Текст книги "От Белого моря до Черного"

Автор книги: Алексей Стражевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Лес и степь

Мы снова в пути. Ландшафт по-прежнему похож на степной, полезащитные лесополосы стали уже неотъемлемым и привычным для глаза элементом. Но справа временами виднеется какой-то крупный лесной массив. Он то удаляется от дороги, то приближается к ней вплотную. Лес этот смешанный. В нем попадается не только сосна (дерево поистине вездесущее), но и ель. Это кажется странным, ибо к ели мы привыкли относиться как к дереву таежному, на равнине не заходящему на юг за пределы преобладания смешанных лесов. Однако образование лесостепи в здешних краях – дело совсем недавнего времени, причем его связь с деятельностью человека выступает здесь особенно наглядно.

Лесной массив начинается где-то севернее Мичуринска и тянется к Липецку, а затем далее на юг узкой полосой, местами расширяющейся до 20—30 километров. Он представляет собой остатки бескрайних и богатых всякими промышленными породами лесов, существовавших в огромном радиусе вокруг Липецка и еще далеко южнее по реке Воронеж вплоть до XVIII века. Их истребление связано с созданием в Липецке крупной металлургической промышленности, работавшей на древесном угле, а также со строительством в Воронеже петровского флота и другими беспорядочными порубками ради промышленных, строительных и отопительных нужд.

Итак, видим лес. То-то рубленые избы снова замелькали в деревнях между Мичуринском и Липецком! Правда, этот чудом уцелевший лес теперь тщательно охраняется и восстанавливается. Тем не менее лесхозы в случае большой необходимости выделяют участки для выборочной рубки.

В одной из деревень на широкой песчаной улице мы заметили автомобиль ГАЗ-69. Родной брат нашего газика стоял у колодца с поднятым капотом. Молодой шофер ходил вокруг него с понурой головой. Завидев нас, он бросился наперерез, мы затормозили.

– Слушай, браток, прокладку пробило.

Вопрос ясен, придется парня буксировать. Но смириться с этой необходимостью, когда горючего осталось только-только добраться до Липецка, нелегко.

– Да что ты, может так только, парит немного?..

– Какой парит, не заводится уж! Вся вода в цилиндрах.

– Вода в цилиндрах… Что ж ты, брат ты мой, доездился до чего.

Парень молчит, потупив взор.

– Слушай, возьми на буксир, мне тут недалеко уж осталось, – говорит он наконец.

– Ну сколько, недалеко?

– Километров десять.

Убавил по крайней мере вдвое, это уж как пить дать.

– Да ты бы грузовую какую попросил. Как же я тебя потащу по песку.

– Нету никаких машин… Не ходят сейчас, все на свеклу отправлены.

Чем же еще его донять?

– А трос-то есть?

Парень отвечает убито:

– Нету троса.

Теперь он готов. Надежда в нем угасла, он стал трижды несчастнее, чем был до нашего появления. Можно переходить к делу.

– Ездите вот так вот… Ездоки! – ворчу я как бы с досады, а на самом деле потому, что так полагается. – Вам на корове ездить.

Но парень уже не придает ни малейшего значения этим обидным словам, относящим его к какому-то безликому множеству «ездоков», которым ездить на корове, он все понял, он видит, что я посматриваю, как удобнее подъехать к его машине, он ожил, он улыбается, он гораздо счастливее, чем если бы я сразу сказал ему: ну что ж, пожалуйста…

Подъезжаю, достаю из багажника отличный буксирный трос, выданный мне на автобазе, и мы едем. До села Кривец, куда нужно добраться парню, оказывается ровно 20 километров. Пока он сцеживает мне свой бензин (ему он все равно ни к чему), мы ведем разговор о шоферской жизни. Парень работает в Липецком механизированном лесхозе. Лесхоз занимается восстановлением лесов, а также ведет лесопосадки в оврагах.

Техникой хозяйство оснащено в достатке – трактора, бульдозеры, плуги и все прочее…

– Ну и как, будет лес?

– Должен быть, – серьезно отвечает парень. – Да ведь у нас как, – добавляет он, подумав, – все норовим поскорее, нам чтоб сразу… Считаем, что посадили, а что выросло – это когда еще там будет, не наше дело…

– А бывает, что и пропадают посадки?

– Пропадать не пропадают, а надо бы лучше. Как для себя.

– Так оно ведь и есть для себя.

– То-то и оно-то, да плохо еще мы это понимаем. Но в общем-то лес будет. Как говорят, что раньше здесь сплошь были леса, то неужто мы не в силах? Сколько надо, столько и будет!

Хороший парень. И бензину дал. Теперь спокойно доедем до Липецка.

Дорога – профилированный «грейдер» – идет по чернозему. И вокруг чернозем. Он тут еще не особенно тучный, но чем дальше на юг, тем гуще чернеют и ярче блестят пласты, перевернутые зяблевой вспашкой. Местами у речных долин мы пересекаем полосы песка – белого, чистого. Ясно, что этот песок ложился позже и поверх лёссовых наносов, давших чернозем. Такие песчаные полосы нередко встречаются в местах, где поблизости уже не видно реки. Но она была, она вынесла этот песок и умерла в степи… А на песках почти всегда сосновые боры, иногда высокие, взрослые, а иногда совсем еще молоденькие.

В большинстве селений преобладают все же кирпичные постройки. Наиболее распространенный тип крестьянского жилого дома – это невысокое кирпичное строение без цоколя под соломенной шалашевидной крышей. Новые крыши, как правило, аккуратно подобраны, соломинка к соломинке, словно причесаны, и края их приятно закруглены. Однако и железные или шиферные крыши далеко не редкость.

У окраины одной деревни, расположенной там, где дорога вплотную прижимается к лесу, большая усадьба со старинным барским особняком в окружении фруктового сада: отделение лесхоза, занимающееся посадками и охраной леса. Такие отделения называются здесь «кордонами».

Деревня обозначена на карте как Капитанщино, однако жители называют ее Капитановка. Случай не редкий. Какое название более правильно – то, которое закреплено на бумаге, или то, которое живет в народной речи? Что проще и что целесообразнее, исправить надпись на карте или переучить тысячи людей? Или не делать ни того ни другого, а оставить все как есть, поскольку от этой маленькой неразберихи никто особенно не страдает?

Юноша в новом костюме просит подвезти его до Липецка. Он приезжал погостить в родную деревню, а теперь спешит к вечеру добраться в город, чтобы завтра с утра не опоздать на работу. Он работает на строительстве Новолипецкого металлургического завода. Город близко, и поэтому много молодежи уходит в промышленность и на стройки. Рассказывает о деревне. Нам она показалась большой, но по здешним меркам Капитановка вовсе не велика: всего-то 120 дворов. Ее даже селом не величают. А села есть по тысяче и даже по три тысячи домов… Да, совсем уже степные масштабы!

В Капитановке есть свои достопримечательности. Об одной из них наш попутный пассажир рассказал нам следующее.

На берегу протекающей здесь речки – это один из небольших притоков Воронежа – незадолго до революции какой-то местный богатей поставил заводик для переработки сельскохозяйственного сырья. Заводик стоял себе и работал потихоньку и вдруг исчез. Как исчез, куда исчез? Провалился сквозь землю. Случилось это происшествие не то в 1918, не то в 1919 году. Попы и консервативные старики говорили, что это бог наказал большевиков, которые конфисковали заводик у хозяина.

Мы как раз подъезжали к роковому месту у юго-западной окраины деревни.

– Вот здесь, – говорит парнишка.

Останавливаемся, выходим из машины.

Высокий песчаный берег, под обрывом круглый омут реки, которая течет узеньким ручейком и только здесь расширяется метров до двадцати. Хотим уточнить, где стоял заводик, но парень сам точно не знает. По всем признакам, того участка берега, на котором он стоял, теперь не существует, ибо иначе здание должно бы располагаться чуть ли не на дороге.

– А давно ли существует омут? – спрашиваем парня.

Вот как раз с тех пор, как провалился завод. Глубина тут, говорят, очень большая. Здесь никто не купается – хотя мальчишки, как известно, любят большую глубину, – потому что вода в омуте страшно холодная. Несколько лет назад один приезжий морячок, подвыпив, не послушал предостережений, полез купаться и даже похвастал, что достанет дна. Раз нырнул, не достал, другой раз нырнул, тоже не достал, третий раз нырнул, да так и не вынырнул.

Жаль, что не удалось выяснить, насколько катастрофичным было обрушение берега. Возможно, что оно совершалось постепенно и лишь народное воображение, подогретое революционными событиями, придало этому явлению внезапный и драматический характер. Но так или иначе, все это – и провалившийся завод, и необычайно глубокий омут с очень холодной водой, поглотивший неосторожного ныряльщика, – наводило на мысль о карстовых процессах, о рухнувшей подземной полости, образовавшейся в растворимых породах.

