Текст книги "Игра с джокером"

Автор книги: Алексей Биргер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Биргер Алексей
Игра с джокером (Богомол – 3)

Алексей БИРГЕР

ИГРА С ДЖОКЕРОМ (БОГОМОЛ-3)

У Черного дьявола стать неплоха,

И в бою он будет хорош,

Но я на Красного петуха

Истратил последний грош!..

И в этой земной юдоли греха

Позвольте вам дать совет:

Ставьте на Красного петуха

Надежнее ставки нет!..

Александр Галич.

– Вы всегда курите перед сном, старый петух?

– Всегда, молодой бойцовый петушок.

Чарльз Диккенс. Посмертные записки Пиквикского клуба.

ПРОЛОГ

Это было одно из тех видений, которые преследуют всю жизнь, возвращаясь и во сне, и наяву – яркое воспоминание, захлестывающее разум, словно резкой волной прибоя: обрушивается, накрывает с головой, волочет куда-то по мелкому щебню, и теряешь всякую ориентацию в пространстве...

Две детали одновременно виделись крупным планом: лицо паренька, падающего на заточку, нацеленную в нижнюю часть его живота, и сама заточка, невообразимо крупная в этом приближении, в этом сдвиге памяти, заново охваченной все тем же ужасом – будто опять ей было четырнадцать лет, и опять она видела все происходящее из-за сложенных друг на друга бетонных плит и труб, которым предстояло лечь в основание нового дома, возводимого на этом пустыре...

Лицо и заточка заполняли весь экран памяти: так в кино порой, при быстром монтаже чередующихся крупных деталей, тебя начинает затягивать в иной мир, мир чудовищно искаженных пропорций и объемов, которые благодаря искусству режиссера становятся для тебя реальнее реально существующего мира. Ей припомнился какой-то фильм про самураев, который она смотрела приблизительно тогда же, в четырнадцатилетнем возрасте; "дети до шестнадцати лет" не допускались, но она умудрилась просочиться, ведь ей было очень интересно все, связанное с Японией, она уже начала заниматься в секции восточных единоборств – так тогда именовались секции карате, ещё не разрешенного окончательно после запретов на излете Советской власти... Был в этом фильме потрясающий кадр: огромный, во весь широкоформатный экран, глаз, в который вонзалась стрела, и глаз вытекал вместе с кровью... Она тогда ахнула и вжалась в кресло.

Да, она тогда была непривычна к убийствам, к насилию и жестокости. Теперь она этого и в жизни наелась досыта, так что киношной кровью её тем более не прошибешь. Но в то время...

Невысокий, ладно скроенный, вихрастый паренек (его волосы были такими светлыми, что в определенном освещении казалось, будто в них есть седые пряди – у него и в школе была кличка "Седой") опять и опять падал на заточку, и она опять и опять подавляла свой крик, потому что знала: если её обнаружат за бетонными плитами, ей не поздоровится.

Убившие паренька были на все способны. Они нарушили правила честной игры. Паренек вышел в круг, встал напротив их главаря, вынул самодельную финку. Паренек был рукаст, и рукоятка его финки была не обмотана изолентой, а аккуратно набрана из полупрозрачных разноцветных колечек, отлично подогнанных друг к другу. То, что у паренька была финка, вовсе не значило, что он тоже был из отпетой шпаны: в те времена в их районе, заводском предместье Самары (тогда ещё Куйбышева), считалось хорошим тоном иметь при себе "туристские" или, ещё лучше, самодельные ножи. В "землю" (или в "город" – эта игра называлась по-разному) ими играли намного чаще, чем дрались.

Это не значит, что паренек не мог за себя постоять. Он был ловок и жилист, и фамилию Жилин носил недаром, у него были те врожденные ловкость и быстрота реакций, против которых даже у Гузкина, ставшего к своим двадцати годам матерым уголовником, шансы против семнадцатилетнего Леонида Жилина были невелики.

Но в тот момент, когда Ленька мог покончить с Гузкиным одним стремительным выпадом, ему дали подсечку сзади, и он полетел на нож.

