Текст книги "Чёрный хребет. Книга 3 (СИ)"

Автор книги: Алексей Дроздовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 28

Горн, разрывающий утреннюю тишину.

Небо едва начало светлеть, а мы уже построились в шеренги и стоим, с копьями и щитами в руках, готовые ринуться в бой в любой момент. Я не хочу сражаться, но если придётся, то буду действовать решительно и без сожалений.

Деревня перед нами встречает рассвет с унылой обречённостью.

Сначала дозорные ходили по улицам, не находя себе места, а после нашей вылазки и вовсе не смыкали глаз до конца ночи. Теперь они сидят на улицах, усталые и сонные.

– Ночью несколько человек удрали в лес, – произносит Дверон. – Мои люди видели их убегающими.

– Поэтому мы не стали их окружать. Пусть страх передастся тем, кто остался.

Пусть они решат, что обречены. Их и без того было намного меньше чем нас, а сейчас они не смогут дать даже малейший отпор.

– Баллисты! – кричу. – Стреляйте в стены домов! Старайтесь никого не задеть.

Несмотря на мощь деревянных стрел, больше похожих на копья, они не смогут пробить сухую древесину, десятилетия находящуюся под давлением верхних брёвен, а если и пробьют в местах стыков, то войдут совсем неглубоко.

Хочу, чтобы жители Орнаса увидели, какое дьявольское оружие на нашей стороне. Хочу сломить их боевой дух окончательно, чтобы даже самый большой оптимист перестал верить в победу.

Наша армия расступается в стороны, позволяя трём баллистам выйти вперёд. Несколько человек заряжают орудия, после чего по моей команде стрелы срываются со своих лож и мчатся к Орнасу. Две из них вгрызаются в деревянные дома, третья зарывается в землю, промахнувшись. Но так даже лучше: пусть видят, что может с ними стать, если такая штука встретит на пути человеческое тело.

– Ещё залп! – кричу.

– Так этих тварей, – кровожадно усмехается Хуберт. – Так их.

– Так их, – подтверждает Хума.

Новая партия стрел летит к деревне, пугая жителей и демонстрируя наше превосходство. Мы показали свою силу, теперь можно и поговорить.

– Орнас! – кричу. – Собирайте своих старейшин!

Последняя попытка договориться.

Если они откажутся нас принять – мгновенная атака и уничтожение всех, кто способен держать оружие.

Снова люди заметались по деревне, обсуждают что-то, ищут кто из них главнее, чтобы принимать решения. Наконец, мы видим совет, собирающийся в уже знакомом круглом доме. Двух стариков приносят на руках, один энергично топает по улице, словно невероятно счастлив проснуться так рано.

Двигаемся вперёд. Не представляю, что из этого выйдет.

Входим в здание для переговоров и видим на этот раз три кресла старейшин: Стауг забрался на своё место и весело машет нам рукой. Диддел бессмысленно смотрит в потолок. Тайлин спит. Три человека, управляющих деревней, но при этом позабывших собственные имена.

На этот раз обстановка ещё более мрачная, чем вчера.

Больше всего удовольствия получают люди из Дигора. Они выглядят так, будто позвали старшего брата разобраться со школьным задирой, что годами приставал к ним и не давал прохода.

– Чего вы такие хмурые? – спрашивает Хуберт с лёгкой улыбкой. – Мы всего лишь пришли поубивать немного ваших людей. Подумаешь, событие.

– Не надо злорадствовать, – говорю.

– Совет собран, – произносит Зитрус, злобно буравя меня взглядом. – Говорите, что хотели.

Мы совсем ему не нравимся, но поделать с этим он ничего не может. Мужчина лишь продолжает смотреть исподлобья и татуировка змеи на его лысой макушке очень недобро покачивается в такт его движениям.

– Мы пришли задать вам тот же вопрос, ради которого приходили вчера, – говорю. – Мы представляем собой армию трёх деревень, объединённую общей целью – прекращения насилия и создание в этой части мира безопасной обстановки для всех. Либо вы складываете оружие и добровольно принимаете наши условия, либо мы нападём и навяжем их силой.

Стою в своей части круглого здания, жду ответа.

Зитрус и остальные находятся с другой и тоже ждут непонятно чего.

Лишь три старика покоятся в креслах, не в силах понять суть происходящего. Они и в нашем мире были бы очень, очень глубоко пожилыми, а здесь они стары до неприличия. Удивительно, как они вообще дожили до своей возраста, когда случайный вирус может выкосить половину населения. Должно быть, у каждого из них по-настоящему бычье здоровье.