Впоследствии, проверив наши предположения по литологической карте, мы убедились, что в этой местности под небольшой толщей позднейших наносов действительно залегают известняки.

Липецкая металлургия

Темнеет, когда прибываем в Липецк. Над домнами завода «Свободный Сокол» розовеет высокое зарево. Долго едем по прямой асфальтированной улице, застроенной красивыми особняками. В прошлом она называлась Дворянской, здесь жила городская знать, крупные чины и богатеи. Улица приводит нас к зданию собора, ныне перестроенному и отведенному под музей. За ним расстилается просторная площадь с памятником В. И. Ленину посередине. На площадь выходит своим парадным фасадом огромный новый дом обкома и облисполкома. Это красивое здание в стиле модернизированного классицизма, однако в сравнении со старыми малоэтажными кварталами города оно производит впечатление нарочитой и подавляющей внушительности.

Эта часть города расположена на высоком холме. Центральная площадь необычна: она представляет собой террасу и застроена только с трех сторон, а на юге, окаймленная длинной балюстрадой, обрывается к широкой низине, в которой расположен парк и большинство учреждений Липецкого курорта. А дальше, за парком, – широкое водное зеркало «Петровского пруда». Вечерами в нем отражаются яркие фонари, которые тянутся двумя огненными струйками вдоль полуторакилометрового моста, ведущего в новую часть города, построенную за годы пятилеток рядом с металлургическим гигантом – Новолипецким заводом. Он тоже посылает в небо темно-алое зарево.

Едва умывшись с дороги, мы спешим в парк. Он великолепен. Здесь растут гигантские тополи высотой не менее 40 метров и толщиной в два и в три обхвата. Парк огромен и не слишком перегружен всякими художествами. В его густой тени должно быть особенно хорошо в жаркий летний полдень…

Но сейчас липецкий Нижний парк – это веселое мерцание огней, бойкий сумбур воскресного вечера… Играет оркестр, с ним соперничает радиола, радио тоже не отстает, на двух танцевальных площадках толкутся, вращаются кавалеры и девицы, одетые в пальто по случаю прохладной погоды.

Аллеи гудят народом. Как обычно, в местах, где старое, сжившееся население в меньшинстве, а большинство составляет недавно съехавшаяся на стройки молодежь, гуляют преимущественно не парни с девушками, а те и другие отдельно. Это благоприятствует возникновению столь милой русскому сердцу атмосферы бесшабашной удали, но границ приличия она не переходит. В Липецке сильны дружины комсомольцев, взявших на себя наблюдение за общественным порядком. Крепкие парни с круглыми красными значками, спокойные, серьезные и бдительные, ходят по аллеям, останавливаются у особо людных мест, приглядываются, прислушиваются к громким голосам, готовые в любую минуту пресечь безобразие и посрамить нарушителя превосходством мускулов и ума.

С утра начинаем знакомиться с промышленностью индустриального Липецка. В Липецкой округе кустарно плавили железо спокон веков: руда валялась под ногами. Крупная металлургическая промышленность впервые была заведена при Петре I. Многоотраслевая «Липская мануфактура» снабжала российскую армию и флот пушками, якорями, стрелковым оружием и обмундированием.

После смерти государственных вождей, далеко опередивших мыслью свою эпоху, идут прахом многие их заведения. Великая авантюристка Екатерина II, вступившая на российский престол через 37 лет после кончины Петра, отдала государственные Липские заводы прохвосту откупщику. Тот подобрал управляющих по образу и подобию своему, на заводах воцарился режим грубого произвола. В 60-х годах XVIII века липецкие рабочие под руководством первого на Руси выдающегося рабочего организатора Григория Куприянова вели длительную и упорную борьбу со своими эксплуататорами. Здесь был создан своего рода стачечный комитет, первый в истории русского рабочего движения, носивший название «Станичной избы» и располагавший даже небольшой кассой для помощи забастовщикам. Впоследствии заводы были возвращены в казну, однако работа на них так и не пошла на лад. К тому же истощились запасы древесного топлива, и, просуществовав около 100 лет, Липская мануфактура закрылась.

Попытка возобновить выплавку чугуна в Липецке с использованием местных руд и привозного каменноугольного кокса была предпринята лишь целое столетие спустя. Смешанное русско-бельгийское общество построило в селе Сокольском две домны. Работали они плохо. Но на их базе, уже после Октябрьской революции, был создан металлургический завод «Свободный Сокол» – ныне, разумеется, полностью реконструированный. Один из главных видов продукции «Свободного Сокола» в наши дни – чугунные водопроводные трубы, которые здесь отливаются наиболее прогрессивным центробежным способом.

Новолипецкий металлургический завод был одной из крупных строек первой пятилетки. Он начал выплавлять чугун в 1934 году. Однако война оставила от него одни развалины. Восстановление велось по новому проекту. Завод продолжает строиться. В семилетке предусмотрено значительное его расширение. Липецкие патриоты с гордостью называют его своей «Магниткой».

Новолипецкий завод сродни Череповецкому: и по своему техническому уровню, и потому, что оба наполовину представляют собой еще строительную площадку. Мы видели Новолипецкий завод только снаружи, но и этого было достаточно, чтобы проникнуться восхищением перед этим металлургическим гигантом. На несколько километров тянется заводская ограда, а за ней – необозримая и по-своему прекрасная панорама высоких корпусов, башен и труб… А по другую сторону ограды – нетронутый сосновый бор, вплотную подступающий к заводской территории.

Героические профессии

До последнего времени главным поставщиком сырья для липецкой металлургии была местная железорудная промышленность. Для знакомства с нею едем на шахту № 14 Липецкого рудоуправления.

Это совсем недалеко от города. Вскоре же за окраиной начинают попадаться на глаза отвалы отработанных шахт, осевшие участки поверхности – следы обрушения. Но вот и наша шахта – террикон с высоким, похожим на египетскую пирамиду отвалом пустой породы, светло-бурого древнего песка с известняком.

Глубина шахты 50 метров: не успели глазом моргнуть – уже внизу. Сухой и чистый рудный двор, то есть площадка для вагонеток перед стволом, где ходит клеть. Такой же сухой и чистый откаточный штрек с троллейной линией. Навстречу маленький, словно игрушечный, электровозик тащит состав с породой или рудой. Вообще в шахте поражает опрятность и чистота. Правда, сухость – это подарок природы, но порядок – дело рук работающих здесь людей. Нигде не валяется ни доски, ни щепки, ни обрывка провода. Отличная вентиляция – дышится здесь, совсем как на свежем воздухе.

Пройдя километра полтора, мы попадаем в одну из подготовительных выработок. Идет нарезка откаточного штрека. Здесь работает ветеран Липецкого рудоуправления проходчик С. Н. Ситников. Ему уже за пятьдесят, по закону, как горняк, он мог бы пойти на пенсию, но «совесть не позволяет», как говорит этот неутомимый труженик-коммунист. Еще много дела на шахте, много молодежи, которой надо передать опыт, традиции горняцкого товарищества и производственной дисциплины, особенно важной под землей.

Забой довольно широк, работают одновременно два проходчика, действуя отбойными молотками. Здесь обходятся без взрывных работ: рудный пласт состоит из рассыпчатых комков руды, а сверху песок, уже слежавшийся под тяжестью верхних пластов, но еще не уплотнившийся в камень. И только подстилающая порода – твердый известняк, но ту вынимать не приходится, наоборот, она представляет большое удобство для подборки руды. Проходить легко, глыбы так и отваливаются из-под молотка, рассыпаясь на мелкие комки. Зато крепить надо быстро и неотступно – кровля очень ненадежная.

Уборка породы ведется при помощи погрузочной механической лопаты. Она ходит по рельсам. Подойдет к самому забою, за нею следом подкатываются вагонетки. Механизм действует сжатым воздухом. Рабочий, стоя на подножке, нажимает рычаг – машина движется вперед, нажимает другой – ковш емкостью 0,25 кубометра наклоняется, еще нажим – машина вперед, ковш наполняется. Теперь машинист нажимом рычага приподнимает ковш, отъезжает назад, подавая тележку своей ПМЛ вплотную к вагонетке, и тогда ковш переворачивается, описывая дугу над тележкой, и опрокидывается в стоящую сзади вагонетку.

Направляемся в один из нарезных штреков. Эта узкая и низкая выработка тянется перпендикулярно откаточному штреку. Она служит для того, чтобы углубиться в сторону до контура, то есть проектной границы рудного пласта, и затем вести выемку руды, отступая назад и обрушивая за собой кровлю.

Наконец мы попадаем в очистной забой, одну из тех основных выработок, ради которых, собственно, и велись все подготовительные работы.

Перед нами широкая низкая камера, густо уставленная крепежными стойками. Кровля забрана досками. Слева пласт руды уже выбран и кровля обрушена. В забое видим метровый пласт руды, над ним слой песка с вклинениями жирной глины – отложений озерного ила; слева же, где кровля посажена, – сплошной песок.

Побывав здесь, начинаешь понимать, что труд горняка – героический труд. Всегда под землей, лицом к лицу с грозной стихией. Как только свернули из откаточного штрека, передвигаться нужно согнувшись в три погибели. Шахтеры к этому привычны, а у нас болит спина и подкашиваются ноги. Вместе с забойщиками садимся «перекурить» на выпуклости неровного известняка, подстилающего рудный пласт. Ведем разговор о делах на шахте.

С 1957 года липецкие шахтеры работают по 6 часов в день. Сменная выработка на одного рабочего с тех пор непрерывно увеличивалась… И снова тарахтит отбойным молотком забойщик, а его помощник грузит руду на транспортер, протянутый вплоть до откаточного штрека, где под бункер подъезжают вагончики. Вслед за рудой мы направляемся к стволу.

Наверху слепит глаза яркий солнечный свет. Сооружения деревянные – для неглубоких и относительно недолговечных шахт считалось нецелесообразным применять дорогостоящие конструкции. В капитальном здании шахтного подъемника у рычагов мощной лебедки сидит внимательная, сосредоточенная женщина. Сверху ей подают звуковые сигналы. Они означают: клеть вверх, клеть вниз, с рудой, с людьми… Соответственно она дает разную скорость подъема и спуска, а сама не сводит бдительных глаз со стрелочек на станине лебедки, отражающих в уменьшенном масштабе движение клети по стволу.

Может быть, все это – не последнее слово техники. Что делать – шахта небольшая, да и весь бассейн, эксплуатируемый с петровских времен, по-видимому, не имеет новых перспектив. Курская магнитная аномалия с ее многометровыми пластами и высоким качеством руды оставит Липецкому месторождению в лучшем случае, лишь подсобную, резервную роль.

Но есть одна отрасль техники, в которой горняки не терпят ни малейшего отставания от современного уровня – это техника безопасности. Шахтный подъемник оборудован автоматическим тормозом совершенной конструкции: как только трос, на котором висит клеть, перестает ее удерживать, в то же мгновение лапы тормозного устройства разжимаются и намертво хватают направляющие брусья.

Отступление от правил техники безопасности в шахтах влечет за собой для виновных суровое наказание. Прошлой зимой комиссия рудничного комитета профсоюза обнаружила на шахте № 14 недостатки в креплении кровли и некоторые другие нарушения. Комиссия признала виновным в этих нарушениях технорука шахты. Рудничный комитет выразил ему свое недоверие (именно так и было записано в решении: «выражает недоверие») и потребовал от администрации отстранения его от занимаемой должности. Технорук был уволен.

Отсюда едем в Студеновский карьер – место добычи известняка для липецкой металлургии. Карьер расположен еще ближе к городу, чем рудники, почти на самой его окраине, за глубокой впадиной Студеного лога. Мощность известнякового пласта здесь достигает 60 метров, а «торфов» над ним, то есть поверхностного слоя пустой породы – от 9 до 24 метров. Прежде чем вынимать известняк, этот слой удаляют экскаватором – по технической терминологии это называется «вскрывать торфа», хотя вскрывают, разумеется, не торфа, а полезный пласт.

Стоя на берегу Студеного лога, мы видим внизу огромное прямоугольное желтовато-белое днище котлована, откуда известняк уже вынут, хотя и не на всю его мощность. Камень берут в два уступа, высотой по 16 метров каждый. Над ними еще третий уступ выбранных «торфов». Они состоят из лёсса и песков, но эти пески не такие, как мы привыкли видеть в речных долинах, они серо-желтые, древние, осаждавшиеся в прибрежных зонах моря или озера в давно прошедшие геологические эпохи. Сам известняк весьма древнего образования – он принадлежит к Елецкому ярусу девонской системы.

На Студеновском карьере применяются мощные механизмы. Однако технология добычи остается в основе своей неизменной на протяжении многих десятилетий. Она основана на применении взрывных работ. Самоходные станки ударно-канатного бурения пробивают вертикальные шпуры – отверстия для закладки взрывчатого вещества. Глубина шпуров соответствует высоте разрабатываемого уступа, то есть равна 16 метрам, а их диаметр – 20 сантиметрам. Таким путем подготавливается массовый взрыв – основная продуктивная операция. В зависимости от величины подготовленного забоя массовый взрыв может быть большего или меньшего масштаба, но общий вес заложенной взрывчатки не должен превышать 10 тонн, так как при слишком высокой силе взрыва сотрясение вредно отражается на зданиях прилегающего горняцкого поселка.

Взрыв производится после тщательной подготовки и оповещения. Он откалывает сразу огромные массы породы, которые затем разрабатываются в течение нескольких дней и даже недель. Задача состоит в том, чтобы не только оторвать их, но и по возможности раздробить – с таким расчетом и располагаются шпуры. Однако это не всегда одинаково удается, и оставшиеся после массового взрыва крупные глыбы снова забуриваются, теперь уже при помощи бурильных молотков, бурами диаметром 2—3 сантиметра. В эти маленькие шпуры или бурки снова закладывается взрывчатка. Так камень дробится до такого состояния, когда его можно подбирать трехкубовым экскаватором и грузить в железные высокобортные платформы-думпкары.

Мы на один день опоздали к массовому взрыву – это было большим разочарованием для моего спутника, вооруженного всяческой съемочной аппаратурой. Однако мы попали на карьер как раз в то время, когда было закончено обуривание глыб и взрывники готовили малый взрыв на рыхление.

Ловкие и быстрые, как горные козы, они лазают по крутой осыпи известняковых глыб, специальной ложечкой засыпают в бурки аммонит, розовый, как клюквенный кисель в порошковом полуфабрикате, вставляют шнур с детонатором… Раздается холостой предупредительный взрыв, похожий на выстрел из ружья. Расходятся в стороны рабочие, прокладывающие колею железной дороги – она наращивается готовыми звеньями при помощи передвигающегося по рельсам крана. Ушла в безопасную зону команда работающего поблизости экскаватора. От нас требуют подальше отвести машину – мы на своем газике подъехали по бугристому днищу карьера к самому забою. Непрерывно звонят в рельсу, предупреждая о взрыве всех, кто мог бы сейчас подходить сюда извне.

Вот все разошлись. Теперь взрывники разбегаются каждый к своим буркам. У каждого в руках подожженный контрольный шнур. Его длина рассчитана таким образом, что, когда он кончится, до взрыва первых подожженных бурок останется одна минута – надо бежать в укрытие. С камня на камень, от шнура к шнуру, быстро, расчетливо, не тратя времени на разгибание, вертко и бесшумно, как ящерицы, снуют по нагромождению белых глыб эти черные фигурки с горящим шнуром в руке, поджигают шнуры, торчащие из бурок. Смотреть на них весело и тревожно: ведь малейший просчет… Что это? Раздается взрыв, а они еще на камнях! Чего же они медлят?!

Но нет, это опять еще только предупредительный взрыв – теперь специально для них, сигнал о том, что пора бежать, на тот случай, если вдруг что-то не поладится с контрольным шнуром. Наконец они бегут. Не идут вразвалку, демонстрируя свою лихость, а действительно бегут со всех ног – тут шутки плохи! И прячутся в маленьком железном блиндаже метрах в тридцати от забоя.

Вот все они укрылись, проходит еще несколько секунд, и начинаются взрывы. Одни громкие, резкие – видно как от них далеко разлетаются небольшие осколки; другие глухие – кажется будто бы даже какие-то замедленные, но после них так и разваливается огромная глыба. Осколки свистят, как на войне, и я, находясь на вполне благоразумном отдалении, инстинктивно поглядываю вокруг, ища укрытия. Мой спутник, пристроившись за большим обломком в зоне, куда достигают осколки, самоотверженно «ведет огонь» своим телеобъективом.

Уже множество глыб рассыпалось, а взрывы еще все продолжаются – поразительно, как эти четверо фигурок успели за такое короткое время поджечь столько шнуров. Наконец все затихло. Взрывники приступают к отпалке новой партии заряженных шнуров. Мы же, простившись с этими представителями одной из самых героических профессий, спешим по своим делам – нас ждут на тракторном заводе.