Как описать то, что в этот момент пережила она? В человеческом языке для подобных потрясений есть лишь невыразительное слово "шок". Для этой смеси невыносимого холода и невыносимого жара, когда тебя будто окунают в ледяную прорубь и одновременно поджаривают твои внутренности на раскаленной сковороде, для этого комка тошноты, подступающего к горлу, для ватных ног и внезапно сработавшего мочевого пузыря... Хорошо, назовем это просто шоком.

Верней было бы назвать это болезненной, но неизбежной операцией, которую порой учиняет над нами природа. В этот момент словно лопнула её прежняя оболочка, исчезла скромная и не слишком разговорчивая девочка Люда, отличница и спортсменка, и родилась Богомол, которой предстояло стать легендой, самой страшной и неуловимой женщиной-киллером нашего времени.

Она не соврала Андрею Хованцеву, рассказывая ему, что свою карьеру начала с истребления всех, причастных к убийству его двоюродного брата. Всех, кроме Гузкина, который получил срок и был вне пределов её досягаемости. Ей было всего лишь пятнадцать, когда отточенным ударом, который она тренировала в своей секции карате, она убила первого из этих здоровых лбов – подонка, давшего Леониду Жилину подножку сзади...

И очень скоро её нашли и оценили...

Она соврала в другом. Хотя можно ли назвать враньем некоторые умалчивания и неточности, возникающие тогда, когда язык просто не поворачивается говорить правду? Во-первых, её разговор с Ленькой за несколько минут до его убийства, не был наивным девчоночьим объяснением в любви с её стороны. Она сказала ему другое... Но Ленька принял это и, сложись все не так трагично, она бы в любом случае носила бы сейчас не свою нынешнюю фамилию, а фамилию Жилина... Во-вторых, она не ушла домой сразу после разговора, как он ей велел: она осталась за бетонными плитами, и видела все...

В главном – в том, что для неё было главным – она Андрею не соврала: Ленька пообещал ей, что не умрет, что бояться ей нечего. И он бы сдержал обещание, если бы схватка происходила по тем "законам чести", которые были приняты среди местных ребяток для разборок на ножах.

Она встала, поглядела на часы. Четыре часа утра, и сна ни в одном глазу. Еще одна бессонная ночь – ночь стискивающих горло ярких воспоминаний, не потерявших своей остроты. Она подошла к двери балкона, отворила её. Сразу стал слышнее шум на улицах: вечером "Барселона" одержала свою очередную победу, уверенно продвигаясь к общей победе в чемпионате Испании, и самые преданные болельщики, которых было немало, готовы были гулять до утра, окрасив город в сине-красные тона. На неё повеяло зябкой ночной прохладой, но она даже не поежилась, прохлада была ей приятна. Каждая клеточка, каждая пора её обнаженного тела с удовольствием откликалась на нее... Она всегда спала обнаженной, если только не приходилось облачаться в роскошные соблазнительные пеньюары ради очередной "заказанной" ей жертвы. Она любила давать свободу своему телу, такому прекрасному, без малейшего изъяна, и любила мимоходом подмечать в полутемных зеркалах, как грациозно она движется, как работают её скрытые под нежной кожей мускулы, мощные, гибкие и пластичные, как у леопарда или снежного барса.

И ещё она любила северный климат, холод и снег. Даже в Испании ей было не очень уютно, хотя из всех южных стран Испания была ей ближе всего. Испанцы чем-то очень похожи на русских...

Но иногда не приходится выбирать страну. Дело есть дело.

Она села в кресло, раскурила сигарету, несколько раз сжала пальцы в кулак и разжала их, любуясь, как здорово и четко они работают...

Да, Гузкин... До него она не добралась. Из лагерей Гузкин отправился в Молдавию, не заезжая в родной город. Когда она его отыскала, года через три после того, как он вышел из лагерей, он был уже больше года, как мертв.

Кому понадобилось его убивать?

