Текст книги "От Белого моря до Черного"

Автор книги: Алексей Стражевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

VIII. СТЕПЬ ШИРОКАЯ

Завтрак в Гремячьем

Вступаем в область Донской степи. Хотя полоса вплоть до широтного отрезка Дона у Лисок еще причисляется к лесостепи, практически древесная растительность встречается здесь лишь в виде полезащитных полос. Правда, долина самого Дона более или менее лесиста еще далеко на юг, однако это не в счет: у водных источников деревья растут и в пустыне. По долинам второстепенных речек тоже местами тянутся рощицы – «гаи». Это украинское слово уже приобретает права гражданства: чем дальше на юг, тем заметнее речевое влияние Украины.

Километрах в пятнадцати за южной окраиной Воронежа пересекаем Дон. Двумя километрами ниже в него впадает река Воронеж. Дорога – булыжное шоссе – пока что удовлетворительна. Напрасно нас пугали.

Часам к восьми добираемся до огромного села Гремячье. Оно раскинулось в широкой долине Дона, который здесь петляет излучинами, и вдоль маленькой речки, впадающей в него. Кругом сады. Подобранный нами тракторист, грустивший у неисправного трактора, угощает нас огромными яблоками, которыми он набил карманы, уходя на работу… Нам эти яблоки напомнили о том, что из Воронежа мы выехали без завтрака.

Столовая в Гремячьем расположилась, как везде, у дороги. Сколько уже таких придорожных харчевен пришлось нам посетить на нашем пути! Обычно они не баловали уютом, кушанья, что и говорить, не отличались изысканностью. На стенах красовались перовские охотники и шишкинские мишки, которые, помнится, так раздражали кого-то из коллег-литераторов… Но мы приходили сюда не за эстетическими наслаждениями, а для утоления голода.

Одна из главных категорий едоков, посещающих харчевни на больших дорогах, – это шоферы. Народ деловой и знающий цену времени, они тем не менее сидят обыкновенно подолгу, потому что помногу едят и заодно отдыхают.

Мы подъехали к дверям гремяченской столовой за несколько минут до открытия. Здесь уже стояли три машины ЗИЛ-150, нагруженные какими-то трубами и ящиками. Мы вошли первыми, а минуту спустя явились шоферы с грузовиков. Шофера узнать нетрудно по тяжеловатой «морской» походке, плохо отмывающимся рукам и смятой в гармошку спине пиджака.

Это были небритые озабоченные люди приблизительно одного возраста, что-нибудь немного за тридцать. Двое были похожи друг на друга: оба выше среднего, роста, оба в сапогах, оба узколицые с правильными, пожалуй, даже красивыми чертами, теперь, однако, стушеванными глубокой тенью усталости. Третий – в черном засаленном комбинезоне, коренастый, с широким приплюснутым носом и губастым улыбчивым ртом. Он был разговорчив и инициативен, выбирал блюда, громко зачитывая меню, а два брата – я условно принял их за братьев – только кивали и тихо сидели за столом, пока коренастый «пробивал талоны». Складывалось впечатление, что они плохо спали прошедшую ночь и что за рулем уже не первые сутки.

Наши столики были рядом. Я ел, кося одним глазом в газету, но аппетит был слишком велик, чтобы совмещать эти два занятия, и я оставил чтение. Тогда один из шоферов обратился ко мне:

– Разреши посмотреть…

Я протянул ему газету.

Это была купленная накануне в Воронеже «Правда» за 29 сентября с сообщением о митинге в Москве по прибытии Н. С. Хрущева из Америки.

Он сложил газету поудобнее и начал читать вслух:

– «Дорогие товарищи! Мы только что с самолета, который завершил беспосадочный перелет Вашингтон – Москва…» Вон как, прямо с самолета!

Он отчаянно орудовал ложкой, а сам бегал глазами по газете, отыскивая такие места, которые, по его убеждению, в первую очередь надо бы знать ему и его товарищам, чтоб веселее стало на душе, чтобы лучше ехалось, чтобы рука крепче держала баранку…

– Во, слушай, братцы: «Двадцатый век – это век величайшего расцвета разума, таланта человека. В наши дни люди своими руками осуществляют то, о чем веками мечтало человечество, выражая эти мечты в виде сказок, казавшихся несбыточной фантазией. Так неужели в это время расцвета человеческого гения, познающего тайны природы и овладевающего ее могучими силами, можно мириться с сохранением первобытных отношений между людьми?..» Понял? Первобытных: это когда чуть чего – кидаются друг на дружку и за горло! Вот теперь слушайте дальше чего: «…При разумном подходе представители различных политических взглядов, государств с различным социальным устройством смогут найти общий язык для того, чтобы правильно решить волнующие все человечество вопросы современности в интересах упрочения мира. В наш век величайшего развития техники, в условиях, когда существуют государства с различным социальным строем, нельзя успешно решать международные проблемы иначе, как на основе принципов мирного сосуществования. Другого выхода нет». Вот это верно, – сделал вывод веселый шофер.