– Передай это вашим старейшинам, – говорю.

Зитрус осматривается, явно не понимая, к кому из них обращаться. Наконец, он опускается возле Стауга, который покачивается на своём кресле с широчайшей улыбкой.

– Стауг, – произносит Зитрус. – Эти люди пришли спросить, готовы ли мы сдаться или будем сражаться с ними.

Старик поворачивается к нему и смотрит с воодушевлением: наверняка думает, что ему предлагают завтрак. Аж просиял весь. Поверить не могу, что судьба целой деревни зависит от этого человека. Очень милого в этой своей неуёмной энергичности, но полностью лишённого искры разума. Ему бы бегать по округе и восторгаться жизнью, а не сидеть здесь и принимать важные решения.

– Стауг, – настойчиво повторяет Зитрус. – Эти люди… они пришли из других деревень.

Старик переводит взгляд на нас, очень задорно подмигивает.

– И они очень агрессивно к нам настроены.

Зитрус старается сделать голос как можно мягче, будто говорит с ребёнком. Даже жесты подключает, стараясь достучаться до угасающего самосознания.

– Теперь совет старейшин должен обдумать эту ситуацию и решить, как нам поступить.

– Да он же присвиснутый! – замечает Хуберт. – Чего ты его спрашиваешь?

– Потому что вы вчера убили Сазголона! – рявкает Зитрус. – Теперь это совет и мы будем слушать его.

Некоторое время двое мужчин смотрят друг на друга, после чего Зитрус снова наклоняется к Стаугу и очень отчётливо, выговаривая каждую букву, произносит:

– Стауг, соберись, пожалуйста. Нам очень нужно решение совета.

Не знаю, чего он пытался добиться. Неужели надеялся, что давно выживший из ума старик соберёт остатки рассудка в кучу и выдаст осмысленный ответ? Скорее на горизонте взойдёт второе солнце, чем присутствующий здесь совет сможет понять, чего от него хотят.

– Диддел, – говорит Зитрус второму старику. – Как нам поступить, что нам им ответить?

Стою в стороне и жду, чем это всё закончится.

Я никуда не спешу.

Пусть хоть всю деревню обойдёт, спрашивает мнение у новорожденных, у домашних животных, у могил умерших. Пусть делает что захочет, если это в конечном итоге приведёт к нужному мне результату. На моей стороне всё мировое терпение.

– Тайлин, – Зитрус подходит к спящему старику, но даже не задаёт вопроса.

– Кто у вас самый старший помимо этих? – спрашивает Дверон.

Мужчины по ту сторону круглого помещения переглядываются, вспоминая. Спорят о том, кто кого старше.

– Колгин, – говорит кто-то.

– Он не сможет прийти, – отвечает другой. – Он уже год из дома не выходит.

– А Терг?

– Он скорее сожжёт нас вместе с этим домом, чем станет сидеть в совете.

Никто из людей, кажется, даже мысли допустить не может, чтобы взять на себя ответственность. С самого детства им вдалбливали в головы слушать старших и теперь они пытаются найти в деревне старика, который решит все их проблемы какой-то своей стариковской мудростью. Хотя я, как бывший старик, лучше всех понимаю – нет у нас никаких ответов. Старики – такие же люди, как остальные, только чуть старше. Как бы банально это ни звучало.

Есть мудрые люди и есть глупые. И с возрастом это никак не связано.

– Да сколько можно? – возмущается Хуберт. – Сядьте уже и сами обдумайте наши требования.

– Тихо, – говорю. – Пусть обсуждают.

Наконец, Зитрус выходит вперёд и неохотно произносит:

– Совет хочет знать, чего вы хотите.

– Всё очень просто, – говорю. – Орнас принимает над собой власть Дарграга. Каждый житель становится нашим рабом и мы вправе будем решать судьбу любого из них.

– Вы хотите всех нас обратить в рабов? Всю деревню?

– Именно так. Никто не говорил, что мы придём с цветами и подарками. Если вам эти условия кажутся неподходящими, то вы всегда можете отказаться и умереть. Время для дипломатии прошло, теперь мы ведём переговоры с позиции силы.

– Да, вам не позавидуешь, – замечает Хуберт.

– Но вы продолжите жить в своих домах, – говорю. – Заниматься тем, чем обычно занимаетесь. Мы не будем заставлять вас делать то, что обычно заставляют делать рабов.

