Текст книги "Не буди лихо (СИ)"
Автор книги: Александра Стрельникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
Спрятав найденное сообщение в карман и даже не взглянув, кому, собственно, оно предназначалось, он почти бегом покинул здание суда.
* * *
Ивана разбудил под утро настойчивый стук в дверь. Это был Кошкарев.
– Собирайся, Ванюша. Начальство вызывает.
Чемесов недоверчиво глянул на часы. Было несусветно рано. Или очень поздно. Смотря как взглянуть. Это было время воров, убийц и полицейских, выезжавших полюбоваться на плоды их деятельности, но никак не посещения высоких кабинетов. По-прежнему недоумевая, Иван собрался и, дрожа от утреннего озноба, который успел забыть за время своего больничного заключения, вышел в предрассветную серость зимнего утра. Полицейская карета ждала их.
– Мы действительно едем к начальству или это лишь способ без шума доставить меня в Бутырку?
– А ты бы стал шуметь?
Иван задумался.
– Нет. Наверно, нет.
– Я тоже так думаю.
Опять повисло молчание.
– Что-то случилось, дядя Женя? – так в полиции многие называли старейшего сыщика за глаза, но немногим он позволял это так – напрямую.
– Олежку зарезали.
Олега Иевлева нашел поздний прохожий на углу Ордынки и Климентовского переулка.
– Святые угодники! – пробормотал Иван и перекрестился.
Это было то самое место, где извозчик высадил Григория. Намек? Или очередное совпадение? Или…
Иевлев сидел, привалившись спиной к стене дома, и в груди его торчал нож. Этот небольшой складной ножик знали многие – Олег всегда носил его с собой в кармане. Ранение, нанесенное им, отнюдь не было смертельным, да, собственно, и не могло быть – нож для этого был слишком мал. Но в этом-то и заключалось самое страшное.
– Ты понимаешь, Иван, этот подонок обыскал Олега, просмотрел все его бумаги, естественно, нашел нож, а после просто использовал его как… как кнопку! Приколол им к груди живого еще человека документы, которые вытащил из его же карманов! Как объявление к забору!
– Зачем?
Это выглядело такой изощренной, а главное ненужной жестокостью, высокомерным презрением к чужой жизни, что повидавший всякое Иван почувствовал, что его замутило. Еще хуже ему стало, когда Кошкарев продолжил рассказ. Врач, осматривавший Олега там, на улице, осторожно перевернув его тело на бок, обнаружил на затылке большую рваную рану. Сквозь кровавую кашу из раздробленных костей, слипшихся волос, плоти было видно серое вещество мозга… Удар, судя по всему, нанесли чем-то вроде кочерги, железного прута или лома. И с ужасающей силой.
Иевлев был в глубоком обмороке, из которого его не вывело ни извлечение ножа с последующей обработкой раны, ни транспортировка в больницу, ни подготовка к операции, начавшейся сразу после этого.
– Так он жив? – Чемесов радостно встрепенулся.
– Он все еще на операционном столе, Ванюша. И врачи не обнадеживают. Скорее всего, даже если он и переживет операцию…
– Кто оперирует? – перебил Иван.
– Вызвали какое-то светило. Вежливый такой, деловитый. Посреди ночи подняли с постели, а вид такой, как только что от модного портного. Приехал мало того что со своей бригадой, привез даже, представь себе, свой собственный инструмент и, что самое главное – специальную широкую такую подставку, которую ему поставили у операционного стола, сам-то он мелкий.
Чемесов откинулся на спинку, испытав хоть какое-то облегчение.
– Это Никита Быстрицкий.
– Ты знаешь его?
– Очень хорошо, как и Олег. О господи, дядя Женя, у меня все это в голове не умещается. Ведь всего четыре часа назад Олег сидел у меня дома, пил чай…
– Вот как? Выходит, ты был последним, кто видел его.
– Не я. Кто-то успел повидаться с ним после меня.
– Куда он собирался идти от тебя?
– Домой, но, зная его, я бы не удивился, если бы он рванул на службу, составить запросы, о которых мы говорили с ним…
Вдруг Иван почувствовал новую волну озноба. «Или же он мог вернуться на Ордынку, к дому графини Орловой, за которым следил сегодня вечером» – продолжил он уже про себя.
