Текст книги "Игра с джокером"

Автор книги: Алексей Биргер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– Я и не волнуюсь, – улыбнулась директриса. – Просто интересно, сколько зарабатывают сейчас частные детективы.

– Очень по-разному, – ответил Андрей. – И даже в одной конторе месяц на месяц не приходится. Волка, понимаете, ноги кормят.

– Да, понимаю. Видите ли, я почему интересуюсь. У нас в школе постоянно собирают деньги – на то, чтоб школьные завтраки были получше, на праздничные подарки детям и даже, хоть об этом говорить и не принято, на то, чтобы сколько-то поддержать учителей. Ведь зарплата у многих нищенская, да и выдают её знаете как... Впрочем, у нас многие родители не в лучшем положении, поэтому мы ни к кому не пристаем с ножом к горлу, и эти выплаты не являются обязательными. Я знаю, что бабушке Леонида Жилина – он ведь с бабушкой живет, так? – любые выплаты не под силу...

– Все понятно! – сказал Андрей. – Я с удовольствием внесу любую посильную сумму. И, так сказать, надолго вперед. Ведь опять я приеду не раньше, чем через полгода, а то и через год.

– Ну... – директриса задумалась. – Право, не знаю... Вы уж простите, что я завела этот разговор, но ситуация нас самих душит, а деньги действительно идут на то, чтобы детям было хоть чуть-чуть получше и полегче.

Андрей мысленно прикинул, какая сумма будет достаточно солидной, чтобы полностью ублажить директрису, но не такой, по понятиям Самары, безразмерно большой, чтобы на Леньку стали поглядывать потом как на племянника миллионера – такое вовсе ни к чему...

В своих расчетах он угадал абсолютно точно. Внесенная в школьный фонд посильная сумма заставила директрису глядеть на него с ещё большим уважением, но без зависти и подозрений. Теперь Андрей мог быть спокоен за хорошее отношение к Леньке...

– Да, я вот что подумала! – сказала директриса. – Возьмите вы себе эту фотографию, и дело с концом! В школе она особенно не нужна, а копия все равно выйдет хуже по качеству, в какой мастерской её ни делай. Зачем вам зря мотаться туда и сюда?

– Спасибо огромное, – сказал Андрей. – Да, вот ещё что. Я хотел сделать маленький подарок и Надежде Леонтьевне, но сейчас засомневался может, подарить ей не что-нибудь изящное и красивое, а что-нибудь практичное. Продуктовый набор, грубо говоря.

Директриса рассмеялась.

– Какой же вы детектив, если не знаете, что женщина всегда остается женщиной? Подарите ей что-нибудь изысканное и приятное – и она будет счастлива, как бы она ни бедствовала!

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

"Запись ведет полковник Сметников. Кроме моего диктофона, включена видеокамера, снимающая все происходящее. Время – восемь часов тридцать минут. Еще только светает, и мы работаем при свете автомобильных фар и трех мощных фонарей. Мы прибыли на место, возле двенадцатого километра местного шоссе, соединяющего Имжи с трассой Самара-Казань, два часа пятнадцать минут назад. С того времени мы извлекли восемь тел. В одном явно опознан Сизов Сергей, несмотря на сильные повреждения его головы, остальные ещё нуждаются в более точной идентификации, поскольку пролежали здесь разное время и находятся в разной стадии разложения. По тому, что нам известно, мы можем с достаточной определенность утверждать, что все семеро – жертвы "шоссейной банды", как мы обозначали эту банду в ходе расследования. Основные проблемы могут возникнуть с двумя телами, поскольку они очевидно были доставлены сюда задолго до наступления холодов и успели... гм... успели измениться до полной неузнаваемости. Сейчас восемь человек из числа задействованных проводят последнюю проверку оврага, двое переносят тела на носилках, один снимает на видеокамеру, и я, являющийся здесь старшим по званию, веду эту запись. Описываю тела по мере того, как их проносят мимо меня. Номер один мужчина средних лет, рост при жизни приблизительно сто семьдесят восемь сантиметров, телосложения крепкого, одет в синюю зимнюю куртку и утепленный спортивный костюм. Помечаю для себя, что это, скорее всего, петербургский предприниматель Владимир Анатольевич Беспалый, похищенный в ноябре во время его ежеутренней оздоровительной пробежки по парку.