И почему Гузкин с компанией, при всей их подлости – "отмороженности", как говорят теперь – рискнул нарушить правила честного поединка на ножах? Такого среди местной шпаны не прощалось – сподличавший становился изгоем, которого надо самого прирезать, как бешеную собаку. В те времена законы уголовной чести ещё были очень суровы.

И Гузкин не пошел бы против этих законов, если бы не ощущал за собой мощную поддержку.

Вроде бы, Жилин и Гузкин не поладили из-за девахи, которая сначала "крутила" с Гузкиным, а потом забеременела от Жилина.

Но ради женщины Гузкин не противопоставил бы себя всем отчаянным ребятам района.

И он получил всего три года – смешной срок. А когда отсидел эти три года, его прибрали...

Кто-то, убивший Леньку руками Гузкина, заметал следы.

Кто-то, для которого и двенадцать лет спустя разоблачение оказалось бы смертоносным.

И это разоблачение могло грянуть в любой момент.

Если для тех, кто стоял за спиной Гузкина, наступит пора неприятностей, они постараются нанести удар через двенадцатилетнего Леньку-младшего, сына Леонида Жилина.

Богомолу судьба мальчика была не безразлична. И через Андрея она знала, как складывается его жизнь. Если с мальчиком что-то случится, Андрей сразу пошлет ей сигнал.

Это будет значить, что кто-то растревожил старую тайну, и наступило время действовать.

Но даже Богомол, знавшая очень многое, до конца не представляла себе, насколько эта тайна уникальна и страшна.

ГЛАВА 1

– Ну, благословясь!.. – Игорь Терентьев в последний раз проверил, удобно ли пристроен пистолет у него под мышкой. – Честное слово, если развяжемся с этим делом, большущую свечку поставлю в первой попавшейся церкви, хотя я, как ты знаешь, по церквям не ходец!

– Да нормально все будет... Тьфу-тьфу-тьфу! – Андрей Хованцев изобразил тройной плевок через плечо и постучал по деревянному краю стола.

Может, и глупый ответ – но любые другие слова прозвучали бы ещё глупее. Все, что можно было сказать, уже было сказано – и Андреем, и Игорем. Все сто раз взвешено и продумано. Игорь считал, что на в данном случае без крайних мер не обойтись – и, наверно, думалось Андрею, он был прав.

Андрей вспомнил заплаканную женщину, несколько дней назад сидевшую здесь, в просторном и светлом офисе детективного бюро. Это бюро считалось общей собственностью обоих партнеров, но, вообще-то, принадлежало Игорю, который сумел организовать собственное дело, опираясь на наработанные за много лет связи. И Андрей, и Игорь были по образованию филологи-германисты, но Игоря почти сразу после института затянуло в ту организацию, название которой тогда, в советские времена, произносилось чуть ли не шепотом. Понадобилась консультация по датировке легенд на старинных, вручную исполненных, географических картах, которые кто-то оформлял к вывозу за границу – и Игорь так хорошо разобрался в хитросплетениях средневекового немецкого языка, которыми были сделаны все надписи (а среди них были даже, как он рассказывал, рифмованные двустишия, цветисто описывающие достопримечательности нанесенных на карты городов и областей), что ему предложили пойти в штат. Он сделал неплохую карьеру, а года три назад ушел на вольные хлеба, не порывая связей с бывшими коллегами, ко взаимной выгоде. А Хованцева он привлек как старого друга, которому можно доверять когда Хованцев в своем гуманитарном НИИ окончательно готовился положить зубы на полку. Со свойственной ему размашистой щедростью он записал Андрея не в сотрудники, а в компаньоны – но Андрей не обольщался на этот счет. Без Игоря все дело мигом развалилось бы...

Впрочем, и Андрею удалось доказать, что он чего-то стоит – особенно когда партнерам в первый раз довелось пересечься с Богомолом, "киллершей всех времен и народов", неуловимой и беспощадной. К счастью, у них и Богомола оказались общие враги – чем Андрей и воспользовался, когда Игорь уже валялся в реанимации с несколькими огнестрельными ранениями, а часы самого Андрея, казалось, тоже сочтены.

