Текст книги "Чёрный хребет. Книга 3 (СИ)"

Автор книги: Алексей Дроздовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– Эй! – кричу. – Мы здесь.

Ближайший факел замирает, а затем мчится в нашу сторону.

Кое-что изменилось. Я чувствую взгляд человека: резко и отчётливо. Жителям деревни нельзя было смотреть на Арншариза, гигантского змея. Каким-то неведомым образом он всегда понимал, кто на него смотрит и очень от этого злился.

Теперь эта сила перешла ко мне.

Я в точности знаю направление, с которого на меня глядят, и чувствую поверхностную эмоцию, которую испытывает человек – надежда. Похоже, так работает белая жемчужина. Осталось узнать, в чём особенность синей.

Глава 21

На следующий день я сплю до обеда, пока Хума ползает по моей кровати и отчаянно пытается меня разбудить.

Летучая мышь уже умеет охотиться сама, но привыкла делать это в моей компании, поэтому сидит на одеяле и постоянно проверяет, проснулся я или ещё нет. Всю бурю она просидела в погребе и даже не догадывается, какая опасность прошла мимо.

– Дай поспать, – говорю. – Не мешай.

– Кушать подано, – отвечает моим собственным голосом.

Покорми её один раз и теперь она будет требовать еду до конца жизни.

– Иди поохоться сама, у тебя это прекрасно получается.

Хума недовольно хватает меня за палец на ноге и тянет из постели. Причём делает это так упорно, словно её крохотного тельца достаточно, чтобы сдвинуть меня с места. Дай ей чуть больше силы и она перевернёт кровать, чтобы заставить меня подняться.

– Найди Эллин и поохотьтесь вдвоём, – говорю. – Я даже разрешаю вам обоим поесть жуков, а меня оставьте в покое.

Но спать я больше не могу.

Просто лежу на кровати и наслаждаюсь тем, что никуда не нужно идти. У меня сегодня выходной: я его заработал рискуя жизнью и спасая сводную сестру.

– Проснулся? – в комнату входит мама, а за ней Вардис. Оба в передниках. – Вставай и пойдём есть.

– Мы приготовили тебе завтрак, братан.

Понимаю, что покоя мне не дадут, поэтому поднимаюсь, одеваюсь и иду в зал – там никого нет. Выхожу во двор и вижу всех: Буг, Вардис, Илея с Цилией, Холган в детском кресле и Эллин, которой я только вчера дал имя. Я чувствую все их взгляды: шесть человек смотрят на меня в этот момент с любовью, благодарностью, интересом. И только во взгляде Буга лёгкая неприязнь.

Семья сидит в беседке за столом, который ломится от еды: мясо жареное, вареное, салаты, супы, кувшины с компотами и настойками. Даже остатки мёда из Гуменда. Пока я дрых на своей кровати, они всё это готовили и даже не дёрнулись в мою сторону с просьбой о помощи.

Обычно большая готовка затрагивает каждого.

– Мы решили устроить праздник, братэлло, – объявляет Вардис.

– Иди мой руки и за стол! – добавляет Илея.

Завтракаем, или скорее обедаем.

Я рассказываю обо всём, что случилось с нами вчера.

Эллин уплетает еду за обе щеки: наконец-то она научилась есть что-то, кроме жуков. Холган хнычет и тянется к Хуме. Летучая мышь ползает в траве и выискивает насекомых. Цилия на своей волне. Мама поглядывает в мою сторону и я чувствую как на её языке вертится выговор, но она себя сдерживает, поскольку я вернул домой её приёмную дочурку.

– А потом он берёт и прыгает! – повторяет Вардис уже в пятый раз и опять смеётся, будто предыдущие разы его недостаточно насмешили. – Берёт и прыгает за частокол!

Шестой раз.

Заливается хохотом, будто это история о самом большом олухе на свете. Возможно, так оно и есть.

– Больше так не делай, ладно? – спрашивает Илея.

У неё в голове наверняка целая тирада, которая критикует моё безрассудство и недальновидность. Полностью её понимаю: выходить из деревни во время песчаной бури – нужно быть умалишённым.

– Я знал, что у меня получится, – говорю. – Где-то в глубине я чувствовал, что смогу догнать Эллин и вернуть. Какая-то внутренняя уверенность.

