные материалы.
И повсюду он таскал за собой Митьку. Ефим у всех брал авансы, распивал магарычи, всем клялся, что за ним не пропадёт, но с работой не спешил, выполнял её неумело, кое-как.
– Ой, Митя, и ругают же вас с отцом в колхозе! Очень вы дорого берёте за всё, – сказала вполголоса Таня. – И «шарагами» ещё зовут.
Митька помрачнел.
– Ну и пусть!
– А шёл бы ты с нами работать, – посоветовала Елька. – Вот хотя бы к тёте Шуре в летний лагерь. Траву бы для поросят косил.
– Чтобы за здорово живёшь ишачить, за спасибо?
– Зачем «за здорово живёшь»? Тебе трудодни будут писать. Знаешь, как тётя Шура за поросят теперь получает!
Елька не успела договорить, как к сараю торопливо подошёл Ефим Кузяев и отозвал Митьку в сторону.
– Там Афанасий Гвоздев идёт. Должно, насчёт печки. Дымит она у него.
– Я-то при чём? – опешил Митька.
– Так ты умасли его, скажи, что придём как-нибудь, доделаем. А мне с ним встречаться охоты нет.
– Сам умасливай! Он уже два раза приходил, палкой на меня грозился.
– Ну-ну, не шуми! – прикрикнул Ефим на сына и скрылся за сараями.
Вскоре в переулке около дома Кузяевых показался дед Афанасий. Он сердито постучал в наличник, потом заглянул в окно и позвал Ефима. Ему никто не ответил. Старик оглянулся по сторонам и направился к сараю.
Не выдержав, Митька юркнул в сарай, забрался в сено и шепнул оттуда девчонкам, чтобы они не говорили деду, куда он спрятался.
Подойдя к сараю, Афанасий спросил девчонок, не видали ли они Кузяева.
Таня показала, куда ушёл Ефим.
– Хапанул денежки, а теперь прячется, печник липовый, переделывать не желает, – пожаловался Афанасий. – Хоть Митьку бы словить! Он-то где?
– Не знаем. Мы сами его ждём.
– Ах, шараги несчастные, портачи. Им бы только длинные рубли зашибать! И как их только земля носит? – Старик подозрительно покосился на девчонок. – А вам Митька зачем? И охота была с таким дружбу водить?
– Так Митя же не печник, он вам печку не клал, – осторожно заметила Елька.
– Одна сатана. Яблоко от яблони недалеко падает. Гнать их с отцом из села нужно, поганой метлой выметать!
Ругая на чём свет стоит Кузяевых, дед Афанасий побрёл к дому.
Таня позвала Митьку. Тот не ответил. Тогда девочки заглянули в сарай. Облепленный сеном, Митька сидел у бревенчатой стены, и губы его кривились.
Потерянная земля
Утром Никитка забежал к Гошке и сообщил, что ему удалось уговорить отца пойти на рыбалку.
– Втроём пойдём, да? – спросил Гошка.
– Тятька сказал, что и других ребят можно позвать. Рыбы на всех хватит.
Мальчишки накопали червяков, отыскали Ельку, Таню, Борьку и, дождавшись дядю Васю, отправились на реку Чернушку.
Но путь к речке сегодня оказался необычным. Дядя Вася не пошёл вдоль деревни, а свернул в переулок и направился в поле.
Шёл он неторопливо, щурясь от яркого солнца и глубоко вдыхая тёплый, настоянный на разогретых травах воздух.
По сторонам дороги росла кукуруза. Огромный массив уходил далеко к перелескам. Статные крепкие стебли с изумрудными шелковистыми листьями стояли ровными шеренгами и еле слышно шелестели по ветру.
Дядя Вася вошёл в посевы, словно в озеро, примерился к стеблям кукурузы – они доходили ему до пояса, – прошёл с сотню шагов вдоль участка, потом зашагал поперёк.
– Ладная кукуруза, – похвалил он. – И посеяна аккуратно, квадратами. Удобно будет культиватором её обрабатывать.
