Текст книги "Игра с джокером"

Автор книги: Алексей Биргер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– Нет, – ответил Андрей. Они уже прошли на кухню. На столе стояла бутылка сладкого вина, сильно початая – не первая за сегодня, как догадался Андрей, понявший теперь, откуда у Лианы такие законченно плавные движения и жесты и неторопливая, словно рассудительная, речь. Она просто-напросто немножко "плыла".

Скорей всего, она охотно присоединялась к шумным гулянкам своих жильцов.

– А, ну, тогда, нормально. Садитесь. Выпить не хотите?

Андрей достал из сумки коробку конфет и бутылку шампанского. Сейчас он жалел, что взял шампанское: "шипучка" на сладкое вино – ещё та ядовитая и взрывоопасная смесь, и могла подействовать на Лиану подобно бомбе, с самыми непредсказуемыми результатами. Но отступать было некуда.

– Я кое-что прихватил.

– Спасибо. Может, и не стоило беспокоиться, – но она уже доставала два больших фужера. Андрей открыл шампанское. С морозу, бутылка открылась очень удачно. – Ваше здоровье! Так по какому вы делу?

– Поглядите на меня внимательно. Я вам никого не напоминаю?

Лиана Всматривалась минут пять, потом всплеснула руками.

– Мать моя женщина! Неужто?..

Андрей кивнул.

– Я двоюродный брат Леньки Жилина, и все всегда говорили, что мы похожи. Кто-то говорил, что очень похожи, кто-то – что так, в нормальной степени. Но семейное сходство узнается, верно?

– Верно... – она ещё раз внимательно поглядела на него. – Так чего вам надо... простите, как вас?

– Андрей.

– Так чего тебе надо, Андрюша? – она почти ошеломляюще резко перешла на "ты". Но Андрея она ничем не смогла бы удивить, в ее-то состоянии.

– Мне надо до конца разобраться в той давней истории.

– Только сейчас понадобилось? Почему?

– Потому что вскрылись некие новые обстоятельства...

– Какие, например?

– Разные. Например, я узнал, что тебя навещала некая странная женщина, которая чуть тебя не убила.

Лицо Лианы перекосило от изумления и ужаса.

– Тебе-то откуда известно?!

– Выяснилось, кружным путем. Кое-кто видел эту женщину в городе... Это очень опасная женщина, учти.

– Я это поняла, – Лиана непроизвольно коснулась рукой своей шеи. – А я ведь не хотела ничего дурного. Как ты думаешь, может женщина желать зла собственному сыну?

– Иногда бывает... Это действительно твой сын? – в лоб спросил Андрей.

Лиана уставилась на него с огромным изумлением – с нее, кажется, даже хмель начал слетать.

– Спятил? А чей же еще?

– Скажи честно – ты не взялась прикрыть чужой грех, за хорошие отступные?

– С чего ты так решил?

– Во всей этой истории есть какая-то неувязка... Какая-то загадка остается...

Лиана покачала головой.

– Нет. Я сама его рожала, мне ли не знать...

– Где-нибудь в отдаленном сельском роддоме?

– Нет. В нашем районном. Там, наверно, история моей беременности и родов хранится, которую не подделаешь.

– Но ты исчезла на много лет, чтобы потом начать шантажировать...

– Я никогда их не шантажировала! – взорвалась Лиана. – Я действительно тосковала по сыну и хотела забрать его к себе, когда дела у меня пошли чуть получше. А что я один раз попросила денег... Это не было шантажом! Я действительно в тот момент нуждалась в деньгах, а в ответ готова была рассказать им то, что никогда никому не рассказывала.

– Что-то опасное?

– Да, – Лиана понемногу остывала. Перехватив её взгляд, Андрей подлил ей шампанского.

– Выходит, ты знала, что некая опасность существует до сих пор? С чего ж тогда ты удивилась моему приходу и моим расспросам?

– Не совсем так. Я готова была рассказать то, что опасно знать. Опасно, но все-таки необходимо – потому что мало ли о какие случайности можно споткнуться в будущем.

– Ты хотела сообщить, кто и на каких условиях выбил для тебя эту квартиру – роскошную по меркам того времени?

– Да. И не только это.

– А что еще?

Лиана не отвечала – будто не слышала. Андрей терпеливо ждал.

Потом она вдруг поглядела прямо ему в глаза.

– Так ты его двоюродный брат из Москвы?

– Да, точно.

– Выходит, это ты в свое время отдал ему свой старый магнитофон?.. Я должна была сразу сообразить!

– Отдал, да... – Андрей развел руками. – Ленька сказал, что может его починить, если я не против, ну, я и уступил ему. Он ведь его действительно починил...

– Он что-то записал на этот магнитофон, вот и погиб.

– Что-то, опасное для Гузкина?

– Не только для него.

– Об этом ты и хотела их предупредить... за деньги?

– Да. Я знала, что этой опасной записи больше нет. Но подумала – а вдруг Ленька сохранил где-то копию, пусть поищут. И уничтожат.

– Ты хочешь сказать, эта запись опасна до сих пор?

– Вполне может быть. Я не знаю!

– Этой женщине... ты что-нибудь сказала о записи?

– Вот уж нет! Она считала меня сволочью... и чуть не убила меня!

– Но при этом отвалила тебе огромные деньги.

– Да. Но она ведь не интересовалась, что мне известно...

– Так что тебе известно, конкретно?

Лиана помолчала, собираясь с духом.

– Незадолго до смерти Ленька сказал, что сделал на магнитофоне какую-то странную запись, насчет которой не мешало бы посоветоваться...

– С кем?

– С... с... со старым другом его отца, который работал в той же области. Я не помню фамилию, то ли Потавлев, то ли Поташев, что-то такое...

– И посоветовался?

– Вроде, да. Во всяком, случае, сказал мне, через несколько дней, что все в порядке. Но ещё через несколько дней меня перехватил на улице Гузкин – он периодически меня перехватывал и пытался заговорить, запугать... – она сделала порядочный глоток шампанского и поглядела на стакан с красным вином, словно прикидывая, не запить ли из него, для пущего эффекта.

– И что он сказал тогда?

– Тогда?.. Он сказал мне: "Если хочешь знать, твой дружок влип. Он сделал какую-то запись, которая опасна для очень крутых людей!" Я не удержалась и спросила: "Откуда ты знаешь?" – "Откуда надо! – ответил он. Так что подумай, не оторваться ли тебе от него поскорее!"

– А потом Ленька погиб.

– Да. Я не сомневалась, чьих рук это дело. Но ещё до того, как Гузкина арестовали и меня вызвали на первый допрос как свидетельницу по делу, ко мне явились двое. "Что ты хочешь за то, чтобы дать нужные показания?" спросили они. Я не поняла, в каком смысле "нужные", и они объяснили: показания, которые не будут "топить" Гузкина и позволят ему отделаться самым мягким приговором. Я сказала, что мне ничего не надо. Тогда один из них и говорит, ласковым таким прикидываясь: "Слушай, девочка, мы ведь добром просим, а могли бы и не просить! Меньше людей – меньше длинных языков!" Я и выпалила, с испугу: "Уж не вы ли те самые, кого Ленька на магнитофон записал?" Они переглянулись и говорят: "Возможно, и мы. Но все равно эта запись уже уничтожена. Однако хорошо, что ты о ней упомянула. Теперь мы знаем, что ты о ней знаешь... А о самом факте, что эта запись существовала, никто не должен знать ещё лет двадцать! Так что вот у нас лишний повод договариваться о взаимных услугах!" Я заплакала и говорю: "Я беременная". "Тем больше ты должна заботиться о своем здоровье, девочка, говорят они. – Давай так. Из этой халупы ты уедешь в хорошую квартиру в новом районе, вместе с теткой..." Я с теткой жила, понимаешь, родители погибли в автокатастрофе, когда мне было пятнадцать... "Заодно, – говорят, – и лишнего позора избежишь, зачем тебе надо, чтобы все соседи на тебя пальцами показывали, на слишком молодую мамашу? Правда, от ребенка тебе придется отказаться..." – "Почему?!" Я чуть не завопила. "Потому что, объясняют, – он теперь для бабушки, для матери этого Жилина, будет светом в окошке, и она возьмется его навещать, помогать тебе... А чем больше контактов между вами – тем больше вероятности, что ты проговоришься ей про магнитофон. А она наверняка этого дела так не оставит, шум поднимет, чтобы провели доследование... И придется убирать и тебя, и её, а ребенка оставлять сиротой. Тебе это надо?" Я стала клясться, что никогда никому не проговорюсь, но они мне твердо заявили: я должна отказаться от ребенка. Не обязательно отдавать его в детский дом, пусть его заберет Ленькина мать, растит и воспитывает. Так у них будет гарантия, что никаких контактов между нами не имеется. И слово в слово заставили меня заучить, какие я должна давать показания...

– И ты в итоге переселилась в эту квартиру?

– Да.

– С чего вдруг ты решила сунуться к Леньке и к тете Тане?

– Это было не вдруг. Я долго думала. Они ведь высказались в том смысле, что эта запись может быть опасна ещё лет двадцать. Вот я и подумала... Если Ленька оставил где-то копию... Он вполне мог... И если Ленька-младший её найдет... Ведь он тоже окажется в опасности! Поэтому я решила, что мне надо или забрать Леньку и увезти подальше, обменявшись в другой город, чтобы он оказался подальше от этого проклятого магнитофона и этой проклятой квартиры, где запись может быть спрятана в любом месте, или каким-то образом предупредить их о магнитофоне, чтобы они не совершили случайно лишних движений...

– Предупредить – за деньги?

– Я ж сказала, мне было тогда очень туго. Но я не имела в виду... Словом, вполне естественно, что они восприняли меня как шантажистку и стали от меня бегать.

– А потом появилась эта женщина.

– Да. Сперва я решила, что те двое послали её убить меня, за нарушение условий.

– Но потом поняла, что она не имеет с ними ничего общего и действует самостоятельно?

– Да, поняла. Но все равно ей ничего не рассказала. Я не дура, чтобы голову в петлю совать!

– Ты когда-нибудь раньше видела эту женщину?

– По-моему, нет. Хотя временами мне начинало мерещиться, что когда-то мы, возможно, встречались. Впрочем, чего не примерещится, когда выпьешь!

– Ты можешь её описать? – спросил Андрей.

Лиана удивленно поглядела на него.

– Ты ж сам знаешь, кто она!

– Хочу убедиться, что мы говорим об одном и том же человеке.

– Очень красивая блондинка, – сказала Лиана.

Андрей кивнул.

– Да, все правильно.

– Это все, что ты хотел узнать?

– Наверно, – Андрей поднялся. – Я ведь сам толком не знал, что хотел узнать.

– А я не знаю, зачем перед тобой разболталась, – сказала Лиана. Наверно, потому что ты и впрямь на Леньку похож.

– Не волнуйся, – заверил Андрей. – Я никому слова лишнего не промолвлю.

– Надеюсь... – она проводила его до входной двери. – Слушай, у тебя немного деньжат не найдется?

Андрей отлично понимал, что деньги ей нужны, чтобы сбегать за очередной бутылкой – и все-таки дал. Лиана держалась вполне ничего – но она была сломана, сломана ещё тогда, двенадцать лет назад, когда два зловещих незнакомца с книжечками объяснили ей, что ей лучше всего отказаться от ребенка, если она хочет сохранить жизнь и себе, и ему. Андрею довелось раза два или три пересекаться с молодыми мамашами и с делами о подброшенных или проданных бездетной супружеской паре младенцах. Он знал, что очень часто девчонки, рожающие в шестнадцать-семнадцать лет (пятнадцатилетних можно было вообще не брать в расчет), достаточно легко отказываются от своих "нагулянных" детей. Психологически, что ли, ещё не в состоянии окончательно ощутить себя матерью. А иногда мыслят ещё проще и циничней: хоть выражение "мать-одноночка" и уходит из осуждающего лексикона общества, все больше привыкающего к иной свободе нравов, но, все равно, при ребенке жизнь уже не будет такой веселой, как прежде, да и хорошего мужа бездетной молодухе подцепить легче... Но Лиана явно была не из таких. Необходимость отречься от сына стала для неё ударом, от которого она так и не оправилась... Андрею вспомнилось, как Богомол в свое время описала ему Лиану: "Она показалась мне какой-то потасканной. Не мужиками потасканной, а самой жизнью, если ты понимаешь, что я хочу сказать." Теперь, увидев Лиану, Андрей понял, что Богомол имела в виду. Был у неё Ленька, которого она действительно любила, ради которого нашла в себе мужество порвать с Гузкиным (а мужество для этого действительно требовалось немалое – и черпала она это мужество из неистощимой силы и стойкости своего возлюбленного) – словом был у неё свой принц на белом коне, золотой доспех которого всю будущую жизнь озарял волшебным лучезарным светом, обещанием любви и покоя... А потом принца убили, убили подло, ударом в спину. И сказка кончилась. Нет, не совсем кончилась, потому что у нее, Принцессы Рваный Халатик, оставался сын от великолепного принца... Но пришли двое, причастные к убийству, и отобрали сына. Если б был Ленька, она бы, может, и сопротивлялась. Но как можно требовать от совсем юной девчонки, только что пережившую трагедию, чтобы она сумела противостоять такому грубому нажиму. Вместе с возлюбленным умерло и её мужество. А потом свет совсем померк. Осталась лишь вечная, незаживающая, кровоточащая рана, которую не могли залечить никакие великолепные квартиры, никакие мужчины и деньги – и только алкоголь мерещился подходящим лекарством, потому что притуплял чувства и дарил забытье.

Ложное лекарство – но другое уже поздно было ей предлагать.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

На обратном пути через город Андрей припоминал слова Федора: "Не связывался бы ты с этим делом... Смердит... Я нюхом чую..." Прошло всего несколько часов, как он копнул землю вокруг обстоятельств давней Ленькиной гибели – и какие же гробовые змеи зашевелились и зашипели!

Богомол – и её семья – изначально играли в деле какую-то важную роль. Но какую? Что за запись сделал Ленька?

То, что его роман с Некрасовой продолжался до самых последних дней это факт. Но ведь это не значит, что у него не могло быть двух романов разом...

Кто была мать Богомола – то есть, Люды Венгеровой – стремившаяся дать дочке такое хорошее образование, имевшая для этого и время, и средства, и силы? Вдова какого-то большого человека? Сама – большой человек? Типа, скажем, зампреда облисполкома – женщины были не редкостью на этом посту. Не из тех, кто на виду – иначе бы тренер знал, кто она такая, и сообщил бы об этом Андрею. Но из тех, в руках которых в свое время были сосредоточены реальные сила и власть...

В конце концов, "большой волосатой лапой" в семье Богомола могла быть и не её мать, а какой-нибудь родственник, типа дядюшки или мужа сестры матери...

Допустим – просто допустим, думал Андрей. Ленька и Люда Венгерова развлекаются с магнитофоном. Магнитофон остался включенным на запись, когда они кончили дурачиться и стали обсуждать, что им делать с беременностью Люды – и Ленька только потом обнаружил, что этот разговор зафиксирован. Богомол признается матери. Та нажимает какие-то свои кнопки – и к Леньке являются крутые мужики, из "органов" или из уголовного мира, это в данном случае неважно. Мол, забудь о девчонке и не вздумай проговориться, что у вас с ней что-то было, если хочешь жить... На что Ленька им сообщает, что у него имеется такая-то магнитофонная запись, и пусть они отлезут... Что дальше?

Лиане Некрасовой можно верить – она действительно родила ребенка, и действительно для неё стало трагедией, когда её, совсем молодую девчонку, запугали настолько, что ей пришлось отказаться от него. Трагедией, поломавшей всю её жизнь.

Однако то, что родила одна, вовсе не означает, что не могла родить и другая.

Почему Лиане запретили даже видеться с сыном?

Да потому что это был не её сын! – подумал Андрей. И едва сдержался, чтобы не подпрыгнуть, прошибив головой крышу автобуса, такое возбуждение его охватило. Да, тогда все сходится! Венгерова-мать против того, чтобы оставлять ребенка в своем доме, но она готова позаботиться о том, чтобы у её внука было нормальное детство – не в детском доме, по крайней мере. Подмена происходит при выдаче ребенка тете Тане. Сын Некрасовой отправляется в детский дом, а сын Люды Венгеровой выдается бабушке как сын Некрасовой...

Стоп-стоп-стоп, – сказал себе Андрей. Все это очень хорошо для "мыльных опер", но может ли такое быть в реальности? Ведь Люде Венгеровой тоже надо было где-то рожать, скрывая при этом свою беременность до последнего момента. Ведь её тренер ничего не знал и не замечал. Надо было утрясти тысячи формальностей, смухлевать со множеством документов. Советская бюрократическая машина была громоздка и неповоротлива, но именно поэтому достаточно надежна: мало что могло ускользнуть от её пристального ока, от этого зоркого зрачка Левиафана, видящего любую мелочь. Беременность несовершеннолетней дочери – это такой скандал, на котором ответственный работник партии или органов управления обязательно загубил бы свою карьеру с большим треском. Значит, Людиной матери надо было быть вдвойне осторожной, чтобы никакие нежелательные слухи не поползли... И при этом она не могла обойтись без помощи определенных людей, которых должна была посвятить в свою тайну... Не слишком ли сложная задача, чтобы быть разрешимой в советской реальности? А если она неразрешима, то и вся конструкция Андрея, базирующаяся на существовании двух младенцев, лопается как мыльный пузырь – как полопались бы все конструкции "мыльных опер", если бы у их персонажей было хоть немного смысла, а логика событий хоть сколько-то соответствовала реальности!

Тщательно продумав все ещё раз, Андрей понял, что задача была вполне разрешимой. Он видел, как можно было обойти ту или иную бюрократическую рогатку, те или иные несостыковки в медицинских учреждениях, ту или иную необходимость посвящать в тайну лишних людей. А раз видел он – значит, родственники Люды Венгеровой видели ещё лучше, будучи приближенными к власти и разбираясь в работе её механизмов.

Оставалась эта пленка... Чем она может быть так опасна до сих пор если сохранилась её копия?

Да просто тем, что на ней записан голос Богомола! Андрей сам поразился тому, что такой очевидный ответ до сих пор не пришел ему в голову. Ведь по одной этой пленке с её голосом можно достоверно восстановить целый кусок её биографии. Биографии, насчет которой она даже Андрею во многом врала, это ясно.

Видно, она не знала, что мальчишка стал так похож на нее. Иначе бы вообще ни словом не обмолвилась Андрею о той давней истории. И, если бы Андрей увидел племянника, не зная всего, рассказанного Богомолом – то, вполне возможно, и подметил бы сходство Леньки со своей "подругой", и подивился бы ему, но счел бы это просто случайностью, не такой уж редкой игрой судьбы и природы. Ему бы и в голову не пришло, что за этим сходством может таиться нечто большее...

В общем, надо искать следы второго младенца.

Если он жив... Андрей похолодел от ужаса, когда ему пришло на ум, что от сына Некрасовой могли просто избавиться, чтобы не "засорять общий план".

Сойдя с автобуса, Андрей прежде всего направился в отделение милиции. Ему повезло – начальника он опять застал на месте.

– Как говорится, давно не виделись! – весело приветствовал его полковник Ившин. – Какие проблемы?

– Вопросы, а не проблемы, – сказал Андрей. – Тут одна фамилия промелькнула, дальним боком, так сказать, вот и хотел узнать, не возникала ли она в свое время.

– Что за фамилия?

– Венгеровы. Не доводилось слышать про такую семью?

Полковник нахмурился.

– Что-то не припоминаю. А в чем дело?

– Все очень туманно. Вроде, была семья крупного работника то ли исполкома, то ли райкома партии, которая вполне могла помогать Гузкину, чтобы он не разболтался о каких-то не совсем законных услугах, которые оказывал этой семье... И, вроде, фамилия этих людей была Венгеровы...

– Никогда о таких не слышал, – полковник пожал плечами. – Вы уверены в вашей информации?

– Я ни в чем не уверен, – ответил Андрей. – Тем более, столько лет прошло, люди многое могли подзабыть и перепутать в памяти. А нельзя ли выяснить, не могло быть родственников по фамилии Венгеровы у кого-нибудь из бонз того времени?

– Попытаюсь выяснить, – сказал полковник. – Хотя, заранее предупреждаю, результат скорее всего будет нулевым.

– Вполне понимаю, – сказал Андрей. – И даже не прошу вас особенно напрягаться. Просто если что-нибудь выскочит – сообщите мне, ладно?

– Это обязательно, – заверил полковник.

И Андрей покинул здание милиции. Он поглядел на часы. Около восьми вечера. За сегодня он успел немало. Конечно, можно было бы и в роддом прогуляться, ведь работа там круглосуточная, но вряд ли он застанет главного врача... Нет, роддом надо отложить на утро. А сегодня поговорить с тетей Таней. Может, она вспомнит фамилии врачей, которые принимали роды Некрасовой. Наверняка тетя Таня этим занималась, хлопотала, чтобы внук родился в нормальной обстановке. Зная её аккуратность, можно предположить, что фамилии врачей и медсестер найдутся в какой-нибудь старой записной книжке...

Андрей вернулся как раз к ужину.

– Спасибо тебе, что теннис для Леньки устроил, – сказала тетя Таня.

– А, пустяки, – Андрей махнул рукой.

– Для него не пустяки... – сказала тетя Таня. – Ленька, ешь поскорей, и заканчивай уроки. Тебе скоро спать.

– Мы с дядей Андреем ещё поболтать хотели, – сказал Ленька.

– Тогда тем более поспеши, чтобы и на болтовню времени хватило, заявила тетя Таня.

– Я мигом! – заверил Ленька, налегая на сырники.

– Хороший парень, – сказал Андрей, когда Ленька умчался доделывать домашние задания. – И, вроде, никаких проблем со здоровьем...

– Тьфу-тьфу-тьфу, никаких! – ответила тетя Таня. – С чего бы им быть?

– Я просто подумал, – сказал Андрей, – что его рожала слишком молодая девушка, с неокрепшим организмом, да ещё и питавшаяся неизвестно как. Спасибо, если она во время беременности не курила и не выпивала по маленькой...

– Ты ж её, вроде, никогда не видел, – нахмурилась тетя Таня.

– Я просто представляю себе, какова должна быть девица того времени, начавшая... Да, начавшая крутить вполне взрослые романы ещё на школьной скамье.

– На пэтэушной, – поправила тетя Таня. – она в ПТУ училась.

– Тем более, – сказал Андрей.

– Меня это тоже волновало, – призналась тетя Таня. – Я за ней присматривала, но так, ненавязчиво. И заранее позаботилась, чтобы ей занималась Столпникова – лучший врач из нашего роддома. Она её и вела последние месяцы, и роды у неё принимала, и потом какое-то время наблюдала Леньку... Потом уже передала своей приятельнице, специалистке по грудничкам, Астаповой. То есть, мы пошли к Астаповой с рекомендацией Столпниковой, и та приняла нас очень мило. И все врачи в один голос говорили, что роды прошли совершенно нормально, и мальчик абсолютно здоров. Так что, как говорится, Бог миловал от всяких неприятностей...

– Это хорошо, – вздохнул Андрей.

Еще некоторое время они беседовали подобным образом, потом на кухню заглянул Ленька.

– Дядя Андрей, я расправился с уроками. Пошли в мою комнату!

– Иду, – покорно сказал Андрей, перехватывая улыбку тети Тани.

... – О чем говорить будем? – осведомился он у Леньки, когда они оказались в комнате мальчика. Он окинул комнату взглядом. На стене красовались плакаты рок и поп-групп: "Аэросмит", "Радиохэд", "Алиса", "Спайс Герлс", некоторые другие – все вперемешку. – Да, так вот какая музыка сейчас в ходу...

– А в ваше время какую слушали? – с жадным интересом спросил Ленька.

– Разную. Ну, вечные "Битлы". Они и в наше время уже были классикой. "Роллинг Стоунз" – их, я вижу, и ты слушаешь. А так, из наших... Твой отец очень любил "Машину времени", одним из первых стал записывать "Браво" и "Наутилус Помпилиус". Я-то больше склонялся к "Аквариуму" и бардам Высоцкому, Окуджаве, Галичу. А твой отец бардов, кроме Высоцкого, не очень воспринимал. Кого ещё слушали? Трудно упомнить. Не надо забывать, что мы были тогда совсем зеленые и глупые, и периодически плыли за общей волной.

– Вот уж не поверю, что вы когда-нибудь были глупыми! – горячо ответил Ленька.

– Бывало, – усмехнулся Андрей. – Этого периода никто не миновал. Кого ещё припомнить? Ты знаешь, память подводит. Как-то очень быстро забываются старые кумиры, кроме нескольких основных. Вроде, только-только напевал их мелодию – бац! – уже и имени вспомнить не можешь. Впрочем, если у тебя сохранился старый магнитофон отца и записи, которые он делал, ты можешь сам все прослушать. Можем прослушать вместе, я буду вспоминать и подсказывать, как зовут исполнителя или группу, которые в данный момент звучат...

– Магнитофон цел! – воскликнул Ленька. – Давай так и сделаем!

Они достали с антресолей магнитофон и коробку с пленками и вернулись в Ленькину комнату...

Через час, когда Ленька спал, Андрей лежал на диванчике в своей комнате и снова и снова прокручивал одну и ту же запись. Он одолжил магнитофон, сказав, что хочет послушать перед сном – все эти старые записи воспоминания расшевелили. Воспоминания в нем действительно ожили – но было не только это.

Среди пленок оказалась одна, которую Ленька, едва начав слушать, объявил "испорченной" и отложил в сторону. И именно эта испорченная запись интересовала Андрея больше всего.

Вроде бы, не было на ней ничего особенного. На голос Аллы Пугачевой наложился разговор тети Тани с какой-то своей приятельницей. Было время всеобщего дефицита, и говорили о том, что завтра, наверно, в универмаге выкинут какие-то продукты к майским праздникам, и надо бы занять очереди с самого утра, подстраховывая друг друга, а также о том, что очередь за вином теперь и на валидоле не выстоишь, такое творится безумие в этих огромных "хвостах"... Словом, шел обычный бытовой разговор того времени, и, сколько Андрей его ни прокручивал – а он прокрутил его несколько раз – он не мог уловить ничего, что хотя бы с натяжкой можно было бы объявить намеком на некую страшную тайну.

Скорей всего, дело было не в этой пленке, а та "смертоносная", давным-давно была уничтожена, и копии её не сохранилось... Или, если Ленька сделал копию, сохранилась в таком месте, до которого не просто додуматься уж, во всяком случае, не среди обыкновенных пленок. Проста эта пленка, испорченная наложившейся записью разговора, была единственной, выбивающейся из общего ряда – вот Андрей и пытался вслушаться в каждый звук.

"Допустим, я начну придираться и искать странности, – думал Андрей. Какие странности здесь можно углядеть? Во-первых... Да, что за приятельница, с которой беседует тетя Таня? Раза два она назвала её Шурой. Надо бы аккуратненько порасспросить тетю Таню, не было ли связано с этой Шурой чего-нибудь особенного. Но, скорей всего, это путь в никуда. Во-вторых... Допустим, Ленька не нашел переходника и писал телеконцерт через микрофон, приставив его вплотную к динамикам телевизора. Уже то странно, что у рукастого технаря Леньки не нашлось переходного шнура нужных параметров, чтобы записать концерт напрямую. Но если бы он и писал его через микрофон – разве он не предупредил бы мать, что в комнате шуметь нельзя? А она всегда очень трепетно относилась к его пожеланиям. Ладно, допустим... Ленька включает запись, выходит из комнаты, не предупредив мать, а та, ничего не зная, заходит в комнату вместе с приятельницей – и продолжает разговор, не обратив внимания, что магнитофон включен на запись. Слышен шум улицы – гудки машин, посторонние голоса, отдаленные вопли мальчишек, играющих в футбол. Значит, окно открыто... Что неудивительно, если, судя по разговору, стоит конец апреля. Но Ленька бы обязательно закрыл окно, перед тем, как включить запись! Значит, окно открыла тетя Таня, войдя в комнату. Странно, что я не слышу звука открываемого окна. Да, это можно пометить как странность... И все-таки... Если так придираться, то странности можно найти в чем угодно! Несерьезно это..."

Устав от пустых размышлений, он уснул.

Сон ему приснился странный – озаренный мягким светом былых времен, выражаясь поэтически. Снилось, что ему лет семь, и дядя Сема с семьей у них дома, в гостях, день стоит ясный и солнечный, теплый такой денек, какие бывают в июне, прозрачные-прозрачные, когда их бело-золотистый свет сам похож на невесомый и недолговечный пух июньских одуванчиков... Дядя Сема что-то живо рассказывает, по своему обыкновению, и, увидев, что все начинают хохотать под конец его рассказа, сам смеется, сделав рукой замысловатый жест в воздухе, так что зажатая в его пальцах папироса описывает прихотливую дугу. Этот смех ещё звенел в ушах Андрея, и улыбка дяди Семы – медленно тающая, словно улыбка Чеширского кота – висела перед глазами, когда он проснулся...