О втором пересечении с этой потрясающей красавицей – и законченной психопаткой, которая, насколько Андрей мог судить, от убийства испытывала такое же наслаждение, которое другие испытывают в любви, хотя, возможно, здесь все было не так просто – Андрей предпочитал не вспоминать. Произошло это пересечение в Италии, и совсем не по его воле, и тогда...

Что он понял тогда – об этом поговорим попозже, когда придет время. А пока достаточно рассказанного, чтобы вы представили ситуацию. Можно лишь добавить, что к миру, в который Андрей попал с подачи Игоря и по воле финансовых обстоятельств (точнее, полного отсутствия таковых), душа у него совершенно не лежала, и он мечтал лишь об одном: найти момент, чтобы уйти, не подводя Игоря. И с каждым днем чувствовал, что сделать это будет все труднее, потому что два старых институтских товарища все больше срастались в единое целое – слишком часто приходилось подставлять друг другу плечо или прикрывать спины.

Итак, эта женщина... Жена солидного коммерсанта, которого, как сухо пишут в газетах "похитили с целью выкупа". Партнерам и прежде доводилось сталкиваться с такими делами, и одно они могли бы сказать – те, кого эта беда миновала, и понятия не имеют о том, как это страшно, когда кто-то из твоих близких оказывается в заложниках. Наверно, неопределенность страшнее всего, и в каком-то смысле даже лучше, когда просто знаешь, что человек мертв – внутри что-то обрывается и отпускает, будто тебя отдачей откидывает назад, когда обрывается бадья в глубоком колодце. Но когда не знаешь, жив человек или мертв, а если жив, то что с ним происходит... Врагу не пожелаешь...

Когда она вошла, то казалась подтянутой и спокойной. Но даже Андрей, при небольшом своем опыте, научился различать это особенное мнимое спокойствие, это внешнее бесстрастие подавленных эмоций, когда человек весь натянут как струна, и в любой момент надорвется. И партнеры сразу внутренне напряглись.

– Здравствуйте, – ровным голосом начала она. Женщина средних лет, которая, наверно, в молодости была необыкновенно красива, да и сейчас выглядела бы немногим хуже, если бы не её лицо, превратившееся в чуть сползшую маску. – Меня зовут Мария Аркадьевна Грибова. Я жена Николая Александровича Грибова, владельца небольшого завода по производству силикатного кирпича. Мне рекомендовали вас как очень надежную фирму, на которую можно положиться. Если вы спросите, кто именно рекомендовал, отвечу: Геннадий Владимирович Усольцев, которому вы в свое время очень помогли. Я...

И вот тут она заплакала.

Игорь, больше Андрея привычный к таким сценам, и среагировал соответственно быстрее.

– Марина, принеси чего-нибудь... водички и успокоительного, – нажав клавишу переговорника, негромко попросил он секретаршу. Потом обратился к посетительнице. – Успокойтесь, пожалуйста. Поверьте, мы сделаем все от нас зависящее, а умеем мы много. Ведь, раз вы к нам обращаетесь, ничего непоправимого ещё не произошло, и есть возможность предотвратить самое худшее?

– Я... Не знаю... – сквозь слезы проговорила она. – Моего мужа похитили...

Игорь сразу все понял.

– Какой выкуп они просят?

– Сто тридцать тысяч долларов... Это все, что у нас есть... Если мы продадим квартиру...

Вошла Марина с водой и успокоительными каплями. Мария Аркадьевна выпила и немного помолчала, приходя в себя.

– Спасибо, Марина... – сказал Игорь. И спросил, когда секретарша вышла. – Они уже назначили встречу?

Вроде бы, Игорь сразу повел разговор достаточно делово, без лишних эмоций, но у него часто оказывались главным даже не слова, а то, как он их произносил. Высокий, широкоплечий, с открытым лицом, с постоянной дружелюбной улыбкой, не широкой, а немного сдержанной и предупредительной, он за пару секунд располагал к себе клиентов и завоевывал их полное доверие. Они проникались бессознательной уверенностью, что этот сочувственно слушающий парень обязательно решит все их проблемы, а потому он прав, не ходя вокруг и около, а сразу беря быка за рога. Чем скорее он разберется в сути дела, тем лучше... Андрей считал, что у него так в жизни не получится.