За кукурузой начиналось гречишное поле. Невысокие прямые строчки посевов тянулись далеко. к горизонту, красноватые стебли были усеяны нежно-розовыми бутонами – ещё день-другой, и бело-розовыми соцветиями покроется поле, запахнет мёдом, привлечёт к себе армию тружениц-пчёл.
Похвалил дядя Вася и гречиху. Ещё бы: уже столько лет не сеяли её на колхозной земле и вот наконец-то вспомнили. Дальше пошли посевы гороха, бобов, люцерны, сахарной свёклы.
Дядя Вася давно сошёл с полевой дороги, шагал межниками, поворачивая то направо, то налево, иногда обходил делянки кругом и часто забредал в посевы.
Ребята сообразили, что они ни на шаг не приблизились к речке, и вопросительно посмотрели на Никитку.
– Тятька, – напомнил тот отцу, – опоздаем мы на рыбалку! Никакого клёва не будет.
– Ничего, наша рыба от нас не уйдёт, – успокоил дядя Вася, нетерпеливо окидывая взглядом посевы. – Очень уж я по земле стосковался. Давайте-ка ещё на пшеницу посмотрим.
Он вошёл в заколосившуюся пшеницу, нагнулся к усатым колосьям, осторожно провёл по ним ладонью. Потом сделал несколько шагов вперёд и, наклонившись ещё ниже, принялся вырывать сорную траву.
– А вот это уже непорядок, – с досадой заговорил дядя Вася. – Гляньте только, здесь полный набор этой пакости. И осот, и лебеда, и васильки. То ли землю плохо обработали, то ли засорённым зерном посеяли. Чего же бригадиры-то смотрят?
Елька, достав из кармана лыжных штанов карандаш и тетрадку, быстро что-то записала и, заметив недоуменный взгляд дяди Васи, пояснила:
– Мы тут следим за всем… наблюдаем. А потом правлению сигналы подаём, по радио рассказываем.
– Придётся, наверное, всем пионерам на прополку выходить, – заметила Таня. – Вон их, сорняков, сколько! Тьма-тьмущая.
– Куда там! – сказал дядя Вася. – Это вам не полоска единоличная, а целое поле, море разливанное. Никаких сил на прополку не хватит.
– Самолёт надо заказать, – сказал Борька. – Побрызжет сверху на посевы, и все сорняки повянут. Я видел в совхозе.
Дядя Вася согласился, что без техники здесь не обойтись, и посоветовал ребятам сегодня же сообщить Николаю Ивановичу о сорняках.
После пшеницы дядя Вася стал более настороженно присматриваться к посевам: то обнаруживал незасеянное место, то большие комья земли, то борону, забытую на краю участка, должно быть, ещё с весеннего сева.
– Пиши, пиши, бери на заметку, – говорил он Ельке. – Пусть бригадирам жару дадут.
Но больше всего обеспокоили дядю Васю пустующие участки земли. На одном из концов загона, густо заросшем травой, он увидел Митьку Кузяева и Ваню Вьюркова. Мальчишки серпами срезали траву и набивали ею мешки.
– Это что за мешочники такие? – спросил их дядя Вася. – Зачем вам трава, ребята? У вас, Митя, кажется, и коровы-то нет?
– А они на продажу, – вполголоса пояснил отцу Никитка. – Наша мамка первая у них покупает.
– Опять вы на колхозном поле пасётесь? – строго спросил Митяя Гошка. – Сказано же вам – нельзя!
– А почему нельзя? – с вызовом спросил Митька. – Смотри, сколько травы пропадает на концах загонов. Её только серпом и жать, сенокосилку сюда не пустишь. Всё равно пропадёт.
– А мы… мы для летнего лагеря будем её косить, для поросят, – сказал Гошка, вспомнив жалобы матери на недостаток зелёных кормов.
– Ну и косили бы, – фыркнул Митька. – Травы на всех хватит. А то твердят, как попугаи: «Нельзя, нельзя…»
– Беда не велика, что Митя траву жнёт, – вмешался в разговор дядя Вася. – Вы, ребята, лучше о другом подумайте: почему такой большой конец загона оставлен невспаханным и незасеянным? Значит, трактористы забыли. А сюда посмотрите. Вот одна полевая дорога, вот другая, и обе в одном направлении. Вон и третья накатана – наискось, через поле. И это только в одном месте.
