Текст книги "Чёрный хребет. Книга 3 (СИ)"

Автор книги: Алексей Дроздовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава 25

Мой мир расширяется.

Никогда я не уходил на запад настолько далеко: вчера утром мы выступили из нашей деревни, сегодня вечером мы приближаемся к цели. Очередная вражеская деревня: не такая большая, как Фаргар, не такая дикая, как Гуменд. Они снимают с людей кожу и используют её в качестве одежды, но, по крайней мере, умеют разговаривать.

На этот раз наше войско путешествует совместно с воинами Фаргара, а не двумя отдельными группами, как в предыдущем походе. Пять сотен человек выстроились в два ряда, следуют за мной и Двероном. Аделари с отцом, как всегда, идут впереди в качестве разведчиков.

– Говорить буду я, – произношу.

– С кем говорить? – спрашивает Дверон.

– Со старостой Орнаса. Что-то мне подсказывает, что ты сейчас не настроен на дипломатию и любые переговоры сразу приведёшь к стычке. К тому же Дарграг с Орнасом ничто не связывает. Они слишком далеко от нас и ни разу на нас не напали. За последнюю сотню лет уж точно.

– Там совет.

– Какой совет?

– Совет старейшин. Деревней правит три-четыре дряхлых старика, и нам сильно повезёт, если хоть один из них будет в своём уме.

– Тогда буду разговаривать с советом старейшин. Я буду пытаться решить дело словами, а ты стой рядом с грозным видом, будто собираешься вырезать всю эту деревню подчистую.

– То есть, стоять с моим обычным видом, – произносит Дверон. – Эти выродки слишком много крови попили у нас.

– Мы с тобой будем исполнять противоположные роли, – говорю. – На мне роль хорошего переговорщика. На тебе – плохого. Можешь иногда вмешиваться в разговор, но не перегни.

Идём в первом ряду, прокладываем дорогу. Выбираем оптимальный маршрут.

Я спиной чувствую ползающие по мне взгляды и точно знаю их количество. Девять… одиннадцать… восемь… Точно счётчик трансляции. В основном это пустые взгляды без эмоций: после длительного похода у людей осталось мало сил на переживания. Но мелькают и враждебные, когда жители Фаргара буравят мою спину.

Им не нравится, что ими командует человек из Дарграга.

Ничего, привыкнут. Изначально они нас ненавидели и презирали до такой степени, что бросались на копья, чтобы лишить нас жизни. Обыкновенная злоба – ерунда. Пройдёт ещё год и Фаргар будет смотреть на нас с простым раздражением.

– Смотрите! – кричит Лира.

У нас на пути стоит небольшая группа воинов из Дигора. Четырнадцать человек, четырнадцать мужчин.

Слабенькое пополнение войска, прямо скажем, но любое количество идёт в зачёт. Двести десять пришло из Дарграга. Триста пятьдесят из Фаргара. В общей сложности армия из трёх деревень теперь насчитывает пятьсот семьдесят четыре человека или около того.

– Спасибо, что явились, – произносит Хуберт при нашем приближении.

Тепло пожимает руку мне.

Очень холодно пожимает руку Дверону.

Вынужденное сотрудничество. Века кровавой резни не могут просто так взять и испариться. Трудно заставить себя подружиться с человеком, чьи предки убивали твоих предков. Но даже простое рукопожатие – уже огромный скачок в нужном направлении.

Хочется спросить, как там Майра, но я себя сдерживаю: наши пути разошлись и нет дороги назад. Я лишь покажу свою слабость, если задам этот вопрос.

– Вы позвали, мы явились, – говорю. – Вот, как это работает.

Оборачиваюсь к друзьям и киваю им головой. Несколько человек выносят мешки с доспехами и мечи в ножнах. Комплекты, которые мы оставили специально для наших союзников. Пятнадцать штук. Один лишний меч и одну лишнюю броню я отношу первому встречному воину из Фаргара.

– Это вам, – говорю. – Подарок от нас.

Жители Дигора стоят над нашими мечами с таким видом, будто получили новогодний подарок, а в ответ ничего не приготовили. Смущённый блеск в глазах. Поднимают, разглядывают со всех сторон, не могут поверить, что это безвозмездно, из лучших побуждений.

