Текст книги "Крепость Луны (СИ)"

Автор книги: Алексей Чайка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

– Это Якорь Удачи. Не представляешь, какое великое множество всякого рода нечестивцев и жаждущих лёгкой наживы охотится за Якорем. С его помощью можно обрести сокровища несметные, потому что в его власти указывать на зарытые клады. Владея ним, кроткий священнослужитель, однажды решившись, легко обчистит любую усадьбу. Всё потому, что Якорь – владыка Удачи.

– Забавная вещица, согласен, – как можно спокойнее и непринуждённее сказал Сан Саныч. – Но как она у тебя охраняется?

– Пара-тройка несложных заклинаний – и всё.

– Кадью меня по черепку! Неужели и всё? – удивился генерал как будто с радостью.

– Снаружи, понятно, защищена вся усадьба, а рекликвотека особенно. Во внутренней защите толка не вижу.

– Однако если я не ошибаюсь, такая вещь должна находиться на особом контроле у империи.

– Она и находится на особом контроле, – кивнул Лев Сергеевич. – Да только Якорь, так или иначе, ко мне вернётся, а я дал клятву не использовать его в корыстных целях.

Генерал завертел головой.

– Не понимаю, как это вернётся?

– Он вернётся, потому что я – единственный и законный владелец Якоря. Завладеть им вполне возможно и, зная, что он у меня, не так уж сложно. Но, всегда есть "но": любого, возомнившего себя хозяином, Якорь предаст, предаст в самый страшный, самый ответственный момент жизни. Удача отвернётся, чтобы дать дорогу Смерти.

– А если владелец одолжит на время Якорь своему знакомому?

– Это тебе, что ли? – хохотнул Лев Сергеевич. – Нет, Саша, закон Ранийской Империи запрещает давать подобные вещи кому-либо для активного пользования. Якорь может быть только музейным экспонатом, каковым у меня и является.

Сан Саныч покряхтел.

– Жутко интересные вещи ты мне рассказываешь, да правдивы ли они?

– Ну, я ничего противоречащего не вижу в этой теории, поэтому и считаю полученные сведения верными. Впрочем, пошли, Саша. Гляжу, моя реликвотека подействовала на тебя не лучшим образом.

Волконский взял генерала под руку и вывел его из помещения. Сан Саныч решил не сопротивляться, только сказал:

– Если позволишь, я ещё раз взгляну на неё сегодня вечером.

– Да пожалуйста. Я и закрывать тогда не буду.

Разум Дениса возликовал: "Болван отменный! Похоже, Якорь вознамерился сменить хозяина".

– Сыграем в бильярд? – предложил Волконский.

– Давай! – согласился Сан Саныч, даже не заметив, как изменился взгляд хозяина усадьбы.

Сам Волконский не любил играть в бильярд, наверное, потому что играл магически. Лучшие мастера восхищались его умением распознать комбинацию шаров и загнать эти шары в лузы. Всех удивляли его карамболи и то, что ему подвластно загнать, порой, три шара одним ударом.

А Сан Саныч владел кием не лучше, чем лошадь латынью, и всегда отмахивался от приглашений разделить партийку.

"Отмахивался настоящий Сан Саныч", – подчеркнул в уме Волконский, проходя в бильярдную.

На этот раз генерал играл намного лучше, чем обычно. Так, что едва не выиграл.

– Кто ты? – спросил вдруг Волконский, и кий в его руках превратился в шпагу.

Генерал судорожно вдохнул и подошёл к другу вплотную.

– Неужели я мог настолько измениться, что даже лучший друг меня не узнаёт?

Скорбь читалась в глазах генерала, и Волконский растерялся. Шпага приняла вид кия.

– Понимаешь…

– Понимаю, – Сан Саныч положил руку на плечо, – я понимаю, что качусь со всей генеральской удалью в пропасть. Я стал скрытым, унылым, злым… Но если ты хочешь, я уеду. Сейчас же.

– Нет, что ты. Я не хотел тебя обидеть.

