Текст книги "Чёрный хребет. Книга 3 (СИ)"

Автор книги: Алексей Дроздовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Глава 7

Я увидел его сразу же, как вышел на ровную местность и передо мной раскинулась деревня.

– Ах ты, паскуда, – вырвалось.

Мой двойник.

Широкие плечи, роскошная шевелюра.

Смотрю за тем, как он притворяется мной, и аж зубы сводит. Хочется крикнуть окружающим: да посмотрите же на него, в нём нет и капли моего шарма. За этой внешностью ничего не скрывается, только обида на весь мир.

Я прячусь за крохотным, сухим кустом и слежу издалека за передвижением своего убийцы. Он не может меня видеть, а я его – превосходно. Ходит за частоколом и осматривает дозорные посты с видом армейского инспектора. Брас идёт сбоку от него и, кажется, совсем не замечает подмены.

– Ах ты, паскуда, – повторяет Хума.

– Всё правильно.

Неужели Брас не видит изменившейся походки? Я не хожу вот так, болтая руками из стороны в сторону, не сутулюсь, не заламываю руки. Ладно повадки, друзья могут считать, что я получил лёгкие ранения во время битвы. Но наверняка двойник даже говорит иначе, подбирает другие слова. Неужели ни у кого не возникло и толики подозрения?

Хотя… Не уверен, что они возникли бы у меня, если бы кто-то из друзей внезапно стал вести себя по-другому.

Смотрю на передвижение человека, в точности похожего на меня, и чувствую себя обворованным. Всё равно, что смотреть на собственную машину, уносящуюся прочь по автостраде, только в сотню раз хуже. У меня украли жизнь, которую я так старательно выстраивал.

Двойник носит мою ежедневную льняную рубаху с заплаткой на плече. Мою, сука, рубаху. И штаны на нём тоже мои. Все до единого вещи принадлежат мне, особенно меч, который он так гордо держит на поясе. Наш деревенский кузнец занимается сталью и куёт оружие для деревенских, но свою собственную амуницию я всегда создавал сам. И смотреть на меч, болтающийся на чужом бедре – обидно вдвойне.

– Вот это выродок, правда? – спрашиваю. – Отнял всё, что у меня есть.

Хума сидит на плече и понятия не имеет, что за проблема меня гложет. Она даже не видит сходства с человеком внизу: я ведь голый, а тот в одежде.

– Представь, – говорю. – Что ты оглушила жука и хотела съесть, но внезапно приползла змея и забрала твою добычу.

Хума не поняла моего сравнения, но тон ей не понравился, поэтому она издала яростный шип.

Убил, закопал в землю, украл мою жизнь и постарался уничтожить все свидетельства моего существования. Даже не знаю, что ещё он мог сделать, чтобы показать себя ещё большим подонком. Но всё ещё впереди: дай ему возможность, уверен, он легко переплюнет свершённые поступки.

Если бы у меня чудесным образом оказалась кнопка, выключающая жизни других людей, я бы её тут же нажал. Жажда убить другого человека не делает меня хладнокровным психопатом, я склонен считать это естественной необходимостью. Как люди обыкновенно поступают со змеёй, что забралась в дом и злобно шипит?

– Убивают, – говорю.

– Убивают, – подтверждает Хума.

Их не выносят прочь, если есть хоть малейший шанс получить ядовитый укус. В этом случае выход один – взять клинок и разрубить её надвое.

Никогда бы не подумал, что мне предстоит красться в собственную деревню как какому-то шпиону.

Жду, пока стемнеет достаточно, чтобы моё приближение осталось незамеченным. Дозорные не должны поднять тревогу: если они издадут хотя бы звук, это может привлечь всеобщее внимание и тогда все узнают, что за частоколом по какой-то причине стоит Гарн с набедренной повязкой из травы. И уж эта новость точно не пройдёт мимо двойника.

Я должен пробраться скрытно, чтобы ни одна травинка не шелохнулась. Тень в форме человека, пустынный ниндзя. Ассасин и по совместительству бесплотный дух.

– Тише, – шепчу.

– Тише, – отвечает мышь.