Примеряют.

Доспехи сидят не ахти, некоторые части болтаются. Но это всяко лучше, чем идти в бой совсем без защиты.

– Выступаем! – кричу.

И мы двигаемся в дорогу. Вперёд на Орнас, подчинять, подавлять и превосходить.

Внутри сидит знакомое чувство тяжести. Похоже, оно всегда будет сопровождать меня перед грядущими битвами и никогда не настанет момента, когда я буду идти в бой с уверенностью в своих силах. Всегда мне будет казаться, что вот-вот удача повернётся спиной и уж в этот раз случайный бородатый дикарь снесёт мою тупую башку подчистую.

Чем дальше мы идём, тем сильнее я чувствую тревогу во взглядах, скользящих по спине. Соплеменники переживают то же, что и я. Мы на чужой территории, здесь не получится чувствовать себя как дома.

– Уже скоро, – говорит Дверон. – В том лесу.

Впереди виднеется ряд молодых деревьев, перетекающих в высокий, густой лес. Мы как раз проходим небольшой холм, поэтому видим чащу, уходящую до самого горизонта. Значит, жители Орнаса решили выстроить деревню среди деревьев, чтобы далеко не таскать брёвна. Умно.

Повсюду виднеются следы людей: отпечатки ног на земле, вырубленные деревья, старый, кожаный ремешок, порванный и наполовину сгнивший.

Мы едва успеваем войти в лес, как видим Аделали с Торнатом, прячущихся за деревьями. Девушка машет рукой, чтобы мы присели.

«Стоять», – отдаю приказ друзьям и люди позади меня замирают.

Ложусь на живот и остальные следуют моему примеру. Пятьсот человек припадают к земле. Тихо, неслышно. Впереди слышатся непонятные звуки. Хума рядом со мной отращивает на голове огромное ухо и направляет его как антенну в нужную сторону. Эх, как я хотел бы, чтобы она умела выражать собственные мысли, а не повторяла случайные фразы, которые ей больше всего понравились.

Я бы отправил её как разведчика.

Вскоре я разбираю ритмичные слова: в нашу сторону идут два человека, один из них напевает, а другой передвигается молча. Они бы уже заметили нас, если бы пристальнее смотрели вперёд. Мы остаёмся незамеченными, пока лежим неподвижно. Человеческий глаз гораздо лучше распознаёт движение, чем неподвижный, хоть и выделяющийся из окружения объект.

Одеты оба, ожидаемо, в накидки из человеческой кожи. В руках они несут бурдюки, скорее всего тоже из человеческой кожи.

– Они идут сюда, – шепчу Дверону. – Позади нас ручей.

Один из них лет пятидесяти, крепкий, сбитый, весь в татуировках. Другой помоложе и покрытый татуировками лишь наполовину. Волосы у обоих завязаны в высокие конские хвосты.

Ждём, стараемся подпустить их поближе. Вижу, как Аделари слегка натягивает тетиву на своём луке. Дверон покрепче сжимает свой новенький меч. Чем ближе они к нам подходят, тем лучше мы можем их разглядеть. Кажется, жители Орнаса снимают кожу не только с врагов, но и друг с друга – это не считается у них чем-то запрещённым.

Обе их накидки покрыты теми же татуировками, что и они.

Перед глазами появляется картина, где в деревне умирает старик, а его сородичи набрасываются на него, чтобы заграбастать себе такой ценный материал, как кожа.

Какой ужас.

Надеюсь, что это всего лишь моя больная фантазия.

– Заметили, – шепчет Дверон.

Люди продолжают идти вперёд, но как-то странно смотрят в нашу сторону, словно не могут понять, что тут находится. Даже песня прекратилась. Затем тот, что постарше, останавливает молодого и они продолжают глядеть в нашу сторону с подозрением. Трава здесь не очень высокая, поэтому скрывает наше присутствие лишь наполовину. Издали подобная картина и правда должна выглядеть странно.

– Точно заметили, – продолжает Дверон.