– Да я таких мест хоть десяток вам покажу, – заметил Митяй и принялся перечислять незапаханные участки земли.
– Вот-вот, – поддержал его дядя Вася. – Если все поля обойти, немало потерянной земли можно будет обнаружить. А ведь наверняка все эти концы загонов и дороги числятся в колхозе как посевы. Нет, не по-хозяйски ещё в колхозе живут. Расточительствуют, разбрасывают добрую землю.
Ребята переглянулись. Сколько раз они бывали в поле, ходили по этим дорогам, видели нераспаханные концы участков, а им и в голову не приходило, что это расточительство.
Елька вновь достала свою тетрадочку.
– Чего там строчить прежде времени? – остановил её дядя Вася. – Коль вы дозорные да разведчики, обойдите-ка поля, замерьте все ненужные дороги, незапаханные концы загонов, ложбины, овраги, подсчитайте, а потом доложите правлению.
Ребята согласились, что обязательно займутся поисками «потерянной» земли.
Кивнув приятелю, Митяй вскинул на плечо мешок с травой и направился на другой конец загона.
– Что ж, ретивые, а Митька-то, выходит, опередил вас, – усмехнулся дядя Вася. – Вы всё ещё собираетесь да раскачиваетесь, а он уже все поля знает.
– Надо Митю с собой позвать, – предложила Елька. – Пусть он у нас за проводника будет, когда в поле пойдём.
Мальчишки неловко потоптались на месте.
– А что? И возьмём! Он много чего знает, – поддержала подругу Таня и сказала, что напрасно они сторонятся Митьки Кузяева.
– Да ну его! – отмахнулся Борька. – Шарага он, ловчило. Всю компанию нам испортит. Помните, что он с Гошкой сделал? А с Никиткой?
– Ох и чистюля ты, Борька! – вспыхнув, набросилась на брата Таня. – Тебе бы только и водиться с теми, кто без сучка, без задоринки. А знаешь, как Митьке живётся, как ему дома плохо?
– Чего ты кричишь на меня? – оторопев, попятился Борька и кивнул на Гошку с Никиткой. – Лучше вон ребят спроси. Митька им больше всех насолил.
Таня с Елькой вопросительно посмотрели на Гошку с Никиткой.
– Чего там старое поминать, – махнул рукой Никитка. – Принять Митяя к себе – и делу конец.
– Я с ним драться тоже не собираюсь, – насупившись, сказал Гошка, – но и ручки жать ему не буду.
– Ну и ну! – покачал головой дядя Вася. – Туго у вас тут узелок затянулся. – Он кинул взгляд на солнце и заторопил всех на рыбалку.
…В этот день Митяй притащил с поля более двух десятков мешков с травой и продал их Ульяне Краюхиной. Но заплатила она мало, денег почти не дала, сказав, что потом рассчитается с отцом или Полиной, которые брали у неё какие-то продукты.
Поздно вечером, злой и усталый, Митяй вернулся домой.
Прошёл тёмными сенями, нащупав скобу, осторожно приоткрыл дверь в избу. В доме никого не было. Митька облегчённо вздохнул и почувствовал, что он голоден. Заглянул в печь, но там ничего горячего не нашлось. Поев холодной картошки, Митька забрался на печку и задремал.
Проснулся он от приглушённых голосов за дощатой перегородкой в кухне. Разговаривали Митькин отец и мачеха.
– Ну что ж, пригожий мой, – насмешливо говорила Полина, – когда сходился, золотые горы сулил, жизнь райскую. А тебя даже из поросячьего начальства выгнали, в рядовые, черновые затуркали. Хоть бы в кладовщики устроился.
– Не сошлись взглядами с новым председателем, – отозвался отец. – Карасёв моих дельных советов слушать не желает, всех своих помощников перешерстил. А такой далеко не уедет. Ну, да председатель ещё пожалеет обо мне, спохватится!
– Как бы нам с тобой раньше не спохватиться. У меня в сельпо недостача обнаружилась. Как мы её с тобой покрывать будем? – Полина назвала сумму недостачи, и отец невольно ахнул:
– Многовато накапало!