– Обида тут не причём. Ты ждал своего доброго друга Сан Саныча, а приехал чёрт знает кто. Так не лучше ли мне покинуть твою гостеприимную усадьбу? Уеду и дело с концом.

– Ни в коем случае, дружище. Если ты решишься бежать из моего дома, мне придётся прострелить тебе ногу, чтобы ты остался здесь ещё на месяц-другой.

Сан Саныч улыбнулся.

– Считай, уговорил. Ковылять с простреленной ногой мне ох как не хочется – даю слово генерала.

Они посмотрели друг другу в глаза и разошлись. Сан Саныч зашёл в свою комнату, и губы его вдруг исказились хитрой, дьявольской ухмылкой.

* * *

Маленький Саша старательно отвечал на вопросы по истории. Увидев отца, мальчик немного растерялся, но быстро справился с собой и закончил ответ.

– Отлично, Саша, отлично, – похвалил Андрей и покосился на Льва Сергеевича. – И вы отвечать?

Сынишка рассмеялся. Отец вытолкал его за дверь.

– Подожди, дружок, чуточку. Только не подслушивай, это нехорошо.

– Да знаю.

Волконский заложил руки за спину.

– А я к вам скорее спрашивать, нежели отвечать. Скажите, Андрей, чем смывается магия?

– Магия не смывается, – покачал головой учитель.

– Ну, хорошо, – терпеливо уточнил Лев Сергеевич, – следы магии.

– Ах, следы… Следы смываются или горячим, или холодным.

– А снегом, самым обычным снегом следы магии можно удалить?

– Ну… Успех зависит от того, насколько профессионально была установлена магическая защита, – подтянул очки Андрей.

– Если магия для вида?

– Тогда легко. А смытая магия, как известно, способна возвращаться на то место, где была нарушена целостность магического щита.

– Про эту особенность я слышал. Большое спасибо. Главное я узнал. Сашенька, заходи. И будь умницей.

– Вы тоже, папа.

Лев Сергеевич улыбнулся, но сыну для порядка пригрозил.

– Отшлёпаю, Александр.

– От меня три уравнения по математике, – строго прибавил Андрей.

– Ладно, – мальчик покорно опустил плечи, но по лицу его было видно, что он рад собственной выходке.

Волконский-старший направился к управляющему. Тот старательно делал записи в учётную тетрадь.

– Разреши полюбопытствовать, Кирилл. Овса у нас достаточно?

– Нужды никогда не было и, даст Бог, при мне не будет, – почтительно и не без гордости ответил Кирилл.

– Я думаю совершенно как ты, однако, что ты скажешь, если тройка лошадей уважаемого генерала вдруг задержится?

– Должен заметить, что даже десять лошадей нашего чудного гостя не смогли бы нанести сколь значимый урон нашим, с Божьей милостью нажитым запасам.

– Почему "чудного гостя"? – поинтересовался Лев Сергеевич как бы вскользь.

– Простите за невежество, но не всякий барахтается в сугробах, когда и солнце-то не разговелось.

– М-да, – задумчиво протянул Волконский, – на чудачества у генерала гораздо больше причин, чем кажется на первый взгляд.

После того, как маленький Саша отзанимался положенное время, отец решил отправиться с детьми на улицу, дабы поиграть в снежки.

– Пойдёшь с нами? – спросил Волконский генерала, который тут же закрутил головой.

– Нет-нет, я лучше почитаю, – ответил он, имея вид радостный, словно его тайная мечта исполняется.

– Твоя воля. Только не зачитайся.

Друзья встретились глазами. Сан Саныч не выдержал взгляда. Лев Сергеевич резко поднялся и крикнул:

– Дети, на улицу!

Топот ног сотряс усадьбу.

– Настасья Никитична, и вы, небось, идёте? – поинтересовался Сан Саныч.

– Что ты, Саша! – махнула рукой женщина. – Я прилягу. Потом будем подавать обед.

Она вышла вслед за мужем, оставив генерала один на один со своим ликованием.

* * *

Когда дети набросали отцу за шиворот достаточное количество снега, все трое вернулись горящими от возбуждения.