Я уже и сам это чувствую: два встревоженных взгляда, скользящих по мне время от времени. Они знают, что это армия пришла на их землю, но по какой-то причине не убегают, будто надеются, что им всё привиделось. Деревни не устраивают между собой полноценной войны: обычно всё ограничивается короткими вылазками, поэтому вид пяти сотен человек, лежащих в траве, более чем удивителен.

– Сейчас побегут, – говорит Дверон.

И он прав.

Один из людей что-то выкрикивает и они оба разворачиваются, чтобы убежать.

Я даже отреагировать не успеваю, как стрела Аделари вырывается вперёд и пронзает спину пятидесятилетнего, однако молодой продолжает нестись вдаль без оглядки.

– Соберись, – говорю сам себе.

До него метров сто пятьдесят. Не знаю, сработает ли моя сила на таком расстоянии: никогда этого ещё не пробовал. Протягиваю левую руку вперёд, словно собираюсь схватить убегающего человека. Делаю резкий взмах вправо и жителя Орнаса сбивает с ног невидимая сила. Его впечатывает в дерево с глухим ударом, раздаётся шелест раскачивающейся кроны.

Всё произошло так быстро, что многие из нас даже на ноги подняться не успели.

– Скоро закат, – произносит Дверон. – Нам нужно двигаться быстрее.

Идём вперёд.

Сжимаю рукоять меча на поясе, поглаживаю метательные ножи в чехле.

Один из встреченных людей мёртв: Аделари вогнала стрелу ему между рёбер. Другого, с залитой кровью головой, Торнат оттащил к первому. Тридцатилетний парень остекленевшими глазами переводит взгляд то на покойника, который совсем недавно шёл рядом с ним и напевал песню, то на нас, внезапно появившихся на их территории.

– Ты кто такой? – спрашиваю.

– Отвечай, ублюдок, – Дверон подкрепляет мои слова пинком по бедру.

Мужчина отлично вжился в роль плохого переговорщика, но сейчас смысла от этого не много: парень в шоке и совсем не может разговаривать. Кажется, я впечатал его в дерево сильнее, чем рассчитывал.

– В расход его, – раздаётся голос из толпы позади меня.

– Убить!

– Прикончить!

– Поднимите его и ведите с нами, – говорю Вардису с Бугом.

Мы должны застать Орнас со спущенными штанами. Никто не должен знать о нашем прибытии до тех пор, пока мы не выйдем из леса. На нашей стороне сила, численный перевес и эффект неожиданности. Нужно разыграть психологическое давление как можно сильнее.

Идём по тропе между деревьями, пока не выходим прямо на вражескую деревню. Соплеменники сбрасывают сумки с плеч, выстраиваются в стандартную боевую позицию в две шеренги. Фаргар, тем временем, растягивается справа от нас огромной беспорядочной толпой.

– Ничего себе, – шепчет Лира позади меня.

Понимаю её.

Орнас впечатляет.

Это не Гуменд с их шалашами, собранными из чего попало. В этом месте нет недостатка в деревьях, поэтому дома можно строить так, как захочешь. Некоторые из них возвышаются на два и три этажа в высоту, другие настолько широкие, что поместят несколько десятков человек. Мы ожидали увидеть варварское поселение, раз уж они снимают кожу с людей, но мы все ошибались.

Строить они умеют.

Действительно умеют.

Некоторые из здешних домов – настоящие архитектурные шедевры с крышами на равных уровнях, толстыми деревянными брёвнами, выполняющими роли колонн. На некоторых даже есть балкончики на втором этаже. В голове никак не стыкуется увиденная деревня с её обитателями.

– Чёрт, – говорю. – Они сами это построили?

– До меня доходили слухи, что тут дома больше, – отвечает Зулла. – Это было ещё когда я жила в Фаргаре. Но я не думала, что они при этом ещё и красивые.

– Горны! – кричу. – Пусть эти выродки обосрутся от нашего появления!

Раздаются многочисленные звуки рогов.

Орнас чуть больше Дарграга: сотен семь или восемь людей. И все они сейчас в панике носятся по дорожкам, пытаются понять, что делать дальше. Сомневаюсь, что за всю историю их деревни, они хоть раз сталкивались с полномасштабным вторжением.