Пусть она и не понимает смысла слов, но, кажется, отлично улавливает интонации. Прижимается к шее и замирает без движения. Перебегаем от камня к камню, переползаем в тех местах, где дозорные могут увидеть. Чем темнее становится, тем сильнее облегчается наша задача.

Подбираемся к частоколу между дозорными постами.

Только собираюсь перемахнуть через частокол, как вижу на дальнем дозорном посту знакомую физиономию – Хоб. Аккуратно приближаюсь вдоль ограды, чтобы оказаться точно под парнем.

– Эй, Хоб! – шепчу.

Не слышит.

– Хоб! – повторяю громче.

– Кто здесь? – восклицает парень, всматриваясь в темноту.

– Да не ори ты так! Это я, Гарн.

Удивлённое лицо друга выглядывает из-за частокола и с подозрением смотрит на меня. В этот сумеречный час он никого не ожидал увидеть за частоколом и уж тем более своего друга, который совсем недавно находился внутри деревни, а теперь, по какой-то причине, стоит в одной набедренной повязке из травы.

– Не смотри на меня, – говорю. – Меня здесь нет.

Парень в недоумении выполняет мою просьбу, но при этом выглядит странным и напряжённым.

– Никто не должен знать, что ты меня заметил, – говорю. – Расслабься и сядь нормально. Сейчас ты сидишь так, будто тебе черенок от лопаты в задницу вставили.

Трудно заставить человека вести себя естественно против воли. Хоб откидывается на спинку крохотной лавочки и с невероятным интересом рассматривает собственные пальцы, будто на каждой из них выросло по дополнительной фаланге. Невозможно выглядеть ещё более неестественно.

– Если ты думаешь, что так себя ведёт любой нормальный человек, то ты ошибаешься.

– Я веду себя как обычно.

– Нифига не как обычно. У тебя вид человека, который испортил воздух в комнате с десятком других людей и который всеми силами делает вид, что это не он.

– Это я выгляжу странно? – спрашивает Хоб. – А себя-то видел?

– У меня особая ситуация, – говорю. – Положи руки на колени и просто смотри вдаль. Представь, что это самый скучный вечер в твоей жизни. Примерно как любой из предыдущих дозоров.

Хоб откидывается на спинку и с наигранно скучающим видом смотрит на горизонт. Выглядит как человек, всеми силами пытающийся показать свою скуку. Ещё немного подобной актёрской игры и я понижу его в наших театральных спектаклях

– Что ты там делаешь? – спрашивает. – Я думал, ты уже пошёл спать.

– Перво-наперво, я задам тебе вопрос, который волнует меня сейчас больше всего, а ты мне ответь. Кто-нибудь из наших погиб у Гуменда?

С ещё большим удивлением Хоб наклоняется и смотрит на меня, словно хочет убедиться, что я – это действительно я. Есть такие вопросы, которые обязательно озадачат человека. Вроде «Какой сейчас год?» или «Напомни, как меня зовут». Ответы на такие вопросы должен знать любой человек и, если он его задаёт, значит у него проблемы с головой. Либо он не тот, за кого себя выдаёт.

– Гарн, это ты? – спрашивает Хоб.

– Да я это, – отвечаю. – Просто ответь, погиб ли кто из наших? Ты даже не представляешь каково это – идти домой и думать, кого из друзей ты не досчитаешься.

– Две сестры погибли. Из пустынных.

– Блядь, – вырывается.

Всегда считал себя культурным человеком, который любую мысль может выразить нормальным языком. Но иногда случаются ситуации, где мгновенные эмоции берут верх над самообладанием и наружу выходит нечто подобное.

– Кто именно? – спрашиваю.

– Рикке и Амауд.

Дважды гадство. Рикке недавно вышла замуж за Медрега и вот как сложилась их семейная жизнь. Ну а Амауд… она всегда была уверена, что её ждёт ужасная судьба. Дождалась… Я привёл всех их из башни и каждую воспринимаю как сестру, поэтому любая смерть сильно бьёт по моему сердцу.

Однако стоит быть благодарным, что другие уцелели. Без огромного численного перевеса, благодаря Фаргару, погибших могло быть в десятки раз больше. Даже бессмертная армия не смогла устоять, когда на одного бойца приходится три противника и один из них бронирован.