– Хорошо, – протянул Волконский и начал раздевать дочку, которая всё время вертелась и непрестанно отдувалась, как запыхавшаяся старушка.

Плотно и весело отобедав, семья вместе с генералом разместилась в гостиной. Сан Саныч клевал носом в одном кресле, Лев Сергеевич в другом, дети прижались друг к другу на диванчике и уснули, Настасья Никитична играла на рояле каприччио. Её красивые руки плясали на клавишах, и плясала по комнате музыка.

У Льва Сергеевича было странное ощущение финала какого-то действа, но какого именно – он и сам не понимал. Сердце упорно билось в груди, мысли пульсировали с необыкновенной ясностью.

Он успел побывать в реликвотеке после игры с детьми. Он обнаружил там великолепно сооружённую обманку Якоря.

Наконец, Лев Сергеевич решил, что настал черёд наступательных действий с его стороны. Он огляделся, стянул туфли и стремительно и бесшумно покинул залу. Он прошёл по коридору, пальцами создал защитный знак и распахнул дверь в комнату гостя.

Все вещи, насколько он помнил, остались на своих местах, что ещё раз подтвердило туманные догадки. Волконский оглядел шкафы, тумбочки, поднятые портьеры на окнах и, словно прося чего-то, протянул руку.

– Иди ко мне, Якорь мой и только мой!

Книга в чёрном переплёте бросилась на закрытое стекло шкафа, словно раненая птица. С каждым шагом Волконского содрогание книги ослабевало, и наконец она покорно легла ему на ладонь.

"Том второй" – гласили хитроумные руны на форзаце. Остальные страницы были пусты и выглядели они так же, как глаза мраморных статуй, – непривычно, неприятно, юродиво.

Музыка перестала доноситься до его уха.

Спустя минуту Волконский обнаружил слегка загнутый краешек страницы, на которой действительно оказалась запись обыкновенными чернилами: "Якорь". За словом следовала жирная точка. Она-то, как догадался хозяин усадьбы, и была спрятанным Якорем.

В дверь постучали. Сердце Льва Сергеевича единожды дрогнуло, а потом он просто распахнул дверь и обмер с книгой в руке.

В коридоре стояла обезумевшая от страха Настасья Никитична. Её рот был прикрыт огромной ладонью Сан Саныча, который стоял позади, а в правый висок ей упиралось тёмное дуло пистолета.

07. Побег через небо

– Позволь мне уйти, Волконский, – басом сказал генерал.

– Уходи. Только оставь в покое мою супругу, – спокойно ответил Лев Сергеевич.

– Прости, не могу. Едва ли ты так просто отпустишь меня.

– Ты прав. Так просто я тебя не отпущу.

– Вот видишь. Я же знаю, что не фамильные побрякушки сейчас дороги тебе, а правда. Тебе хотелось бы знать, кто я на самом деле.

– И тут ты тоже прав. Что тебе?

Сан Саныч скривил губы в подобие улыбки. На самом деле волнение заметно трепало его сердце и сбивало дыхание.

– С тобой можно работать, Волконский. Сначала книгу.

Лев Сергеевич протянул ему книгу. Генерал той рукой, которой зажимал рот Настасье Никитичне, быстро схватил том и сунул себе за пазуху.

– Теперь прикажи моему кучеру запрягать.

– Хорошо, – кивнул Лев Сергеевич. – Жди здесь или возле той двери. Кучер зайдёт лично и скажет, что можно ехать. Осторожнее с пистолетом. Вероятно, он заряжен.

– Ты смеешь шутить, Волконский? Поторапливайся, я долго ждать не буду. Пристрелю твою женушку, да и тебя заодно. Много ль надо? Две пули.

– Очень трудно решиться. Может, пропустишь?

Генерал отступил на два шага. Лев Сергеевич, торопясь, зашагал по коридору. Движения его были тверды и выдавали какую-то устойчивую мысль. Он дошёл до двери на другом конце коридора и взялся за ручку левой рукой, но рука эта не толкнула дверь, а сдвинула в сторону.