Когда они подъезжали, Иван увидел, что в начальственном кабинете действительно горит свет. Его ждали.
– Господин Чемесов, как я понимаю, вы уже в курсе последних событий?
– Да.
– Расследование этого злосчастного дела стало уже притчей во языцех. «Делом Орловых» интересовались даже из Санкт-Петербурга. Надеюсь, вы понимаете, что это значит?
Иван вздохнул.
– Да.
– По зрелом размышлении, я пришел к тем же выводам в отношении вас, что и господин Иевлев. Та запонка была действительно подброшена с целью скомпрометировать вас и тем самым устранить от расследования. Следующий, назначенный на это дело следователь был уже устранен физически! Воплощенный непрофессионализм! Неужели все мое управление теперь будет тщетно пытаться изловить одного мерзавца? Стыд и позор!
– Согласен, – сказал Иван и тоскливо взглянул в окно на занимающийся рассвет.
– Так вот, господин Чемесов, я своей властью возвращаю вас к расследованию серии этих преступлений, к которым теперь, судя по всему, прибавилось и убийство старшего судебного следователя Иевлева.
– Он еще жив!
– Что?
– Олег Иевлев еще не умер!
– Простите. Должно быть меня неверно информировали. Но в любом случае это все, что я хотел вам сказать. Можете быть свободны.
Однако когда Иван уже взялся за бронзовую ручку добротной дубовой двери, его окликнули вновь.
– И вот что, господин Чемесов, если в ближайшее время этот человек или эти люди не будут пойманы, я хочу видеть на своем столе ваше прошение об отставке. Надеюсь, вы понимаете меня правильно.
– Слушаюсь, – ответил Иван и вышел.
Кошкарев с нетерпением ждал его.
– Вот что, дядя Женя, заготовь-ка ордера на обыск в особняках Орловых и генеральши Коноплевой, где гостят ее родственники из Рязани. Церемонии окончились.
– Да где ж я их сейчас подпишу Иван?
– Где хочешь! Подними с постели всех чинуш, и пусть подпишут! В конце концов, не одни мы на службе государевой. Когда все будет готово, меня найдешь в больнице, у Олега…
Операция только-только завершилась, когда Чемесов подошел к операционной. Серый от усталости Никита Быстрицкий курил в коридоре, зажав сигарету хирургическим зажимом.
– Ну как? – волнуясь, спросил Иван.
– Зашивают.
– И?
– Не знаю, Иван. Ранение тяжелейшее. Даже если все пойдет более или менее, Олег рискует остаться идиотом на всю жизнь. Или превратится в младенца, который даже не помнит, как его зовут. Придется заново учиться ходить, говорить, есть… Или кома… В общем гадостей полный джентльменский набор.
– Но может…
– Может. Говорят, наш создатель тоже много чего мог – по воде, аки посуху, и все такое.
За дверью операционной послышался шум, хирург отступил в сторону, потянув за собой Чемесова. Двустворчатые двери распахнулись, и два санитара выкатили в коридор медицинскую каталку, на которой лежал Олег. Иван пошел рядом. Лицо Иевлева покрывала восковая бледность. Голова, окутанная плотным коконом из бинтов, выглядела какой-то бесформенной, кукольной.
Боль, ярость, негодование тугим колючим клубком ворочались в душе Чемесова. Он ухватился за каталку так крепко, что санитары были вынуждены остановиться и, склонившись к другу, зашептал, надеясь, что, как бы далеко ни был Олег, он услышит его.
– Я обязательно поймаю этого гада. И на сей раз не позволю никаким чувствам помешать мне в этом. Видит бог, и так пострадали слишком многие. Ах, дружище, если бы ты мог рассказать, что же произошло с тобой! Зачем ты опять пошел на эту чертову Ордынку? Что ты еще хотел увидеть там?
– Он все равно не слышит тебя, Иван. Позволь этим молодым людям отвезти его в палату, – Быстрицкий мягко взял Чемесова за локоть.
– Я виноват в том, что произошло с ним.