Больше мы эту тему не затрагиваем.

Сидим за столом, едим, обсуждаем всё на свете: от средств против муравьёв, до пошивки одежды к свадьбе Корта и Авиллы. Вчера вечером меня разыскивали в пустыне, ожидая увидеть обглоданные кости, а сегодня накопившиеся эмоции вылились в долгие посиделки.

Съесть всё, что находится на столе – физически невозможно. Но мы стараемся всеми силами, набиваем с братьями брюхо до тех пор, пока еда не просится наружу. Если бы мы были одни, то уже устроили бы соревнование, кто громче рыгнёт, но с двумя сёстрами и матерью приходится вести себя культурнее.

А затем Илея внезапно начинает плакать.

– Мам, ты чего? – спрашивает Вардис.

– Ничего, – отвечает.

Пытается скрыть слёзы, но это выходит плохо, поэтому она ещё больше привлекает к себе внимание. Порой я забываю, что люди в этой деревне – самые обыкновенные земледельцы, пастухи, обувщики и портные.

Это мы с братьями последнее время так много рисковали собой, что чувство опасности притупилось. Для Илеи же сегодня праздник, смешанный с тревогой. Сколько бы мы ни игнорировали этот вопрос, он никогда не исчезнет: вчера женщина чуть не потеряла сына и приёмную дочь.

И я даже примерно не представляю, насколько сильно это по ней ударило.

Я был в пустыне, прятался от песчаного торнадо, пока она кусала локти и переживала за нас даже больше, чем мы сами.

– Всё в порядке, – говорит.

Всё совсем не в порядке.

Мы с братьями идём обнимать Илею, а она лишь ещё больше рыдает. Она – очень сильная женщина, но бывают моменты, когда любого человека может расклеить. Какой бы сильный ни был человек, ему всегда нужен кто-то, на кого можно опереться. Но с тех пор, как Холган превратился в ребёнка, ей пришлось во всём полагаться на себя.

Надо что-то с этим сделать. Как-то исправить.

– Вардис, – говорю брату, когда мы стоим у бадьи с водой и моем грязные тарелки. – Тебе не кажется, что Илея – молодая и привлекательная женщина?

– В каком смысле?

Ей было восемнадцать, когда она родила меня. Сейчас ей тридцать пять лет – в самом расцвете сил и красоты.

– Может, ей стоило бы найти нового мужа.

– У неё уже есть муж, – отвечает брат неуверенно.

– Её муж едва ползать научился и ещё не скоро перестанет писаться в кроватке. Нам всем стоит относиться к нему, как ещё одному брату, а не к отцу.

– Пожалуй…

– Подумай пару дней и вспомни несколько приличных мужчин, чтобы их свести.

– Как ты себе это представляешь? – спрашивает Вардис. – Мама, мы нашли тебе нового мужика. Люби его, посели в нашем доме.

– Не так, – говорю. – Мы всё сделаем аккуратно и ненавязчиво. Устроим несколько случайных встреч в общей компании, проследим за их реакцией, а затем под нормальным предлогом оставим наедине. Первый раз, что-ли, сводничеством занимаешься?

– Вообще-то первый раз.

– Да, я тоже.

Моем грязную посуду.

– У Дверона нет жены, – говорит Вардис.

– С ума сошёл? Он недавно её потерял, дай человеку время поскорбить.

– Да, но ты только представь себе: наша мать – жена старосты Фаргара.

Странная картина. И абсолютно невозможная.

Думаю о том, есть ли у нас знакомые, которых можно свести с Илеей. Такие, чтобы и внешне привлекательные, и с юмором, и не болван. Ищем с Вардисом себе нового отчима. Пусть Илея пока даже не рассматривает такую мысль, но если мы приведём ей чистого, свежего кавалера, с бантиком на шее… Это может сработать.

Все люди отказываются знакомиться, ссылаясь на миллион причин, пока случайно не наткнутся на красивого и обаятельного человека. В этот момент все их принципы мгновенно испаряются.

– Эй, – говорит Вардис. – Что происходит?

Между нами в воздухе парит грязная тарелка, а мочалка протирает её от грязи сама по себе, никто из нас её не касается.

Стоит мне посмотреть на происходящее, как посуда падает обратно в бадью, обдавая нас разогретой на солнце водой.

Стоим, шокированные. Даже Хума, задремавшая у меня на плече, глядит на произошедшее с интересом.

Затем сама бадья поднимается в воздух, переворачивается, посуда с грохотом летит на землю. Деревянный таз поднимается всё выше, выше, выше… Создаётся впечатление, будто на неё внезапно перестала действовать сила земного притяжения и предмет решил упорхнуть вслед за птицами.

– Это ты делаешь? – спрашивает Вардис, обеспокоенный.

– Не знаю.

Бадья взлетает всё выше, поднимается над крышей. Вскоре она оказывается на такой высоте, где её можно увидеть со всей деревни. Очень похоже на вчерашнюю ситуацию, где загадочная сила подняла меня в воздух и потащила прямо к змею.

Голубая жемчужина?

Мокрой рукой достаю из трусов кругляш и вижу едва поредевший голубой дым.

Дар Арншариза.

– Похоже, что это я, – говорю.

– Опусти её обратно, – отвечает Вардис.

Брат стоит со вскинутыми руками и не понимает, что ему делать: бежать, прятаться, или ловить улетевшую вещь.

В Дарграге нет способа производить домашнюю утварь в промышленных масштабах, поэтому любой предмет, вроде обыкновенной бадьи, переходит из поколения в поколение и множество раз ремонтируется, когда выходит из строя.

– Пытаюсь, – говорю.

Приказываю бадье опуститься, но вместо этого она метеором направляется вниз и мы с братом едва успеваем отпрыгнуть, когда она ударяется о землю и с хрустом раскалывается на множество частей. Смотрим на многочисленные деревяшки, разбросанные по всему двору, на тарелки, валяющиеся в песке.

Я собирался выйти из деревни и попытаться понять, что делает голубая жемчужина, но её сила проявилась раньше.

– Что здесь произошло? – из дома выбегает Буг.

Я стою к нему спиной, но чувствую его взгляд, упёршийся мне между лопаток. Недобрый взгляд. Как бы тщательно он ни скрывал свою злобу, я чувствую его ненависть к Дарам и ко мне, поскольку я храню их у себя.

Пока Буг хмурится, Вардис смотрит в мою сторону восторженно, будто ему подарили на день рождения новую игрушку.

– У Гарна новый Дар, – заявляет Вардис с энтузиазмом. – Что он делает? Только не говори, что управляет вещами для изготовления еды.

– У меня целых два новых Дара. В общей сложности их уже…

– Пять, – отвечает вместо меня Буг.

И уходит обратно в дом.

В молчании принимаемся за уборку. Илея ненадолго ушла из дома, поэтому нужно привести всё в порядок до её возвращения. Мы можем объяснить, как сломали бадью, но совсем не хочется рассказывать, как именно.

– Почему все Дары достаются тебе? – спрашивает Вардис. – У меня ни одного нет.

– Как только мне попадётся Дар, который я смогу передать – тут же это сделаю. Те, что у меня, взорвутся, если я их кому-нибудь отдам.

Кроме чёрной, разве что. Этой жемчужине плевать, кто ей обладает.

Складываем мусор в кучу и несём прочь из Дарграга, чтобы выкинуть подальше. Все материалы в нашей деревне биоразлагаемые, к тому же в этом мире ужасно прожорливые бактерии, которые обожают мёртвую органику. Выброшенное дерево перегниёт и станет частью почвы очень быстро.

Идём по деревне и Вардис стучится в дома всех, мимо кого мы проходим: Хоба, Браса, Лиры с Зуллой, Арназа, даже к Клифтону заглядывает. Всем рассказывает, что у меня появилась новая вещь и если они хотят проследить за испытаниями, то нужно идти прямо сейчас.

В итоге мы идём выбрасывать мусор группой из шести человек.

– Кто-нибудь знает, кто такой Перуфан? – спрашиваю.

– Не, – отвечает Брас.

– У нас нет никаких историй про него? Легенды какие-нибудь?

– Поверь мне, – говорит Хоб. – Обе моих бабки были такими большими любительницами сказок, что я точно знал бы это имя, если бы они произнесли его хоть раз.

– Великий змей дал мне Два дара и попросил найти конкретного человека. Может и не человека, но это явно кто-то известный.

– Арншариз? – спрашивает Лира.

Пришлось рассказывать про большого змея, что ползает по пустыне и водит за собой армию скорпионов-приспешников, и про маленького змея, который больше всего на свете любит обнимашки. И про моё обещание освободить его.

– Подними вон тот камень, – Вардис указывает на обыкновенный булыжник, валяющийся у нас на пути.

Я останавливаюсь напротив него, вдыхаю и мысленно приказываю ему сдвинуться с места. Камень сначала дрожит, а затем срывается вперёд на такой скорости, что он пробил бы дыру в груди, если бы направился в нашу сторону.

Кажется, я чуть не прикончил одного из своих друзей.

– Полегче! – заявляет Вардис.

Но сила уже пришла в движение. Я смотрю на своего брата, а он медленно поднимается в воздух, словно подхваченный невидимой рукой. На этот раз я вообще не даю никаких команд: такое ощущение, будто я управляю курсором на экране компьютера, но тот ускорен в тысячу раз и любое движение, которое я сделаю, превратится во что-то разрушительное.

– Эй, успокойся, – Вардис старается говорить мягко, но его голос даёт петуха.

Совсем не просто сохранить самообладание, когда тебя может зашвырнуть высоко в небо и ты пролетишь по дуге пару километров.

– Успокойся, – повторяет Брас.

– Я спокоен, – говорю.

Это совсем не так. Вардис поднимается всё выше, а я отчаянно пытаюсь придумать, что же делать. Бросаю голубую жемчужину вдаль, в надежде, что её сила исчезнет, если она окажется достаточно далеко. Кажется, это так не работает и Дар по-прежнему чувствует во мне хозяина.

– Усп… – пытается произнести Вардис.

Его с силой ударяет о землю. Я вижу, как его голова отпружинивает от поверхности, точно футбольный мяч. А ведь я даже не думал ни о чём… Хотя, может и думал, но это была назойливая мысль, которая сама по себе появилась вглуби сознания. Желание плавно опустить брата. Она вырвалась наружу и превратилась в нечто кошмарное.

В ужасе я пытаюсь понять, что же наделал. Неужели благодаря жемчужине я только что навредил собственному брату?

Трясущимися руками Вардис упирается в землю, Хоб с Брасом тут же бросаются его поднимать. Переворачивают, поднимают в сидячее положении.

– Мне что-то не хорошо, – бормочет Вардис.

Лира прикрывает рот рукой.

У моего брата не хватает одного переднего зуба – выбил его во время удара о землю. Парню до конца жизни придётся шепелявить и светить дырой во время улыбки.

– Кажется, у него сотрясение, – говорю.

– Какое ещё сотрясение? – спрашивает Зулла, ничего не понимая.

– Сотрясение мозга. Несите его обратно в деревню и уложите на кровать. Пусть полежит, отдохнёт.

К несчастью, никакой отдых не восстановит брату выбитый зуб. Пячусь подальше от друзей, пока жемчужина снова не активировалась против моей воли. Это Дар, он должен был приносить пользу, а не вред. Чувствую себя обезьяной, которой в руки дали оружие и не объяснили, как им пользоваться.

Обезьяной, которая только что дала костью по голове другой обезьяне.

– Уходите все, – говорю. – Мне нужно время побыть наедине и разобраться с проклятым шариком. Не хочу больше никого из вас ранить.

Друзья уходят обратно к Дарграгу, ведя под руки Вардиса, который едва переставляет ноги. Кажется, я только что нажил ещё одного противника Даров. Будто мало мне было одного Буга и его неприязни.

Ухожу вверх, к подножию хребта, чтобы остаться наедине с окружающей природой.

Где я никому не наврежу.

Кроме себя, разумеется.

Но меня не жалко – я живучий сукин сын. Даже если я сильно себя покалечу, то это доставит Хосо уйму удовольствия – отплачу за пользование красной жемчужиной. Кажется, этого духа ничто так не веселит, как мои нелепые попытки остаться невредимым. Его усмешку можно услышать каждый раз, когда я больно ударяюсь мизинцем о ножку кровати или бьюсь головой о дверной косяк.

– Ладно, – говорю. – Подчиняйся или я брошу тебя в деревенский сортир.

Сжимаю в руке Дар Арншариза.

Как же иногда не хватает инструкции по применению. Всегда любил инструкции.

Сажусь в позу лотоса, закрываю глаза, сижу несколько минут неподвижно, ощущая кожей дыхание ветра и шум окружающего мира. Настраиваюсь на него, представляю себя его частью: неотъемлемой и пропитанной всем сущим. А затем приказываю валуну, размером с доброго бегемота, подняться в воздух.

Глава 22

Камень передо мной оживает.

Казалось, он дремал на земле и видел сны, а теперь пробуждается и приходит в движение. Валун, весом в тонн пять, переворачивается с бока на бок, а затем возвращается в изначальное положение.

– Ничего себе, – шепчу.

– Ничего себе, – шепчет Хума моим голосом.

Смотрю на летучую мышь, она на меня. Кажется, всё это время она сидела у меня на плече, а я её не замечал. В последнее время, если она не ползает вокруг, то висит на моей одежде как живой аксессуар. Поэтому я иногда забываю, что она везде следует за мной.

– Я хотел побыть один, – говорю. – Чтобы не навредить никому из близких.

– Пожалуй, – отвечает Хума голосом Вардиса.

– Но ты можешь остаться, если будешь висеть за спиной.

Не хочу, чтобы мышке что-то навредило.

Достаю из кармана голубую жемчужину, полностью пустую внутри. Сквозь шарик можно увидеть искривлённое и перевёрнутое изображение моей руки. Кажется, голубого дыма не хватает на такие тяжёлые предметы: он полностью истощился за несколько мгновений, пока я ворочал камень.

Значит, эта жемчужина действует не по времени, как жёлтая, а по весу.

Сижу на земле и перекатываю шарик в руке. Жду, пока восстановится голубой дым. Он наполняется медленно. Не настолько медленно, как красная жемчужина, которой нужны месяцы для полного восстановления, но и не жёлтая с её несколькими минутами.

Голубой нужно больше часа.

– Давай ждать, – говорю.

– Он на них помешался, – произносит Хума голосом Буга. – Он даже спит с ними.

– Что? – шепчу в удивлении. – Это Буг про меня говорил?

Я словно бы подслушал чужой разговор. Похоже, брату не дают покоя Дары, которые я ношу с собой. В чём-то он прав: я действительно на них помешался. Самую малость. Но это не даёт ему право презирать меня за владение ими.

Похоже, это всё маска.

Кто бы её ни создал, он сделал так, чтобы её обладатель медленно начинал ненавидеть любого человека, контактирующего со всемогущими существами. Даже если это твой собственный брат. Я знаю Буга достаточно хорошо, чтобы отличить его собственное поведение от навязанного. Сам бы он никогда не посмотрел на меня с неприязнью.

Я дал ему эту маску, я её и заберу.

Лежу на траве и размышляю обо всём на свете, коротаю время. Ни один жук не заполз на мою одежду: Хума браво стоит на страже и собственными зубами отгоняет любую ползущую живность, что вторгается в моё личное пространство.

Придумываю оправдания и сочиняю самые убедительные объяснения, какими буду извиняться перед Вардисом. Сомневаюсь, что в произошедшем можно прямо меня обвинить: всё произошло не по моей воле и уж точно против желания.

Но я всё равно чувствую свою вину.

Гляжу на жемчужину: дым клубится внутри. Плотный, переливающийся оттенками голубого.

– Продолжаем наши эксперименты, – говорю.

– Экскременты, – отвечает Хума моим голосом.

Не могу вспомнить, чтобы я когда-то произносил это слово.

На этот раз я выбираю камень поменьше – около тонны. Я волне неплохо умею определять вес камней. Когда-то в нашем цеху делали ремонт и строители навозили целую гору строительных материалов. Я лично развозил на рохле поддоны с сухими смесями и успел запомнить, что сорок мешков по двадцать пять килограмм равняются одной тонне и выглядят примерно как куб с длиной ребра чуть меньше метра.

Камень весом в тонну не смог оторваться от поверхности, лишь встал на бок в продольной оси и несколько раз обернулся. Но и здесь жемчужина истощилась за секунд пять.

– Кажется, тяжёлые предметы даются ей… тяжело.

Гляжу на камень, пытаюсь сдвинуть его собственными руками: качается, но передвигаться не хочет. Хорошо, что я начал с таких массивных предметов: меньше шанс, что я катапультирую их куда-нибудь.

– Теперь опять час ждать… – вздыхаю и ложусь обратно на траву.

Однако, лежать второй час подряд не получается. Встаю и иду в горы коротать время. У подножия хребта растёт всё: грибы, дикие фрукты, ягоды, съедобная трава. Всевозможная пища, которой Дарграг дополняет мясные блюда. У нас есть небольшие огороды, но растения там себя чувствую не очень хорошо, поэтому приходится собирать дары природы у подножия хребта.

Хожу на корточках, собираю красный уклонник и закидываю в рот. Ни за что не догадаетесь, почему эти ягоды так назвали.

– Паскуда, – произносит Хума, проползая мимо. – Мерзавец.

Порой мне кажется, что у летучей мыши синдром Туретта и она не может прожить одного дня, чтобы не обозвать кого-нибудь.

Взбирается мне на голову, после чего машет крыльями и пытается взлететь. На этот раз Хуме удаётся пролететь метров десять, преждем чем она утыкается в землю.

– Трубочист! – произносит она моим собственным, недовольным голосом.

– Не торопись, – говорю. – Всё получится со временем.

Когда жемчужина снова наполняется дымом, смотрю на камень весом килограмм пятьдесят. Кажется, это идеальный вес для проверки силы Дара Арншариза: он не улетит прочь в случайном направлении, и не истощит жемчужину за секунды.

– Поднимись, – приказываю.

Камень приходит в движение, перекатывается на другой бока, замирает. А затем очень неловко, будто сомневается в собственных силах, отрывается от земли.

– Молодец! – хвалю сам себя.

У меня получается! Я контролирую предмет, не касаясь его.

– А теперь замри!

Камень замирает на месте, но в следующую секунду устремляется к земле, скользит вниз по склону, после чего описывает в воздухе широкую дугу и мне приходится пригнуться, чтобы он не задел меня во время своих манёвров.

– Замри! – кричу.

Камень дрожит, крошится и вскоре разваливается на куски, устремляющиеся во все стороны, словно от взрыва. Небольшие кусочки стучат по моей одежде, уносятся в небо. Хума сидит в траве, боясь пошевелиться.

– Ах ты ж падла! – кричу.

– Падла! – поддерживает летучая мышь.

Кажется, только что она выучила новое слово. Совсем скоро она научится строить трёхэтажные конструкции и сможет заткнуть за пояс бывалого моряка в выражении негодования.

– Почему это так сложно?

Красная жемчужина вообще не требует каких-либо усилий. Она просто работает и о ней можно днями не вспоминать. Жёлтая повинуется малейшей команде, словно сама очень хочет, чтобы её использовали. Но эта, словно необъезженный скакун: брыкается, фыркает и норовит выбросить меня из седла.

Снова час ожидания, во время которого я брожу у подножия хребта и пинаю камни.

– Подчинись! – говорю поваленному дереву, наполовину изъеденному короедом. – Я приказываю тебе, трухлявая деревяшка! Я твой хозяин и повелитель!

Дерево поднимается в воздух, медленно вращаясь вокруг своей оси. Протягиваю обе руки вперёд, как если бы я ими удерживал ствол в воздухе. И это помогает! Дерево полностью замирает на одном месте.

По всей видимости, я могу передвигать любой предмет, но это не жемчужина не слушается меня, а я плохо ею управляю.

Протянутые вперёд руки – всего лишь помощь в концентрации.

– Слушай меня, – говорю.

Стоит мне опустить руки, как дерево выскальзывает из моего захвата и устремляется прочь, словно им выстрелили из гигантской рогатки. Дыма в жемчужине ещё немного осталось, поэтому я протягиваю руку к камню, размером с кулак.

– Поднимайся, – говорю.

Булыжник подчиняется моей воле и замирает в метре от земли. Делаю жест, будто хватаю его и тяну на себя. Он плывёт ко мне по воздуху и замирает над моей ладонью. У меня получается!

Второй рукой поднимаю ещё один камень и теперь целых два кружатся передо мной в медленном танце. Обращаются друг вокруг друга, словно это звёзды, захваченные гравитацией друг друга.

– Эй ты! – обращаюсь к третьему камню. – Иди сюда.

Нужный мне предмет взмывает в воздух и приближается к уже имеющимся двум. Чувствую себя жонглёром, которому не нужны руки для исполнения трюков. Булыжники парят между моими руками, а я стою с открытым ртом и не могу нарадоваться тем, как ловко у меня получается. Почти без усилий.

И тут, внезапно, чей-то взгляд касается моей шеи. Я его почти физически ощущаю, словно кто-то уткнул палец мне в тело и водит им вверх-вниз. Ехидный такой взгляд.

– Развлекаешься? – доносится голос сбоку.

Тут же поворачиваюсь и вижу её.

Аэлиция.

Сидит на одном из камней, подперев голову рукой и глядит со своей привычной усмешкой, словно что бы я ни делал, я обязательно делаю это неправильно. И она могла бы сделать лучше.

– Опять ты, – говорю.

– Ты такой забавный, когда злишься.

– Если судить по твоим словам, то я забавный в любой ситуации.

– Так и есть, – отвечает. – У разных людей – разные таланты. Кто-то хорошо танцует, кто-то поёт, а ты выглядишь смешно и очень мило, чем бы ты ни занимался.

– Ты пришла как раз вовремя, – говорю. – Я хотел задать тебе несколько вопросов.

Два камня из трёх падают вниз. В воздухе остаётся висеть лишь один.

Девушка смотрит на меня с таким видом, будто уже знает, о чём мы будем разговаривать. Сегодня на ней другой макияж, другое платье, другие туфли. Но она по-прежнему выглядит величественно и грациозно. По какой-то причине я не могу отделаться от мысли, что где-то далеко-далеко она – очень известная персона, за которой постоянно следят, которую почитают, надеются на встречу с ней и ни одно движение мизинца не остаётся незамеченным.

Но эта царственная особа продолжает приходить сюда. В деревню.

– И я очень надеюсь, что ты на них ответишь.

– Какой взгляд… – Аэлиция цокает языком. – Я почти испугалась.

– Тебе стоит бояться, – говорю. – Я тебе не друг и никогда им не был. Даже наоборот: я очень не люблю людей, которые вмешиваются в мои планы и водят за нос.

– Такой грозный… такой необузданный!

– Ты предсказала мою драку с двойником, как ты это сделала? Как ты узнала, что я буду стоять над ним с рукой, занесённой для удара? Ты знала, что твоё нелепое пророчество спасёт ему жизнь? И если знала, почему вмешалась в мои дела?

Девушка поднимается с камня, спрыгивает вниз, но прежде, чем её ноги касаются земли, она превращается в облачко чёрных лепестков. В то же мгновение мягкая рука проводит по моим волосам. Она стоит у меня за спиной с загадочной улыбкой.

– Столько вопросов, – говорит. – И я не отвечу ни на один из них.

– Нет, ты ответишь.

– Хочешь применить допрос с пристрастием?

– Если придётся.

– Давай сыграем с тобой в игру, – произносит девушка после паузы. – Побеждаешь в раунде – я отвечаю на любой твой вопрос. Проигрываешь – и ты делаешь то, что я скажу.

Аэлиция снова исчезает и появляется неподалёку. Поднимает на руки летучую мышь и рассматривает её вблизи. Хума обычно не любит незнакомых людей, но в этот раз ведёт себя очень спокойно.

– Что за игра? – спрашиваю.

Не знаю, что она задумала, но это явно будет какое-то издевательство. Она только этим и занимается.

– Любая, какую пожелаешь.

– Идёт, – говорю. – Мы будем играть в камень, ножницы, бумагу.

Идеальная игра с равными шансами на победу. Случай определит победителя. Выиграю я – узнаю, что она задумала. Проиграю – выполню мелкое задание.

Вкратце объясняю правила, после чего Аэлиция снова исчезает и появляется прямо перед моим лицом. Её голубые глаза смотрят на меня в упор и я через белую жемчужину чувствую проказливость. Всё наше общение для неё – игра.

– Раз, два, три, – произношу и выбрасываю бумагу.

Самая простая фигура в этой игре – камень. Значит, самая большая вероятность, что я выиграю, если она выбросит именно его.

– Ножницы, – отвечает девушка и медленно обходит меня вокруг. – Что бы мне попросить тебя сделать?