Голос в отдалении от микрофона. Ну и бойня, товарищ полковник!.. Даже меня пробрало, хотя я столько видел, что меня, вроде, ничем не удивишь.

Полковник. С твоей стороны больше ничего?

Голос. Ничего.

Полковник. Хорошо. Проверь ещё раз вон там, по склону, и будем сворачиваться... Что там ещё такое? (Слышны голоса людей – они явно кричат о чем-то, но слов не разобрать.) Внимание. Обнаружен ещё один труп, на самом краю свалки. Сейчас направляюсь туда, вместе с оператором видеокамеры, вновь включу запись чуть попозже...

* * *

"Проснулся я, значит, с самого утра, когда, опять-таки, ещё темно было, чайку себе сообразил, стал план-расписание на день составлять. Во-первых, припоминаю, сегодня ведь Максимка приезжает, сын Настасьи, и надо мне его встретить. Во-вторых, надо бы и в больницу наведаться, и на рынок, и разузнать как дела, и переговорить... А потом можно будет и домой съездить, на денек-другой, в зависимости, когда похороны назначат. Все-таки стоит поглядеть, что там в моей квартирке делается.

Врач меня предупредил, что меня и в неположенное время пускать будут, но чтобы все-таки я раньше одиннадцати не приходил, потому что до этого у них и завтрак, и анализы, и медицинские обходы и процедуры разные. А вот с одиннадцати – с половины двенадцатого, там оно поспокойней время выходит, и я под ногами не буду путаться. Хорошо, думаю, дождусь нужного срока, да и двинусь, а оттуда на рынок, с Павловичем да Лексеичем потолковать, чтоб они, значит, на прямую в подготовке похорон выходили. Да и ещё кое о чем нужно мне их расспросить, подумалось мне. Кой-какие мысли в голову пришли, где и как мне погромщиков искать. Не мысли даже, а так, вольные соображения, но очень они мне показались перспективными, если вы понимаете, что я имею в виду.

Вот я и стал собираться потихоньку, да последний порядок в квартире наводить. До больницы мне не больше получаса, даже если автобус не сразу придет, так что мне раньше, чем без четверти одиннадцать никакого смыслу из дому выходить не имеет. Пол на кухне помыл, потом пистолет разобрал, почистил, опять собрал да и спрятал в тайничок прежний – в мусорное ведро, то есть, а тут звонок в дверь.

– Кто там? – спрашиваю.

– Свои, дед! – густой голос отвечает, уже мне знакомый.

Открываю, впускаю товарища полковника.

– Как дела? – спрашиваю.

– Нормально, дед! – отвечает веселенько. – Всю ночь кладбище разбирали, которое эти Сизовы со товарищи учинили. Зрелище, доложу тебе!..

– Так, может, чайку горячего? – спрашиваю.

– Не откажусь, – говорит. – Только сначала мне руки бы вымыть, и вообще умыться как следует. Смыть с себя надо всю эту пакость, на которую я насмотрелся.

Ну, он пошел руки мыть, я чайничек подогрел, сопоставил в уме кое-что, и, как он на кухню входит, спрашиваю:

– Выходит, нашли вы место, где Сизовы своих мертвяков хоронили? Сам догадался, где искать, или из Сизова вытряс?

– Вытряс, – сообщает.

– Как же это у тебя получилось?

Он смеется.

– А я его на ночной допрос поднял, и так ненавязчиво внушил ему мысль, что я из тех, кто по мелочи не продается – кто с главарями самарской мафии связан, и сажает тех, кого этим главарям упечь выгодно, поэтому если он мне навстречу идти будет, то ему это зачтется... Не нашим, мол, народным судом зачтется, а теми, кто этим судом вертеть способен... Он у меня всю эту лабуду скушал и не подавился, даже чавкал, потому что только такими категориями и мыслить способен: чем крупнее мент, тем крупнее люди, которые ему платят... И только трясся, как бы мне угодить получше. Всех своих подельщиков сдал, и Шипова, и двух прочих.

– Здорово! – говорю.

– Чего там! – говорит полковник. – Главное, дед, что в связи с этим к тебе поручение имеется.

– Какое? – спрашиваю.

– Отправишься в отделение милиции, улучишь случай перекинуться парой слов с Сизовым. Он тебе велит отыскать Шипова и передать тому, чтобы обращался к адвокату Задавако Герману Феоктистовичу, ни к какому другому. Потом отыщешь Шипова и все передашь.

– А если этот Сизов другого адвоката назовет?

– Тогда все равно передашь Шипову, чтобы шел к Задавако на поклон. А меня известишь, что Сизов себе на уме и двойную игру ведет.

– Под каким же соусом я туда попрусь?

– Под самым обычным. Майор Наумкин тебя ещё раз вызывает, как свидетеля. Он же так подгадает, чтобы у вас Сизовым хоть полминуты было.

– Вижу, все схвачено, – говорю я.

– Все путем, дед! – улыбается полковник.

– А майор Наумкин... сколько он знает? – на всякий случай любопытствую я.

– Не волнуйся, дед. Не больше, чем надо. Знает, что вчера я заезжал к тебе, чтобы переговорить, как со свидетелем, и ты согласился сыграть роль связного... Чтобы следствию помочь.

– А что насчет заложников Сизов сказал? – интересуюсь.

– Сказал, что понятия не имеет, куда их перевезли. Вроде, правду говорит. Ему не с руки мне врать. Впрочем, такие тупые быки... Они могут и соврать себе во вред, просто с испугу. Или какую-то хитрость своим недоделанным умишком подозревая... Там, где никакой хитрости нет. Потому что там, где она есть, они её никогда не видят. Так вот, заложников не нашли. А вот лишний труп обнаружился.

– Как это?

– Да вот так. Сизов показал, что восемь трупов захоронено, а мы нашли девять. И ещё разобраться предстоит, соврал мне Сизов или об одном из убитых ничего не знал. Скорее, второе. Если не обсчитался, конечно, – и полковник прифыркнул, вот этак.

– Словом, новые вопросы и новый туман, – говорю.

– Вот именно. Так что двигай в милицию, дед. Я спешу. Мне ещё надо этого адвоката обломать, чтобы взбрыкнуться не вздумал. Вечером вернусь.

– Я как раз вечером домой собирался поехать, денька на два.

– Так я тебя и отвезу, если не придется здесь на ночь задерживаться. Доставим с комфортом! Все, я побежал, а ты приступай к делу... И никакой самодеятельности, очень тебя прошу. Исполняй только то, что я сказал. Сейчас от каждого нашего шага жизнь захваченных людей зависит.

И он умчался. А я посидел немного, пораскинул мозгами над услышанным, да и двинулся в больницу.

Навестил я Настасью и Валентину, порадовал их, что Максимка приезжает, узнал от Настасьи, что вчера вечером, после моего ухода, у неё все побывали – и Палыч, и Лексеич, с женами – узнав, что можно её посещать. Вроде, и с документами все утрясли, и у милиции нет возражений против того, чтобы Васильича хоронить, так что похороны на послезавтра назначили. И врач мне то же самое подтвердил.

После чего я в милицию побрел. Майор Наумкин, в своем кабинете, встречает меня как родного.

– Здравствуйте, – говорит, – мне полковник сказал, что вы согласились нам помочь.

– Всегда готов, – отвечаю. – Все, что в моих силах, сделаю, чтобы за Васильича и его семью отомстить.

– Правильно! – усмехается майор. – Отольются кошке мышкины слезки!.. Так вот, я сейчас велю Сизова сюда доставить, и мы между вами как бы очную ставку устроим. А потом я выйду на секунду, и вы передадите этому Сизову все, что надо.

И я вижу по нему, что он доволен собой как первоклашка после первой в жизни пятерки. Небось, скоренько соображаю, голову ломал, что бы такое придумать, чтоб "поестественней" оставить меня с Сизовым наедине на несколько секунд, радовался, когда про эту очную ставку придумал – словом, поднатужился, чтобы полковнику доказать, что они здесь тоже не лыком шиты, в этом городишке. Ну, вообще, он славный мужик, этот майор. По мне-то, все эти очные ставки и прочий антураж ни к чему, если б меня на несколько секунд к Сизову подпустили, то и нормально. Сами понимаете, будет у Сизова время соображать, что естественно, а что неестественно, да ещё при его-то мозгах, ему надо мне сообщение поскорей передать, и вся недолга.

Ну, ладно, надо ж майору потакнуть. Вот я и сижу, жду очной ставки с Сизовым. Вводят его конвойные, он на меня косится, и, похоже, расслабился малость.

Ну, майор все формальности исполняет, заносит в протокол имя, отчество и фамилию каждого, прочие данные, потом говорит.

– Значит, так. Нам надо уточнить несколько деталей. Свидетель, – это он, значит, ко мне. – Вы видели когда-нибудь подозреваемого?

– Разумеется, – говорю. – На рынке, в день происшествия, утром. Он с двумя своими братьями был. То есть, я потом узнал, что это его братья.

– А ещё когда-нибудь?

– Так вчера только, вот здесь. То есть, не в этом кабинете, а за решеткой.

– Вы о чем-нибудь разговаривали? Вчера, я имею в виду?

– Да нет, ни о чем. То есть, я ему сказал что-то вроде "Что ж ты натворил, сволочь этакая", так ведь это разговором не назовешь.

– А ещё когда-нибудь вы его встречали. Например, когда подъезжали к дому вместе с Пигаревым, на его машине? Он возле дома не мелькал?

– Нет, – говорю. – Я, конечно, мог и не заметить, но что я не видел его ни тогда, ни в каком другом случае, это точно.

– А вы, подозреваемый, что скажете? – поворачивается майор к Сизову. Подтверждаете вы слова свидетеля?

– Чего мне подтверждать или не подтверждать? – говорит Сизов. – Я ж его не помню, кроме как вчерашнего раза, когда он на меня глазел. Может, видел он меня на рынке, может нет – мне-то откуда знать? А что мы были там в то время и что с Пигаревым препирались – это я вам говорил, тут скрывать нечего.

– Но вы, вроде, говорили, что он должен был вас и около дома Пигарева заметить?

– Я надеялся, – отвечает Сизов, и на меня глазами зыркает.

– И что вы так хотите доказать свою вину в этом преступлении? разводит руками майор. – Может, чтоб от ответа за преступление покруче укрыться, а?

Да, я-то уже понял, что майор не так прост, и палец ему в рот не клади. До Сизова это только сейчас доходить начинает.

– Я сознался, потому что не хочу, чтобы мне тоже пулю в башку всадили, – отвечает он. – Чего тут непонятного?

– Ладно, – говорит майор, – распишитесь вот здесь и здесь.

Расписались мы с Сизовым, и, пока стояли рядом и расписывались, он мне крохотную бумажку сунуть в руку успел. Майор, как я понял, только сделал вид, будто ничего не заметил, потому что говорит мне:

– Все, вы свободны, можете идти.

Не видит необходимости, то есть, нас с Сизовым наедине оставлять значит, углядел, что сообщение мне уже передано.

– До свидания, – говорю. – Если ещё буду нужен, всегда готов.

И выхожу на улицу.

На улице разворачиваю записку и читаю:

"Шипову. Адвокат Задавако. Побыстрее."

Убрал я эту записочку поглубже, во внутренний карман пиджака, и на рынок направился.

На рынке жизнь кипит, и возле нашей палатки – палатки от Союза Ветеранов, то есть – в особенности. Все при деле. Я с ними душевно поздоровался и известил, что похороны на послезавтра назначены, так что пусть своих жен на квартиру присылают, все готовить начинать, и на послезавтра выходной в своей палатке объявят.

– Кстати, – спрашиваю, – что вы там мне сказывали насчет Букинского завода, будто там все разворовано?

– А что тут непонятного? – удивляется Палыч. – Разворовано, и все.

– Но ведь продукцию он выдает, и немалую, раз Букин с каждым днем богатеет. Значит, и станки остались, и оборудование. Так? А саму продукцию, я так понимаю, Букин никому воровать не позволит, потому что каждый метр шланга и каждая прокладка в кран-буксу, это ж в его карман доход. А свой карман он беречь должен, это ж живоглот, который на копейку себя обворовать не позволит!

– В том-то и дело, что ему приходится позволять, – говорит Лексеич. Раз людям зарплату не платят, значит, нужно сквозь пальцы смотреть, когда они приворовывают по маленькой и на барахолке торгуют. Иначе совсем от голодухи озвереют. А заодно все получаются круговой порукой повязаны. Вроде, чего ж работникам возмущаться, что директор ворует, раз они сами тянут всю продукцию, которая плохо лежит. А что директор крадет на миллион там, где простой работник – на грош, это, вроде, уже дело десятое.

– И получается, что ему выгодней разрешать приворовывать, чем зарплату платить, – добавляет Палыч. – Все равно людской труд дешевле получается.

– Тут ещё одно есть, – вмешивается в разговор третий их компаньон, которого, если я помню, Захарычем зовут. – Если вдруг ревизия какая нагрянет, или там налоговая инспекция, всегда можно двух-трех мелких воришек наобум схватить и на них все воровство списать – мол, ежедневно таскали по маленькой, вот и натаскали на миллионы, за несколько лет-то. Их посадят, а все остальные чистыми получатся, и директор в том числе. И даже если снимут его с должности, за утрату бдительности – он все равно столько уже наворовал, что ему никакие должности не нужны.

То, что и мне ночью в голову пришло. Теперь подтвердилось, и, вроде, более-менее ясная картина начала у меня складываться. Хотя до полной ясности было ещё далеко. Я уж решил, что надо мне теперь семь раз отмерить, прежде чем отрезать – то бишь, выстрелить. Да и перед полковником я обязательствами связан, поэтому пока он дело не завершит, я ничего предпринимать права не смею. И, к тому же, обещал он мне кое-какие наводочки в нужном направлении подкинуть, если я, как бы это сказать, "хорошо вести себя буду".

В общем, попрощался я с ними, поскольку народу полно и незачем надолго их отвлекать, и пошел побродить по рынку. Иду, туда посматриваю, сюда. Вижу, палатка с шитьем и вязанием всяким. Я сперва мимо проковылял, и только потом что-то глаз тормознуло, задним числом, так сказать.

Вернулся я на два шага, стал присматриваться. И точно. С того боку, где разные пуговицы выставлены, густо-густо, на большой такой белой картонке по образцу каждого вида прикреплено, а всего их, наверно, сотни две разновидностей, которые в цветную мозаику сливаются, потому как белый цвет только по краям немного между ними проглядывает – так вот, среди образцов этих вижу ту пуговицу, которую полковник в подполе подобрал. Не ту самую, конечно, а её, так сказать сестру-близняшку.

Вот я наклоняюсь к окошечку и говорю.

– Будьте добры, покажите мне вон ту пуговку, которая с серебряно-синим отливом и на ракушку малость похожа.

И достает мне продавщица набор, десять пуговок таких в целлофановом пакетике. Я их рассматриваю внимательно, потом говорю.

– Красивые, – говорю. – Только вот к чему они лучше подходят? Я бы их племяннице в подарок взял, только вот, боюсь, засмеет она меня, старика. Или, скажет, мужские они, или что для какого-то особого наряда, которого у неё нет...

Продавщица улыбается моему невежеству и разъясняет:

– Они могут быть и мужскими, и женскими. Для женщин они годятся и на пальто, а вот мужчинам их лучше ставить на пиджак такого, знаете, несколько легкомысленного покроя. Или на пиджак, сшитый, условно говоря, под капитанский китель, с намеком на галуны и с какой-нибудь вышитой деталью, типа маленького золотого якоря на нагрудном кармане. У женщин, наоборот, они очень подойдут к строгому деловому пиджаку или жакету "мужского" покроя, потому что выгодно оттенят эту строгость, заодно придав одежде женственное начало. То есть, благодаря им возникнет образ "деловой женщины", которая при всей деловитости не утеряла способности быть женщиной – то есть, способности быть нежной, чувствовать и любить.

– И откуда вы все это знаете... – покачиваю я головой.

– Приходится осваивать, – говорит продавщица. – Иногда такие вопросы задают, что не ответишь, если до этого не полистаешь модные журналы.

– И много у вас таких пуговиц? – спрашиваю.

– Немного, – отвечает. – Но и берут их не так, чтоб нарасхват, потому что они все-таки дорогие. Однако расходятся понемногу, вот третью партию продаем за полгода.

– И сколько их в каждой партии? – спрашиваю.

– Десять наборов по десять штук. Но можно покупать в любом количестве, хоть одну, хоть шесть, хоть двадцать. У нас иногда докупают по одной, если кто потерял.

– И часто такое случается?

– Не так часто, как нам хотелось бы, – смеется она. – Но бывает. Вот недавно одна женщина две штуки взяла, говорит, муж умудрился так левый рукав зацепить, что обе пуговицы с края рукава отлетели...

– А вообще кто больше берет, мужчины или женщины?

– Женщины, конечно. Ведь даже если для мужчин надо, то все равно шитье – это женское дело.

– Небось, трудно такие пуговицы достать...

– Не знаю, насколько трудно, – отвечает, – а мы их все из одного места получаем. Они, вообще-то, английского производства, вот и берем в Самаре у оптовиков, которые с этой английской фирмой связаны. "Маринер" фирма называется.

– Английская?

– Да нет, наша.

– Ясненько, – говорю. – А эта женщина, что для мужа пуговицы брала, она, наверно, и пиджак сама ему пошила. Вот бы с ней поговорить, посоветоваться.

– Нет, не сама она шила, – отвечает продавщица. – Она упоминала, что пиджак они в ателье делали на заказ.

– В нашем местном?

– Ну да. У нас тут ателье неплохое, на Слободской, бывшей Куйбышева.

– Это интересно, – замечаю. – Надо бы туда зайти. Может, и племянницу туда направлю.

– Направьте, направьте, – поддакивает продавщица. – Там хорошо делают, и намного дешевле, чем в Самаре.

Поблагодарил я её, и топаю дальше. Вот сколько всего узнал, осталось по полочкам рассортировать. А если сам рассортировать не сумею, то в любом случае, думаю, полковнику подарок хороший. Он-то разберется, что к чему. При таком ворохе данных профессионалы в два счета определят, с какого пиджака была та пуговица оторвана, что в подполе нашлась.

В общем, возвращаюсь я домой, и как раз вовремя. Не успел покушать себе приготовить, звонок в дверь. Поскольку я Максимку жду, я пистолет заранее из мусорного ведра убрал, опять у себя за поясом держу, а патроны по карманам распихал.

– Кто там? – спрашиваю.

– Шипов это.

Я дверь отпираю, впускаю Шипова.

– Что такое? – интересуюсь.

– Нужен ты директору. Просил приехать как можно скорее.

– Извини, прямо сейчас никак не могу. Вот-вот Максимка должен приехать, а у него ключей нет.

– Кто это, Максимка?

– Настасьин сын, – объясняю. – Пасынок Васильича. Из дальней части летит.

– Да мы ненадолго, – говорит Шипов. – В крайнем случае, он пять минут под дверью подождет.

– Ладно, – говорю, – давай сгоняем, раз такая срочность. Только мне бы действительно побыстрее... Да, ведь у меня для тебя послание есть!

– Что за послание?

– Вот, – достаю я бумажку из внутреннего кармана и вручаю ему. Он как прочел, у него глаза на лоб полезли.

– Что там этот кретин думает? – говорит. – С чего вообразил, будто Задавако им заниматься будет?

– Не знаю, с чего, – говорю, – и не знаю, что за задавака такой. А он мне эту бумажку сунуть успел, когда нам очную ставку устраивали, он ли был среди тех, кто в то утро Васильичу угрожал. И избавьте меня, ради Бога, от этой роли посыльного. У меня и в прошлый раз поджилки тряслись, и в этот тоже, что милиция заметит, обыщет и записку отнимет, какими глазами я на них глядеть буду? И не передать послания страшно, потому что... Ну, сам понимаешь, почему.