– Нет еще, – ответила Мария Аркадьевна. – Они позвонили и сказали, что снова появятся через два дня, чтобы узнать, согласна ли я на их условия... Если согласна, то они могут дать мне ещё дня два или три на то, чтобы собрать нужную сумму... Но не больше... Когда я буду готова, они назначат мне встречу... И чтобы я не смела никуда обращаться... Они об этом узнают... А если их посланца захватят при передаче ему денег, он все равно ничего не расскажет. Ни РУБОПу, ни кому другому... А если даже расскажет, то все равно они успеют убить моего мужа, если посланец не вернется в назначенный срок...

– То есть, вы передадите деньги, а мужа они отпустят потом? Может даже, на день или два позже передачи денег? – уточнил Игорь.

– Да.

– Это условие не показалось вам несколько сомнительным?

– Показалось, – честно призналась она. – Но куда мне деваться? Я так понимаю, они очень заботятся о собственной безопасности. Передать деньги и не получить мужа, или получить его труп, это было бы совсем... – она примолкла, чтобы справиться со спазмом в горле. Выпив немного воды и с трудом её проглотив, она закончила. – Поэтому я и решила обратиться к вам, чтобы вы помогли мне правильно повести себя во все сомнительные моменты. Может, вы подсказали бы мне какой-то ход, чтобы я могла потребовать возвращения мужа одновременно с передачей денег, не разозлив их при этом...

– Мы и подскажем, и поможем, – сказал Игорь. – Но вы ведь понимаете, что наши услуги не бесплатны?

– Да, понимаю.

– Я вынужден задержаться на этом вопросе, потому что это наша работа работа такая же, как всякая другая, не лучше и не хуже, – продолжал Игорь. – Именно поэтому... Нет, не только поэтому, но это одна из причин... Я прошу вас ещё раз подумать... Вам предстоит уплатить колоссальный выкуп если, конечно, вы решили его платить – и каждая копейка будет у вас на счету. Вы уверены, что лишние траты на помощь частных детективов необходимы? И вообще, должен сказать, что очень часто похитители прибегают к пустым угрозам... Например, совсем недавно мы занимались одним делом... Одинокой женщине звонили неизвестные и угрожали, требуя оформить дарственную или завещание на её квартиру. При этом заявляли ей, что ими куплена и милиция, и РУБОП, и если она обратится туда, они узнают первыми, и ей будет только хуже. Все это, конечно, оказалось полной чушью. При помощи того же РУБОПа мы их в итоге и задержали. Так что вам имеет прямой смысл подумать, не стоит ли дать делу официальный ход. Поверьте, вероятней всего, что вы сбережете и деньги, и, что самое главное, нервы...

– Нет, – сказала женщина после долгого раздумья. – Нет, я не хочу рисковать.

– Риск намного меньше, чем вам воображается, – сказал Игорь. – Я вовсе не хочу сказать, что нам не нужны лишние деньги, но прежде всего мы должны думать о реальной помощи людям. Так что, если вы решитесь, я сам свяжу вас со всеми нужными организациями и сам позабочусь о том, чтобы ваше дело попало к лучшим профессионалам. Нет смысла скрывать, что их возможности несопоставимы с нашими.

– Несопоставимы – если я решу не платить выкуп, а попробовать задержать преступников, так? – осведомилась Мария Аркадьевна.

– Совершенно верно.

– Но ведь и в этом случае понадобятся какие-то расходы?

– Трудно сказать заранее, – ответил Игорь. – Ну, скажем так, к примеру... Если ребята намекнут, что у них старый факс разваливается, а на новый государство денег не дает, то надо будет правильно понять их намек.

– Это нормально, – проговорила Мария Аркадьевна. – Но я бы все-таки предпочла обойтись без официального вмешательства.