Чем дольше длится наш разговор, тем отчётливее я вижу в глазах Хоба подозрение. Его рука непроизвольно перехватывает копьё поудобнее. Он ещё не понимает в чём дело, но инстинктивно входит в защиту.

– Хоб, ты в последнее время не замечал за мной странностей?

Вместо ответа парень лишь прищуривается.

Это действительно странный вопрос от человека, который по ночам голышом расхаживает за частоколом. Если и есть во всём Дарграге человек, который заподозрит неладное, то это Хоб. Не потому, что он невероятный детектив и мастерски складывает детали происходящего, а потому, что во всём сразу видит плохое. Он и Зулла – вот два человека, которых обмануть труднее всего.

– Гарн, – говорит. – Так почему ты за частоколом посреди ночи?

– Я только что вернулся из-за хребта. Из Гуменда.

Парень в непонимании вскидывает брови.

– Хочешь знать, что делала бордовая жемчужина всё это время? – спрашиваю. – Недавно я это узнал. Оказалось, что кратковременные зависания моего разума – всего лишь неудобство по сравнению с тем, что она совершила далее.

Рассказываю парню всю историю сражения с Гумендом, как его воспринимал я. Что мой мозг отключался прямо посреди битвы, как я провалялся всю её на земле, а затем перемещался по Гуменду рывками, поскольку провалы в памяти становились всё чаще. На моменте, где я встретил своего двойника, Хоб взял копьё двумя руками.

– Ты мне не веришь? – спрашиваю.

– С чего ты взял?

– Ты стоишь с оружием так, будто собираешься спрыгнуть вниз и проткнуть меня.

Осознав себя в боевой стойке, Хоб отставил копьё в сторону. Всё равно оно бесполезно, пока ты стоишь в дозоре. Здесь нужно пользоваться луком или арбалетом.

Рассказываю парню, как двойник меня закопал и отправился в Дарграг притворяться мной, пока я возвращался в этот мир с того света. Умолчал лишь о том, что я пришелец из другого мира, занявший тело изначального Гарна. Этот секрет я никому не расскажу и он останется тайной навеки.

Подал историю так, будто изначально был один Гарн, а затем стало двое. И это, отчасти, правда.

– Вот я и спрашиваю, – повторяю. – Ты замечал за мной какие-либо странности. В движениях, разговоре, взглядах.

– Замечал, конечно. Ты ещё спросил, как нам удобнее всего будет сжечь Фаргар…

– И что ты ответил?

– Что это нужно было сделать, как только мы победили, а не сейчас, когда они снова способны драться… Погоди минуту, я всё ещё не могу понять. Ты хочешь сказать, что прямо сейчас в деревне спит ещё один Гарн? Вас двое таких? Два совершенно одинаковых человека?

– Только внешне одинаковых, – говорю. – Один из нас – тот человек, которого ты знал последние годы, а другой – тот, кто перерезал мне горло и закопал в землю. Поэтому тебе самому выбирать, как относиться к каждому из нас.

– Вдруг, всё не так, как ты говоришь, – отвечает Хоб. – Может, это настоящий Гарн спит в деревне, а ты – его завистливая копия.

– Вспомни, как я себя вёл и как говорил во время возвращения из Гуменда. Это было моё обычное поведение?

Парень продолжает смотреть на меня, но его зрачки бегают из стороны в сторону, словно он вспоминает события прошедших дней. Как бы ни был двойник похож на меня – невозможно скопировать личность другого индивидуума. Каждый человек отличается друг от друга: разная разговорчивость, разное чувство юмора, разный смех, разные интонации в голосе. Ты можешь оказаться в шкуре другого, но ты никогда не сможешь скопировать его поведение, как бы сильно ни старался.

– Да, пожалуй ты прав, – говорит Хоб, расслабляясь. – Если вас на самом деле двое, то ты – настоящий. Когда мы возвращались обратно тебя прямо трясло от радости. И это после битвы, где погибли наши.

– Я бы не обрадовался, даже если бы все мы уцелели, – отвечаю. – Меня заботят даже жизни врагов, как ты мог догадаться.

– Что будем делать?

– Для начала мне нужно пробраться в деревню, – говорю.

