Текст книги "Зелёный шум"

Автор книги: Алексей Мусатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Прокатились с ветерком

Прошло ещё несколько дней, а Никитка почти не показывался на улице. Не заглядывал он и в летний лагерь, не заходил и к Гошке домой. Только изредка «команда ретивых» встречала Никитку вместе с Митькиной компанией.

Ребята ничего не понимали: ещё совсем недавно они оберегали Никитку от Митькиных кулаков, а теперь те жили душа в душу и ладили, как голубки.

– Я ж говорил, что Никитка дезертиром заделался, – убеждал Гошка Ельку. – Изменил, отступился от нас.

– Наговариваешь ты на него, – возразила девочка. – Совсем он не такой. Давай вот проверим.

Однажды утром Гошка с Елькой направились к Краюхиным.

Дом их находился за прудом, недалеко от околицы деревни, и был обнесён крепкой изгородью. Войти на участок можно только через калитку с улицы. Запор у калитки с секретом, но Гошка хорошо знал этот секрет. Он просунул руку сквозь частокол, нащупал тонкую проволочку и потянул её, но калитка почему-то не открылась. Гошка дёрнул ещё несколько раз и с недоумением пожал плечами. Неужели запор с секретом испортился или у Краюхиных никого нет дома?

Тогда Гошка вспомнил про тайный лаз и переулком повёл Ельку к их огороду. Здесь они пробрались через заросли крапивы к изгороди и осторожно отвели в сторону два непрочно закреплённых горбыля. Это и был тайный лаз. Пользовался им Гошка не часто и только в тех случаях, когда нужно было срочно вызвать Никитку, да так, чтобы не попасть на глаза его матери.

Пробравшись через лаз, Гошка с Елькой очутились на краюхинском огороде. Гошка огляделся и ахнул.

Он не был здесь с прошлого года. Тогда это был обычный огород, как у многих колхозников: несколько грядок с капустой и морковью, кусты смородины, малины, остальная земля была засажена картошкой. А сейчас весь приусадебный участок у Краюхиных был занят ровными, аккуратно разделанными грядками.

На них росли огурцы, помидоры, редиска, морковь, салат но больше всего было посажено лука. Был тут лук на перо и лук на семена. Добрую треть грядок занимали посадки клубники. У изгороди, словно заледеневшие лужи, поблёскивали застеклённые парнички с рассадой.

Около двора, отгороженные проволочной сеткой, гуляли куры и утки.

Продвигаясь вдоль изгороди к дому, Гошка с Елькой принялись считать грядки и вскоре сбились со счёта – так было их много.

– Ой, сколько же тут посажено всего! – шепнула Елька. – И зачем на одну семью столько? А, Гоша?

– Да-а… это огородик, – удивлённо протянул Гошка и смолк: за кустами смородины он заметил тётю Ульяну и Никитку. Они сидели на корточках около грядки с луком, обрывали зелёные перья и складывали их в корзину.

– Ба, гости заявились! Не званы, не прошены. – Ульяна поднялась и, поморщившись, туже затянула на пояснице шерстяной платок.

– А мы за Никиткой, – поспешил сообщить Гошка. – У нас к нему дело есть.

Ульяна подозрительно оглядела Гошку и Ельку.

– Как вы попали сюда? Я ведь калитку на ключ закрыла.

– А мы… мы, – начал было Гошка, но, заметив взгляд Никитки, понял, что про тайный лаз лучше помолчать. – Мы через верх перелезли.

Ульяна нахмурилась.

– Скажи на милость, какие ловкачи-перелазчики! Теперь к лету пойдёт разбой – за ягодами мальчишки полезут, за огурцами. – И она обратилась к Никитке: – Там у нас в сарае проволока с колючками есть. Нынче же натяни поверх частокола.

Вспыхнув, Никитка что-то пробормотал, ещё ниже нагнулся над грядкой и в замешательстве вырвал из земли вместе с зелёными перьями и луковицу.

– Ты мне не охальничай! – ударив сына по рукам, прикрикнула на него мать. Она отобрала у Никитки луковицу и, как пробку, воткнула её в землю. Потом посмотрела на солнце и кивнула на соседнюю грядку. – Хватит лук собирать, за редиску берись. А мне скоро и в больницу пора.

– Тётя Ульяна, а можно Никитке в лагерь пойти? – осторожно заговорил Гошка. – Он ведь тоже в нашу команду записан.