– Порядок, – прокомментировал один из братьев.

– Он им там здорово все разъяснил, в Америке, – добавил другой брат.

Коренастый продолжал между тем бегать глазами по газетным столбцам.

– Это все как он ездил. – отчитывался он перед друзьями, – как его встречали… Во, слушай: «Они кричали, аплодировали»… студенты где-то там «бурно выражали свои чувства. Слышны были возгласы: «Товарищ Хрущев, Никита…» Гляди-ка, американцы? Ведь это мы его между собой так называем. Откуда только узнали…

– Сообража-ают, – пробасил один из братьев, а другой взял газету («Дай-ка сюда»), смотрел, улыбался и качал головой.

– А что ты думаешь, – сказал потом серьезно, – есть у народа такое, что ли, чутье…

– Это чепуха – чутье! – возразил коренастым. – Просто видать человека, чем дышит.

– Свой парень, – добавил немногословный брат.

Мы оставили газету ребятам и тронулись в дальнейшим путь. Наш газик, вздрагивая на ухабах, медленно брал некрутой, но затяжной подъем, и я с растущей высоты поглядывал налево вниз, в долину Дона, где прятались под вербами белые мазанки. А в мыслях все звучал гортанный басок коренастого и виднелись озаренные улыбками усталые лица братьев.

«Свой парень»… Кому из исторических лиц достается эта бесценная награда – доброе слово рядового труженика, произнесенное в будничной беседе, в кругу товарищей по труду, перед которыми душа нараспашку? Не тому ли, кто, поднявшись на вершину, с которой виден весь мир, не потерял из виду ни этих белых мазанок, ни ухабы дорог, ни теней усталости и ни улыбок на человеческих лицах?

Украинские ландшафты

Дорога идет по холмам – это восточные отроги Средне-Русской возвышенности. Но коренные породы редко выходят на поверхность, повсюду мы видим все тот же лёсс, все тот же чернозем. Километров двадцать не доезжая Острогожска, пересекаем речку с забавным названием Потудонь. Правым берег ее долины образован уступом меловых холмов. Мы вступаем в широкую полосу меловых залежей, которая тянется на огромном протяжении, ту самую, к котором принадлежат и широко известные меловые горы Белгорода.

В Острогожске строили мало. Едва ли его облик очень сильно изменился с тех пор, как юный Кондратий Рылеев, поручик квартировавшего здесь полка, слагал свои воспламеняющие стихи. Вдоль магистральной улицы, прорезающей город с севера на юг, тянется полуразрушенная кирпичная ограда бывшего монастыря. Поближе к центру у скрещения главных улиц и над рыночной площадью стоят дома в два этажа, а в общем одноэтажная застройка полусельского типа определенно преобладает.

Если не считать некоторых сооружений на трассе газопровода Ставрополь – Москва, в Острогожске не было крупного современного промышленного строительства. Даже механический завод, который в советские годы, разумеется, расширялся и обновлялся, имел дореволюционного предшественника в лице довольно крупного по тем временам чугунолитейного заводика.

Тем не менее число жителей Острогожска за время между первой и второй всесоюзными переписями населения более чем удвоилось и достигает теперь 28,5 тысячи человек. За счет чего же растет население города?

Две категории лиц составляют заметную долю в стихийном приросте населения города Острогожска. Одна из них – это пенсионеры, поселившиеся здесь вблизи садочков и рыбалки коротать свою старость. Пожелаем им многих счастливых дней. В каких-то (вероятно, небольших) размерах к ним присоединились молодые члены семей. Другая категория – это жители окрестных деревень, потянувшиеся к городу в былые годы. Переселившись, они приносили с собой сельскохозяйственные навыки. Одним из подсобных источников их существования становилось маленькое собственное хозяйство: скотина, огород, сад.

И наконец – естественный прирост населения. Все это, вместе взятое, создает резервы рабочей силы, которые не находят достаточно продуктивного применения на месте. Я рискую говорить об этих вещах, не опираясь на цифровой материал, потому что подобная обстановка знакома мне по множеству других малых городов. Если такие города расположены в зоне притяжения крупных промышленных центров, обычным следствием становятся дальние поездки на работу, связанные с огромными потерями времени, перегрузкой транспорта и повышенной нервной нагрузкой на людей, включенных в этот оборот.

Некогда предприимчивые купцы строили фабричонки и заводики в перенаселенной сельской местности, ибо там они могли платить рабочему половину того, что надо было бы заплатить ему в большом городе. В нашей социалистической стране фактор дешевизны рабочей силы выпал из экономических расчетов: где бы ни работал советский человек, он за свой труд получит справедливое вознаграждение. Но если исчезли соображения дешевизны рабочей силы, то остается фактическое размещение ее резервов.

Думая о размещении промышленных новостроек, мы исходим из близости сырья, близости мест потребления продукции, транспортных удобств, условии водоснабжения и т. п. Для большинства отраслей тяжелой промышленности эти факторы и являются решающими. И если новостройки Сибири привлекают к себе людские резервы из перенаселенных центральных областей, то, следовательно, мы одновременно убиваем несколько зайцев, да что там зайцев – медведей.

Но все же кому-то (вероятно, местным плановым органам и совнархозам) следовало бы почаще вспоминать о неиспользованных возможностях малых городов. Даже если оперировать одними экономическими категориями, было бы неразумно полностью игнорировать сложившуюся схему расселения. Дальние переселения людских масс со всех точек зрения оправданы, когда речь идет о создании промышленного комплекса Братской ГЭС или об освоении Казахстанских степей, но едва ли был бы оправдан, например, отъезд молодежи из Острогожска с тем, чтобы работать на обувной фабрике в Воронеже.

Пока что Острогожск по своей экономической роли – это, как и пятьдесят лет назад, в первую очередь центр переработки сельскохозяйственного сырья. При этом возможности развития его пищевой промышленности далеко еще не исчерпаны и будут расти по мере дальнейшего развития сельского хозяйства прилегающего района. Все это не ново и показательно вовсе не для одного Острогожска.

Однако среди его пищевых предприятий есть одно, заслуживающее специального интереса, если не экономиста, то географа. Это винный завод, вырабатывающий плодово-ягодные вина и соки. Интересен он не масштабами производства и не высокой техникой, а тем, что наряду с урожаем многочисленных в округе садов он широко использует дикорастущие плоды.

Здесь, на западе центральной части Воронежской области, по правому берегу Дона и левому берегу его притока Тихой Сосны сохранились еще кое-где естественные плодовые леса. На наше несчастье, погода не благоприятствовала езде и по главным дорогам, так что от поездки в такой лес нам пришлось отказаться. Впрочем, сейчас он, вероятно, и не произвел бы особого впечатления. Но в конце лета, когда созревают плоды, а особенно весной, в период цветения, они должны быть прекрасны, эти леса, где яблони и груши растут вперемежку с дубами и другими лиственными деревьями на огромных площадях. В распоряжении острогожского плодово-ягодного комбината находится 5 тысяч гектаров такого леса. Именно об этих лесах писал И. В. Мичурин: «…Эти заросли не только прекрасная база для массового выращивания очень ценных дичков, …но и прекрасная база для нашей кондитерской, консервной и винодельческой промышленности».

После недолгой остановки в Острогожске мы продолжаем движение на юг. У стоянки такси на центральной площади расспрашиваем шоферов о дороге на Россошь.

– На вашем «газоне», пожалуй, проедете…

Уклон улицы становится круче, и вот мы уже в широкой пойме Тихой Сосны. Так вот она, знаменитая река, некогда труднопреодолимая преграда на пути воинственных татар, нападавших на Русь! Это по ней, по ее крутому левому берегу тянулась созданная в XVII веке «Белгородская черта», укрепленная пограничная линия для защиты от вторжений кочевников «Дикого поля».

По Белгородской черте селились украинские казаки. В 1652 году к месту впадения в Тихую Сосну речки Острогощи пришел полк казаков под командованием полковника Дзиньковского, человека бурной и трагической судьбы. Дзиньковский был одним из боевых сподвижников Богдана Хмельницкого. Порядки на царской службе пришлись ему не по душе, и он перешел в 1670 году на сторону вождя крестьянской вольницы Степана Разина, чьи войска подступали к Острогожску. Однако белгородский воевода князь Ромодановский, сумев быстро перебросить свои силы, захватил мятежную крепость. Полковник Дзиньковский был четвертован на городской площади.

Город, который вырос рядом с Острогожской крепостью, назывался «Рыбным», потому что в Тихой Сосне ловилось множество рыбы, и не какой-нибудь, а громадных белуг и осетров. Рыбой была богата и речка Острогоща, а в особенности озеро, расположенное от города в семи верстах. В память о нем осталась слобода Рыбная, существующая поныне.

Но где само озеро? Где речка Острогоща? Ничего этого не сохранилось. А какая рыба водится теперь в Тихой Сосне, об этом спросите-ка у острогожских любителей-рыболовов.

Когда мы говорим о преобразовании природы человеком, то имеем в виду положительный смысл: мы, советские люди, стремимся улучшить природу и действительно достигаем в этом поразительных результатов. Но веками воздействие на природу со стороны человека шло только в разрушительном направлении. Мы уже говорили о вырубке лесов по Воронежу и Дону в петровскую эпоху и последующие десятилетия. Второй удар по здешним лесным богатствам был нанесен в послереформенное наступление российского капитализма. Как указывает в своих трудах по экономической географии Воронежской области профессор Г. Т. Гришин, за полстолетия здесь было вырублено более одной трети площади лесов.

«Крайне экстенсивные формы ведения сельского хозяйства, – пишет Г. Т. Гришин, – при недопустимо высокой распаханности территории привели к катастрофическому развитию эрозионных процессов».

Так было при капиталистическом хищничестве. Нам досталось тяжелое наследство. Однако давайте признаем, что когда мы, хозяйствуя, забываем о законах природной среды, мы можем и усугубить вредные последствия былого хищничества и некомпетентности.

Итак, спускаемся к Тихой Сосне. Она течет в широкой долине и разделяется здесь, у Острогожска, на несколько рукавов. Мы проехали по четырем мостам, соединенным между собою дамбой. Пойма реки заросла тростниками, камышами, осокой, которые сильно способствуют дальнейшему накоплению наносов. Если не вмешаться, дело кончится полным отмиранием реки. Сколько уже сухих логов в степи напоминают о водотоках, существовавших сравнительно недавно… Или эти реки нам вовсе уж не нужны?

За рекой крутой въезд на коренной берег долины, а там долгий трудный путь, все время немного на подъем среди бескрайней степи. Степь изрезана балками и пересечена зелеными валиками лесополос. Они уже вышли из младенческого возраста, окрепли, стали самостоятельными. Войдешь в такую многорядную полосу из кленов, дубков и акаций с густым травяным покровом и чувствуешь себя, как в настоящем лесу… В долинах, непропорционально глубоких и широких по сравнению с протекающими по ним ручейками, белеют обнажения мела.

Местность приобретает совсем уже украинский облик. Села располагаются не вдоль большой дороги, а в «ярах», дороги же идут главным образом по водоразделам, через холмы. Белые мазанки с соломенной крышей безраздельно преобладают как тип жилых строений, и вся планировка – разбросанная, с садочками – живо напоминает о Полтавщине. Только плетни в большинстве пока еще не украинские, а российские – три горизонтальные жерди, вертикально переплетенные хворостом. Но уже около Россоши появляется типичный украинский «тын» – вертикальные столбики и горизонтальная оплетка ивовыми ветвями. Все это не случайные признаки. Здесь по соседству с Украинской республикой в пределах РСФСР живет немало украинцев, нередки чисто украинские села вперемежку со смешанными или чисто русскими. Точно так же в восточных областях Украины немало русского населения.

От самого Острогожска мы снова поем «Эх, дороги…» Прошли дожди, черноземно-лёссовый грейдер развезло. Езда по нему – это сплошные зигзаги. Ехать можно только на низшей передаче, и то непрерывно заносит и стаскивает в кювет. Хорошо еще, что кюветы здесь мелкие, и наш могучий ГАЗ-69 при помощи демультипликатора выбирается из них собственными силами. Придорожная полоса специально оставлена широкой, метров по 10 с обеих сторон, чтобы можно было ехать рядом с дорогой: машины с одной ведущей осью по скользкой профилированной дороге двигаться не могут. В распутицу здесь даже запрещают ездить по грейдеру, чтобы его не разрушать.

Помню, в степях Ростовской области, где мне случалось ездить лет семь тому назад, поля засевали до самой дороги и объезды шли по посевам. Здесь догадались оставлять незасеянные полосы. Но хорошую дорогу и здесь не сделали! Бензина уходит вдвое, а ведь это только самое начало осени, еще не выбита колея, а вот когда она врежется и машины будут зарываться в грязь, то и трактора не будут поспевать их вытаскивать… Ах, да что говорить! Дорогу построить нам слишком дорого. А кто подсчитал, какие убытки мы терпим от бездорожья?..

О том, что степь, о том, что юг, говорит и характер полей. Вот в огромную ширь, наверное на многие десятки гектаров, тянется кукурузное поле. Это не силосная кукуруза: она вся покрыта золотистыми свечками спелых початков, уже листья пожухли – пора, пора убирать, товарищи колхозники! Вот поле подсолнечника – северный житель не может себе даже представить, чтобы на таком огромном просторе один к одному многомиллионной массой высились эти чудесные солнечные цветы. Сейчас они уже не вертят головой вслед за солнцем, они поникли, их шляпки заполнены черными сотами семечек. Но подсолнух в этом году уродился плохо – в критическое время было слишком сухо.

У большого села Подгорное, лежащего в широком логу маленькой речушки, опять высятся меловые кручи. На краю села – цементный завод, и все вокруг покрыто тонкой меловой пылью. Наш большак пошел теперь параллельно железной дороге. По ней то и дело проносятся длинные тяжелые поезда: движение здесь оживленное. Это одна из магистралей, связывающих Донбасс с Промышленным Центром.

Смеркается. Дорога нас измучила. Огромный перерасход бензина. В каком-то пристанционном поселке приходится занимать горючее у местных шоферов. Селения здесь – вблизи одновременно и шоссе и железной дороги – тянутся почти непрерывной чередой… Не замечаем, как оказываемся на хорошей булыжной мостовой. По сторонам вырастают двухэтажные здания. Мы видим широкие освещенные окна, а за ними квадратные столики и «Охотников на привале». Только теперь мы соображаем, что мы в Россоши и перед нами столовая.

Вихрем ворвались в нее. Что было дальше, не поддается никакому описанию.

Новые проблемы

Россошь богата фруктами. Ее имя прославлено яблочным сортом «россошанское полосатое», который вывел местный селекционер-мичуринец М. М. Ульянищев. Направляясь утром в райком партии, мы проходим через базар и набиваем карманы яблоками. Они не из этого несравненного сорта, зато дешевые.

Еще в Воронеже мы узнали о своеобразной форме шефства городских рабочих коллективов над колхозами области: заводы строят колхозам механические ремонтные мастерские и оснащают их оборудованием. В райкоме мы попросили порекомендовать нам недальний колхоз, получивший такую помощь. Нам назвали колхоз имени Ленина, над которым шефствует знакомый нам экскаваторный завод.

Колхозное село Александровка километрах в тридцати от районного центра расположено в крутом яру между высокими меловыми холмами. Впрочем, мел виден лишь редкими белыми пятнышками на склонах наибольшей крутизны. Село протянулось по яру на несколько километров, однако оно по здешним понятиям не большое, а только среднее – 500 дворов.

Прежде всего знакомимся с машинным парком колхоза и с мастерской. Заведующий мастерской, смуглокожий от летнего загара, толково рассказывает нам о своем хозяйстве. Из-за трудностей со строительными материалами мастерская построена с некоторым отступлением от типового проекта. Но все же здание достаточно просторно – в него могут въезжать трактора и даже комбайн. Завод прислал станки с моторами, слесарные верстаки, газосварочный аппарат, кузнечный горн. Шефы взяли на себя и монтаж оборудования, и всю электропроводку делают из своего материала.

Машинный парк колхоза состоит из 19 тракторов (10 гусеничных и 9 колесных) с прицепными и навесными орудиями, 7 зерновых, 2 свеклоуборочных комбайнов и 12 грузовых автомашин. Техника отработала уже два сезона, и результаты несравненно лучше, чем во времена МТС. Сам себе хозяин – что может быть рациональнее?

Так мы беседуем, укрывшись в мастерской под высокой шиферной крышей, а на дворе не переставая поливает мелкий осенний дождь – сегодня 1 октября!

В колхозах в эту пору наступает эдакая оторопь и вялость. Закончилась уборочная пора и вдруг сразу как будто нечего делать, люди стали подолгу спать, и те, кого месяц назад надо было днями искать по полям, теперь часами сидят в правлении без особой нужды, толкуют о пролетевшем лете, о делах у соседей, о том, чего не доделали и кто в этом виноват…

Прошлепав по грязи в деревянный дом, где одно крыло занимает колхозный клуб, а другое – правление колхоза, мы застали там человек пятнадцать – бригадиров, трактористов, полеводов…

Посреди большой комнаты, загроможденной разнокалиберными конторскими столами, стоял человек очень высокого роста с прямой, достойной осанкой, высоко поднятой головой – о таких людях говорят: «Из себя видный»… Лицо загорелое, с правильными чертами, внимательные карие глаза смотрят пристально и проницательно. Он еще не сказал ни слова, а вы уже чувствуете к нему невольное почтение, угадываете, что это человек бывалый, знающий, вареный во всех котлах и видавший всякие виды. Я сначала принял его за приезжего, но оказалось, что это и есть председатель колхоза Виктор Иванович Кириченко.

Он встретил нас несколько недоверчиво:

– Литераторы, из Москвы?

Такого даже старожилы не припомнят… А он тем более, как сравнительно новый человек – 3 года назад прибыл по партийной путевке. Раньше был учителем.

Постепенно недоверчивость растворяется, беседа приобретает деловой и откровенный характер.

В колхозе 735 трудоспособных и свыше 7 тысяч гектаров земли, то есть на каждого трудоспособного приходится около 10 гектаров. Эта масса земли может быть рационально использована только при хорошей механизации. За последние годы поголовье крупного рогатого скота выросло более чем в три раза, свиней и того больше, в нынешнем году сдано государству по 46 центнеров мяса на 100 гектаров пашни, а произведено намного больше. Несколько лет назад доля полеводства в валовом доходе колхоза была преобладающей, теперь ведущая роль решительно перешла к животноводству.

– А какой главный вид кормов в кормовом балансе?

– Кукуруза, – без малейшего раздумья отвечает Кириченко.

– Но у вас ее, наверное, спокон веков сеяли, а не только в последние годы?

– Бывало, что сеяли… гектаров по 20—30. На початки, ребятишкам побаловаться. А теперь у нас под кукурузой за тысячу га. Убираем силосным комбайном и сразу в ямы. Урожаи зеленой массы замечательные. Этим и подняли животноводство, а вы думали чем?

Помимо животноводства, сильно выросли такие интенсивные отрасли хозяйства, как плодоводство и овощеводство. В нынешнем году собрали богатый урожай овощей и фруктов. Итак, производство выросло, и что же?

В рассказе председателя происходит заминка. Как преподнести нам колхозные проблемы, чтобы мы яснее ощутили их остроту?

– Почем вы в Москве покупаете яблоки? – спрашивает он вдруг. – Наверное, рублей по пяти?

Пожалуй, он назвал самую невероятную, по его мнению, цену, – так это звучало. Я ответил, что зимой платим по десяти рублей, к весне, бывает, и по двенадцати. Среди колхозников, присутствовавших в правлении, произошло не очень веселое оживление. Раздались голоса:

– Возьмите у нас по рублю! Сами нагрузим!

– В самом деле, – подтвердил Кириченко. – Мы бы в ножки поклонились тому, кто взял бы у нас яблоки по 80 копеек за килограмм. Нет желающих.

– Ну и что же будет с вашим урожаем? – спросил я.

Кириченко пожал плечами. Кто-то бросил с недоброй многозначительностью:

– Свиноферма большая…

Такова судьба урожая яблок. Некрупные кочаны капусты валяются на огородах – они никому не нужны. Заготовительные органы не забирают не только сверхплановую продукцию, не берут даже часть того, что было утверждено государственным планом.

Мясо, особенно говядину, сдать легче, благо его везти не надо, идет своим ходом, а вот уток… Колхоз развел их тысячи, а никто не закупает.

– Что же вы предполагаете делать?

Виктор Иванович уклоняется от прямого ответа.

– А что делают обычно, когда продукция не находит сбыта?

– Свертывают производство? Неужели до этого дойдет?

– А что нам прикажете делать?

– А что говорят в районе?

– Говорят: «Выполняйте план…»

Кириченко этим и закончил фразу, но в интонации слышалось ее продолжение: «…а остальное не ваше дело». Однако теперь колхозники не приемлют такого образа мыслей. Они ищут выхода.

Многое зависит от дорог. Грейдер хорош летом, но он выходит из строя как раз тогда, когда надо вывозить урожай. Заботу о дорогах возложили на сами колхозы – хорошо; но ведь тут речь может идти только о поддержании существующих дорог, а обстановка настоятельно требует коренной реконструкции дорожной сети, для чего у колхозников нет ни средств, ни тем более техники и материалов. Если плохие дороги и раньше наносили огромный ущерб, то теперь они непосредственно тормозят дальнейшее развитие сельского хозяйства.

Если бы дело было только в этом… Колхозное производство вступает в пору новых крупных преобразований. В полеводстве основные работы механизированы неплохо, однако и там техника непрерывно совершенствуется. Куда более остра проблема механизации животноводства. Она особенно важна потому, что продукция животноводства еще сравнительно дорога.

– Иной раз становится тревожно, – говорит председатель колхоза. – Куда денем рабочие руки? Вот из соседнего колхоза – там народу много по отношению к земельной площади – частенько приходит бригада наниматься: свою работу кончили и хоть иди гуляй…

– Да, у нас так, – поддерживают колхозники. – А вот вы в других местах бывали, как там?

Мы рассказали в двух словах о том, что видели повсеместно. Но на севере и вблизи промышленных центров есть емкие резервуары и для сельскохозяйственной продукции и для рабочей силы… Начали все сообща рассуждать об этих серьезных вещах.

Как это – свободные руки? Да сколько еще дел в колхозе, стоит только по-новому взглянуть. Ведь до сих пор занимались почти исключительно основным производством: мясо, молоко, зерно. А культурно-бытовое строительство? А жилищное? А благоустройство?

Виктор Иванович снова забирает инициативу:

– Люди у нас – слов не найти какие. Хотя и без звезд, но скажу ответственно – герои. Когда страда – ни дней, ни ночей не знают и ничего для себя не требуют. Вот трактористы, мастера техники – вы спросите у них, кто когда бывал в театре? А тяга к культуре большая. Недавно к нам артисты приезжали, вы бы посмотрели, что делалось в клубе.

– У нас клуб на 300 мест, – дополняет кто-то из присутствующих. – билетов продали четыреста, а вошло столько, что стояли руки по швам…

– Вот так и живем, – заключает В. И. Кириченко. И на прощание, улыбаясь, говорит: – Ну, езжайте, напишите о нас: «На самом краю Воронежской области в живописной местности раскинулось село Александровка…» Это один корреспондент так сочинил. Давненько уж было дело. А чего он нашел живописного? Бугры да яры…

Мы пообещали, что не будем описывать красот ландшафта, а постараемся правдиво рассказать о заботах и нуждах рядового колхозного села, удаленного от крупных городов.

Как это обычно бывает, уже потом, размышляя на досуге, я придумывал все новые и новые возможности, которые могли бы использовать россошанские колхозники. Вот не сумели реализовать урожаи яблок – а почему не организовать бы их сушку? Ведь это даже не требовало никакого специального оборудования. Первичная обработка овощей – дело тоже не особенно сложное…

Можно пойти гораздо дальше по этому пути: почему колхозы должны оставаться только производителями сельскохозяйственного сырья? Почему бы им постепенно не превращаться в комбинаты с первичной обработкой этого сырья и выпуском некоторых видов готовой пищевой продукции? Такой поворот дела позволил бы решить некоторые примыкающие проблемы: в какой-то степени разгрузить транспорт, а главное, обеспечить занятость колхозников в осенне-зимний период, повысить их производственно-техническую квалификацию, а следовательно, и общую культуру производства и культуру быта… Вопросы проектирования, строительства, изыскания строительных материалов и оборудования можно было бы решать во взаимодействии с теми же заводскими шефами, с вузовскими коллективами при широком использовании студенческой практики и научно-технической самодеятельности.

А около трех месяцев спустя, читая материалы декабрьского Пленума ЦК партии, я узнал, что проблемы, возникшие перед колхозом имени Ленина, уже находятся в поле зрения партии и уже продумывается широкая система мероприятий, направленных на их решение. Эти проблемы стали актуальными для множества районов. Так что россошанские колхозники могут с уверенностью смотреть в будущее: если сами не придумают, как быть, им подскажет мобилизованный партией опыт всей страны.