– Понимаю, – усмехается Шипов. – Ладно, попробую позвонить Задавако. За спрос денег не берут, пошлет так пошлет, а если согласится дело вести значит, очень кто-то благополучием нашего Антона озабочен и сумел ему передать... Кто-то, кто про мое существование не знает, так? – добавляет после паузы. – Выходит, Антон молодец, молчит как рыба об лед... Ладно, поехали, дед. Скорей сгоняешь – скорей развяжешься. И будешь своего Максимку ждать.

Оделся я, спускаюсь по лестницам следом за ним, размышляю о том, какая странность со словами бывает. Вот полковник меня "дедом" называет, и этот сейчас "дедом" назвал. Вроде, одно и то же слово, а как по-разному звучит как будто на разных языках говорят эти двое.

Но главное, что меня занимает – с чего я так срочно Букину понадобился?"

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Андрей и тетя Таня только-только уселись пить чай, когда Андрей вернулся, завершив утренний круг своих хождений и готовясь двигаться дальше, как зазвонил телефон.

– Это тебя, Андрюша, – позвала тетя Таня, взявшая трубку.

– Привет, Андрей! – раздался голос Федора. – Готов двигаться к адвокату?

– Вполне готов. Ты окончательно решил меня сопровождать?

– "Аск!", как говорили когда-то, – рассмеялся Федор. – Не волнуйся, я не в благотворительных целях хочу с тобой прокатиться, у меня имеется свой интерес.

– Тем лучше, – сказал Андрей. – Где мы встретимся?

– Мы заедем за тобой. Через полчаса выходи к автобусной остановке, мы там остановимся, чтобы по дворам не кружить.

– Заметано, – ответил Андрей. – Буду как штык.

... – Дела? – спросила тетя Таня.

– Да, – ответил Андрей. – Никуда не денешься. Но минут пятнадцать имеются, чтобы чай спокойно допить.

Через полчаса он подошел к автобусной остановке, и почти в ту же секунду рядом с ней затормозила служебная "Волга", которую выделили Федору.

– Садись! – сказал Федор, открывая дверцу. – Мы оба точны просто до омерзения.

– Так зачем тебе понадобился Задавако? – спросил Андрей, садясь в машину.

– Всему свое время. Сперва изложи мне вкратце, что ты нарыл на этого адвоката. Чтобы я ориентировался в обстановке.

Андрей с сомнением покосился на затылок шофера.

– Валяй, в двух словах, – успокаивающе кивнул полковник.

– В двух словах выходит так. Этот Задавако отмазывал убийцу моего двоюродного брата, некоего Гузкина. Гузкин должен был получить не менее десяти лет, получил семь, был освобожден через три года, "за хорошее поведение". Не вернулся домой, а прямо из лагерей уехал в Молдавию. Давление шло на суд и на свидетелей, прокуратуру не трогали. Гузкина отмазывали по двум причинам. Во-первых, имела место странная история с двумя несовершеннолетними мамашами, рожавшими в одно и то же время. Но если одна была пэтэушницей, то другая происходила из очень мощной семьи. При этом официально в роддоме находилась не она, а её одноклассница. Один ребенок родился мертвым, другой выжил.

– Выжил тот, которого родила пэтэушница? – уточнил полковник.

– По документам, да, – сухо кивнул Андрей.

– Понятно... – полковник задумался. – Интересное получается кино. Ты уверен, что оба ребенка – от твоего двоюродного брата?

– Все указывает на это, – вздохнул Андрей.

– Гм... То есть, ты хочешь сказать, имеется семья советского "номенклатурщика", которой ни в коем случае нельзя опозориться, чтобы из заоблачных высот её не выкинули в мир простых смертных, и вот они прячут свою доченьку, отправляют её под другим именем в тот же роддом, где рожает другая пассия твоего любвеобильного братца, подменяют ребенка – зная, что ребенка пэтэушницы заберут твои родные, и в детский дом он не попадет, так? – а на самом деле ребенок пэтэушницы либо родился мертвым, либо ему помогли умереть... И твой племянник – действительно твой племянник, но от другой матери. Не от той женщины, которую ты всю жизнь воображал его матерью. Такой расклад тебе рисуется?

– В целом, да, – кивнул Андрей. – Есть свои нюансы, но...

– Но в целом картина вот такая, очень неприглядная. Насколько ты уверен в своих выводах?

– Настолько, что хотел бы быть уверенным в них намного меньше. И надеюсь услышать от адвоката нечто, доказывающее, что я не прав, и разрушающее всю мою конструкцию. Хотя надежда, признаюсь, мала.

– Ясно... А что "во-вторых"?

– Какая-то магнитофонная запись. Судя по всему, основной сыр-бор разгорелся из-за нее. Мне трудно точно сказать, что именно записал мой двоюродный брат, но, насколько понимаю, нечто вроде собственного признания этой девочки знатных родителей, что она беременна. Саму пленку им удалось отобрать у Леньки, но боялись, что Ленька успел сделать копию, которую спрятал в надежном месте, известном ему одному. Гузкина наняли, чтобы он убил Леньку, и Ленька никогда и никому не смог предъявить эту копию. Поэтому Гузкина и вытаскивали за уши... И ещё одно. Один из громил, брошенных на поиски записи, обмолвился свидетельнице, что эта запись будет опасна и двадцать лет спустя. Не знаю, что он имел в виду. Может, преувеличивал.

– Может быть... – полковник задумался. – А свидетельница – это та женщина, которая всю жизнь считалась настоящей матерью твоего племянника?

– Да.

– Ей тоже кое-что перепало?

– Да. Трехкомнатная квартира, не считая прочих благ.

– При условии, что она откажется от ребенка и никогда не попытается его увидеть?

– Да.

– Что ж, все сходится... – Федор снова взял паузу, обдумывая услышанное. – Адвокату поручили вытащить Гузкина, чтобы этот Гузкин не разболтался. Да, есть, чем прижать...

– И направить адвоката к Сизову?

– Вот именно.

– А какие вообще успехи? – полюбопытствовал Андрей.

– Так на сяк. Второй Сизов – тот, что подался в бега – тоже, как выяснилось, мертв. Оставшиеся на свободе члены банды успели куда-то перевезти заложников. А захороненные трупы мы нашли. При этом лишний труп возник. С ним сейчас и разбираемся.

– Лишний? – недоуменно переспросил Андрей.

– Ну да, – Федор мрачно кивнул. – Шесть заложников и Сергей Сизов, всего семь. И Антон Сизов показал, что должно быть семь, ни больше ни меньше. А нашли мы восемь. И кто этот восьмой, за что его и когда, наш сиделец ничего не знает и не ведает.

– Но какие-то догадки у вас есть?

– Какие-то есть. Но пока рано говорить определенно. А вот мы и приехали...

Они поднялись на третий этаж большого официального здания, занятого различными конторами. Офис Задавако состоял из трех помещений: приемной с секретаршей, типа холла, кабинета адвоката и, в другую сторону от холла, комнатки, где хранился архив. Судя по тому, что под архив было отведено отдельное пространство, практика адвоката была очень давней и богатой.

– Простите, вам назначено? – осведомилась секретарша.

– Я созванивался с Германом Феоктистовичем, – сказал Федор. – Будьте добры, известите его, что мы пришли.

– У него сейчас клиент, – ответила секретарша. – Извините, но вам придется подождать. Вы понимаете, случаются такие накладки. У человека сложное дело, и разговор с ним занимает больше времени, чем планировалось сначала.

– Вполне понимаю, – кивнул Федор. – Мы подождем.

Они устроились в мягких удобных креслах. Федор положил руки на подлокотники, расслабился, и, как показалось Андрею, задремал. Но, едва из кабинета адвоката вышел задержавшийся сверх положенного клиент, он тут же открыл глаза и оказался на ногах.

– Как вас представить? – спросила секретарша.

– Мы сами представимся, – сказал Федор, отворяя дверь кабинета. Здравствуйте, Герман Феоктистович.

Герман Феоктистович, невысокого роста, с вечной улыбкой на лице и уравновешенными манерами, поднялся им навстречу.

– Простите... Вы – тот полковник, который мне звонил, так?

– Именно так, – ответил Федор, пропуская в кабинет Андрея и плотно закрывая дверь.

– Я вас слушаю, – адвокат опустился в свое вращающееся кресло и жестом предложил двум своим посетителям сесть напротив.