– Ну вот что, ловкачи-перелазчики, – недовольно сказала Ульяна, поправив платок на пояснице, – школа теперь в роспуске, и вы Никитку мне не замайте. У нас своих дел по дому невпроворот. А я женщина хвóрая, работать мне трудно, и, пока не подлечусь, малый при мне должен быть.

– Мамка, так я же со всем управлюсь, – подал голос Никитка. – И тебе помогу, и с ребятами побуду.

– И вы всякими там придумками Никитке не докучайте, – не слушая сына, продолжала Ульяна. – И к поросятам его не припутывайте. А сейчас… вот вам дорожка, вот вам калитка.

Она подошла к калитке и, отперев ключом замок, широко распахнула её. Гошка с Елькой выскочили на улицу.

– Вот так Краюха! – со злостью выдохнул Гошка. – Не мог от матери отбиться. А говорил тоже: «Я всегда с вами. Только сигнал подайте».

– А ты пойми, каково ему сейчас, – посочувствовала Елька. – Тётя Ульяна и впрямь хворая, платком вся обвязана, в больницу собирается.

– Хворая-то хворая, да себе на уме. Видала, какой огородище развела? – И Гошка с досадой отшвырнул пальцем босой ноги рыжий комок глины. Тот описал дугу и шлёпнулся в середину утиного выводка, что пасся на зелёной лужайке около дома Краюхиных.

Жёлтые пушистые утята, неуклюже переваливаясь на коротких лапах в красной обувке, испуганно шарахнулись в сторону. Елька сделала протестующий жест.

– Так им и надо! – буркнул Гошка, выискивая глазами новый комок глины.

– Очень даже глупо, – пожала плечами девочка. – Утята здесь ни при чём.

И, присев на корточки, она принялась ласково сзывать и успокаивать утят. Потом бросилась догонять Гошку, который направился вдоль улицы. С трудом приноровившись к его размашистому шагу, она заговорила о том, что раз у Никитки заболела мать, то они, пионеры, не могут оставить его в беде. Надо будет помочь Никитке и огород полоть, и утят кормить, и за тётей Ульяной ухаживать.

И тут же на ходу Елька принялась распределять обязанности.

– Ты будешь за лекарствами в аптеку бегать для тёти Ульяны.

– Я? За лекарствами? – удивился Гошка. – Да она меня и на порог не пустит.

– Ну, тогда я за лекарствами, а ты Никитке на огороде поможешь.

– На огороде? – фыркнул Гошка. – Да чтоб я, как Никитка, к этим грядкам прирос!

– А Никитке одному, думаешь, сладко? – не унималась Елька. – А если бы у тебя мамка заболела или у меня? Нет, мы обязательно всех ребят на выручку ему поднимем.

Гошка только пожал плечами. Наверное, Елька права, но как-то не лежала у него душа к краюхинскому огороду. И зачем Краюхиным такое огромное хозяйство? Почему Никитка, как каторжный, целыми днями копается в грядках, полет сорняки, без конца таскает воду из пруда для полива? От «команды ретивых» он совсем отошёл, в лагерь к поросятам не заглядывает. Даже на улице почти не показывается.

– Да ты куда заворачиваешь? – вдруг насторожилась Елька, заметив, что Гошка повернул к колхозной кладовой. – Нам же в лагерь нужно.

– Я и хочу в лагерь, – сказал Гошка, кивая на грязно-зелёную трёхтонку около кладовой. – Зачем пешком шлёпать? Прокатимся с ветерком до поворота, а там сойдём.

Елька знала, что Гошку хлебом не корми, только дай проехаться на грузовике или на тракторе.

Ребята забрались в кузов грузовика и присели на выгоревший от солнца брезент.

Вскоре из кладовки вышел шофёр Пыжов. Не заглядывая в кузов, он бросил туда охапку пустых мешков и полез в кабину.

«В город собрался… за комбикормом для поросят», – догадался Гошка.

Шофёр завёл мотор, машина тронулась и побежала вдоль улицы, подняв густую завесу пыли. Потом неожиданно свернула налево.

«Куда это? – удивился Гошка. – Ведь в город прямо надо. Так мы и в лагерь не попадём».

Вскоре трёхтонка запрыгала по ухабистой дороге и остановилась в переулке, у краюхинского огорода. В ту же минуту в изгороди приоткрылась калитка и появилась Ульяна.

– Один, что ли, едешь? Без попутчиков? – обратилась она к шофёру, озираясь по сторонам.