– Каким же это образом? Ты сам только сегодня утром вышел из больницы. Не бери на душу чужой грех, Ванечка, никому от этого легче не станет.
– Он взялся за это расследование, чтобы помочь мне выбраться из той идиотской ситуации, в которую я сам поставил себя своей тупостью, неумением, неспособностью разобраться…
– Иван! – Быстрицкий сменил тон, и теперь его голос был резок и требователен. – Ты немедленно перестанешь устраивать здесь сцену. Черт меня дери! Тебе что – как истеричной бабе нужно отвесить оплеуху, чтобы привести в чувство?
– Прости! Спасибо, Никита, – Чемесов спрятал в ладони лицо, постоял так, а потом, словно смахнув с него невидимую паутину боли, вины, переживаний, бесстрастно взглянул на друга. – Если будут какие-то известия о состоянии Олега, меня можно будет найти в особняке графини Орловой, а позднее – на службе. Не обессудь, что доставил тебе…
– Иди уж! – перебил его Быстрицкий. – И запомни – ты и только ты способен наказать мерзавца, который сделал подобное с Олегом.
Он легонько подтолкнул в спину огромного по сравнению с ним Ивана и долго смотрел ему вслед, искренне переживая за этого большого человека с такой чувствительной, ранимой душой…
Глава 10
Александру разбудили очень рано, и она никак не могла прийти в себя.
– Что случилось, нянюшка?
– Да кто ж его знает, деточка? Полиции полон дом. Всюду лезут. Копаются в вещах, даже дрова на кухне перебрали, чтоб им пусто было! И этот одноглазый черт тут. Опять пальто не снял.
Александру всегда забавляло и поражало умение няни одним каким-то штрихом, одним коротким замечанием охарактеризовать человека или его настроение. Действительно, то, что Иван Димитриевич не снял свое любимое пальто, говорило о многом. Только совсем недавно Чемесов стал чувствовать себя в ее доме не судейским чиновником, который лишь выполняет свои служебные обязанности, а желанным гостем, и его верхняя одежда – его своеобразный защитный кокон, стала оставаться на вешалке в прихожей. Теперь что-то вновь переменилось. Но пока графиня не спустилась вниз, она и представить себе не могла до какой степени. Миша и Игорь Викентьевич уже были здесь. Она рассеянно улыбнулась им и поискала глазами Ивана, но его не было в гостиной.
– Мне сказали, Иван Димитриевич здесь. Что-то случилось?
– Да, он, конечно же, здесь. Правда, не соизволил объясниться. Теперь, похоже, мы видим истинное лицо Циклопа, не прикрытое маской цивилизованности.
Игорь Викентьевич кипел гневом, и Александра невольно поморщилась – еще был слишком свеж в памяти его вчерашний выпад против Ивана Димитриевича, когда Орлов, по сути, прилюдно обвинил его в ужасном преступлении. А Игорь Викентьевич, словно подслушав ее мысли, продолжил.
– Вчера Миша подозревал меня в неких дурных помыслах… Но, по-моему, ошибся адресом. Вот пример истинной мстительности. Вечером господину Чемесову указали на его место, а уже ночью он устраивает облаву, словно здесь воровской притон, а не приличный дом.
– Ничего не понимаю. Ведь Ивана Димитриевича, насколько я знаю, отстранили от расследования…
– А это и не расследование. Нам просто дают понять, во что может превратиться наша жизнь, если…
Язвительные выпады Игоря Викентьевича были прерваны вошедшим в гостиную полицейским.
– Господин Румянцев и госпожа Орлова, прошу вас следовать за мной.
– О господи, – пробормотала Александра, быстро взглянув на белого как мел юношу, который до сих пор не проронил ни звука.
Брата и сестру проводили в кабинет Василия Орлова, в комнату, где и началось все это безумие, которое, казалось, готово было окончательно поглотить их семью. Чемесов ждал их, стоя возле письменного стола покойного графа. Он не смог сесть за него, хотя это было бы удобно. Что-то похожее на брезгливость не дало ему занять место этого негодяя. Но даже несмотря на это, сердце Александры сжалось, восприняв увиденное не дурным – кошмарным, убийственным предзнаменованием. Иван, видимо, правильно расценил выражение ее лица, но не шевельнулся, не сделал и шагу навстречу… Более того, он даже не поздоровался.