И некоторое время лежал, не двигаясь. Так хорошо было вновь оказаться в том времени, когда они с Ленькой были маленькими, и вся жизнь, казалось, впереди – и так верилось, что ничто не сумеет её омрачить... И ещё было странное чувство, будто в смехе и улыбке дяди Семы, в почти бесовской лукавинке, золотистыми искорками светившей в его глазах, и надо искать ответ на все загадки, которые сегодня мучают Андрея.

Что-то там было, связанное с этим заразительным смехом и с этими искорками...

Но Андрей не стал залеживаться. Он слышал, как Ленька собирается в школу, и встал, чтобы его проводить и пожелать хорошего дня. Да и у самого Андрея дел было полно.

Они быстро позавтракали все вместе, и Ленька умчался в школу, а Андрей чуть задержался, чтобы спокойно побриться и ещё раз продумать план действий на сегодняшний день. Сперва – в роддом. А после обеда, если все будет нормально – к адвокату, вместе с Федором, или без него, но в любом случае дождавшись от него звонка. Возможны и дополнительные передвижения – в зависимости от того, что он узнает в роддоме.

Перед уходом он вспомнил ещё одну вещь – и, с помощью тети Тани, отыскал коробку из-под обуви, в которой хранились Ленькины принадлежности для магнитофона и запасные детали. Андрей объяснил тете Тане, что ему хочется кое-что поправить в магнитофоне – слишком долго тот пылился без дела и что-то в нем начало заедать. И, хотя этим магнитофоном не пользовались сто лет, и, наверно, ещё сто лет пользоваться не будут, но лучше содержать его в полном порядке. Удалившись в свою комнату, Андрей перебрал все шнуры – да, у Леньки они были любые, с любыми штекерами, под запись с любой техники. Разумеется, соединительный шнур, чтобы писать звук с телевизора, тоже имелся. Выходит, Леньке не было никакого смысла прибегать к помощи микрофона... Ведь в любом случае запись получается грязнее, даже если не вклинятся никакие посторонние шумы...

Хоть маленькая странность, но имелась. Слишком маленькая, чтобы возлагать на неё большие надежды, но слишком необъяснимая, чтобы сбрасывать её со счетов.

С тем Андрей и вышел из дому – в очередной морозный денек, от лютого мороза сразу начинали пылать щеки и нос пощипывало.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

"Не знаю, чем там полковник занимался, когда мы расстались, а я как пришел домой, так ноги вытянул, и думал уснуть после всех тревог, чтобы с утра, со свежей головой, опять за дела взяться. Но, видно, перенервничал я за последние дни, потому что сна ни в одном глазу. Лежу и думаю, и остановиться не могу.

Если я с Сизовыми зря расправился, то это, конечно, обидно. Вон, и полковнику подгадил, где ему теперь новый тайник с заложниками искать? С другой стороны, думаю, Сизов сейчас так напуган, что все полковнику выложит, а я. Получается, хотя бы городок немного почистил от всякой швали. Я, знаете, многое повидал, и по всему опыту моему, и по тому, что видел во всех этих штрафбатах, когда доводилось с ними пересекаться, я вам определенно скажу: уголовников надо давить. Лучше всего было бы отменить на несколько месяцев всякие суды с адвокатами и конституции и провести зачистку, с расстрелом на месте. Виновен – получи пулю! От всех этих убийц с лягушачьими мозгами, вроде Сизовых, и до всяких там "крестных отцов", которые нонче во главе банков и фирм сидят, будто порядочные. Ну, и, вороватых чиновников туда же, которые на наших деньгах жируют, и на моих пенсионных в том числе. А то это ж смех один, главаря мафии сажают на годик-другой за незаконное оружие, которое, надо понимать, сама же милиция ему и подбросила, отчаясь другие доказательства найти. Или какой-нибудь чинуша миллионы украл, во всех газетах про это шум коромыслом, а прокуроры руками разводят: достаточных, понимаешь, доказательств нет. Да какие тут ещё нужны доказательства, кроме башки на плечах? Вот я и говорю, что если б мне доверили это дело, я бы живо страну очистил, чтобы всем спокойно жилось.