– Один, один… А тебе что, до больницы доехать трёхтонки не хватит? – удивился Пыжов.

– Да у меня, Сёма, кое-какой груз набрался. Помоги-ка вынести.

Покачав головой, Пыжов вылез из кабины и прошёл вслед за Ульяной на огород.

Елька с недоумением посмотрела на Гошку:

– Чего это они грузить собрались? И тайно зачем-то, с задней стороны огорода. Она же больная, тётя Ульяна, еле ходит!

– Больная-то она больная… – недоверчиво хмыкнул Гошка.

– А может, уйти нам? Ещё помешаем, – приподнимаясь, шепнула Елька.

За изгородью послышались голоса.

– Сиди знай. Теперь уж поздно. – Гошка дёрнул девочку за руку. – Тут что-то не так.

– Да нас же прогонят сейчас!

– А мы под брезент спрячемся. Никто и не заметит.

Гошка приподнял край жёсткого, как кровельное железо, брезента, затолкал под него Ельку, потом спрятался сам. И как раз вовремя.

Пыжов вынес из калитки большую плетёную корзину, завязанную сверху рядном, и поставил её в кузов. Потом принял от Ульяны и Никитки ещё две корзины. В них что-то завозилось, зашипело, закрякало.

«Утки, – догадался Гошка. – Куда это их?» – Он вновь прижался глазом к дырке в борту грузовика.

Никитка с матерью выносили из огорода всё новые и новые корзины, теперь уж с луком и редиской, и быстро грузили их в кузов машины.

– Вот это да! – нахмурился Пыжов. – Просила в больницу подвезти, а сама на базар целишь…

– Так по пути же, заодно… Поторгую малость, деньжат соберу… Поехали, Сёма! – И Ульяна сказала сыну: – Садись скорее, чего прохлаждаешься!

– Мам, – взмолился Никитка, – а мне-то зачем ехать! Я же не умею ничего: ни торговать, ни деньги считать.

– Деньги, положим, я и сама сочту. А кто за добром на базаре следить будет? Вон его сколько – девять корзин. Ещё разворуют ненароком. Тут глаз да глаз нужен.

Никитка захныкал:

– А ребята узнают, что я на базаре торгую… Частник, скажут, спекулянт.

– Ещё чего? Не чужое, своё на базар везём! – рассердилась Ульяна и прикрикнула на Никитку: – Садись, говорю, и не нюнь! Тоже мне цветик лазоревый!

Сопя и отдуваясь, Никитка залез в кузов грузовика; вслед за ним забралась и Ульяна.

Машина тронулась. Корзины качнулись, и утки всполошённо закрякали. Ульяна велела Никитке придерживать корзины с утками и придвинула их ближе к переднему борту. Гошке и Ельке пришлось поджать ноги и скорчиться под брезентом в три погибели. Колени девочки упирались Гошке прямо в грудь, но он не смел пошевельнуться.

Никитка всё ещё продолжал хныкать.

– Дурачок, хватит тебе хлюпать-то. – Голос Ульяны подобрел. – Наторгуем денег на базаре, гостинец куплю. Чего хошь требуй… А ребята и знать ничего не будут. Ездил, мол, в город с мамкой в больницу. И весь сказ. Сунешь им по бублику с маком – они и тому будут рады.

– А к тятьке зайдём? – спросил Никитка.

– Можно будет, – согласилась Ульяна. – Хотя ему, поди, недосуг. – И она принялась подсчитывать, сколько денег удастся сегодня выручить на базаре за уток, редиску и лук. Вот только бы не продешевить в цене да занять бы в торговых рядах местечко получше.

«Так вот она какая больная, – подумал Гошка про тётю Ульяну. – На базар деньги зашибать поехала. Да и Никитка тоже хорош. «Не хочу, не желаю», а сам едет себе и едет. И даже корзины придерживает, уток успокаивает. Эх, был бы он на Никиткином месте, встал бы сейчас во весь рост и махнул через борт грузовика. Я, мол, торговлей не занимаюсь! И был бы таков».

Гошка даже зашевелился под брезентом. Но Елька, словно угадав его мысли, тронула мальчика за плечо: замри, мол!

Вот так попали они в переплёт! Собирались прокатиться до поворота в летний лагерь, а машина давно уже выехала за пределы колхоза и мчит их, без единой остановки, по булыжному шоссе к городу. Да ещё как мчит-то! Кузов подпрыгивает, кренится то вправо, то влево, борта скрипят, едкая пыль забирается под брезент. Краюхинские корзины разъезжаются во все стороны, Ульяна кричит на Никитку, чтоб тот держал их, и вовсю костит сумасшедшего шофёра.