– А ты не ахай! – рассердилась Полина. – Не на себя извела, с тобой вместе тратили. Пили-ели сытно, твоих дружков угощали, дом вот обставили. Митьку обрядили – тоже в копеечку влетело, дочке твоей в город деньги посылали.
Митька поёжился и теснее прижался к мешкам с тёплой пшеницей.
«Тоже мне обрядили, – с неприязнью подумал он. – Уценённые штиблеты купили да костюм из старья перешили».
– Что же ты молчишь? – не скрывая раздражения, вновь заговорила Полина. – Думать надо, пошевеливаться. Не покрою недостачу завтра – на ревизора напорюсь. В суд потянут, статью подберут.
– Что же я могу, Поля? – тяжко вздохнул Ефим.
– А где дружки твои? – продолжала Полина. – Пить-гулять – так они тут как тут. Вот иди потряси их. А там как-нибудь выкрутимся, расплатимся с ними.
– Так ведь сумма какая!
– Хорош суженый, наречённый! Как до беды – так он в кусты! – Полина зло всхлипнула. – Тогда считай, что меня уже засудили. Можешь передачи мне готовить. Только знай: потом я в Клинцы и носа не покажу.
Ефим принялся утешать Полину.
Митька зажал уши. Раз мачеха пустила слезу, теперь отец для неё всё сделает. И верно: вскоре он ушёл, вернулся через час и вручил Полине свёрток с деньгами.
Утром, когда Полина ушла на работу, отец разбудил Митьку и, пряча глаза в сторону, хмуро сказал ему:
– Слыхал, поди, вчерашний наш разговор? Так вот знай. В долгах мы сейчас по самую маковку. И пока не расплатимся, ремешок придётся затянуть потуже. Деньги копить будем. Так что промышляй как только умеешь. Маху не давай, лопухом не будь.
Сенокос
Начался сенокос. На заречные луга вышли колхозные косари, выехали конные и тракторные сенокосилки, и толстые валки скошенной травы устлали землю.
Потом колхозницы ворошили траву граблями и вилами, сушили на солнышке, пока она не становилась душистым, шуршащим сеном. Сено сгребали в высокие островерхие копны, грузили на машины и подводы и отвозили к фермам.
А у Краюхиных шла война. После возвращения дяди Васи в колхоз у них частенько возникали ссоры и перебранки. На одной стороне была Ульяна, на другой – Никитка с отцом. Дядя Вася настаивал, чтобы жена не позорила их семью, отказалась от торговли, поменьше занималась бы огородом, а шла бы работать в колхоз. Но Ульяна продолжала держаться за своё хозяйство.
– Да ты хоть на сенокос выйди, – уговаривал её Василий. – Сейчас на лугу каждый человек дорог.
– А корову я чем буду зимой кормить? Откуда сена достану? – отбивалась Ульяна.
– В этом году сено на трудодни должны выдать. Так правление решило.
– И раньше обещали, а только Бурёнку посулами не накормишь.
– Ну и упряма ты, мать! Тягачом не сдвинешь, – разводил руками Василий.
Сам он с первого же дня сенокоса работал на лугу, налаживал сенокосилки, водил трактор.
С ним уходил из дома и Никитка. Вместе с ребятами он ворошил сено, работал на конных граблях, потом мальчишки вызвались быть «топтунами». Дело это было нехитрое и весёлое. Двое мальчишек забирались в кузов грузовика, в который колхозники подавали огромные навильники душистого сена, и старательно его утаптывали. Они приплясывали, прыгали, кувыркались, подминали сено под себя. Воз разрастался вширь и в высоту, становился похожим на огромную лохматую шапку на колёсах, пока сено не увязывали верёвкой. А потом шофёр вёл нагружённый грузовик в колхоз, где сено укладывали в высокие, как башни, стога. И опять мальчишки утаптывали его.
Никитка работал в паре с Гошкой. Сегодня им пришлось возить сено с шофёром Пыжовым.