Хватаюсь за деревянное бревно частокола и карабкаюсь наверх. Только в этот момент Хоб замечает белую летучую мышь, висящую на внутренней стороне моего предплечья. Парень делает короткий взмах, собираясь убрать паразита, присосавшегося к моему телу, однако я уклоняюсь от его руки.

– Тише, – говорю. – Это Хума.

– Убирайся! – выкрикивает летучая мышь и переползает сначала на плечо, а затем в волосы на затылке.

– Хума? – спрашивает Хоб.

– Мой новый перепончатый друг.

Хоб чешет голову в замешательстве. Похоже, я первый человек на обоих сторонах хребта, что взял себе такого странного питомца. В деревне если животное не приносит пользу – его либо убивают, либо прогоняют. Дармоедов никто держать не собирается.

Прячусь за небольшой стеночкой дозорного поста, пока Хоб сидит на лавке и смотрит в поднимающуюся темноту. Ещё минут десять и вокруг ничего нельзя будет разобрать. Парню придётся сидеть всю ночь, вслушиваясь в окружающие звуки, поскольку глаза станут бесполезны. В этих условиях очень легко задремать: расслабишься на секунду и сам не заметишь, как провалишься в сон. Поэтому многие дозорные предпочитают стоять, а не сидеть. Так меньше шанс отключиться.

– Что ты собираешься делать? – спрашивает Хоб. – С другим Гарном.

– Прикончить урода. Я тщательно обдумал все варианты и пришёл к выводу, что этот ублюдок должен сдохнуть.

Хоб кивает в нерешительности.

– Ты его хочешь пощадить? – спрашиваю. – Эта мразота танцевала над моим телом, пока я умирал.

– Да, но…

– Но что? Ты проникся к нему сочувствием только потому, что он выглядит как я? Он от этого вдвойне опаснее.

– Наверное…

Не хочу говорить Хобу, что мой двойник – тоже его знакомый. Изначальный Гарн прожил в этом мире тринадцать лет и наверняка успел познакомиться со всеми жителями. Но кем бы ни был тот парнишка – теперь это совсем другой человек.

Пусть все окружающие воспринимают его всего лишь как моего злобного двойника. Это не вся правда, но всю её не надо знать никому.

– Я хочу, чтобы ты начал рассказывать эту историю, – говорю. – Но не всем, а лишь тем ребятам, что умеют держать язык за зубами и не выдадут, что мы знаем секрет двойника. Мы не можем допустить, чтобы он догадался, что я жив и вернулся в деревню.

– Можешь пока остановиться у меня, – отвечает Хоб.

– Нет, это не вариант. Ты живёшь с дедом, а он слишком болтлив.

– Тогда где?

– Я пока не решил, – говорю. – Сначала проберусь в деревню и буду импровизировать. Стой пока в дозоре, а утром начни распространять информацию среди наших. Но чтобы никто не подал вида. У этого выродка жёлтая жемчужина и он легко обезглавит любого.

Хоб энергично кивает.

Нам нужно собрать как можно больше людей, которые знают правду. Только так у нас будет шанс взять моего двойника и никого при этом не потерять.

Двигаюсь вдоль частокола, перебираясь с участка на участок. Перелажу ограждения между дворами. Никто не должен меня увидеть, иначе могут возникнуть вопросы и поползут слухи. Наш дом находится ближе к краю деревни, поэтому до него я добираюсь без происшествий.

Я у своего собственного дома, прячусь в ночи как грабитель.

И мне совсем не нравится это чувство.

– А как тебе Герет? – доносится голос Вардиса. – Уродливый, правда?

– Особенно грязная борода, – отвечает двойник.

Поверить не могу. Он не только отнял мою постель, но и мои ночные разговоры перед сном с близнецами. С каждой минутой я ненавижу этого типа всё больше.

Припадаю к земле и лежу под окном, вслушиваясь в слова.

– Герет уродливый, – продолжает Вардис. – Но не потому, что он старый, а потому что вечно грязный и воняет потом. Иногда уродство – это совокупность второстепенных характеристик.

– Герет, конечно страшный, – отвечает двойник. – Но самый страшный наш дед – Биттин. Во всех окружающих деревнях не сыщешь такого страхолюдину.

– Смеёшься? – возражает Вардис. – У него по крайней мере все зубы.