– Хочу сразу подчеркнуть, что это не допрос. Утром вы все получите официальные уведомления, в которых вам будет назначено время и указано место, куда вы должны будете явиться для дачи показаний. Сейчас скажу лишь следующее: я глубоко убежден, что вы оба знаете больше, чем считаете необходимым говорить мне. Единственное, что может оправдать вас в этом случае, так это то, что вы не до конца отдаете себе отчет, к каким последствиям ведет ваше молчание. А они трагичны, потому что гибнут люди, – Иван поднял голову, и Александра невольно отступила, устрашившись того, что увидела в его взгляде. – Поймите, утаивая от меня что бы то ни было, вы тем самым выгораживаете преступника, который уже убил двоих… – Иван запнулся. – И скоро станет ясно, сохранит ли Господь жизнь третьему, потому что это по силам только ему.
«Так вот что произошло!» – пронеслось в голове у графини. Движимая душевным порывом, она кинулась к Чемесову и, схватив его за руку, мучительно выговорила:
– Кто? Кто на сей раз?
Иван взглянул на нее печально, мягко коснулся щеки молодой женщины… А потом высвободил руку из ее ледяных пальцев и отошел прочь. Да так и остался стоять спиной к Михаилу и Александре.
– Несколько часов назад в двух шагах от этого дома был найден тяжело раненным Олег Федорович Иевлев.
– О господи! Он… Он…
– Перенес сложнейшую операцию, и врачи не оставляют практически никаких надежд…
Иван обернулся, и глаз его сверкнул. Может, это были слезы, а может, уже не сдерживаемый гнев.
– Я вас больше не задерживаю, сударыня. И вас, Михаил Павлович, тоже. Подумайте о том, что я вам сказал. И еще… Сейчас в ваших комнатах будет произведен обыск, поэтому прошу какое-то время подождать в гостиной.
Александра хотела остаться, подойти, опять взять за руку, но Иван вновь отвернулся, и по его напряженным плечам молодая женщина поняла, что он сейчас не примет от нее ничего… «Олег Иевлев! Резкий, категоричный, полный энергии и напора, до предела честный, даже бескомпромиссный как по отношению к другим, так и к самому себе… При смерти. А я не могу… Иисусе! Не могу сказать правду!»
Чемесов все еще стоял у окна, привычно засунув руки глубоко в карманы брюк. Пальто он все же снял. Но бросил его здесь же на спинку кресла. Его даже не знобило. Наоборот, он чувствовал себя камнем, неким монолитом, настолько сжались, спрессовались, стали тяжелыми все его чувства. Лишь холодный рассудок как-то отвлеченно отмечал происходящее, анализировал, сопоставлял. «Олег умирает! А ведь он принял на себя удар, который по большому счету предназначался мне! Он прикрыл меня…» Иван сокрушенно провел рукой по лицу.
– Неужели совесть мучит, господин Чемесов?
Насмешливый вопрос от дверей заставил Ивана вздрогнуть и резко обернуться.
– А к вам, Игорь Викентьевич, к вам она вообще когда-нибудь заглядывает? Или тропка давно травой заросла?
Мужчины замерли, испепеляя друг друга гневными взглядами.
– Я не звал вас, господин Орлов. Завтра вы получите официальную бумагу для явки в следственный департамент. Там и побеседуем.
– Я требую, чтобы вы прежде объяснились. Врываетесь среди ночи в честный дом, роетесь в чужих вещах. Вы сами себе не противны?
– Оставьте, господин Орлов. Вы же не глупый человек и прекрасно понимаете, что ради удовлетворения моих мстительных поползновений, в которых вы, судя по всему, пытаетесь меня обвинить, никто из этих людей, – Чемесов ткнул пальцем в уставленный самыми высокими подписями листок ордера на обыск, – не стал бы вылезать из теплой постели. А посему…
– А посему я хотел бы все-таки узнать, в связи с чем все это происходит?
Чемесов устало помассировал левый висок.