Так бывает, что секунда решает всё.

Под тоненькой доской в двери открылся портрет женщины во весь рост. Волконский выкрикнул:

– Будь моей!

А правой вытащил пистолет.

И когда его губы коснулись губ женщины на картине, Настасья Никитична, схваченная генералом, обратилась в облако тумана. И Волконский, целуя уже не образ, а супругу, выстрелил в пол-оборота.

Звякнуло железо, и пистолет вылетел из рук генерала. Спустя мгновение грохот вторично прокатился по усадьбе. Теперь генерал охнул, покачнулся на простреленной ноге и упал на спину.

– Посмотри за детьми, – тихо сказал Лев Сергеевич испуганной жене, которая всё ещё стояла в раме картины, а сам стремительно зашагал к лежащему генералу. По пути он спрятал пистолет, погладил потрясённых детей и обул туфли.

– Что случилось? – высоким дрожащим голосом спросила прибежавшая горничная, а за ней слышался топот десятка ног.

– Всё хорошо! – крикнул Лев Сергеевич и поймал прыгнувший в руку пистолет Сан Саныча. – Кто-то принял образ генерала и воспользовался нашей гостеприимностью. Но я уже поймал пройдоху.

Волконский скрутил пальцами знак, и возле двери реликвотеки открылся вход в подвал. Потом он схватил генерала за грудь и потащил по полу, помогая себе магией.

– Тебе лучше отпустить меня, Волконский… – прохрипел Сан Саныч. – За мной придут… Я учёл и провал дела…

Он попытался вырваться, но хозяин усадьбы заехал ему кулаком в челюсть.

– Придут – встретим.

– Я не шучу, Волконский…

– Не беспокойся, я тоже.

Они спустились в подвал. Ноги обманщика грохотали о лестницу. В подвале царили прохлада и сырость. Факелы были зажжены.

Волконский кинул генерала на свободный стол. Зазвенели ожившие цепи.

– Так, так, так, – пробормотал Лев Сергеевич, оглядывая полки, – О!

Он открыл пузырёк, понюхал, скривился, потом поднял мокрую от крови штанину раненой ноги и плеснул жидкость.

– Что ты делаешь, гад?! Эскулап чёртов! – заорал Сан Саныч.

– Ну, ну, не ругайся, не прилично, ты ж в гостях.

– Зря… зря ты это затеял, Волконский… Оч-чень зря!

– Я делаю это, чтобы моему другу Сан Санычу не было больно и чтобы, не дай Бог, не пошло заражение.

Кровь засыхала на глазах, рана затягивалась.

– Это из давних, очень давних запасов, – Лев Сергеевич показал генералу пузырёк, словно тому было чрезвычайно интересно. – Ну, а теперь… Приступим-с, – он взял пустую банку. – Иди ко мне, оборотная игла!

Сан Саныч зашевелился под цепями, задрожал, будто его щекотали. Что-то упорно пробивалось из наслоений одежды, пока банку не царапнула двухсторонняя игла.

– Да, я так и думал…

Лев Сергеевич бросил иглу на пол и стукнул каблуком.

Гость в ту же секунду ссохся, и на его месте в одеждах Сан Саныча, явно ему великоватых, лежал молодой человек, тщетно пытавшийся вырваться из ослабившихся цепей.

– Тише, убежать всё равно не удастся, – Лев Сергеевич склонился над человеком. – Рожа-то у тебя знакомая… Как зовут?

– Лучше отпусти. Советую… Иначе не пощажу никого, даже детей…

Лев Сергеевич пошлёпал человека по щекам, тот отчаянно вертел головой.

– Заметь, у меня хороший слух, – сказал хозяин усадьбы. – Я прекрасно слышал все твои угрозы, принимаю их и ценю. Но…

– Я советую меня отпустить…

– Хватит, – рявкнул Лев Сергеевич. Голос его отразился от стен, звуча угрожающе. Молодой человек замер. – То, что сейчас происходит, совсем не смешно, понимаешь? Ты забрался в мой дом в обличии лучшего друга, сыграл более ли менее сносно его роль, но теперь разоблачён. И, скованный цепями, смеешь угрожать?! Лучше отвечай на мои вопросы, иначе завтра же будешь в остроге. Итак, мой первый вопрос: как тебя зовут?