До того, как мы проредили войско Фаргара, у них было пятьсот боеспособных воинов, но атаковали они в основном группами по сто-двести человек. Теперь же здесь стоит пять с половиной сотен. Такое количество сулит не грабёж, убийства и изнасилования, как было прежде, а полноценное уничтожение.

– Вардис, – говорю. – Отпустите пленника.

Братья отпускают парня с пробитой головой и он на нетвёрдых ногах топает к своей деревне. Качается, шатается, но продолжает упорно идти вперёд.

– Что делаем? – спрашивает Хуберт.

– Ждём, – говорю. – Пусть они соберут своё войско и посмотрят, насколько сильно оно меньше нашего.

Когда мы впервые собрали свою армию и пришли к Фаргару, чтобы дать бой, они выходили из своих домов, кричали и махали оружием, поскольку на их стороне был численный перевес. Легко быть кровожадным, когда врагов намного меньше.

Из Орнаса выходят воины и собираются в отдалении словно стайка напуганных цыплят.

Полсотни, сотня, две. Все с копьями и в накидках из человеческой кожи. Эта одежда наводила бы ужас на противников, которых меньше или столько же, сколько их самих. Сейчас же она производит исключительно брезгливое отношение.

– Посмотрите на них, – зловеще произносит Хуберт. – Они же трясутся от страха! А какие смелые были, когда сидели в нашей деревне.

– Таковы все люди, – отвечает Дверон. – Все смелые, пока находятся на стороне победителей, и мало кто сохранит самообладание на проигрышной.

Войско Орнаса и правда выглядит так себе: нас намного больше, мы лучше вооружены. Мы можем истребить их прямо в этот момент. Я могу щёлкнуть пальцем и от этой деревни останется пепелище. Один мой приказ и через сотню лет никто не вспомнит о том, что здесь было поселение.

«Сделай это», – твердит очень тихий, но зловещий голос.

У всех нас есть этот голос, но мы прячем его глубоко-глубоко внутри. Тёмная часть, похороненная под годами воспитания и жизни в цивилизованном мире. Так глубоко запрятанная, что мы сами верим в её отсутствие. Но, когда наступает идеальный момент, можно услышать этот голос: его нельзя заглушить полностью.

– Жалкие, жалкие черви, – произносит Хуберт.

Воины Орнаса стоят в середине деревни и пытаются понять, что им делать: выйти на защиту или развернуться и убежать в лес. Дарграг бы бросил свои дома и мчался прочь со всех ног, но эти люди не привыкли бросать свои жилища при малейшей опасности.

– Орнас! – кричу. – Я хочу видеть ваших старейшин!

Толпа впереди зашевелилась.

Решают, должно быть, достойны ли мы встретить их предводителей.

Или, если быть точнее, решают, какой у них есть выбор в этой ситуации. А выбора у них нет никакого. Несколько человек отделяются от основной толпы и уходят в разные стороны. Сначала мне кажется, что они выведут стариков нам навстречу, чтобы мы сели посреди поля и обсудили условия сдачи деревни.

Но старики оказались гораздо старше, чем я предполагал.

Два старых деда вышли в центр деревни своими силами, ещё двоих вынесли на руках, поскольку самостоятельно передвигаться они уже не могут.

– Это совет старейшин? – спрашиваю.

– Он самый, – подтверждает Дверон. – Совет маразматиков. Единственная вещь, которой они должны повелевать – ночные горшки. Но раз уж жители Орнаса слушают этих пердунов, значит будем слушать и мы.

Четыре деда собираются в одном круглом доме точно в центре Орнаса.

– Что? – спрашиваю. – Идём на переговоры?

Двигаемся вперёд, ощетинившись щитами и копьями.

Полтысячи человек входят в деревню, пока двести её защитников отступают, освобождая нам дорогу. Мы останавливаемся по одну сторону круглого здания, воины Орнаса – по другую. Пока никакого кровопролития. Всё идёт как надо.

Вхожу в здание.

От нашего разговора будет зависеть, сколько человек умрут сегодня.

Совет старейшин восседает в круглом тёмном зале. Четыре старика на четырёх стульях, а вокруг поднимаются ряды скамеек. Единственный источник света – небольшой костёр в середине.

– Проходите, располагайтесь, – доносится голос невероятно древнего, но при этом крупного старика.

Смотрит на нас, вскинув голову. Словно это он – хозяин положения, а не мы.

Выхожу вперёд и останавливаюсь неподалёку от костра, пока друзья за моей спиной расходятся в стороны и присаживаются на лавки, чтобы понаблюдать за разговором. С противоположной двери входят воины Орнаса. В небольшом здании столпилось человек сорок, каждый по свою сторону. Точно по центру круглого здания можно прочертить линию, отделяющую нас от них. Две зоны двух противоборствующих сторон.

– Чувствуйте себя как дома, – продолжает старик. – Не сказать, чтобы мы часто принимали гостей, но я рад послушать кого-то нового.

Несмотря на возраст и общее немощное состояние, у деда очень мощный голос. Такой может гаркнуть и стены затрясутся. Кажется, он единственный человек в этой деревне, кто чувствует себя свободно и непринуждённо. Даже мы, с численным перевесом и огромным преимуществом в снаряжении, слегка нервничаем и хотим избежать битвы.

– Чая? – спрашивает старик.

– Не откажусь, – отвечаю.

Даже если они захотят меня отравить и заварят ядовитый гриб – это не будет иметь никакого значения. Красная жемчужина ещё не восстановилась полностью, но в ней достаточно дыма для нейтрализации подобной угрозы. К тому же, какой смысл меня травить, если в этот же момент мои соплеменники нападут и сожгут всю деревню.

Я – единственная причина, почему Орнас ещё стоит.

– А мне нравится этот парень, – замечает старик. – Принесите нам чая.

Несколько человек выходят из здания, чтобы заварить нам чай, а мы всё это время сидим молча, не проронив ни звука. Пятнадцать минут в тишине. Чувствую напряжение моих друзей позади, чувствую напряжение людей впереди: все ждут, что из этого выйдет.

Узнаю в одном из людей впереди – заросшего воина, который был вожаком нападения на Дигор пару месяцев назад. Тогда Буг покромсал с десяток его друзей и этот тип сбежал. Теперь он стоит напротив нас и хмурится. Должно быть, представляет как то же самое будет происходить прямо здесь: в тот раз численный перевес был на их стороне, но мы победили. Теперь перевес на нашей, что сводит к нулю вероятность их победы.

Когда гонец возвращается с медным котелком, дед наливает две глиняных кружки и одну протягивает мне.

– Так зачем пожаловали? – наконец, спрашивает он.

Делаю длинный глоток обжигающего травяного напитка.

Я пришёл либо уничтожить эту деревню, либо всех их объявить нашими рабами и полностью изменить её устройство. Раздумываю над тем, как бы мягче подать эту мысль. От моих слов очень многое зависит.

Глава 26

Пью чай, думаю, как бы убедить вражескую деревню сохранить свои жизни.

Какие слова заставят свободных людей отказаться от свободы и принять чужую власть. На первый взгляд – никакие. Но я использую все свои силы и аргументы, чтобы убедить их сдаться. Если у нас не получится договориться – мы вступим в схватку и воины Орнаса полягут один за одним.

По всей видимости, я – единственный в этом мире, кто по-настоящему ценит человеческую жизнь.

– Мы пришли, чтобы покончить вражду между деревнями, – говорю. – Так или иначе.

– Вот как? – спрашивает старик. – И для этого вы привели с собой армию?

– Любые переговоры проходят легче, когда стороны видят, что произойдёт, если они не договорятся.

Я делаю глоток чая, старик делает глоток чая.

У нас не переговоры, а фехтование и победит тот, кто нанесёт противнику больше ран. Атакуй и защищайся, защищайся и атакуй.

– Он мне нравится, – замечает старик. – Зитрус, опиши как он выглядит.

Только в этот момент я понимаю, что старик – слепой. Всё это время он смотрел в мою сторону, но я не чувствовал его взгляд, будто ему совершенно плевать на моё присутствие. Жемчужина не действует, когда человек смотрит на меня отстранённо, на автомате. Нужен именно целенаправленный взор.