– Хорошо. Тяжело ранен Олег Иевлев, следователь, который…
– И это дает вам право заключить, что в этом повинен кто-то из нас?
– Есть и еще кое-какие факты, сударь, которые у меня нет ни желания, ни права обсуждать с вами.
В дверь кабинета заглянул Кошкарев. Он был явно взволнован.
– Прошу вас, Игорь Викентьевич, вернитесь в гостиную. Сейчас нет времени на никому не нужное выяснение отношений.
Орлов высокомерно вскинул голову, развернулся и вышел.
– Что, дядя Женя?
– У Коноплевой нашли спрятанные за поленницей совершенно новое светлое пальто и шапку-пирожок из бобра. Парилина уже взяли под стражу. Что с ним делать дальше?
– Посмотрим.
– Не слышу энтузиазма в твоем голосе, Ванюша.
– Что-то мешает мне поверить в его вину. Уж больно все просто и, главное, глупо. А наш голубчик совсем не прост и уж точно не глуп. Если уж избавляться от улик, то не таким же идиотским способом!
– М-да…
– Для меня в этой находке очевидно лишь одно – злодей тут. Мы видим его, быть может, даже ежедневно. И он, в свою очередь, знает о каждом нашем шаге. И будь я проклят, если не вычислю его. Осталось совсем немного. Я чувствую это. Ладно, пойдем пока что к Коноплевой.
Иван подхватил пальто и поспешно вышел. Кошкарев последовал за ним. Все еще увлеченные разговором они не заметили, что за тяжелыми бархатными портьерами, скрывавшими вход в только что покинутую ими комнату, притаился человек…
* * *
Когда Чемесов вошел в ярко освещенный особняк вдовствующей генеральши, все его обитатели тоже сидели в гостиной. Марья Ивановна за праведным гневом явно прятала испуг. Татьяна Аркадьевна плакала, прижимая к глазам платочек. Сам Парилин выглядел абсолютно растерянным, всклокоченным, ошарашенным, и Иван подумал, что все это кажется очень естественным и правдивым.
– Господин Чемесов! – он попытался подняться с дивана, на котором сидел, но два дюжих полицейских, стоявших по бокам от него, помешали этому, почти синхронно положив руки на его плечи. – Господин Чемесов! Это какое-то нелепое, совершенно дикое недоразумение! Эти вещи, которые мне предъявили – не мои! Таня вам скажет то же самое.
– Боюсь, этого будет недостаточно. Я должен провести детальную проверку, а пока… Поймите меня правильно, я вынужден арестовать вас, Илья Аркадьевич.
Чемесов кивнул тем двоим, что охраняли Парилина. Они ловко подхватили обмякшего мужчину под руки и вывели прочь, туда, где его уже ждала полицейская карета. Чемесов двинулся следом. Он не хотел допрашивать Парилина в присутствии его семьи. Однако успел дойти только до порога – Татьяна Аркадьевна, внезапно вскочив на ноги, окликнула его.
– Иван Димитриевич, я должна вам сообщить нечто важное.
– Таня! – испуганно вскричала генеральша.
– Если это будет необходимо для спасения Ильи, я расскажу все, мадам. И потом, мне кажется, в любом случае это давно следовало сделать.
– В том случае, если вы хотите дать официальные показания, Татьяна Аркадьевна, вам лучше проехать со мной в управление.
– Я готова. А брат… Он тоже будет там?
– Да. По крайней мере, пока я его не допрошу…
Девушка прикусила губу, кивнула и решительно пошла вслед за Чемесовым в прихожую. Он помог ей одеться и проводил до экипажа. Дорогой они молчали. Лишь в кабинете, когда дежурный стенографист уже занял свое место в углу за специальным столиком, Татьяна Аркадьевна, комкая в руках уже совершенно мокрый платочек, заговорила.
– Я глубоко убеждена, что случившееся с нами как-то связано с убийством графа Василия Орлова.
Чемесов вздрогнул от неожиданности.
– Почему вы так считаете, Татьяна Аркадьевна. Ведь, если я правильно понял, вас и в Москве-то не было, когда оно произошло. Или?..
Девушка подняла на сыщика полные слез глаза.