Незнакомец стиснул зубы.

– Денис.

– Фамилия?

Молчание.

– Я спрашиваю: фамилия!

– Ярый.

– Замечательно, Денис Ярый. Хочу сказать, что жандармы мне, как, наверное, и тебе, не очень нравятся. Поэтому, если ты ответишь мне чистосердечно, я отпущу тебя. Не сразу, но отпущу.

– Слово… Дай мне слово.

– Я должен дать слово? – удивился Лев Сергеевич. – Но слово – вещь очень серьёзная. А если я не дам слово, что ты тогда будешь делать, а? Молчать как пень? Но пень можно рубить, резать по кусочкам… Понимаешь?

Их глаза встретились.

– Ты на это не пойдёшь, – скривился Денис.

– Уверен?

– Кишка тонка…

Лев Сергеевич вдруг положил тяжёлую руку обманщику на шею, сжал пальцы и зашипел:

– Пожалуйста, не берись решать за меня, что я могу, а что нет.

Молодой человек уже начал хрипеть.

– Ты не представляешь, на что способен человек, судьбою поставленный в тупик, человек, отчаявшийся найти близкого человека… Лучше не испытывай меня, – продолжал тихо, но с яростью, почти задыхаясь, говорить Волконский. – Я ведь уничтожу, сотру тебя… Я зарою куски твоего тела по углам этой комнатушки… – он выпрямился, отпустил руку и закончил: – Друг ли тебе Николай Переяславский, знаменитый сыщик?

Денис долго откашливался, с уголков глаз стекали слёзы, испарина на лбу обратилась в крупные капли пота. Наконец, он выдавил из себя:

– Да… друг…

– С каких пор между вами дружба?

– Мы учились вместе в Академии внутренней безопасности.

Волконский улыбнулся.

– Ты определённо начинаешь мне нравиться, Денис. Теперь я вспомнил, что про тебя и Николая писали в газете. Осталось за малым: ты должен пригласить сюда своего друга, Николая Переяславского, поскольку у меня к нему есть дело.

– В таком случае, вы должны отпу…

– Вовсе нет, – покрутил головой Лев Сергеевич и вытащил из-за Денисовой пазухи книгу. – Ты позовёшь его этим.

– Я не знаю, как она работает! – выкрикнул Денис и снова попытался вырваться.

– Прекрасно знаешь. Тут написано "том второй". А первый где?

Денис отвернулся.

– Я спрашиваю, где первый том?

Молчание.

– Ты хочешь, чтобы я подумал, что ты пень? Хорошо. – Волконский потянулся за кинжалом. – Будешь кричать, но тебя никто не услышит.

По велению мысли вход в подвал закрылся.

– Первый том у Переяславского, – выпалил Денис.

– Вот это я и хотел от тебя услышать. Такие книги не часто встретишь, в них заключена магия страшной, потрясающей силы. Вытащить человека она может откуда угодно, только, пожалуй, с того света не вытащит. Ну, ладно, теперь слушай: ты с помощью книги зовёшь сюда своего друга Николая Переяславского, я с ним обсуждаю дело, он его выполняет…

– А если не выполнит?

– Значит, он тебе не друг! – выкрикнул Лев Сергеевич. – Итак, он выполняет моё поручение, и вы отправляетесь на все четыре стороны. Думаю, это понятно?

Денис набросил на лицо разочарование.

– Значит, мне тут торчать?

– А ты хотел в гареме миловаться? Посидишь и здесь с месяц-другой. Всё будет зависеть от скорости выполнения моего поручения Николаем.

– Один-два месяца?!

– Это мелочи, поверь. В остроге ты просидишь не меньше года, и то в случае, если на тебе нет других грабежей, в чём я очень сомневаюсь. А сейчас я тебя развяжу, и мы в непринужденной обстановке обсудим кое-какие детали.