Вот наконец и город. Колёса машины плавно и мягко побежали по асфальту. Замелькал дощатый крашеный забор городской больницы.

– Тебе сюда, мам? – спросил Никитка.

– Потом, потом. Сначала на базар. И так опаздываем.

И мать принялась объяснять сыну, как сегодня пойдёт у них торговля: она будет продавать в птичьем ряду уток, а Никитка займёт место в овощном ряду.

Торгаши поневоле

Вскоре грузовик остановился у колхозного рынка. Ульяна выгрузила из трёхтонки свои корзины.

– Счастливой тебе расторговли, хозяйка, – ухмыльнулся Пыжов и кивнул на Никитку. – Молодые кадры, значит, готовишь? Ну-ну…

И он повёл машину дальше. Но за углом, у первой же чайной, затормозил и отправился обедать.

И тут Гошка с Елькой наконец-то выбрались из-под брезента и спрыгнули на мостовую. Посмотрели друг на друга и фыркнули – оба они были потные, красные, пропылённые.

– Вот так прокатились с ветерком! – пожаловалась Елька. – я чуть не задохнулась под этим брезентом. И пыль на зубах скрипит.

– Всё равно не зря ехали… узнали кое-что, – заметил Гошка. – А ты ещё говорила: хворая Ульяна, лекарства ей надо носить, грядки полоть. А она вон какая!

– Где же она справку-то о болезни достала? – растерянно спросила Елька. – Ей же тогда в правлении поверили все.

– Такая достанет. Из земли выроет, если надо.

– Что ж теперь с Никиткой-то станет? Так он и будет по базарам с матерью таскаться? Лук продавать, редиску. Потом клубника пойдёт, малина. Как это шофёр тётке Ульяне-то сказал: «Молодые кадры готовишь»?

– Она подготовит, – нахмурился Гошка. – А знаешь – пошли-ка на базар. Скажем этому «кадру» что надо.

Никитку Гошка с Елькой отыскали в овощном ряду. Длинные дощатые столы были заставлены корзинами с ранними овощами, ящиками с томатной и цветочной рассадой.

Продавцы наперебой расхваливали свой товар, совали покупателям в руки пучки зелёного лука и бело-розовой, чисто вымытой редиски.

Зажатый справа и слева двумя дородными молодухами в белых фартуках, Никитка стоял за высоким столом и еле слышным голосом лепетал:

– А вот лук, редиска. Кому лук, редиску? Покупайте лук, редиску…

– Вот он, торгаш, цветик лазоревый! – сжимая кулаки, зашептал Гошка. – И галстук пионерский спрятал, и голосок. такой медовый.

– Да где там медовый, – сказала Елька. – Он и торговать-то как следует не умеет. Лепечет чего-то себе под нос. Никто к нему и не подходит.

Придерживая Гошку за локоть, Елька протолкалась вместе с ним к Никитке и невинным голосом спросила:

– Мальчик, почём редиска?

– Ну, купец-делец, какие доходы за утро? – фыркнул Гошка.

– Ой, ребята! – растерялся Никитка. Голос у него совсем пропал. – Это вы? Откуда? Как сюда попали?

– Да уж вот так… – многозначительно ответил Гошка, окидывая презрительным взглядом корзины с луком и редиской. – Мы теперь о тебе с матерью всё знаем… насквозь.

– Знаете? – задохнулся Никитка.

– Да-да! И никакая она не больная, твоя мамаша, а просто притворщица. И со справкой всех обманула. Не хочется ей в колхозе работать, торговлей занялась, деньги гребёт. А ты у неё первым помощником заделался. Кадр ты торговый, агент – вот ты кто! – выпалил Гошка.

– Я – агент?! – Лицо у Никитки пошло пятнами. – Да я ж не сам по себе. Меня мамка заставила.

– «Заставила, заставила»! – передразнил Гошка. – Да я бы на твоём месте… – И он сделал решительный жест, словно хотел опрокинуть все корзины.

– Ладно тебе, – остановила его Елька. – Сам знаешь, какая мать у Никитки.

– Ладно, купец, торгуй-шуруй, наживай денежки, – бросил Гошка в лицо Никитке и махнул Ельке рукой – пошли, мол, отсюда, нам здесь делать больше нечего.