– Мы были в Москве. А вот Рязани как раз и в глаза не видели никогда в жизни. Это так называемая ложь во благо. Так называла ее Марья Ивановна.
– Но зачем? – Иван удивлялся все больше.
– С этим связана очень важная для нее тайна. Вы можете обещать мне, что без особой на то необходимости она не получит огласки?
– Да, – твердо произнес Чемесов, а потом кивнул стенографисту и, дождавшись, чтобы он вышел, вновь перевел взгляд на девушку.
– Дело в том, что я незаконнорожденная дочь Марьи Ивановны Коноплевой. Я родилась, когда еще был жив сам генерал, а поскольку он был уже достаточно стар, чтобы не сомневаться – не он отец ребенка, то заставил жену избавиться от позорившего его имя приплода. Мама, – ошарашенный Чемесов заметил, что это слово далось девушке с трудом, – говорила, что рыдала, умоляла, как могла, потому что очень хотела ребенка, а пожилой и больной муж был не в состоянии дать ей его, но генерал остался неумолим. Меня передали на воспитание моему настоящему отцу. Он был вдовец и уже имел сына. Папа был добрым, хорошим человеком, и мы с Ильей были счастливы… – Таня всхлипнула.
Чемесов встал, подошел к окну, где на подоконнике стоял графин с водой и стаканы, налил один почти до краев и молча подал его девушке.
– Спасибо, – поблагодарила она, отпила глоток и, уже не выпуская стакан из рук, продолжила. – Все изменилось, когда год назад папа умер. Мы никогда не были хорошо обеспеченными людьми, но отец, тем не менее, сумел дать неплохое образование и мне, и особенно брату. Илья был хорошо устроен с работой, поэтому со смертью папы финансовых сложностей у нас не возникло, но появилась другая проблема. То есть Илья считал это проблемой. Дело в том, что служба его, – а он дипломатический курьер – связана с постоянными и длительными отлучками. Он боялся оставить меня одну и решил, что пора моей матери наконец-то позаботиться обо мне. Его желание укрепилось, когда, наведя справки, он узнал, что она овдовела. Сначала Илья написал ей. Потом какое-то время ходил к ней в дом на переговоры, – девушка кривовато и как-то жалко улыбнулась, и Иван испытал острое желание как-то поддержать ее, сказать что-то доброе, но не нашелся и поэтому просто ободряюще сжал ее руку.
– Быть может, эти подробности не так уж и нужны?..
– Нужны, Иван Димитриевич. И сейчас вы поймете почему. После одного из этих своих походов Илья вернулся домой поздно, какой-то подавленный, растерянный. Я попыталась узнать, в чем дело, но он лишь отмахнулся от моих расспросов. Только некоторое время спустя он признался, что в тот вечер стал невольным свидетелем убийства. Сначала он был так потрясен и растерян, что ему, наверно, и в голову не пришло, что нужно обо всем сообщить в полицию. Потом, когда уже пришел в себя, то решил, что время упущено, и теперь вполне вероятно именно на него падут подозрения в этом преступлении. А когда от моей мамы узнал, что убитый был скверным человеком и вполне заслужил такой бесславный конец, и вовсе пришел к выводу, что не имеет морального права доносить на того, кто, в общем-то, совершил благое дело. Илья считал, что убийца не может быть наказан судом человеческим, а только божьим. Только наедине со своей совестью он должен решить для себя, как ему жить с грузом такого страшного преступления дальше. Не смейтесь, пожалуйста, но таков уж у меня брат. В общем, сколько я его ни уговаривала, он наотрез отказался идти к властям, зато тайком от меня начал писать анонимные письма. Я случайно увидела одно из них. Илья объяснился – дескать, хотел подтолкнуть того человека к признанию, вот и угрожал разоблачением. Это не был шантаж, потому, что он ничего не требовал, просто напоминал, что о совершенном преступлении известно и другому лицу… Как вы, наверно, уже поняли, он видел, как убили графа Василия Орлова, и главное – узнал убийцу.
– Святые угодники! – вскричал Чемесов, впиваясь взглядом в бледное лицо девушки. – И кто же этот человек? Теперь-то вы понимаете, как это важно?