Они там обсуждают, кто в нашей деревне самый уродливый, а я сижу под окном со сжатыми кулаками и сдерживаюсь, чтобы не прокусить себе щёки от злости. Двойник забрал у меня все лучшие частички жизни, которыми я наслаждался. Присвоил себе и ничуть не жалеет.

Мы в этот момент могли бы лежать на соседних кроватях, как новоиспечённые братья-близнецы, но он выбрал тропу войны и всё забрал себе.

Очень аккуратно ползу прочь, чтобы никто меня не услышал. Крадусь прочь от дома, ищу место, где бы мне переночевать. Тьма почти полностью накрыла землю, можно различить лишь общие силуэты домов на фоне пока ещё светловатого неба.

Хума продолжает сидеть у меня на шее неподвижно и беззвучно.

Подхожу к дому наших соседей, заглядываю в окно соседки – тьма и ничего более.

– Грисель! – шепчу.

Едва слышное шуршание на кровати.

– Грисель! – повторяю.

– Что? – звучит заспанный голос.

– Это я, Гарн. Можно войти?

Шуршание переходит в стук босых ног по деревянному полу. Грисель подходит к окну и останавливается напротив. Я не могу её рассмотреть, но слышу её дыхание и потягивания.

– Могу я переночевать у тебя? – спрашиваю.

– Конечно, – неожиданно легко соглашается девушка и отходит в сторону, чтобы я пролез внутрь. – Я думала, ты сегодня больше не придёшь.

Замираю на месте, с одной ногой перекинутой через окно.

– Что ты сказала? – спрашиваю.

– Когда ты сегодня попрощался, я подумала, что ты придёшь только завтра. Но вижу, тебе не терпелось снова оказаться здесь.

– Я к тебе сегодня заходил?

– А то ты не помнишь.

Игривый тон, мягкая ладонь проводит по моему плечу и спускается ниже, к животу. В удивлении, дёргаюсь в сторону и оказываюсь в комнате Грисель, пячусь в угол. Что-то произошло в моё отсутствие, но я совсем не понимаю, что именно.

Мы с Грисель никогда не были близкими друзьями. Наше с ней общение в основном состояло из кивков друг друга и приветственных жестов. Даже не припомню, когда мы разговаривали в последний раз.

– Сначала я не поверила, что ты ко мне пришёл. Думала, ты поспорил с близнецами.

Хочется узнать, что двойник делал в этой деревне, но не хочу проявить своё незнание.

– И как ты к этому отнеслась? – спрашиваю.

– Исключительно положительно.

Девушка подходит ко мне вплотную и её рука ложится на мою промежность – на траву поверх неё. Аккуратно съезжаю в сторону. Никогда не воспринимал её как… девушку. Только как друга. Но мой двойник, кажется, другого мнения.

Как я мог забыть?

Вот ведь остолоп!

Мои первые дни в Дарграге, Грисель устроила мне истерику, поскольку я её бросил. Теперь двойник снова завладел своим телом и первое, что он сделал, вернувшись в деревню, возобновил отношения со своей старой подругой. И под отношениями я понимаю самые, что ни на есть, горизонтальные.

– Мы с тобой были близки, – говорю.

– О, ближе не бывает.

Ужасное место для ночлега я выбрал. Мало того, что Грисель сейчас ко мне пристаёт, так ещё и расскажет завтра моему двойнику о ночном визите. А это неизбежно приведёт к моему обнаружению.

– Грисель, – говорю. – Я не могу остаться у тебя на ночь, но я пришёл повидаться с тобой перед сном.

Небольшая ложь, чтобы не выдать своё присутствие.

– Обними меня и пожелай сладких снов, – говорю. – Иначе не засну.

Девушка подходит ко мне вплотную, её губы томно шепчут рядом с моей щекой:

– Спокойной ночи, Гарн. Пусть тебе снится только самое приятное.

А затем её язык проникает мне в ухо.

Какое счастье, что сейчас ночь и Грисель не видит моего растянувшегося в изумлении лица. Такое ощущение, будто я целовался с собственной сестрой. Неправильное, неприятное, отталкивающее, но я заставляю себя действовать нормально, будто это то, зачем я сюда приходил.

– Пусть это останется нашим секретом, – говорю. – Завтра я сделаю вид, будто не заходил и ты поступи так же. Это будет наша личная игра.