Ходит вокруг в показных размышлениях. Кажется, она с самого начала знала, что мне прикажет, но всё равно продолжает изображать задумчивый вид.

– Знаю, – говорит. – Снимай рубашку.

– Ты шутишь?

– Вовсе нет. Таков был наш уговор, так что будь добр – выполняй.

С кряхтением стаскиваю с себя льняную рубаху и остаюсь с голым торсом. Похвастаться, прямо скажем, нечем: я всегда был жилистым и худощавым. Если ей хотелось увидеть тело Аполлона, стоило обратиться к одному из близнецов. Сухие жгуты мышц, обтягивающих широкие плечи – вот и всё, что есть.

– Какой красавец, – заявляет Аэлиция.

Она пытается дотронуться до моего плеча, но я отстраняюсь.

– Спасибо, – говорю. – Ты не первая, кто мне это говорит. Вчера, например, это был двуногий прямоходящий змей в лохмотьях.

– Вот это волосы! – произносит Хума голосом Арншариза. – Самые прекрасные волосы на свете!

Летучая мышь выбрала идеальный момент, чтобы вклиниться в разговор.

– Давай следующий раунд, – говорю.

Поскольку эта игра умов, то я ожидаю, что Аэлиция выбросит ножницы, поскольку в прошлый раз бумага проиграла и я могу выбрать именно её.

– Раз два три, – говорю и выбрасываю камень.

– Бумага, – отвечает девушка с протянутым кулаком. – Итак, ты опять проиграл.

Не знаю как, но она жульничает. Аэлиция с лёгкостью согласилась на игру, поскольку точно знала, что победит в ней. У неё в рукавах, должно быть, запрятано очень много тузов.

– Как думаешь, что я попрошу тебя сделать на этот раз? – спрашивает.

– Даже предполагать не буду. Кто тебя разберёт.

– Пожалуй, я попрошу тебя снять сандалии.

– Хочешь, чтобы я стоял босиком на горячем песке? – спрашиваю.

– Брось, не так уж тут и горячо.

Скрипя зубами, снимаю с себя обувь и теперь я стою у хребта в одних штанах.

– Хочу тебя предупредить, – говорю. – Что их я снимать не намерен.

– Буду держать в уме, – ехидно отвечает Аэлиция. – Новый раунд? Или прекращаем игру?

В третий раз я выбрасываю фигуру наугад и снова проигрываю: у меня ножницы, у неё камень. Мне казалось, что она каким-то образом чувствует мои намерения так же, как я её взгляды. Но и тут вышла осечка: очередной проигрыш, очередное унижение.

С довольным видом она отходит назад и смотрит на меня оценивающе. Не знаю, зачем ей вздумалось увидеть меня голым, но именно это она и хотела изначально. Штаны снимать нельзя, поэтому Аэлиция всерьёз задумалась, что же у меня попросить.

– Придумала, – говорит.

Очень грациозной походкой она двигается ко мне, останавливается напротив и протягивает руку, чтобы я взял её своей. Левую она кладёт на моё плечо. Моя правая сама по себе оказывается на её талии.

И мы начинаем вальсировать.

Даже не знаю, как это получилось.

Не представляю, откуда она знает, что я умею танцевать. Для неё – я обычный человек из захолустной деревушки, который может похвастаться знанием похабных частушек, но никак не вальсом. Это умение цивилизованного человека.

Я кружу её в танце, ступая босиком по песку и сухой траве. Последний раз я делал это… уже не помню когда. Всё получается само собой, без каких-либо усилий.

Должно быть, всё это из-за партнёрши: я и сам неплох, но она очень лёгкая и воздушная, перемещается так плавно и непринуждённо, словно занималась этим всю жизнь. Рядом с ней даже самый деревянный танцор будет чувствовать себя расслабленно и уверенно. Она не ходит, она парит над землёй – настолько легко двигается.

И улыбается.

Довольная.

У неё должны быть десятки улыбок на все случаи жизни: смиренная, наглая, снисходительная, ехидная, формальная, торжественная и торжествующая. Она все их тренировала перед зеркалом, чтобы показывать людям то, что они должны в ней видеть. Но здесь и сейчас она расслаблена и показывает свои истинные эмоции. Без масок и притворств.