– Я не знаю, Иван Димитриевич! – воскликнула девушка, прижимая кулаки к груди. – Он отказался сказать мне это.
Иван вскочил и выглянул в коридор, где ждал стенографист, и сидел Парилин, с двух сторон зажатый дюжими полицейскими. Илья вскинул голову, всматриваясь в Ивана тревожно и в то же время задиристо – не посмел ли этот громадный одноглазый сыщик обидеть его сестру?
– Илья Аркадьевич, прошу вас, зайдите ко мне.
Поднявшимся следом за арестованным охранникам, он жестом велел остаться на месте. Едва Парилин переступил порог кабинета Ивана, Таня бросилась ему на шею и разрыдалась. Сквозь всхлипывания Илья с трудом разобрал ее слова:
– Я рассказала все, Илюшенька. Скажи им, кто тот человек, которого ты видел тогда, и увидишь – все разрешится само собой.
– Ах, Таня! Не надо было этого делать! Я до сих пор уверен, что мне не следовало вообще вмешиваться в это дело!
– Гибнут люди, – негромко напомнил ему Чемесов, но Илья Аркадьевич лишь качнул головой.
– Уверяю вас, не по вине того, кто убил графа Орлова.
* * *
Александра даже не пыталась снова лечь в постель в эту ночь. Да она и не смогла бы – едва последний полицейский покинул дом, в дверь ее комнаты постучали. Это был Орлов. На этот раз он был еще более настойчивым в своих притязаниях, чем вынудил Александру поговорить с ним значительно более прямолинейно и резко.
– Я прекрасно отношусь к вам, Игорь Викентьевич, но, поймите, не люблю!
На какой-то момент ей показалось, что Орлов не сможет сдержать ту злость, которая мгновенно промелькнула на его красивом лице, но он справился с собой.
– Неужели из-за этого одноглазого мужлана-сыскаря?
Александра устало ссутулила плечи.
– Поймите, нельзя любить, или не любить из-за кого-то…
Игорь Викентьевич ушел, еще какое-то время потратив на то, чтобы попытаться умолить графиню дать ему хотя бы один шанс, но получил лишь отказ… Почти до самого утра Александра просидела, раздираемая самыми противоречивыми стремлениями, пытаясь прийти к согласию с самой собой. Лишь ближе к рассвету ее беспорядочные мысли успокоились, приобрели четкость и целеустремленность. Она случайно услышала от полицейских, делавших обыск в доме, в какую больницу помещен Олег Иевлев, и теперь просто сидела и ждала времени, когда ее смогут пустить к больному. Она взвесила все «за» и «против» и поняла, что раз не может пойти и рассказать правду Ивану, то, по крайней мере, должна сделать все, что может для Олега Иевлева. Она никогда не пыталась лечить таких серьезных больных, никогда не вступала в контакт с сознанием человека, пребывающего в коме, и совершенно не представляла, чем это может обернуться для нее самой… Но будь что будет! Возможно, необходим просто толчок, чтобы состояние Олега Федоровича стало улучшаться?
Александра чувствовала, что сегодня ночью все достигло точки некоего равновесия, замерло, балансируя, перед тем как ухнуть в пучину или устремиться к свету истины. Одно неверное движение… Графине почему-то казалось, что это движение должна совершить именно она, а все вокруг ждут, затаив дыхание, последствий.
На самом деле реально ждал всего один человек, который, заняв удобную позицию для наблюдения, приготовился не упустить ничего. Он был уверен, что сегодня утром графиня Орлова обязательно выйдет из дома, и с нетерпением ждал этого.
Он не ошибся. Графиня шла быстро и целеустремленно. Какое-то время человек, следовавший за ней, недоумевал, куда же это она направляется – то, что не в полицейское управление, стало ясно сразу, когда она, выйдя из дверей дома, свернула в другую сторону. Только после того, как Александра вошла в высокие кованые ворота, и он, заторопившись, тоже подошел к ним, стало ясно, куда же ее влекло в это утро – больница. Она пришла навестить Олега Иевлева. Преследователь легко пожал плечами – сыщик уже вряд ли когда-нибудь что-либо сможет сказать…
Графиня узнала в приемном покое, в какой палате лежит господин Иевлев и, поднявшись на третий этаж, робко подошла к двери, возле которой на стуле дремал полицейский с роскошными лихо закрученными рыжими усами, которые одни выглядели так, словно находились на посту. Все остальное в грузном человеке было расслаблено, сонно.