– Договорились, Гарн, – отвечает девушка.

Вылезаю через окно и бесшумно ухожу прочь от её дома, к сараю, где семья Грисель держит своих марли. Устраиваюсь под боком у животного и закрываю глаза. Меня обнимала девушка, но почему-то ощущение, будто мимо просвистела пуля. Даже руки немногмо трясутся.

До чего меня довёл двойник: в собственной деревне не чувствую себя в безопасности. Шарахаюсь от всего, что хоть как-то может намекнуть на моё существование.

Подхожу к одной из марли и склоняюсь к её вымени. Выдавливаю себе в рот немного молока – всего пару глотков. Вот и все мои калории на сегодня. Пью чистую, но при этом не самую свежую воду из корыта для животных, следом подношу Хума, чтобы и он утолил жажду. Посмотрите на меня: герой деревни и спаситель сотни жизней.

Засыпаю в сарае и жду следующего дня, чтобы начать планомерную войну по уничтожению моего врата.

Глава 8

Марли у Грисель оказалась на удивление любвеобильной, как и она сама. Всю ночь животное тыкалась мордой мне в спину и очень норовила вылизать мои волосы. Пришлось отойти подальше от скотины, чтобы она не мешала мне спать.

Но в целом ночь прошла без происшествий. В этом мире после захода солнца ничего не происходит: никто не дрифтует на парковке, не слушает музыку из магнитофона, не орёт и не признаётся в любви под окнами, если это не всеобщий праздник, конечно.

Чтобы чем-то заниматься ночью, нужно заранее заготовить факелы, а это дело – далеко не самое лёгкое. Нужно собрать паклю, древесную смолу, всё это правильно изготовить, чтобы он не сгорал за несколько минут. Так и получается, что с наступлением ночи все идут спать – слишком много мороки для простого безделья. Даже если задержишься на улице, то в полночь с трудом дойдёшь до дома.

– Доброе утро, – говорю.

– Кушать подано, – отвечает Хума.

Теперь это её ежеутренний ритуал – требовать от меня еду. Едва светлеть начало, а мыши уже надо поесть. Делает вид, будто вот-вот упадёт в голодный обморок, хотя весь день вчера перехватывала жуков.

– Потерпи, подруга. Сначала мне нужно раздобыть одежду и помыться, прежде чем мы займёмся тобой.

– Кушать подано, – с надеждой повторяет летучая мышь.

Её челюсть не шевелится, когда она имитирует звуки: просто открывает рот и оттуда доносятся человеческие голоса. Выглядит странно и немного пугающе.

– Ты ещё успеешь поесть, – говорю. – Всю ночь ждала, подождёшь ещё часик.

Хума ползает по мне и смотрит по сторонам, выискивая поблизости жуков, гусениц или мелких грызунов.

Понимаю, трудно бороться с желаниями, когда это твоё единственное желание в жизни. Пока Хума не встретит другую летучую мышь и они не захотят свить семейное гнёздышко, перевёрнутое вниз головой, её единственным интересом будет оставаться еда.

– Прости, – говорю. – Ты не леди из замка, а я не твой дворецкий, чтобы приносить тебе жуков на серебряном подносе. Хочешь жить рядом с нами, научись учитывать интересы окружающих.

– Убирайся! – выкрикивает летучая мышь на всю округу.

Похоже, это её выражение недовольства. Когда-то мимо неё прошёл человек, на которого Хума напала подобно мне. Этот человек произнёс слово с гневом и с тех пор оно вошло в репертуар летучей мыши.

В спешке поднимаюсь и перебегаю за сарай, поскольку такой громкий выкрик обязательно привлечёт внимание людей. Жду, что в окне моего дома появится удивлённое лицо двойника.

Однако, зря я беспокоился: ни Грисель, ни её родители, ни даже мои родственники не выглянули посмотреть, кто же это так громко кричит с самого утра. Деревня ещё спит и пока не собирается просыпаться.

– Тише, – говорю. – Не надо будить людей раньше времени.

Прячемся в засаде, пока солнце медленно поднимается над горизонтом. Чувствую себя наёмным убийцей, который выжидает жертву, разве что при себе нет ни снайперской винтовки, ни вообще любого другого оружия. Убийца с кулаками и голым задом.