– Тогда ещё один вопрос, – сказал Игорь. – Вы не хотите официального вмешательства, потому что и за вашим мужем есть серьезные грешки, и любое соприкосновение с государством может ему... гм... аукнуться нежелательным образом, или вы не хотите просто потому, что так, по вашему мнению, будет безопасней для мужа?

– Я не хочу, потому что считаю, что так будет безопасней для мужа, твердо сказала Мария Аркадьевна. – Разумеется, кто в наше время без греха, и муж тоже кое-где передергивает, чтобы уйти от налогов, но, уверяю вас, грехов за ним не больше, чем за любым другим предпринимателем, Возможно, намного меньше. Так что соприкосновение со следственными органами в этом смысле меня не страшит.

– Спасибо за откровенность, – вполне искренне сказал Игорь. – Что ж, мы возьмем ваше дело. Теперь давайте уточним несколько деталей. Вы сказали, что похитители требуют у вас все, что у вас есть, наличностью плюс стоимостью квартиры. Они назвали сумму, вполне точно соответствующую пределу ваших возможностей, так?

– Да, именно так. У нас на счету чуть больше шестидесяти тысяч долларов, и наша квартира – очень хорошая квартира в центре Москвы, будет стоить около семидесяти, если продавать её срочно, при нынешнем спаде на рынке недвижимости. Полгода назад она бы потянула минимум на сто двадцать... Кстати, обратите внимание, если весь базовый капитал владельца завода составляет всего шестьдесят тысяч долларов, то это значит, что он вполне честно ведет игру – и с государством и с деловыми партнерами. При нечестной игре к его рукам прилипло бы намного больше.

– Я это уже учел, – улыбнулся Игорь. – Считайте, это стало для вас лишним доказательством того, что мы просто обязаны вам помочь. Меня интересует другое. Раз похитители так точно осведомлены о ваших финансовых делах, то не могут ли это быть люди из вашего ближайшего окружения?

– Мне это тоже приходило в голову, – призналась Мария Аркадьевна. – Но просто ума не приложу, откуда они могли узнать точную сумму на счету. Она известна только мне и мужу, даже дочь не знает... к которой нам придется прописаться, когда мы продадим квартиру, – она печально улыбнулась, а Андрей и Игорь отметили про себя, что она сказала не "если", а "когда": похоже, заранее смирившись с неизбежным.

– В каком банке вы держите деньги? – спросил Игорь.

– КБ "Инициатива".

– Хороший банк, надежный, – одобрил Игорь. – Через них утечка информации практически исключена.

Игорь мог говорить со знанием дела: одним из самых постоянных и надежных источников дохода детективного бюро были банки, в которых Игорь проверял, отлаживал и налаживал системы внутренней безопасности.

– Ладно, продолжим, если вы в силах отвечать на вопросы, – сказал Игорь после паузы. – Сейчас начинается "застольная" часть – она же самая важная. От того, насколько хорошо мы проработаем все за столом, зависит все дальнейшее. Нам надо учесть даже самые, казалось бы, незначительные мелочи. Поэтому не удивляйтесь и не обижайтесь, о чем бы я вас ни спросил. Вы понимаете?

– Разумеется, понимаю, – Мария Аркадьевна слабо улыбнулась. – И готова отвечать на вопросы, ведь время дорого. Будем считать, что вы начали работать, – она достала из сумочки пачку банкнот, перехваченную резинкой, и положила на стол. – Это аванс.

– Дать вам расписку? – спросил Игорь, убирая деньги в стол.

– Вы не стали их пересчитывать... – Мария Аркадьевна пожала плечами. Значит, и мне расписка не нужна. Там полторы тысячи. Немного, наверно, но, по нынешним временам...

– Более, чем достаточно, – спокойно ответил Игорь. – А теперь к делу. Скажите, во-первых, какие у вас отношения с дочерью?

– Нормальные, – ответила наша клиентка.

– А конкретнее? Сколько ей лет? Чем занимается? Каков круг её общения? Насколько она сведуща в вашем семейном бизнесе?