Александра помедлила, а потом, подобрав юбку, с замиранием сердца взялась за ручку двери и толкнула ее. К счастью, петли не заскрипели. Уже через мгновение она оказалась в утренней серости палаты, пропахшей лекарствами, антисептиком, болезнью. Она подошла к кровати и протянула руку к забинтованной голове Иевлева. Сколько боли! Александра прикрыла глаза и принялась лечить так, как учила ее когда-то Земфира. Лицо старой цыганки всплыло перед ее внутренним взором и оставалось с ней до самого конца, пока чернота не поглотила все…
* * *
Никита Быстрицкий, а с ним еще несколько известных врачей, которых он пригласил, чтобы они осмотрели пациента, провели консилиум и выбрали наиболее оптимальные способы лечения, если что-либо вообще было способно помочь несчастному, направляясь к его палате.
– Я уже был у господина Иевлева сегодня час назад, когда заступил на дежурство. Каким-то чудом он пережил эту ночь. Но по-прежнему находится без сознания, пульс слабый и неровный, давление низкое. Общая картина более чем плачевная.
– М-да, – протянул пожилой профессор – ведущий специалист по реабилитации больных с черепно-мозговыми травмами. – Господин Быстрицкий, вам удалось во время операции определить, сильно ли поврежден сам мозг?
– Да, насколько позволяло состояние больного. Непосредственных изменений на поверхности мозга я не заметил, но последствия самого удара, несомненно, более чем серьезны.
– Ну что ж, давайте взглянем.
Постовой услышал их приближение издалека и уже стоял навытяжку у дверей, когда врачи появились из-за поворота. Все еще оживленно обсуждая возможные меры по лечению больного, они вошли в палату и вдруг одновременно замерли и замолчали. На полу возле кровати больного, раскинув руки, недвижно лежала молодая светловолосая женщина…
Самый молодой из медиков первым преодолел свою растерянность и опустился возле несчастной на колени.
– Глубокий обморок. Как она сюда попала? Кто она такая?
Быстрицкий удивленно подался вперед.
– Это графиня Орлова. Не понимаю…
– Она что – знакома с господином Иевлевым?
– Да, но…
– Надо помочь бедняжке. Ей нужен свежий воздух и нашатырь.
– Позвольте мне позаботиться о ней, – внезапно раздалось из дверей, и высокий темноволосый мужчина шагнул в дверь палаты.
Он уже подхватил Александру на руки и вышел, когда Быстрицкий, нутром чувствуя что-то недоброе в происходящем, окликнул его.
– Простите, сударь! Кто вы такой?
– Мы с этой молодой дамой родственники. Очень близкие родственники, – откликнулся человек, не оборачиваясь и не замедляя шага.
Быстрицкий еще всматривался ему вслед, задумчиво покусывая губу, когда его окликнули. С пациентом произошли разительные перемены – пульс, давление, даже цвет лица! Теперь он не выглядел умирающим, скорее просто спящим. Это почти невероятное событие совершенно вытеснило из головы Быстрицкого тревожные мысли о незнакомце, унесшем из больницы графиню Орлову.
* * *
Только к утру Чемесову удалось убедить Илью Парилина назвать имя убийцы графа Василия Орлова. Раз упершись, тот ни в какую не хотел отступать от избранной им линии поведения!
Теперь Иван тоже знал истину. Но какой же горькой она была! А главное, Парилин был абсолютно прав – это ничем не помогало Чемесову в поисках убийцы Наташи Петренко и Олега Иевлева… Преступников, судя по всему, все-таки оказалось двое. Приказав сопроводить до дома Таню Парилину, извинившись перед Ильей – ему предстояло провести некоторое время под арестом, пока все сказанное братом и сестрой не будет полностью проверено, Чемесов попросил принести себе чаю и глубоко задумался.