– Что тогда изменится?

– Во первых, вы ни на кого больше не сможете нападать. Во вторых, вы будете во всём нам подчиняться. А если откажетесь выполнять какой-либо приказ, то мы накажем.

Пожевав губы с недовольством, Зитрус вернулся к своим соратникам и они снова начали что-то в полголоса обсуждать. Не могу сказать, что именно, но это наверняка звучит примерно так: “Мне это не нравится, но их слишком много и они нас перебьют”. Последний аргумент в их дискуссии наверняка перебивает все остальные.

– У нас есть ряд требований, – говорит Зитрус, снова выходя вперёд.

– Уверен, они все обоснованные и логичные, – говорю. – Но я все их отклоняю. Вы не в том положении, чтобы что-то требовать. Моё предложение – лучшее, что вы сможете сегодня получить.

На этот раз жители обсуждают гораздо дольше. Наверняка решают, насколько велики у них шансы в битве. С моей точки зрения – абсолютно нулевые. Но они могут думать, что если правильно рассчитать силы, действовать слаженно…

– У нас встречное предложение, – отвечает Зитрус.

Жду с нетерпением.

– Мы выставляем нашего самого сильного воина против вашего. Сражение насмерть. Победит наш – вы уходите и больше не возвращаетесь. Если ваш – мы примем все ваши условия.

Любопытное предложение.

Пытаются выйти из ситуации любым способом: не хотят сражаться с нашей армией, но и добровольно признавать себя рабами не намерены. Хотят свести свои шансы к простому пятьдесят на пятьдесят.

Нам не выгодно подобное мероприятие – есть шанс проиграть и уйти ни с чем.

– Нет, ребятки, – говорю. – Не для того мы потратили столько усилий, чтобы вы все их пресекли одним удачным моментом.

– В таком случае, – объявляет Зитрус. – Мы выбираем сражение.

– Хотите умереть славной смертью?

– Лучше так, чем позорное рабство.

– Конечно, – говорю. – Понимаю. Вы – прирождённые воины и не позволите каким-то чужакам вроде нас диктовать вам свои условия. И как настоящие, свирепые воины, вы готовы умереть за свою честь. Никто из вас не боится смерти, вы смело смотрите ей прямо в глаза. Но позвольте кое-что уточнить: вы выбираете достойную смерть только для себя или для ваших семей тоже?

Брови Зитруса съезжаются к переносице.

– Если мы победим, – продолжаю. – Мы не развернёмся и не уйдём к себе. Мы войдём в Орнас и обратим в рабство ваших жён, родителей и детей. Пока вы будете лежать мёртвые, но довольные тем, как славно умерли, вашим семьям придётся влачить жалкое существование, поскольку их мужья и отцы решили их покинуть.

Такие бравые вояки все как один мечтают найти конец на поле битвы, храбро встретив достойную смерть. Это одно из самых идиотских мировоззрений, которые мне вообще доводилось встречать. Оправдание тупоголовых, не способных потратить свою жизнь на что-то стоящее. Но как только речь заходит об их близких, смерть уже не кажется славной и достойной.

– Давайте так, – говорю. – Вы складываете оружие, а я пообещаю вам, что вы не пожалеете о своём решении.

Выхожу вперёд и протягиваю руку.

– Вы признаете себя рабами, но не будете чувствовать себя ими. Всего лишь будете выполнять мои приказы и ходить с нами в походы так же, как мы с Дигором и Фаргаром пришли к вам. Звучит более чем справедливо, не кажется?

Люди снова принимаются обсуждать положение дел, оставив меня с протянутой рукой.

Наконец, Зитрус выходит вперёд и безжизненным голосом спрашивает:

– Кто голосует за то, чтобы сложить оружие?

Поднимает руку вверх и тут же Стауг проделывает такой же жест. Он любит поднимать руку вместе с остальными, хоть и не понимает смысла этого действия. Диддел тоже поднимает руку вверх. Он как робот, услышавший ключевое слово. Тайлин спит.

– Большинство голосов за, – объявляет Зитрус, мрачный до невозможности.

Только что они приняли самое сложное решение в их жизни. И одновременно самое верное.

Нужно как можно быстрее поставить им металлических предметов для домашнего хозяйства. Пусть почувствуют, что с нами хорошо. К чему воевать с тем, с кем лучше дружить.

Теперь в нашем союзе целых четыре деревни. Две из них – рабы, некоторые его члены ненавидят друг друга, но это всё равно союз. Пусть он и трещит по швам. И у меня на него очень большие планы.

Глава 29

Семьсот человек стоят между домами и внимают каждому моему слову.

Повторяю речь, которую произносил в Фаргаре сразу после победы. Я чувствую каждый их взгляд ясно и отчётливо, точно знаю их количество в каждую отдельную секунду времени: пятьсот двенадцать, шестьсот восемнадцать, четыреста тридцать семь…

Некоторые из них любопытные, многие удивлённые, но в основном на меня выливается поток ненависти и презрения. Будь я чуть более эмоционально нестабильным, то меня бы снесло от подобной волны негативных чувств.

– Жители Орнаса! – кричу. – Вы все теперь рабы!

Забавно, что они так сильно ненавидят единственного на свете человека, который стремится сделать их жизнь лучше. В этой части мира нет никого, кто желал бы счастья и безопасности больше, чем я. Даже в их собственной деревне.

– Вы теперь – наша собственность! Все до единого! С этого дня вы должны выполнять всё, что я вам прикажу. Велю прыгать – вы будете прыгать. Велю передвигаться только спиной вперёд – вы так и сделаете.

Пока я говорю, Хуберт ходит между жителей и рассматривает людей вблизи.

– Так же вам запрещается снимать кожу с людей и делать из неё одежду.

– А из чего нам её делать? – выкрикивает кто-то.

– Из льна, как все остальные деревни, – говорю, затем добавляю чуть тише. – Чем, чёрт побери, занимается Хуберт.

– Сына своего ищет, – отвечает Дарлайн, мужчина из Дигора. – Исчез пару лет назад.

– Думаешь, он ещё жив?

Дарлайн искоса смотрит на меня, пытаясь понять, шучу я или нет.

Рыжая голова Хуберта мелькает в толпе время от времени. Неподходящий момент он выбрал для подобного занятия – жители ещё не успели остыть и могут разорвать его на куски, если произойдёт взрыв возмущения и недовольства.

– Сейчас вам кажется, что нет ничего хуже, чем попасть в рабство, но я вас уверяю, однажды вы возблагодарите небеса за сегодняшний день. Скоро вы станете жить лучше, чем когда бы то ни было…

Продолжаю тираду, заготовленную несколько дней назад. Хочу, чтобы они осознавали своё положение, но при этом не чувствовали себя угнетёнными. Наша зарождающаяся империя пока слишком слаба и не имеет достаточно сил, чтобы подавлять недовольные настроения. Члены нашего союза должны чувствовать себя частью общего.

Нужно как можно сильнее интегрировать жителей между деревнями.

Нужно, чтобы мужчины знакомились с женщинами и заводили семьи, переселялись из одной деревни в другую, перемешивались.

Нужно уничтожить понятие о «своих» и «чужих».

– Я не хочу, чтобы вы воспринимали этот день как проигрыш! Это ключевой момент в нашей истории – ещё одна деревня, присоединившаяся к нашему союзу. И, чтобы отметить это событие, я объявляю праздник: самый большой за последнюю тысячу лет. Он будет длиться несколько дней, море еды, выпивки, веселья. Но самое главное, во время этого праздника мы устроим различные соревнования, главным из которых будет чемпионат на самого умелого воина среди четырёх деревень. Спасибо Зитрусу за идею.

Кажется, у нас скоро состоятся первые Гарнские игры – праздник, который будет проводиться каждые четыре года, чтобы выявить лучших атлетов в своих дисциплинах. Следом мы подтянем Гарновидение для певцов, Гарнкон – где ребятня будет одеваться в героев мифов и легенд, Гарнфест – праздник алкогольных напитков, и конечно же бёрнинг Гарн – большой праздник в пустыне.

Шучу.

Никогда не страдал от излишней самооценки, но я далеко не нарцисс.

– Мы двигаемся в светлое будущее! – меня снова понесло.

Рассказываю о прелестях нашей зарождающейся цивилизации, обрисовываю сытый и безопасный мир, где каждый будет чувствовать себя спокойно и уверенно. Что в этой части мира ещё не происходило подобного, а затем снова перехожу к гуляниям.

Хотелось бы услышать в ответ на мои слова хотя бы чуточку одобрения, но его нет.

В Дарграге при слове «праздник» окружающих тут же наполняет волна вдохновения и радостного предвкушения. Здесь же мои слова улетают в пропасть. Никому нет дела до самых больших гуляний за всю историю деревень. Но это не удивительно – слишком много потрясений за последний день.

– Снимай, живо! – раздаётся крик в толпе.

Люди расступаются в стороны и мы видим Хуберта, угрожающего мечом какой-то женщине.

– Снимай, сука!

Испуганная и потерявшая дар речи, женщина смотрит на протянутое к ней оружие и не может пошевелиться. Не дожидаясь, пока она выполнит его приказ, Хуберт разрезает шнуровку у неё за спиной. Окружающие смотрят на это со всё возрастающим гневом: нельзя просто так, посреди вражеской деревни, раздеть одну из женщин. Его же сейчас растопчут и мы ничего не сможем сделать!

– Хуберт! – кричу. – Хватит!

Но мужчина меня не слышит.

Он всецело поглощён процессом: снимает с женщины тёмную накидку и с каждой секундой окружающая толпа подходит к нему всё ближе. Ещё какие-то несколько секунд и его схватят, повалят на землю и будут долго пинать, пока от него не останется пустая, безжизненная оболочка.

Настраиваюсь на голубую жемчужину, протягиваю руку вперёд, чтобы поднять Хуберта, ради его же безопасности.

Но прежде, чем я успеваю, тот срывает накидку с женщины, отчего та закрывает голую грудь руками. А Хуберт бежит в нашу сторону, держа эту накидку прижатой к животу. Он пробегает мимо нас, весь в слезах, и теряется где-то за спинами. Даже не думал, что он умеет плакать.

– Кажется, Хуберт только что нашёл своего сына, – мрачно замечает Дарлайн.

Некоторое время я продолжаю стоять прямо, пытаюсь вспомнить, на чём остановился. А затем до меня доходит смысл сказанных Дарлайном слов.

Конечно же Хуберт искал в толпе своего сына. Но не его самого, а то, что от него осталось. Представить не могу, как бы я вот так разыскивал Буга, или Вардиса, или Цилию, высматривая в накидках из человеческой кожи знакомые родимые пятна. Какой ужас.

– О чём это я? – спрашиваю, глядя на толпу. Мысли вращаются в голове, но ни одна не хочет остановиться и позволить её обдумать. – Мой первый приказ. Сегодня же вы выделите несколько человек, которые будут собирать в округе камни и сносить их в кучу, а другие займутся мощением дороги к Фаргару. Фаргар, в свою очередь, займётся этим же в вашем направлении, а мы начнём вести её из Дарграга через хребет. Она должна быть достаточно широкая, чтобы по ней проехала телега.

Некоторое время я описываю механизмы, как мы наладим торговые пути между деревнями. Как по ним будут путешествовать люди, перевозя товары и торгуя полезными вещами. Дороги, построенные в древнем Риме, две тысячи лет спустя определили карту основных европейских дорог.

Собираемся в обратный путь.

Орнас теперь наш.

Ровно через десять дней они, а так же Фаргар и Дигор, пересекут хребет, чтобы устроить самый большой праздник в истории. Явка на него – обязательна. Если кто-то не захочет или не сможет прийти – будет объясняться по причинам своего отсутствия. И уже я решу, насколько эти причины уважительны.

Никто не должен пропустить мероприятие по сплочению. Сейчас это самое важное, что нам необходимо сделать.

Мои соплеменники очень довольны тем, что не пришлось сражаться. Жители Фаргара, наоборот, очень этим расстроены. Они ведут себя так, будто они пришли на свидание, поужинали, прогулялись, а когда дело подходило к сути – чмокнули в щёку и оставили стоять у подъезда. Что поделать, не всегда твои собственные интересы совпадают с интересами окружающих.

Подхожу к рыжему бородачу, по-прежнему сжимающему в руках накидку из кожи его собственного сына.

– Эй, Хуберт, – говорю.

Мы приближаемся к месту, где жители Дигора свернут на дорогу к себе домой, а мы пойдём прямо, поэтому сейчас – последняя возможность поговорить.

– Не сейчас, – отвечает Хуберт безжизненным голосом. – Мне нужно побыть одному.

– Ладно, – говорю. – Но знай, что я с ребятами всегда рядом.

Кладу руку ему на плечо в поддерживающем жесте.

Дигор уходит к себе, Фаргар к себе. Остаёмся лишь мы, идущие через хребет к Дарграгу. Возвращаемся из сражения, которое не состоялось. Самый лучший вид сражения, на мой взгляд.

Но прежде, чем мы вернёмся домой, есть ещё одно важное дело.

И я подозреваю, что оно не пройдёт легко.