Никитка обмер.

Вот сейчас его дружки уйдут, вернутся в колхоз и всем расскажут, кто такая его мать. И про него, Никитку, тоже расскажут. И тогда уж ему ни на улицу не показаться, ни в клуб, ни в школу. Все будут показывать на него пальцем и говорить: «А это молодой торгаш Никитка Краюхин».

У мальчика перехватило горло. Он подлез под стол и, догнав Гошку с Елькой, схватил их за руки.

– Ребята, куда вы? Зачем? – сбивчиво забормотал он. – Ну хотите, я чего-нибудь такое сделаю? Хотите?

Гошка с Елькой обернулись.

– Что ты сделаешь? – спросила девочка.

– Ну вот… всю редиску разбросаю. И лук тоже. Или за так раздам. Без денег. – И Никитка вдруг сипло выкрикнул: – А вот редиска, лук! Всем бесплатно. – Он выхватил из корзины несколько пучков и принялся совать их в руки прохожих. – Бери, налетай! Денег не надо!

– Зачем же за так? – усмехнулась Елька. – Просто пусти свой товар подешевле.

– Вот-вот, – обрадовался Гошка, прислушиваясь к ценам, которые называли соседки. – Продавай пучок не по рублю, как эти выжиги, а по двадцать копеек. И дело с концом.

Через минуту трое друзей стояли у прилавка и, размахивая пучками редиски и лука, наперебой выкрикивали:

– А вот дешёвые лук, редиска! Двадцать копеек пучок! Двадцать копеек!

Торговки за столами зароптали – как это такие малявки смеют сбивать базарную цену! Видно, дело нечисто – уж не ворованные ли у ребятишек лук и редиска.

Но Елька объясняла покупателям, что эта зелень с пришкольного участка, и те охотно вставали к ребятам в очередь.

Через какой-нибудь час все корзины с редиской и луком были пусты.

– Что ж ты теперь матери скажешь? – спросила Елька у Никитки. – Она, поди, наказывала, чтобы ты подороже всё продал.

– Наказывала.

– А что ж теперь будет?

– Взбучка, наверное, – признался Никитка. – Как уж полагается.

– Так она тебя бьёт?

– Бить вроде не бьёт, а то за ухо прихватит, то ремнём опояшет.

– А ты скажи матери, что это мы тебя научили по дешёвке торговать, – посоветовала Елька. – Я и Гошка.

– Всё равно взбучки не миновать.

– А почему ты с Митяем так сошёлся? – ревниво спросил Гошка.

– Да не сходился я, – вздохнув, пояснил Никитка. – Мамка его траву нанимает таскать. И меня с ним посылает.

Ребята задумались.

– А я, пожалуй, к тятьке схожу, – помолчав, сказал Никитка. – Он уже три воскресенья дома не был. Про маму расскажу, про всё…

Гошка встрепенулся – в самом деле, почему бы Никитке не навестить отца. Человек он сознательный, работает на заводе и, уж конечно, сумеет защитить Никитку и пристыдить тётю Ульяну за её торговые дела.

– А ты знаешь, где твой отец работает? – спросил Гошка.

– А как же? На заводе «Красный металлист». Только я не помню, на какой это улице.

– Это на Кузнецкой, – подсказала Елька. – Пойдёмте, покажу.

Отец

Елька привела ребят в проходную «Красного металлиста» и спросила вахтёра, где можно найти дядю Васю Краюхина.

– Эва чего захотела! – ухмыльнулся вахтёр, высокий сухощавый старик в защитной гимнастёрке. – Надо знать, в какой смене да в каком цеху работает. А какая у него профессия-то, у вашего дяди Васи?

– А он машины делает – жатки, косилки, – сказал Никитка.

– А у нас, малый, пуговками или там пряжками не занимаются. Все машины делают, – ответил вахтёр и покачал головой. – А детишкам сюда вообще хода нет. Шли бы вы по домам.

Тогда Елька посоветовала ребятам посидеть у проходной, дождаться конца смены и встретить дядю Васю.

– До конца смены ещё часа два осталось, – пожалел ребят вахтёр. – Истомитесь вы тут. Сходите хоть в закусочную пока.

Гошка сразу почувствовал голод и порылся в карманах. Но там было пусто. Не было денег и у Ельки.

– Ладно, пойдёмте, – позвал их Никитка. – Поедим чего-нибудь, денег хватит.

Закусочная находилась недалеко от завода, в конце шумной улицы. Около неё стояло много подвод и грузовых машин. Ребята пробрались мимо лошадиных морд и несмело переступили порог закусочной.

Здесь было душно, шумно, накурено и все столики оказались занятыми. Официантки разносили на подносах пузатые кружки с пивом и красных ошпаренных раков.

Елька потянула ребят обратно.

– Пойдёмте отсюда… Здесь одно пиво.

Но Гошка с Никиткой уже встали в очередь к буфетной стойке.

– Мы сейчас, – сказал Гошка. – Только бубликов с маком купим. И ситра ещё.

Над буфетом кучей кружились назойливые мухи. За стойкой натужно чавкал пивной насос, с трудом подавая тонкую струйку пива.

– Пошевеливайся, хозяин, не задерживай! – раздавались нетерпеливые голоса. – Не в гости к тёще приехали.

– Да у него техника барахлит!

Люди у стойки волновались, шумели, переругивались с теми, кто пытался получить пиво без очереди.

Гошка с Никиткой были уже совсем близко от буфетчика, как их неожиданно притиснул к стойке какой-то высокий мужчина и протянул буфетчику две пустые пивные кружки.

– Дяденька, вы ж без очереди!.. – несмело сказал Никитка.

– Ещё чего! – Взмокший, распаренный «дяденька» кинул на ребят беглый взгляд. – А вы тоже за пивом? Нельзя детишкам, нельзя!

– Нам только бубликов… – начал было Никитка и вдруг осёкся – перед ним стоял Кузяев.

– Дядя Ефим! – воскликнул Гошка.

Кузяев развёл руками и рассмеялся:

– Скажи на милость, земляки-односельчане объявились. А ну, шагайте за мной. – Он провёл мальчишек и Ельку в угол закусочной и кивнул на сидящего за столиком Никиткиного отца. – А этого «дяденьку» узнаёте?

– Тятька?! Ты? – вскрикнул Никитка.

Дядя Вася удивлённо уставился на сына, Гошку и Ельку:

– Откуда вы? Зачем приехали-то?

– У буфетной стойки встретил, – фыркнул Кузяев. – На пиво нацеливались. Видать, по всем статьям ретивые.

– Да нет, мы за бубликами, – покраснев, объяснил Никитка и, окинув взглядом стол, заваленный распотрошёнными раками, подумал: «И чего они бражничают среди белого дня?»

Кузяев поднялся, взял со стула фуражку, напялил на голову:

– Ладно, Егорыч, я пошёл. А ты подумай, о чём мы говорили. Может, что и подвернётся подходящее для меня.

– Подумаю, – сказал дядя Вася, – но обещать не могу.

Когда Кузяев ушёл, он направился к буфетной стойке и вскоре принёс ребятам связку бубликов, тарелку с колбасой и три бутылки ситро.

– Вот, заправляйтесь. Так как же вы в город-то попали?

– Мы… мы с Гошкой просто так, на грузовике прокатились, – призналась Елька.

Дядя Вася поднял за подбородок опущенную Никиткину голову:

– А ты зачем? Или с матерью плохо? Уж не в больнице ли она?

– Да нет, с мамкой ничего, – с трудом выдавил Никитка.

– Погоди, погоди, – остановил его отец.

– А она писала мне, что приболела.

– Да здорова она, здорова! – покраснев, выкрикнул Никитка и рассказал о том, как мать, притворившись больной, отказалась работать на свиноферме, как она устроила сегодня выезд на базар и как заставила его заниматься торговлей.

– Вот и мы поневоле торгашами заделались, – призналась Елька. – С Никиткой лук и редиску вместе продавали. Только не по базарной цене.

Никитка достал деньги и сунул отцу.

– Возьми вот, отдай мамке. А то она ругаться будет, что продешевили.

– Вот они, какие дела на белом свете, – вздохнул дядя Вася. Он уже давно замечал, что Ульяна всё дальше и дальше отходила от колхоза, занялась своим хозяйством, огородом, птицей, считая, что теперь только так и надо жить.

Но то, что Ульяна, прикинувшись больной, отказалась работать на свиноферме, занялась торговлей на базаре и втягивает в это дело Никитку, явилось для Василия полной неожиданностью.

Не было для Василия секретом и то, что происходило в Клинцах. Бывая в деревне сам и встречаясь с приезжавшими в город колхозниками, он знал, что делает новый председатель, за какую необычную затею взялась Александра Шарапова. Колхозники говорили об этом кто с радостью, кто с опасением, но все верили, что в артели должно что-то измениться.

«Возвращался бы и ты домой, – приглашали они Василия. – Дело и тебе найдётся, будет где развернуться».

Да и на заводе шло немало разговоров о возвращении бывших колхозников в деревню, к земле.

А вот сегодня Василия на улице встретил Кузяев и затащил его в закусочную. Разоткровенничавшись, он попросил земляка помочь ему устроиться в городе на работу, желательно по торговой части.

«А люди, говорят, обратно в колхозы едут», – заметил Василий».

«Может, где и есть такие, только не в Клинцах», – усмехнулся Кузяев.

И принялся рассказывать, как Николай Иванович помешался на свиноводстве. Он завёл столько поросят, что они к концу года сожрут все артельные доходы, и новый председатель погорит, как и Калугин. А вместе с ним провалится и Александра Шарапова, которая так необдуманно связалась с летним лагерем. Зато вот Ульяна поступила куда разумнее – отказалась от работы на ферме.

«Толковая у тебя жена, Василий, – похвалил Кузяев. – Оборотистая, расчётливая, всё наперёд видит. С такой не пропадёшь!»

Но эта похвала только насторожила Василия. Если уж Ульяну хвалит такой человек, как Кузяев, – значит, дело неладно.

– Чего ж с мамкой-то теперь делать? – заговорил Никитка. – Она стала вроде как и не колхозница, на работу не ходит. Три козы завела, собирается купить второго поросёнка.

И Никитка рассказывал, как мать мечется по округе, где только можно, жнёт серпом траву, таскает её в мешках скотине. А травы нужно всё больше и больше. Даже у Митяя покупает траву и платит за каждый мешок деньгами или клубникой.

– Злая стала мамка, раздражительная, смотрит на всех с недоверием, во всём видит подвох и обман и устаёт так, как никогда не уставала на колхозной работе. И никто в деревне за такое усердие её не уважает и не ценит. Все говорят, что Ульяна Краюхина осатанела от жадности, зовут её единоличницей, бюллетенщицей, Ульяной-луковичкой. А какой она огородище развела! Будет теперь меня на базар без конца таскать. – Никитка вдруг засопел и всхлипнул. – А я вот возьму и не поеду больше. Не поеду, и всё тут! И пусть мамка хоть убивает меня!

– Ну-ну, ты не хнычь! – Василий привлёк сына к себе и задумался.

В трудный позапрошлогодний год, послушавшись совета Ульяны, он ушёл в город и поступил на завод слесарем. Но кто же знал, что так получится с Ульяной, с Никиткой? Что в Клинцах так низко упадёт доброе имя Краюхиных?

Нет, ему, пожалуй, нельзя больше оставаться в городе и жить вдали от семьи.

Никитка всё ещё продолжал всхлипывать и размазывать слёзы по лицу.

– Ладно тебе, утрись, – хмуро сказал Василий и, посмотрев на часы, вспомнил, что ему пора на вечернюю смену на завод. – В воскресенье обязательно дома буду, сынок. И с матерью поговорим.

В этот же день, вернувшись в Клинцы и забежав в правление колхоза, Елька с Гошкой рассказали Николаю Ивановичу о своём необычном путешествии в город.

– Ну и хитра Краюхина! – покачал головой председатель. – Разжалобила всех, бюллетенчиком прикрылась.

А ещё Елька с Гошкой рассказали о встрече с дядей Васей в городе.

– Так, – заметил Николай Иванович, – значит, он про Ульяну и Никитку всё знает. Это хорошо. Теперь задумается, что ему делать. Завтра буду в городе, обязательно к Василию зайду.

На другой день, вернувшись из города, Николай Иванович сказал Никитке, чтобы в субботу он ждал отца домой.

Суббота наступила через три дня, и Никитка с Гошкой встретили дядю Васю за околицей деревни.

Доехали с ним на попутном грузовике до правления колхоза и помогли выгрузить вещи. Вещей на этот раз было больше, чем обычно: рюкзак, рыжий чемодан, плетёная сумка и объёмистый узел с одеялом, подушкой и одеждой.

– Тятька, – спросил Никитка, – а зачем одеяло с подушкой?

– А так нужно, – ответил дядя Вася. – Распрощался я с городом.

– А куда же теперь? – встрепенулся Гошка.

– Домой, ребята. К земле, в колхоз. Уговорил меня Николай Иваныч. Давненько он осаждал меня. Да я и сам вижу – большие дела в Клинцах начинаются.

Никитка от радости толкнул Гошку в бок, но всё же ещё раз переспросил отца:

– А ты насовсем? Это уж твёрдо, без обмана?

– Всё ещё сомневаешься? – усмехнулся отец. – Совсем-совсем, сынок.

Подошли к дому Краюхиных, и дядя Вася пригласил Гошку зайти. Он привёз для него и Никитки кое-какие подарки.

– Да не знаю, – замялся Гошка. – Тётя Ульяна на меня сердитая, даже от ворот поворот показала.

– Ну ладно, с этим мы потом разберёмся. А сейчас держи-ка, я кое-что привёз тут.

Дядя Вася развязал сумку, достал связку бубликов с маком, кулёчек конфет, несколько коробочек карандашей, книжки в цветных обложках и всё это протянул растерявшемуся Гошке.

– Бери, бери! Мишку с Клавой угостишь.

Прижимая к груди подарки, Гошка медленно побрёл к дому. В груди у него что-то тоскливо заныло. А хорошо, когда отец возвращается домой. Вот если бы у него был отец…

Оставив вещи в сенях, дядя Вася и Никитка вошли в избу.

– Вот и кстати, что приехал, – обрадовалась Ульяна, увидев мужа, и принялась разводить самовар.

Потом она спросила, получил ли Василий отпуск на работе. Время сейчас летнее, горячее, забот по хозяйству набирается много, к тому же приближается сенокосная пора.

– Всё будет… И сенокос, и жатва, и пахота. Время на всё хватит, – переглянувшись с Никиткой, успокоил жену Василий.

– Чего это вы переглядываетесь, как заговорщики? – насторожилась Ульяна. – И при чём здесь пахота, жатва?

– Потерпи малость. Будет ещё у нас с тобой разговор. Напои-ка чаем сначала.

В это время заговорило колхозное радио. Диктор Костя Пёрышкин начал передавать колхозные новости. Он сообщил, как работали за последнюю неделю доярки, свинарки, трактористы. Василий узнал, что плотники достраивают новый коровник, что в колхоз уже завезли доильные аппараты и что на кукурузном поле из-за поломки трактора до сих пор не закончили междурядную обработку.

– А теперь послушайте о похождениях бывшей свинарки Ульяны Краюхиной, – раздался голос диктора.

– Этого ещё не хватало! – буркнула Ульяна и потянулась к розетке, чтобы вытащить шнур громкоговорителя.

– Нет, постой, – остановил её дядя Вася. – Про похождения я люблю.

Прослушав рассказ диктора о мнимой болезни жены, об огороде на полсотни грядок, о торговле овощами и утками, он от души рассмеялся.

– И глазастый же народ стал у вас. Всё видит, всё замечает!

Покраснев, Ульяна разразилась бранью. И кто же мог всё это выследить? Неужели бессовестный Семка Пыжов?

Потом мать подозрительно покосилась на сына:

– Погоди-погоди… А не ты ли кому рассказал об этом? Очень уж точно всё расписано.

– Что ты, мамка! – деланно удивился Никитка. – Как же я про себя-то могу? Я ведь тоже торгашом заделался!

– Какой уж из тебя торгаш! Чистое разорение. Учить да учить надо, – с досадой сказала Ульяна и с надеждой посмотрела на мужа. – Давай, Вася, так договоримся. Я на себя все торговые дела возьму, а вы с Никиткой огород мне полоть да поливать будете. А потом сенокосом займётесь. Я уж и делянку в казённом лесу присмотрела и с лесником всё обговорила. Косите себе и косите, чтоб сена нашей корове на зиму с лихвой хватило.

– А это уж как председатель колхоза скажет, – помолчав, ответил Василий. – Поступаю, так сказать, в полное его распоряжение.

– Чего? – не поняла Ульяна. – Ты же в отпуск приехал, на сенокос!

Отец ещё раз переглянулся с Никиткой и признался, что он совсем уволился с завода и теперь будет жить и работать в колхозе.

– Тятька все вещи привёз. И одеяло с подушкой, – поспешил сообщить Никитка.

– Та-ак! Возвращенец, значит. – Ульяна, уперев руки в бёдра, насмешливо оглядела Василия. – В Клинцы уверовал, в колхоз наш? Новый председатель пальчиком поманил, а ты уж и готов – примчался. – Она заметила насторожившегося сына и прикрикнула: – Чего уши навострил? Иди гуляй!