День начался.

Первые жители выходят из домов и я наблюдаю странную картину: дверь моего дома открывается, однако на пороге появляется не мать, хотя она встаёт раньше всех, не сестра, на которую возложили обязанности пасти марли. На улицу выходит девочка лет четырёх: худая, угловатая, сплошные локти и колени. Но уже в этом возрасте половину тела покрывают татуировки.

– Охренеть, – вырывается.

– Охренеть, – повторяет мышь.

В нашем доме живёт раб из Гуменда.

Неужели, мы и правда увели в плен всех выживших жителей вражеской деревни? Вот, значит, как это выглядит. Распределили детей среди домов и каждому дали ночлег под крышей. А мне прежде казалось, что их заставят спать на улице: они к этому привычны.

На вид девочка совершенно дикая: двигается дёрганно, постоянно замирает и оглядывается, будто выросла в лесу и питалась только птицами, подстреленными из рогатки. Волосы длинные, растрёпанные, вся в какой-то грязи. Удивительно, как мать её пустила в дом в таком виде: любого из её детей она бы уже насильно отправила в бочку и вымыла до красноты.

Но эта девочка, должно быть, не дала к себе прикоснуться. Так и спала грязной.

С подозрением она выходит на улицу, потягивается, а затем садится на камень и начинает странный ритуал: перебирает свои волосы и тщательно их разглядывает. Вшей ищет. Достаёт их по одному, зажимает между ногтями больших пальцев и лопает как семечки.

– Какой ужас, – шепчу.

Матери стоило обрить эту мелкую сразу же, как притащила её в дом. Того и гляди, заразит братьев, заразит наши кровати, подушки. И останется только полностью вынести всё постельное бельё и сжечь за частоколом. Плевать на её желания. Будет брыкаться – привязать к столбу и постричь силой.

Впрочем, сейчас это не моя главная проблема.

Я жду его, моего двойника, убийцу, персонального врага номер один. Разберусь с ним – всё остальное не будет иметь значения. Пока у меня нет плана по его устранению, но он обязательно появится – этот мир для нас двоих слишком тесен. Как говорили в одном старом фильме: остаться должен только один.

Вскоре из дома выходит сестра, сонная и невыспавшаяся, готовит марли к выпасу. Появляются Буг с Вардисом, хватают по ведру и идут к колодцу за водой. Матери пока не видно, должно быть готовит завтрак. Через несколько минут появляется и он. Красивый, суровый, хвалю внешность ненавистного человека и одновременно хвалю себя.

– Привет, Гарн! – кричит Грисель.

– Привет, Грисель! – отвечает мой двойник.

Я прячусь за сараем и смотрю на происходящее сквозь щели в брёвнах. Это место – безопасное. Могу стоять тут хоть целый день и никто меня не заметит.

– Как дела? – спрашивает девушка.

– Превосходно!

Они перекрикиваются через весь двор и строят друг другу смешные рожи. Отчего-то мне вдвойне противно смотреть, как веселится мой двойник. Окружающие не подозревают, что скрывается внутри у этого парня, а я знаю. Я видел его истинную сущность, пока лежал на земле с перерезанным горлом.

Такому нельзя доверять.

Нельзя повернуться спиной.

И он со дня на день убьёт самого близкого для него человека в качестве платы за использование бордовой жемчужины. Не знаю, кто это будет: Грисель, близнецы, сестра, мать или кто-то другой. Я собираюсь прикончить его раньше.

– Гарн, – кричит Грисель. – Не хочешь прогуляться сегодня вечером к подножию хребта и собрать немного ягод для настойки?

– Я бы с огромным удовольствием, – отвечает двойник. – Ты же знаешь. Но меня вечером не будет в деревне…

Настораживаюсь, однако двойник не уточняет, куда он собирается. Парочка ещё несколько минут переговаривается, а затем каждый идёт в свою сторону. Кажется, путь освободился и я могу зайти в свой дом, чтобы переодеться.

Это на самом деле неприятно, ходить в набедренной повязке из травы среди жителей деревни. Всё равно, что встать рано утром и ехать через весь город в домашних семейниках. Вроде бы неприличные части прикрыты, но одежды явно не хватает.