Дорога с луга шла через лес. Пыжов гнал машину на большой скорости. Ветви деревьев, густо обступивших дорогу, как граблями, зацепляли за воз и стаскивали на землю охапки сена. Падало сено и с других грузовиков, которые двигались следом.
– Смотри, сколько сена теряется, – заметил Гошка приятелю. – Чего Пыжов так машину гонит?
Когда доехали до колхозной фермы, Гошка сказал шофёру о потерянном сене.
– Не пропадёт оно, подберут потом, – отмахнулся Пыжов. – А мне нужно побольше ездок сделать.
Поехали в обратный рейс. И тут Гошка с Никиткой заметили, что сена на лесной дороге уже не было. Это показалось им загадочным.
Кто же мог его подобрать?
То же самое повторилось и после второго рейса, и третьего, и четвёртого. Не выдержав, ребята выпрыгнули из грузовика и углубились в лес. На сучьях деревьев висели клочья сена.
– Ага, вот и следы нашлись, – догадался Гошка. – Значит, сено кто-то в лес таскает.
Мальчишки прошли ещё с сотню шагов и сквозь кусты увидели под разлапистой елью большую копну сена.
– Ловко сработали! – присвистнул Гошка. – Не косили, не сушили, а сенцо заготовили. Кто бы это? – Он вдруг нагнулся и достал из-под куста завязанные в пёстрый платок остатки еды и бутылку с недопитым молоком.
– Смотри! Узелок с едой оставили. Значит, опять придут сено подбирать. Интересно, чей это узелок?
Никитка выхватил из рук Гошки узелок, осмотрел его.
– Мамкин платок. И еда наша, – признался он и, дрожа от негодования, зашептал: – Ну зачем она так, зачем? Чужое сено подбирает. Я вот скажу ей сейчас! – И он, не выпуская узелка из рук, готов был броситься домой.
– Так она тебя и послушает! – удержал его Гошка. – Давай уж лучше Николаю Иванычу расскажем или дяде Васе.
– Лучше тятьке, – согласился Никитка.
Мальчишки побежали на луг, отыскали дядю Васю.
– Ну и мамаша у нас, – поскрёб тот в затылке. – Любого делягу перещеголяет.
– Что же нам делать-то с ней?
– А пусть о тётке Ульяне опять по радио объявят, – посоветовал Гошка.
– Можно, конечно, и по радио. А если ещё так попробовать… Вот послушайте-ка, чего я придумал…
В сумерки дядя Вася, Никитка и Гошка подъехали на подводе к разлапистой ёлке в лесу, под которой была сложена аккуратно причёсанная копна сена.
– А сенцо-то не иначе как про запас заготовлено, на зиму, – усмехнулся дядя Вася. – Ну, а мы его сейчас на законное место доставим.
С помощью ребят он навьючил сено на телегу и отвёз к колхозной ферме, к стогам.
В этот же вечер, когда Краюхины сели ужинать, по колхозному радиоузлу выступил Николай Иванович.
Он рассказал, как проходит сенокос, и ещё раз подтвердил, что в этом году на трудодни, кроме денег и хлеба, членам артели будет выдано также и сено.
Потом он назвал имена особенно отличившихся на уборке сена колхозников и поблагодарил их от имени правления.
– Правление выносит также благодарность, – продолжал председатель, – Ульяне Краюхиной, которая, заботясь об артельном добре, подобрала на лесной дороге потерянное шофёрами сено и доставила его на колхозную ферму.
– Что такое? – беспокойно заёрзала на лавке Ульяна. – Какое сено?
– Как? – деланно удивился дядя Вася. – А копна в лесу! Разве не ты её собрала? Вот тебе и спасибо от правления.
– Так зачем же её… на ферму?
– А куда же ещё? Сенцо-то, по всем приметам, колхозное.
Ухмыльнувшись, дядя Вася пояснил жене, что сено в лесу обнаружили ребятишки, а он помог им доставить его на ферму.
– Да вы что? – взорвалась Ульяна. – Белены объелись? Я это брошенное сено целый день собирала. Всё платье о сучья изодрала!
– Ай-яй-яй… – пожалел дядя Вася. – Сколько сил потратила, и всё без толку. Уж лучше бы ты на колхозный сенокос вышла. – Он переглянулся с Никиткой и уже строже сказал: – Попомни, Ульяна, ребята тебе на колхозное добро польститься не дадут. Да и я не позволю.
– Так брошенное же сено, потерянное, – забормотала Ульяна. – Всё равно его бы колёсами замяли.
– Вот это другой разговор. Надо будет шофёрам сказать, чтобы они ездили поаккуратнее.
Утром, перед выходом на сенокос, «команда ретивых» зашла в правление колхоза, чтобы доложить Николаю Ивановичу о событиях за прошедший день.
Около стола председателя толпились бригадиры, члены правления. Здесь же находился и шофёр Пыжов. Размахивая руками, он что-то торопливо объяснял Николаю Ивановичу. Щёки его рдели, как переспевшие помидоры.
Ребята решили, что они пришли не вовремя, и подались обратно к двери.
– Садитесь, слушайте, – пригласил их Николай Иванович и попросил замолчавшего Пыжова продолжать.
Шофёр с досадой покосился на рассевшихся на скамейке мальчишек и девчонок.
– Зачем же при ребятах-то? – шепнул он, наклонившись к председателю. – Я вам после объясню.
– Нет-нет, говори, – потребовал Николай Иванович. – Ребятам тоже интересно. Это ведь по их сигналу мы тебя в правление вызвали.
Пыжов пожал плечами.
– А что ж говорить? Вы и так всё знаете. Темпы гоним, поскорее сено хотим убрать. Ну вот и порастрясли малость. Словом, беда не велика, подберём.
– Может, на этот раз и не велика, – задумчиво заговорил Николай Иванович, – но понимаешь, Семён, зачем я тебя вызвал? За дело ты взялся горячо, норму перевыполняешь. Но как? Вчера вот сено порастряс, позавчера удобрения из худого грузовика по дороге рассыпал, третьего дня чуть машину не разбил. Вот и получается, что халтуришь ты, парень, торопишься, без совести иногда работаешь.
– Как это без совести?
– А так. На машине ты сам себе хозяин, работаешь один, никто тебя в дороге проверить не может, и единственный контролёр над тобой – твоя же совесть. А ты про неё забываешь частенько. Вот представь себе. В поле, скажем, тракторист кукурузу как следует не обработает – он ведь один на сотню гектаров работает, кто его проверит? На ферме доярка корову не накормит как следует – к ней ведь тоже контролёра не приставишь. Что бы тогда с колхозом-то было?
– Да что с ним толковать, – подал голос один из членов правления. – Снять Пыжова с грузовика! Пусть стога метает вместе с другими. Там люди за ним присмотрят, чтоб он по совести работал.
Вскочив со скамейки, Пыжов принялся упрашивать не лишать его машины.
– Слово даю, сенúнки не потеряю. Вот увидите. Можете любого контролёра ко мне приставить. – Он покосился на ребят. – Пусть хоть вся «команда ретивых» за мной по следам ходит.
– Ладно, на этот раз поверим тебе, – поднимаясь, сказал Николай Иванович. – А ребята, конечно, присмотрят.
Не успел Пыжов уйти, как Елька с Таней ввели в правление Митьку Кузяева. Заметив ребят, тот остановился и настороженно обратился к председателю:
– Звали, Николай Иваныч?
– Третий раз нарочных посылаю. – Председатель подошёл к Мите. – Занятый ты, видать, человек.
– Работёнки хватает.
– Так вот, Митя. Есть для тебя важное задание от правления колхоза. Надо выявить все пустующие участки земли. Подсчитать их, нанести на карту. Мы их выкосим, потом запашем.
– А пусть ретивые выявляют, – буркнул Митяй.
– Говорят, что ты лучше всех знаешь колхозные поля. Вот и будь у ребят за проводника, походи с ними денёк-другой. За работу тебе, конечно, трудодни начислим.
– А когда выходить? – спросил Митька.
– Да хоть сегодня же. Ну так как, договорились?
– Договорились, – кивнул Митька и строго посмотрел на помрачневших мальчишек. – Только, чур, едой запасайтесь. На целый день в поле уйдём.