Что ж, пошли обычные в таких случаях вопросы. Андрей знал, что Игорь задаст их не один десяток – а ему самому надо слушать в оба уха ответы и тщательно отмечать любые моменты, которые так или иначе заденут его слух, вызвав ощущение недосказанности, шероховатости или чего-то странного. Потом Игорь потребует у Андрея полный отчет о его наблюдениях – и партнеры постараются суммировать свои впечатления, чтобы определиться, в каких направлениях стоит копать. Эта аналитическая работа порой кажется утомительной и скучноватой, но именно она становится фундаментом для всего остального, и определяет успех либо неуспех дела.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Это – показания человека, волей судеб оказавшегося втянутым в то же самое дело. Оригинал показаний погиб при печально знаменитом пожаре самарского ГУВД, о котором ещё будет рассказано. Но сохранилась копия, сделанная одним из участников событий. Повествование начинается с того самого дня, в который к Игорю Терентьеву и Андрею Хованцеву обратилась Мария Аркадьевна Грибова.

"Соловьев Михаил Григорьевич, шестьдесят восемь лет, отставной майор, постоянное место жительства – Самара... (диктует адрес) С чего начать? Наверно, с того, что живу я как, наверно, живет большинство других пенсионеров. И даже не то, что пенсия – грошовая, да и выплачивают её с задержками, мучило меня больше всего, а то, что я вроде как отрезанный ломоть получился. Про пенсию я скажу, что по нашим временам и жаловаться грех, мне и за выслугу лет засчитали, и за ранение, я ж хромаю, как видите, словом, мне, при моих запросах, хватает. А вот одиночество – это да! Утром встанешь, овсянку с чаем похлебаешь, телевизор включишь, и, вроде как, даже и выходить никуда не хочется. Ну, с пенсии, бывало, бутылочку сообразишь, а иногда и пивком побалуешься, постоишь, послушаешь, о чем люди вокруг говорят. Тем и живешь. Есть у меня один друг, так он на рынке торгует. Они там палатку поставили, от Союза Ветеранов, им как ветеранам налоговые льготы, и вообще всякие права они имеют. Он и меня к себе зазывал – мол, приезжай, и при деле будешь, и деньги будут неплохие. Но где мне за прилавком стоять, не создан я для такой работы, да и живет мой приятель не в самой Самаре, а в сорока километрах, знаете ведь город Имжи, небольшой такой городок, но старинный, само его название ведется чуть ли не от татар, то ли половцев, от какого-то древнего племени, в общем. Значит, если мне в дело моего приятеля входить, то или каждый день на электричках странствовать, или к нему в городок переселяться. Только меня ни то, ни другое не устраивает. Вот так я рассуждал.

Ну вот, был я у него в гостях, дом у него ладно справлен, жена и дочка невеста, и он мне наложил рюкзачок кой-каких продуктов, которыми они торгуют, макароны там, пакетные супы, даже банку растворимого кофе сунул. Приняли мы с ним по маленькой, и он мне говорит:

– А все-таки жаль, Григорьич, что ты не хочешь к нам присоединиться. Ребята у нас подобрались отменные, все бывшие офицеры, так что тебе и компания, и работка нашлись бы, да и от дурных людей отбиваться было бы сподручней.

– Да какой из меня боец, Васильич? – спрашиваю. Друга моего, значит, Пигаревым Феликсом Васильевичем зовут. – На меня дунь, рассыплюсь. А что, вообще-то, за дурные люди такие?

Он оглянулся, не слышат ли его дочка с женой, и говорит, понизив голос:

– Да есть такие, шпана оголтелая. Они весь рынок в кулаке держат, они же и цены устанавливают. А мы им дань не платим, и цены держим ниже, чем у других. Словом, мы им как кость в горле. Только где им с нами справиться? Мы свистнем – весь Союз Ветеранов грудью встанет. А там хоть и старперы, как они выражаются, но при том боевые офицеры, через такие места прошли, в которых эти рэкетиры недоделанные десять раз в штаны бы наложили, а то бы и померли со страху. Но, конечно, лишний человек никогда не помешает. Хотя бы как лишняя пара глаз. А глаза у тебя зоркие, в этом тебе не откажешь. Конечно, ты уже не тот лучший стрелок на дивизию, которым в молодости был, но ведь стрелять и не требуется...