* * *

Я пришёл в себя за какую-то долю секунды и втянул тяжёлый воздух, разбавленный омерзительным запахом.

"Где?.. Ах, да…"

Первое, что я ощутил, – тяжесть во всех членах, словно я располнел до безобразия и променял упругие мышцы на жир, более подходящий слизняку, нежели человеку. Открыв глаза, я обнаружил над собой низкий серый потолок, от которого, я тут же это понял, люди и сходят с ума. От стены с дверью до стены с крошечным зарешёченным чёрными прутьями окном была всего пара шагов. Я попал даже не в тюремную камеру, а каморку для пса. Неужели все узники проводят в таких конурах годы и десятилетия? Или только для меня сделали столь приятное исключение?

Потом я заметил, что на меня надели форму, по размеру большую и дурно пахнущую. И по этой форме понял: началась настоящая острожная жизнь.

К сожалению, я знал принцип: если буян, то на родословную не смотрят. И теперь, если быть откровенным с собой до конца, у меня осталось два пути: провести десять, двадцать, а может, и более лет в остроге, или бежать. Рубовский, наверняка, возьмется за моё дело из принципа: слишком много дерзостей услышал он от меня, да и посадить сыщика с блестящей карьерой за решётку – это лакомый кусочек. Он упадёт в собственном мнении, если не воспользуется шансом.

Тихонько пропела задвижка в двери, и в оконце появилась пара глаз надзирателя. Я поднял руку и показал кулак. Задвижка закрылась.

Я попытался подняться, но тело отзывалось на каждое движение нестерпимой болью. Наконец, я поднялся и едва не задел макушкой потолок.

"Что теперь?" – спросил я себя, ведь в комнатушке даже ходить не представлялось возможным.

Я снова сел и горько вздохнул. Я находился во внутренних отделениях острога, а поэтому вопрос абсолютно уместен: возможен ли побег? Какая там статистика беглецов?

А Ламбридажь? По правде говоря, я до этого времени не задумывался о магической составляющей Ламбридажи. Я знал, что она переносит человека из любой точки мира к другому экземпляру, где бы тот ни находился. Но сможет ли она вытащить меня из тюрьмы, стены которой хранят не сотни, а тысячи, десятки тысяч охранных заклинаний, и пробить их ещё никому не удавалось?

Да, в лицее они изучали остроги. Сыщик должен знать, как устроены те места, где лишают свободы преступников, которых он поймает. Я вспомнил удивление студентов, когда им сообщили, что все состоявшиеся побеги из острога Центрального округа строились на физической силе и выносливости, а не на магии. "Как же так? Почему без помощи магии?" Преподаватель усмехнулся.

"Вы не учли, во-первых, что сама по себе тюрьма защищена множеством заклинаний, которые наложены были сотни лет назад. А заклинания со временем, как и вино, становятся крепче, подпитываясь энергией мира. Кроме того, стены острога сложены из камня, добываемого в одной из гор Уральского хребта, славящегося своими удивительными минералами. Древнейшие наслоения хранят в себе неисчислимое количество тайн. И камни, на которых зиждется острог, не проницаемы для магии. Все заклинания покрывают их подобно краске. Стены делают невозможным невербальное общение арестантов. Вы ещё совершите поездку в острог и сами попробуете связаться друг с другом из разных камер. Уверяю, у вас ничего не получится. Ни одна мысль не выходит за пределы камеры".

"Вы сказали "во-первых", – заметил кто-то. – А во-вторых?"

"Благодарю за внимательность к моим словам. Да, я действительно сказал "во-первых", чтобы потом произнести "во-вторых". А во-вторых, друзья мои, даже самые сильные маги теряют свои способности после пяти лет ареста".

Все в ужасе притихли.

"Вот вам и пример, друзья мои. Если хотите остаться магами и людьми, не совершайте преступлений. Нет пути ужаснее и больнее, чем путь крови".

Я очнулся от воспоминаний, потому что рука нестерпимо жгла. Я положил Ламбридажь себе на колени.

"Николай, ответь. Ты всё ещё в тюрьме?"

"Не в бане же!"

Слова исчезли, на их месте возникли другие:

"Скоро будешь в бане. Со мной приключилась занятная история. Когда ты прибудешь ко мне, всё поймёшь. Поспеши. Пароль: "Шаловливая дама". Жду!"

Я засмеялся было, но улыбка тут же стёрлась с лица.

"Мы не учли одно немало важное обстоятельство: я в тюрьме, ограждённой заклинаниями. Буду пытаться".

Спустя минуту:

"Не дрожи! Мой новый знакомый, г-н Волконский, с коим я тебя познакомлю и с коим ты, я чувствую, сойдёшься, ибо я уже вижу вашу схожесть в благородном нахальстве и глупом удальстве, говорил, что книжицы наши уникальны и способны вытащить человека откуда угодно. Или тебе понравились мужественные охранники, так что о женщинах уже не вспоминаешь?"

Я как следует выругался, чтобы от души посмеяться.

Я спрятал в Ламбридажи перо и чернильницу и услышал металлическое звяканье замка.

"Нельзя медлить!" – и я развернул Ламбридажь, опустил на неё ладони.

– Что такое, господин Переяславский? – удивлённо пролепетал начальник, за которым теснились стражи.

– Пошёл вон! – гаркнул я и расхохотался, как припадочный. Сомнения уничтожены: всё получится! – Шаловливая дама! – выкрикнул я.

По ладоням хлестнул жар, дрожь пробрала меня всего. Ламбридажь стала беловато-серой, как кусок раскалённой стали. Я почувствовал такое, о чём достоверно сказать не могу и сейчас: молния восхищения, азарта и трепета пронзили меня, и от этой внутренней бури я закричал. Стены острога дрогнули, посыпалась пыль. Зазвенело высыпавшееся из окна стекло.

– Боже мой! – и надзиратель в ужасе ступил назад.

По Ламбридажи прошлась волна белого пламени, и книга растворилась в моих ладонях: она влилась в мою кровь, проникла во все кости и мышцы, она заполнила мозг и разом очистила от сомнений.

Дрожь повторилась, рёбра захрустели. Я одним махом стащил с себя тюремную рубаху и оглянулся: из моей спины, на ходу облачаясь перьями, вырывались крылья. Они мгновенно возвысились надо мной и скоро упёрлись в потолок. Оперение их становилось всё гуще и отдавало серебром. Мышцы на груди и руках увеличились. Я ощутил в них крепость закалённого металла.

Сердце уже билось сумасшедшей радостью. Так чего же я жду?

Моя рука выхватила из воздуха посох, усыпанный драгоценными камнями и украшенный золотом.

– Взять его… – выкрикнул тонким голоском надзиратель, но его подчинённые были настолько поражены, что не спешили исполнять приказ.

Я засмеялся, глядя на их растерянность. Мой смех пригвоздил надзирателя к стене.

Серебристое сияние посоха наполнило комнатушку. Я опустил его горизонтально и вонзил в ту стену с окошком.

Вся миллионнопудовая плоть острога содрогнулась от этого удара. Стена рассыпалась, точно была выстроена на берегу моря из пахнущего солью песка, мелкие куски полетели вниз (этаж оказался третьим).

Едва дневной свет хлынул мне в лицо, посох вырвался из стиснутых пальцев и превратился в голубя, устремившегося в вышину неба.

Я понял, что мой путь лежит туда же, в это серое зимнее небо.

Надзиратель бросился ко мне, но я схватил его за ворот шинели и легко вышвырнул в коридор, в кучку подчинённых.

– За ним же, олухи!

Но я, лишённый страха и сомнений, сделал прыжок. Крылья ударили о воздух, так что хрустнули лопатки, и вознесли меня над острогом. Я бросил взгляд на острог и полетел за голубем. Я знал, что птица приведёт к тому месту, где находится Денис со вторым экземпляром Ламбридажи.