В дом возвращается Вардис с ведром.

Выбегаю из-за сарая, перепрыгиваю ограждение между дворами как олимпийский чемпион по бегу с препятствиями. Чувствую, как болтается Хума на предплечье. Такие рывки ей совсем не нравятся – впивается в кожу когтями.

Влетаю в раскрытое окно моего дома головой вперёд. Сегодня я не только бегун, но и акробат. Вместо изящного кувырка получается неловкое падение на пол, ступня больно бьётся о деревянную ножку моей собственной кровати. Лежу, распластавшись на полу.

– Гарн, ты чего? – спрашивает Вардис.

Мы – два единственных человека во всём доме. Мать с девочкой-рабом и Холганом на руках ушла в деревню.

Смотрит на меня ошалелыми глазами. Причём непонятно, что его больше удивило: мои выкрутасы или внешний вид. С его точки зрения я только что вышел из дома, а всего минуту спустя – грязный с ног до головы.

– Тихо! – говорю. – Заткнись, не издавай ни звука.

Брат переводит взгляд на улицу и брови у него взлетают вверх. Я не вижу, на что он смотрит, поскольку сижу на корточках. Но судя по расширившимся глазам – там ходит мой двойник, и в данный момент Вардис видит сразу двух Гарнов разом.

– Мам! – кричит двойник моим голосом. – Где лежат наши бурдюки?

– Вардис, – говорю. – Сделай вид, что ты меня не видел. Поверь, это вопрос жизни и смерти. Когда перед тобой появится второй Гарн, веди себя естественно, иначе он убьёт тебя.

Времени на подробные объяснения нет: враг вот-вот окажется в доме и, если увидит Вардиса вместе со мной – прикончит обоих. Меня из ненависти, а Вардиса – поскольку ему нужно убить близкого человека как плату за освобождение. Сейчас мы оба в смертельной опасности.

Закатываюсь под кровать и надеюсь, что Хума не издаст ни звука. Прежде она вела себя тихо, но это по-прежнему животное и неизвестно, чего от неё стоит ждать следующим.

– Вардис, где наши бурдюки? – спрашивает мой двойник, входя в комнату. – Цилия должна была их помыть, но она уже ушла марли пасти. Нигде не могу их найти.

Я в шаге от своей смерти, окончательной и бесповоротной.

Двойнику достаточно нагнуться и посмотреть под кровать – это будет означать конец моего существования. Конец моего жизненного пути. Пока у него жёлтая жемчужина, я ничего не смогу ему противопоставить.

Сердце колотится.

С моей позиции я могу видеть лишь ноги людей снаружи. Вардис стоит на том же самом месте, где застал меня кувыркающимся. Изначальный Гарн ходит по комнате, заглядывает в мешки, сложенные в углу. Если так продолжится и дальше – опустится на колени и мы с ним окажемся лицом к лицу.

– Так что? – продолжает двойник. – Видел?

– Бурдюки? – в недоумении спрашивает брат.

Он не знает, как ему реагировать на происходящее. Это я уже свыкся с мыслью, что в мире находятся два одинаковых человека, а ему нужно время, чтобы всё обдумать и понять. Напоминает меня самого, когда после очередного провала я увидел перед собой двойника и долго не мог осмыслить происходящее.

– Ну, бурдюки, воду набрать.

– Э-э, – тянет Вардис.

– Ты почему такой загадочный?

Мой двойник выпрямляется и подходит к брату очень близко. Я не вижу их лиц, но почти физически ощущаю напряжение, возникшее между ними. Если Вардис прямо сейчас не заговорит, то это вызовет лишь подозрения. Пусть двойник и тупой, но не настолько же.

– Я забыл, сколько вёдер воды принёс, – отвечает Вардис.

– Одно, – произносит двойник. – Ты принёс одно ведро воды.

– Точно? Не два?

– А если и два, то какая разница? Мама сказала натаскать целую бадью, вам нужно десять как минимум. Не взваливай всю работу на Буга.

Ужасная актёрская игра. Просто ужасная. Когда Вардис исполнял главную роль в нашем деревенском спектакле, то выучил все реплики и даже сумел выжать слезу из местных жителей. Но сейчас, неподготовленный, он звучал до ужаса фальшиво.