Лысый и весь покрытый шрамами человек опускается перед креслом на одно колено, смотрит в мою сторону и говорит:

– Молодой, худой, черноволосый, в очень странной блестящей одежде. Немного смуглый, Дарграг, наверное.

– Насколько молодой?

– Лет двадцать или около того.

– Мне семнадцать, – говорю.

Через пару месяцев будет восемнадцать. Смогу пить алкоголь.

Со стороны я, должно быть, выгляжу не очень внушительно. Пусть ростом меня природа не обделила, но физической мощью похвастаться не могу и в глазах воинов Орнаса выгляжу как задохлик, которого можно растоптать. Может, в соревновании по борьбе у меня не будет никаких шансов, зато мечом получается махать отменно.

– Всего семнадцать и уже говоришь от лица своей деревни?

– Не совсем так. Я говорю от лица трёх деревень.

Поворачиваюсь к людям за моей спиной. Хуберт пожимает плечами, Дверон тяжело вздыхает. Никто из всех трёх деревень не подошёл бы на эту роль больше, чем я. Меня не сковывает вековая неприязнь к соседям и только я могу думать в интересах каждой из них.

– Меня зовут Гарн, – говорю. – Позади меня стоит Дверон, староста Фаргара, а так же Хуберт, близкий друг старосты Дигора.

– Это правда, – негромко подтверждает Зитрус. – Один из них рыжий, а другой светловолосый.

– В таком случае представимся и мы, – объявляет дед.

С помощью Зитруса он поднимается на ноги и мы видим двухметрового, широкогрудого старика. В молодости он должен был навевать ужас на всех окружающих, сейчас же от его былого величия осталась только тень.

– Меня зовут Сазголон, – объявляет торжественно.

Его имя мне ничего не говорит, но Хуберт с Двероном явно знают этого человека.

– Я вхожу в совет старейшин уже очень много лет. Справа от меня сидит Стауг, мой ближайший и самый давний друг.

Указывает на небольшого, седого старичка, который нам широко улыбается. Пусть он и выглядит весьма бодро, но огонь мысли в его глазах полностью угас. Перед нами человек, потерявший всякий рассудок и морально вернувшийся в младенчество. Даже смотрит как-то шаловливо, задержись мы в этой деревне подольше и он пойдёт показывать нам свои игрушки.

– Слева Диддел…

Указывает на старика, смотрящего в потолок с отсутствующим видом.

– А за ним Тайлин, самый старший житель нашей деревни. Мудрейший из ныне живущих.

Мудрейший из живущих спит в своём кресле. Что-то мне подсказывает, что его принесли сюда спящим, таким же и унесут.

– И наконец, моя жена Улгис… – произносит Сазголон.

Осматриваюсь по сторонам, пытаясь понять, где она, но вокруг из женского пола лишь Лира, Зулла и Аделари за моей спиной. Со стороны Орнаса в здании находятся исключительно мужчины.

Старик кладёт руку на свою накидку из человеческой кожи и очень нежно по ней проводит.

– Пиздец, – вырывается.

Оглядываюсь по сторонам, надеясь, что никто меня не услышал. Я называю себя цивилизованным человеком, поэтому подобные ругательства непозволительны. Но как тут не сдержаться? Этот сукин сын сделал рубашку из собственной жены!

Скрип зубов Дверона позади меня можно услышать в радиусе километра. Не нужна белая жемчужина, чтобы определить его эмоции.

– Моя любимая, – произносит Сазголон, прикладывая руку к груди. – Она навсегда останется со мной.

Поглаживает ласково, будто она до сих пор жива, задерживает пальцы на крохотной родинке.

– Значит так… – начинает Дверон.

– Очень приятно познакомиться, – говорю, перебивая мужчину.

Никому из нас не нравится манера снимать человеческую кожу, но это не повод, по которому мы пришли. Пусть в Орнасе и считают это милым: сохранить часть родственника как напоминание об ушедшем, но всё это останется в прошлом, когда мы подчиним эту деревню.

Пусть снимают шкуры с мёртвых животных, как все нормальные люди.

– Вас смущает наша манера одеваться? – спрашивает Сазголон с лёгкой усмешкой, хочет, чтобы мы почувствовали себя неловко.

– Мы находим это омерзительным, – говорю. – Но это не наше дело, по крайней мере сейчас.

– Так каково же ваше дело?

Поворачиваю голову в сторону лысого воина, придерживающего старика в стоячем положении.

– Расскажи вашему старейшине, сколько человек вы увидели выходящими из леса.

– Их много, – тихо произносит Зитрус.

– Мы пришли сразиться и полностью вас уничтожить, – говорю. – Так же, как мы поступили с Гумендом. Этой деревни больше нет, один только пепел.

– Но тем не менее, вы сидите здесь, пьёте чай и беседуете, – замечает Сазголон.

– Верно. Никто из моих друзей не верит, что мы с вами можем договориться, но я уверен, что кровопролития можно избежать. Мы же люди, в конце концов, общение – то, что отличает нас от животных.

– Давай подведём итог всего сказанного.

Сазголон опускается в кресло и откидывается на спинку, подставляя кружку под новую порцию чая.

– Вы собрались вместе и пришли к нам, чтобы поговорить об избежании кровопролития? Возможно, я чуть-чуть, самую малость чего-то не понимаю, но где-то здесь есть противоречие.

– Никаких противоречий, – говорю. – Вся эта армия пришла для того, чтобы поговорить. Моя личная страховка. Мы очень легко развернёмся и уйдём, если разговор выйдет продуктивным.

– Мне бы очень хотелось узнать критерии этой продуктивности, – отвечает Сазголон. – В чём они заключаются и относятся ли они к нам обоим.

Когда-то человек передо мной был тупым воякой: все в этом мире такие. Но слепота и годы жизни наедине с собственными мыслями научили его пользоваться головой. Это плохо. Я надеялся встретить тут безмозглого кретина, сказать ему что-то вроде «сдавайся, иначе стукну палкой по голове», и тот сразу подчинится.

– Продуктивный разговор, с моей точки зрения, – говорю. – Тот, где я объясняю нашу позицию, слушаю вашу. И мы оба приходим к одному и тому же выводу. Если мы придём к противоположным выводам, то разговор будет считаться непродуктивным.

– Продолжай, – произносит Сазголон. – С удовольствием послушаю. Собственно, это единственное, что мне остаётся, как ты мог заметить.

– Мы пришли сюда, поскольку Орнас долгое время терроризировал наших союзников – Дигор, а недавно появились сведения, что вы готовите новую атаку. Можете не отпираться. Вы хотели разграбить соседнюю деревню, увести в плен жителей и славно повеселиться. Так вот, это не произойдёт: мы решили действовать на упреждение и ликвидировать угрозу с вашей стороны. Как именно она будет ликвидирована – вопрос второстепенный. Нас интересует результат.

– Это вся ваша позиция?

– Нет, но это основа.

– А что, если мы откажемся, как ты это назвал, ликвидироваться?

– Нам придётся действовать силой, – говорю.

– В таком случае предлагаю отбросить наши с тобой пляски и говорить прямо. Если ты думал прийти сюда и запугать нас, то у тебя не получилось.

Несмотря на уверенный тон старика, окружающие воины чувствуют себя не в своей тарелке. Прежде они не сталкивались с настолько превосходящими силами и не представляют, как разрешить эту ситуацию.

– Орнас не боится ничтожеств из Дигора, нам безразличны угрозы Дарграга. Ну а Фаргар… эти придурки только кричать и умеют. Если вы посмеете напасть на нас, мы вас размажем. Вот и всё. Эта наша позиция. А теперь посмотрим, как мы сможем её соединить с вашей.

– Я ещё не всё сказал, – говорю. – Наша основная цель – прекращение насилия, и мы сделаем что угодно для её достижения. Хотите вступить в бой – пожалуйста. Но если вы выберете мирный путь, то взаимное сотрудничество принесёт в дальнейшем намного больше пользы.

– Ты, кажется, не понял, – отвечает Сазголон. – Мы не хотим иметь с вами ничего общего. Меня воротит от одной мысли, что я нахожусь в одном помещении с дигоровскими ублюдками. Так что пей чай сколько захочешь, а потом уходи.

– Саз, – произносит Зитрус. – Их намного больше…

– Не вмешивайся, – прерывает его староста. – Наша деревня никогда не склонялась перед врагами, не склонится и сейчас.

– Послушай своего помощника, – говорю. – Если бы ты мог видеть, то заметил бы сомневающиеся лица своих односельчан. Никто здесь не хочет драки.

– В таком случае хорошо, что я не умею видеть.

Один до глупости храбрый человек ведёт за собой в могилу целое поселение. Не будь здесь Сазголона, остальные бы внимательнее прислушивались к моим словам. Его упёртая самоуверенность разрушает всю дипломатию.

– Мы в любом случае возьмём своё, – говорю. – Мы можем пойти по простому пути или по сложному, но результат будет один. Либо Орнас вступает в бой и теряет всех взрослых мужчин в битве, а женщинам придётся тащить семьи и хозяйства в одиночку, либо вы добровольно складываете оружие. Вам придётся подчиниться так или иначе.

– Саз, – шепчет Зитрус. – Они выглядят очень решительно.

– Не решительнее меня, – отвечает Сазголон.

Поезд Орнаса мчится по путям, обрывающимся глубокой пропастью. Слепой машинист сидит на своём месте и не видит приближающейся угрозы. До этого момента путь был ровным и стабильным, разве есть причины сомневаться, что он изменится впереди? Совсем скоро вагоны полетят вниз, затягивая с собой испуганных пассажиров. И будет слишком поздно выпрыгивать из окон.

– Ты сейчас говоришь от лица всей деревни? – спрашиваю. – Или от своего собственного? Со стороны выглядит так, будто ты принуждаешь всех людей позади себя вступить в бой, который им не нужен.

– Через лет двадцать они сами будут заседать в совете старейшин, тогда и будут решать судьбу деревни, а сейчас здесь сижу я и именно я говорю, как поступят её жители.

– Ты понимаешь, что ведёшь их на смерть?

– Даже если кто-то из них умрёт, – отвечает Сазголон. – Это будет достойная смерть во время защиты дома.

У Орнаса нет ни единого шанса защититься от нас. Мы их раздавим, пройдём сквозь их войско и даже не почувствуем сопротивления. Но Сазголон не может и не хочет этого видеть. В его голове существует свой собственный мир и в этом мире они сильны, а все окружающие не заслуживают внимания.

– Давайте голосовать, – произносит старейшина. – Кто за то, чтобы надавать по шеям всем этим ничтожествам, что заявились к нам?

Сазголон поднимает руку, следом за ним то же самое с энтузиазмом проделывает Стауг. Энергичный дед вообще не понимает, о чём речь, и поднимает руку тогда же, когда это делает кто-то другой. Он проголосовал бы даже за ношение трусов на голове.

Диддел так же медленно поднимает руку, хотя разума в нём ещё меньше, чем в моих сандалиях. Кажется, он всю жизнь поднимал руку, когда слышал слово «голосование», это действие выработалось у него как рефлекс и происходит совершенно автоматически.

Четвёртый член совета спит и даже не собирается просыпаться.

Окружающие воины всё больше нервничают при виде происходящего: должно быть, они воспринимают это как голосование за их смерть. Но настоящую панику я вижу в глазах заросшего бородача, который устраивал вылазку в Дигор: он уже сражался с нами и ничего хорошего из этого не вынес.

– Итак, большинство голосов за, – произносит Сазголон. – Это не удивительно: мы очень дружная деревня.

– Вы это так оставите? – спрашиваю, повернувшись к Зитрусу. – Позволите кучке безмозглых стариков решать вашу судьбу?

– Следи за языком, – отвечает воин. – Совет проголосовал за битву, так тому и быть.

Люди перед нами вынуждают их убить. Смотрю на это и не могу поверить, что они собираются вступить в абсолютно проигрышный бои и ради чего? Достойной смерти? Не уверен, что она вообще может быть достойной. Какой она точно будет – так это бессмысленной.

– Возьмите своё оружие, – говорю. – И прикончите Сазголона прямо сейчас, этим вы спасёте множество жизней.

– Не знаю, как заведено у вас в Дарграге, – произносит старейшина. – Но тут у нас уважают старших. Жители нашей деревни скорее вскроют собственную грудь, чем нападут на старика.