Тут он, признаюсь, меня за живое задел. Я ведь и правда когда-то числился чуть не лучшим стрелком на весь военный округ, всяких грамот за успешные выступления на показательных соревнованиях у меня завались, и хотя я лет пятнадцать пистолета в руках не держал, не говоря уж об автомате, но не верилось мне, что я так уж квалификацию потерял. Иногда, знаете... Вот сидишь у окна, глядишь на дорожный знак над перекрестком – у меня окна на улицу – и прикидываешь, что если б вот так пистолет вскинуть, то с лета в самый центр знака пулю бы всадил. И даже тяжесть пистолета в руке ощущаешь, до того живо переживаешь, как все это было бы. Можно сказать, привычка, а можно сказать, что и "мысленная тренировка". Я, кстати, часто убеждался, что мысленная тренировка бывает чуть ли не главным. Если мыслями на выстреле сосредоточишься, то пистолет тебя не подведет, даже незнакомый, от него словно ток пойдет в руку, и срастешься с ним, и мысль сама подскажет, как приложиться, чтобы точно в "десятку" угодить.

В общем, я взъерепенился.

– Как это так – не лучший стрелок? Был бы у тебя пистолет – я бы показал, что всем молодым готов нос утереть, если понадобиться!

– Допустим, – говорит Васильич, опять оглядываясь через плечо, пистолет у меня есть. Но позволь не поверить тебе, что ты вот так, без подготовки, способен прежний класс показать.

– Давай поспорим!.. – говорю.

Он смеется.

– Я бы и рад тебе проспорить... Мы знаешь, что сделаем? Сейчас мы уже выпили, так что за руль мне садиться не след. А вот приезжай денька через два, мы с тобой сгоняем в лесок за городом, и там посмотрим, как ты справишься.

– Идет, – говорю я. – Через два дня вернусь. Нам бы с утречка обернуться, так?

– Так, – кивает он. – Ты, значит, не дома меня ищи, а на рынке, потому как день будний, да к тому же товар привезут, так что надо машину встречать.

В тот день я вернулся домой таким окрыленным, каким давно не бывал. Одна мысль, что опять смогу руку приложить к тому, что взаправду умею, меня вдохновляла. Да и другие мысли и надежды в голове танцевали. Подумалось, например, что я, при моих умениях, мог бы и в охрану служить пойти. Ну и что с того, что я хромой старик, и на вид против крепких парней просто тьфу? Я любому бизнесмену покажу, как стрелять умею – он меня будет при себе держать, ни на секунду не отпустит! Ну, и другие такие фантазии.

В общем, через два дня еду я в Имжи, иду на рынок. Мой приятель там разгрузкой фургончика с консервами распоряжается. И ещё двое при нем, тоже из наших, из бывших военных. Я их толком не знаю, но видал у него на днях рождения, и за жизнь трепались, и ещё пересекаться доводилось. А народ, гляжу, уже стоит, ждет, в очередь выстроился. Я, значит, подхожу к палатке со стороны задней двери, где фургончик разгружают, и говорю:

– Привет ветеранам! Я смотрю, народ к вам уже очередь занимает. Значит, и вправду дешевле всех торгуете?

– Не только поэтому, – смеется Васильич. – У нас никогда не обманывают, не обвешивают и не обсчитывают. Мы порядочные, и люди это знают.

И тут подваливают несколько здоровых ребят, в кожу на меху забранные, со зверскими мордами – то, что называется "лицо как вымя" у каждого – и говорят:

– Здорово, старик! Все торгуешь? Не надумал пристойно себя вести?

По тому, как Васильич сделал еле заметное движение к своей сумке, которая стояла у косяка двери за порогом палатки, я понял, что пистолет в ней. В этой сумке, значит. Видно, достала его эта шпана. Но он сдержался, конфликтовать не стал, и говорит спокойно: