Текст книги "Не буди лихо (СИ)"
Автор книги: Александра Стрельникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
– Да. Все остальное – лишь косвенные улики, однако вполне работающие на главную.
– Когда я проснулся, на тумбочке возле кровати лежала только одна запонка, Олег. Это я помню совершенно точно, потому что взял с собой только эту пару и весь следующий вечер мучился – незастегнутый рукав рубашки постоянно вылезал и висел, как свиное ухо. До этого, как ты знаешь, я мерз в речке, грелся в деревенской бане, пил… Дальше не помню. Где я мог потерять ее – не знаю, но точно не возле тела Наташи! Вот все, что касается запонок.
– К сожалению, это только твои слова, Иван.
– Но ты мог бы проверить. Возможно, кто-нибудь обратил внимание… – тоскливо проговорил Чемесов.
– Конечно, проверю. Сегодня вечером я сам выезжаю на место.
– И прошу тебя, помни о том человеке… Я не врал, когда рассказывал о том, что услышал у себя под окнами. Поговори с людьми в деревне. Там народ внимательный, чужак в селе приметен…
– Я особо не рассчитывал бы на это, Иван. Вряд ли кто-нибудь из них станет откровенничать. Мужики всегда предпочитают держаться в стороне. Особенно, когда дело касается наших, «барских» дел.
– Но ведь убили-то их, деревенскую девушку.
– Посмотрим.
Дверь приоткрылась, и в нее заглянул Родионов.
– Тебе пора, Олег. Он еще слабоват для таких разговоров.
– Уже ухожу. Лечись, Иван. Как вернусь из поездки – побеседуем еще.
– Да, кстати, Олег. Пара той запонки, что была найдена возле тела бедняжки, лежит в моем саквояже, с которым я ездил в Воронеж. Как ты думаешь, стал бы я, вполне компетентный в искусстве расследования преступлений, оставлять ее при себе, если бы был убийцей и подозревал, где мог обронить столь весомую улику?
– Это опять-таки домыслы, Иван. Не факты.
Дверь тихонько затворилась за Иевлевым, и Чемесов успел заметить за его спиной в коридоре рослого городового, которому, судя по всему, и предстояло караулить основного подозреваемого в убийстве…
– Ничего, ничего… – Родионов похлопал друга по руке.
– Ты-то, хоть не веришь в этот бред, Юрка?!
– Конечно, нет, дружище. Конечно, нет. Все обязательно выяснится, Иван. Ты же знаешь Олега. Он въедлив, как ржавчина. Пока не докопается до истины – не отступится.
– Да, да… Но бедная девушка. Почему? Кто это мог сотворить?
Родионов покачал головой, вышел и вернулся через несколько минут, неся в руке шприц.
– Вот так, – проворчал он чуть позже. – Поспи-ка лучше, Ванюша, чем голову себе попусту ломать. Вот ведь беда какая…
* * *
Иевлев не стал сообщать о своем прибытии и поэтому добирался до поместья Орлова с помощью местной полицейской управы. Лошаденка была захудалая и еле тащилась по заснеженной дороге. Выделенный ему в подмогу местный дознаватель, который одновременно должен был выполнять при московском следователе и роль писца, едва они отъехали, заснул и храпел всю дорогу, мешая Олегу сосредоточиться. К тому же Иевлев основательно продрог, и от этого настроение его отнюдь не улучшилось.
Эта чертова бабенка, окрутившая Ивана, словно притягивает к себе преступления! Вот и теперь… На стук дверь отворил огромный бородач, в котором Олег по описанию Чемесова без труда узнал Никифора.
– Чего вам? – хмуро поинтересовался малый, окинув быстрым недружелюбным взглядом представителя местной власти и, наконец, уперев свои маленькие глазки в Иевлева.
– Не больно-то ты любезен, дружок. А что – хозяин дома?
– Где ж ему быть? Только вот ничего не говорил о гостях.
– А мы и не гости.
Бородач прищурился.
– Убивца, поди, искать будете? А почему не Иван Димитриевич?
Иевлев удивленно вскинул бровь.
– А почему это ты считаешь, что именно он должен был заняться этим?
Никифор пожал пудовыми плечами.
– Его местные знают, кое-чем обязаны, а значит, говорить с ним станут. С вами – нет.
Бородач развернулся и, ни слова не говоря, ушел в дом, оставив дверь перед рассерженным следователем отворенной – мол, поступай, как знаешь, а я тебе не помощник. Иевлев вошел, разделся, повесил пальто и шапку на вешалку, подождал, пока то же самое проделает его молчаливый спутник, а потом не спеша двинулся искать хозяев. Графиню он застал в гостиной. Она стояла у окна, выходившего в заснеженный сад и, прижавшись лбом к стеклу, не мигая смотрела на что-то видимое ей одной. Иевлев сел в кресло, повертел в руках какую-то безделушку, которую автоматически прихватил со столика, стоявшего рядом, закинул ногу на ногу, откашлялся, а Александра так и не отреагировала на его появление. Казалось, она даже не дышала, такая скорбная неподвижность исходила от ее хрупкой фигуры.
На мгновение Олегу даже стало жаль ее, но он прогнал это мимолетное чувство. С карниза, проходящего как раз над окном, у которого застыла Александра, сорвался снег, и это вывело ее из задумчивости. Она вздохнула, обернулась и, словно они с Иевлевым виделись только накануне, спокойно произнесла:
– Здравствуйте, Олег Федорович.
– Здравствуйте, – недоумение и даже растерянность от ее реакции на его появление, явственно читались на его узком лице. – Вас предупредили о моем приезде?
– Нет. Просто мне почему-то казалось, что это будете именно вы. Это логично… Как себя чувствует Иван Димитриевич? Господин Мясников, – графиня коротко кивнула застывшему у стены дознавателю, – сказал, что он болен.
– Вчера опамятовался. Мы говорили.
– Слава богу! Я позову Николая Станиславовича?
– Нет, подождите. Я хотел бы сначала переговорить с вами, госпожа Орлова.
– Пожалуйста, – Александра подошла и села в кресло напротив Иевлева. – Может быть, что-нибудь съедите или выпьете с дороги?
– Позже.
– Хорошо, – графиня вздохнула. – Я слушаю вас.
Иевлев кивнул Мясникову, и тот подсел к столу и деловито зашелестел бумагами, приготовившись записывать.
– Когда вы в последний раз видели убитую? – молодая женщина вздрогнула. – Простите, но я привык называть вещи своими именами. Если человек убийца – я так его и называю. А если его до сих пор не поймали – значит, он умный и расчетливый убийца, способный на самые неожиданные и непредсказуемые ходы, как волк, попавший в западню.
– За что вы меня так невзлюбили, Олег Федорович?
– Не всем же сходить с ума по вашим глазкам и так далее.
– В чем вы усматриваете здесь мою вину?
– Вы не ответили на мой вопрос.
– Потому что вы сами несколько отошли от заданной темы, – Александра расправила плечи, и Иевлев понял, что она подняла брошенную им перчатку. – Наташу в последний раз я видела перед ужином, когда поручила ей разбудить Ивана Димитриевича. В тот вечер она отпросилась на выходной до середины следующего дня. Именно поэтому ее хватились и начали искать не сразу…
– Куда выходят окна вашей спальни?
– К парадному крыльцу.
– Вы поздно легли спать?
– Да. Не могла заснуть. Днем после утренних событий прилегла отдохнуть и незаметно задремала. Так что вечером спать не хотелось совершенно.
– Слышали что-нибудь необычное?
– Нет. Все было тихо.
– Может быть, кто-нибудь выходил из своей комнаты?
– Я не слышала.
– Что вы делали в спальне господина Чемесова тем вечером?
Александра залилась краской – столько неприязненных намеков слышалось в голосе сидящего перед ней мужчины.
– Я хотела разбудить его, но не решилась и попросила…
– Я не спрашивал вас, что вы хотели, мне нужно лишь знать, что вы там делали!
Глубокий вздох приподнял белоснежную ткань блузки на груди графини, и спустя мгновение она заговорила ровным бесцветным голосом:
– Я вошла, в комнате было темно…
«Вот это самообладание! Да, такую так просто не расколешь на допросе! Впрочем, прожив десять лет с мужем-садистом или свихнешься, или научишься держать себя в руках… Или убьешь его!»
– Простите, я отвлекся. Повторите, пожалуйста, вашу последнюю фразу.
Глаза молодой женщины остались столь же холодны и бесстрастны, вежливо кивнув, она произнесла:
– Я сказала, что когда ставила лампу на столик у кровати, уронила с него запонки и потом долго искала их.
– Нашли?
– Только одну.
Иевлев на мгновение прикрыл глаза.
– Вы хотите сказать, что была только одна запонка?
– Я не знаю, сколько их было до падения. Но нашла я только одну, хотя искала очень внимательно – мне было неудобно, что она пропала по моей вине.
– Что было потом?
– У меня не хватило решимости будить Ивана Димитриевича. Я вышла и тут как раз встретила Наташу.
– То есть вы хотите сказать, что когда уходили, господин Чемесов спал, а на столике возле кровати лежала одна запонка?
– Совершенно справедливо. Хотя я не понимаю, с чего вас так взволновал этот факт. Вы хотите обвинить меня в краже запонки?
«Ого! – подумал Олег, внутренне подбираясь. – И зубки у нас остренькие. А вот посмотрим, что вы скажете на это».
– Одна из этих запонок была найдена у тела мертвой девушки. Господин Чемесов арестован по подозрению в убийстве.
– Что?!
– Как только Иван Димитриевич поправится, он будет препровожден из больницы в Бутырскую тюрьму.
– Мне казалось, вы его друг… – побелевшими губами произнесла Александра.
– «Платон мне друг, но истина дороже», – холодно процитировал Иевлев.
Александра вскочила с места и заметалась по комнате, стискивая виски пальцами.
– Запонка… Теперь я совершенно точно припоминаю, что звук от падения был такой, словно упала именно одна вещь, а не две.
– Вашим теперешним воспоминаниям – грош цена, сударыня.
– Но он просто не мог выйти из своей комнаты незамеченным. Я не спала и услышала бы…
– И, несомненно, сказали бы мне, – Иевлев усмехнулся.
Александра остановилась и уперла гневный взгляд в следователя.
– К вашему сведению, Мушка – борзая Николая Станиславовича, ночью спит в коридоре второго этажа. И у нее есть привычка, в общем-то обычная для большинства собак. Она, представьте себе, облаивает чужаков, коим собственно и являлся для нее Иван Димитриевич. Так вот – Мушка той ночью молчала. Может быть, вы поверите хотя бы собаке, если не хотите верить мне!
– Почему же она не лает сейчас – в доме двое посторонних!
– Днем она предпочитает отсыпаться в кабинете Николая Станиславовича. У камина. Она уже стара для псарни.
– Браво, госпожа графиня! Все очень логично!
Александра устало опустилась в кресло. Помолчала, а потом негромко спросила.
– Насколько серьезны улики против Ивана Димитриевича?
– Скажем так – их достаточно.
– Вы говорите так, как будто это доставляет вам удовольствие, а мои попытки защитить его наоборот претят. Надеюсь, вы хотя бы понимаете, что все это подстроено! Боже! Но кем? Я кожей, всем существом чувствую, что кто-то ходит рядом, как большая рыба на глубине – неслышно, медлительно, ощутимо лишь на уровне нематериального… Смотрит мне в спину, прямо между лопаток. И глаза, как двустволка…
– Только не надо патетики, сударыня.
В ответ Александра внезапно улыбнулась, в очередной раз изумив Иевлева.
– Вы правы. Этим делу не поможешь. Я распоряжусь, чтобы вам приготовили комнату, господин Иевлев, и позову Николая Станиславовича. Прошу прощения… – она поднялась и, легко ступая, вышла из комнаты.
Спина подчеркнуто прямая, как тогда, у Родионовых на Рождество, когда он впервые схлестнулся с нею. Олег хотел остановить ее, сказать, что не давал ей разрешения удалиться, но не стал.
«И что в ней нашел Иван? Высокомерная гордячка! Ледяная королева! Холодная, опасная…»
Дверь гостиной отворилась, пропустив сначала старую борзую, а потом и ее хозяина – маленького, почти совершенно лысого, в круглых очках с толстыми линзами.
– Здравствуйте, господин Мясников. А вы… Господин Иевлев, если я не ошибаюсь? Оставь, Мушка. Это свои.
Собака, грозно рычавшая все это время, послушно отошла и улеглась, спрятав нос под кресло, но и из этого убежища продолжая следить за незнакомцами.
– Старший следователь Олег Федорович Иевлев, – учтиво подтвердил гость.
– Орлов Николай Станиславович. Впрочем, много лет назад вы знавали меня, как Кольку… Иван узнал меня быстрее…
– Коля? Коля Орлов?
– Совершенно справедливо.
– Это сюрприз для меня… Я и не думал… Не сопоставил…
– А иногда это полезно. Сопоставлять. Что ж, Олег Федорович. Я готов отвечать на ваши вопросы. Но сначала… Я взял на себя смелость провести небольшое личное расследование. Все-таки Наташа прожила в моем доме почти десять лет… Она была хорошей, честной девушкой. Жаль ее… Так вот. Моя кухарка говорит, что в последнее время, буквально с неделю, у Натальи, успокой Господь ее душу, завелся кавалер. Не из местных. Кухарка никогда его толком не видела – появится ближе к ночи и сразу шасть в Наташину комнату. Единственно, что точно можно сказать о нем – это высокий молодой мужчина, темноволосый, крепкого телосложения. Как-то раз девушка назвала имя своего воздыхателя. Глафира – это кухарка, припомнила его. Гриша. Григорий. А вот фамилия – это вопрос. Наташа, по словам кухарки, была очень влюблена… Бедняжка.
Иевлев слушал не перебивая, щуря глаза и привычно покусывая правый ус.
– Кто-то может подтвердить эти слова?
– Никифор, мой кучер, тоже видел его. И тоже все больше со спины или в сумерках. Так что этот человек вполне реален. И еще. Если у них была такая великая любовь, как говорила Наташа, то почему после ее смерти в доме его больше не видели? Он даже не появился на похоронах! В деревню я, правда, не ездил, не спрашивал. Да и вряд ли там со мной стали бы особо откровенничать. Вот если бы Иван…
– Господин Чемесов – основной подозреваемый. Против него есть весомые улики. Он арестован и до сих пор не в тюрьме только потому, что серьезно болен.
– О Господи! Что за чушь! Зачем ему убивать девушку, с которой он и двумя словами не перемолвился?
– Вы забываете, что она была изнасилована…
– И что – Иван похож на насильника?
– Если бы все насильники, убийцы и прочие из этой шатии были похожи на тех, кем они на самом деле являются, я давно лишился бы работы и разводил цветочки у себя на окне. А так выходит, что я целыми днями разгребаю кучи… – Иевлев замолк и резко стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
Мушка при этом вскочила и зарычала.
– Тихо, тихо, дуреха. Все в порядке. Спи себе… Не пойму я вас, Олег Федорович, вы что, действительно приехали сюда, чтобы искать доказательства вины Ивана? Или все-таки цель иная?
– Меня не надо понимать. Мне просто нужно, чтобы вы предельно откровенно и подробно ответили на вопросы. Вот и все.
– Ну, так спрашивайте, а не занимайтесь измышлениями!
– Отлично! Меня интересует вечер того дня, когда Чемесов вернулся из деревни пьяным. Где, пока он спал, были вы?
– У себя в кабинете. Работал.
– Собака была с вами?
– Да.
– Кто еще был в доме?
– Александра Павловна. Она ушла к себе. Отдохнуть. Миша в тот день спустился вниз только к ужину – у него очень болели его переломы. На погоду, наверно. И точно – вечером начался сильный снегопад. Была Глафира. Возилась на кухне. Наташа… Она в тот вечер взяла выходной и, по словам все той же кухарки, прихорашивалась у себя в комнате. Судя по всему – на свидание собиралась. Никифор обиходил лошадей и ушел к себе – у него комнатка над конюшней. Он вообще рано ложится спать. Как это принято в деревне… Мне интересно, почему вы никак не отреагировали на мои слова о Наташином ухажере? Он вполне может быть тем, кого вы ищете.
– Зачем ему насиловать свою же любовницу?
– Не знаю… Но цель какая-то должна была быть. Так же непонятны причины избиения Миши Румянцева, а я согласен с Иваном – все это части одной скверной истории. Знаете, как кусочки мозаики – пока не поймешь, не увидишь ее всю целиком, не разберешься, где должны лежать оказавшиеся у вас в руках разрозненные фрагменты, и вообще имеют ли они отношение к ней.
– Так вы что же и убийство своей служанки притягиваете сюда? Это же просто смешно! – Иевлев даже всплеснул руками.
– Понимаете, Олег Федорович, если бы это было простое убийство – из ревности, по пьянству… Ну, как это чаще всего и бывает у нас в деревне… Но оно происходит именно тогда, когда в доме появляется сыщик из Москвы, который расследует оба предыдущих преступления – и убийство моего брата, и нападение на Мишу. Совпадение? Допустим. Но подозрение падает на этого самого сыщика, и вы говорите, что есть весомые улики, доказывающие, что преступник – именно он… Поскольку я глубоко убежден, что Чемесов не делал ничего подобного, остается только думать, что он кому-то сильно мешает! Кстати, если не секрет, что это за улики?
– Как раз секрет. И вообще, по-моему, мы договорились, что вопросы буду задавать я.
– Прошу прощения, – Орлов нахмурился и упер глаза в сцепленные на коленях руки.
– Благодарю. Итак, прошу вас подробно, вплоть до мелочей, описать, во что был одет господин Чемесов, когда спустился к ужину.
– Значит, возле убитой нашли что-то из его вещей… – задумчиво констатировал Николай, и Иевлев грозно воззрился на него – все-таки трудно иметь дело с профессиональными юристами, тем более, если они так проницательны.
– Хорошо… – Орлов прикрыл глаза и начал монотонным голосом свое перечисление. – Темный костюм-тройка. К тому моменту, когда Ивана удалось добудиться, его вещи уже высохли, и Наташа вычистила и отгладила их… Кстати, прошу иметь в виду, что после своего купания в проруби Чемесов не видел своей одежды – пока был в бане и после, когда она сохла. За это время кто угодно мог…
Иевлев прервал Николая нетерпеливым жестом, и он, смирившись, кивнул.
– Дальше… Белая рубашка. Другая. Не та, что была на Иване с утра.
– Откуда вы это знаете?
– На этой были характерные замятины. Словно ее только что вынули из багажа.
– Вы наблюдательны…
– Несколько лет назад я занимался изучением некоторых аспектов распределения внимания у человека. Экспериментировал сам на себе и с тех пор не могу избавиться от привычки замечать подобные мелочи и на их основании строить логические выводы. Чем только не увлечешься, живя в одиночестве в глуши… – Орлов развел руками, словно извиняясь. – На чем мы остановились? Ах да… Свежая рубашка. Галстук. Булавки в нем не было. Часы в жилетном кармашке – не знаю какие. Он их не вынимал, а цепочка серебряная, не новая.
– Какие-то другие украшения? Запонки?.. – Орлов призадумался, и Иевлев невольно затаил дыхание – они подобрались к тому, что собственно и интересовало его в первую очередь.
– Ничего не могу о них сказать. Не видел.
Олег разочарованно отвел глаза.
– Хотя… – задумчиво проворчал Николай. – Что-то его раздражало весь вечер… Что же? Он постоянно одергивал один рукав пиджака, потому что из-под него слишком далеко высовывался манжет рубашки… Если бы мне было позволено строить предположения, я бы сказал, что одной запонки у него просто не было… Вот оно! Это ведь именно то, что вам было надо, господин Иевлев? Не так ли? Хотелось бы только понять, что я только что сделал – погубил или защитил Ивана…
Глава 7
На следующее утро Иевлев получил возможность убедиться в правоте Николая Орлова и всех остальных, кто предупреждал его, что в деревне с ним говорить не станут. Все, к кому бы он ни обращался, в момент тупели, не понимали его вопросов и, казалось, вообще едва-едва умеют говорить. Олег злился, и это лишь усугубляло положение.
Он вернулся в поместье Орлова – здесь, по крайней мере, с ним общались. Он еще раз придирчиво допросил Глафиру – кухарку Николая Станиславовича и Никифора, которые, даже несмотря на приказание барина, отвечали на его вопросы неохотно. Потом опросил Михаила Румянцева и хотел уже вновь приняться за Александру Павловну, но с раздражением выяснил, что она только что уехала куда-то с Никифором.
– Я никому не разрешал покидать поместье, – бушевал он, расхаживая из угла в угол по кабинету Орлова, чем необычайно нервировал Мушку.
– Не знал, что мы под домашним арестом, – невозмутимо откликнулся Николай и, отвернувшись, демонстративно зашелестел бумагами.
– Куда она могла отправиться? – уже сбавив тон, спросил Иевлев.
– Да куда ж тут денешься? Может, в деревню. А может, до города – по магазинам пройтись, письмо, наконец, отправить. А может, просто прокатиться. Никифор нашел в Александре Павловне родственную душу. Я-то не люблю лихачества.
– Кататься, значит?
– Я только обрисовал вам все имеющиеся возможности.
Нетерпение снедало Иевлева. Не имея сил сидеть в доме, он оделся и пошел по дороге прочь от поместья. Николай из окна своего кабинета проводил его долгим взглядом.
– Вот не деревенский человек, – качая головой, заключил он. – Не умеет жить медленно. Все торопится куда-то, а потому решает все поспешно, не замечает, не осмысливает, просто не воспринимает простых, текущих в естественном ритме вещей. Реагирует только на критические ситуации. Видит только их. А потому такой злой, дерганый.
Николай был первым и пока единственным в роду Орловых (по крайней мере, на протяжении пары поколений точно) поклонником деревенской жизни. Его родители, брат, дедушка с бабушкой, насколько он их помнил, были людьми сугубо городскими. Цивилизация наложила на них свою железно-каменную руку. Поэтому фамильным поместьем, их родовым гнездом все последние годы, с тех пор как вырос и стал самостоятельным, занимался только Николай. Он любил это место, холил и лелеял, занимаясь выведением новейших сортов пшеницы на богатых, жирных черноземах Воронежской губернии с тем же увлечением, с каким в университете изучал юриспруденцию. Очень скоро его хозяйство из рядового превратилось в одно из самых прибыльных.
Когда умирал отец Василия и Николая Станислав Орлов, он поделил свои немалые деньги отнюдь не поровну – практически все, да плюс титул досталось старшему сыну, и только тогда еще вполне средненькое поместье – младшему. Теперь же состояние Николая было ничуть не меньше того, что получил в наследство его брат. Поместье процветало, а вместе с ним и люди, которые трудились на его землях. В округе говорили, что на землях Орлова живут самые богатые мужики во всей России. В Подрезки – ближайшую к усадьбе Орлова деревню, где, собственно, и напоили Ивана, даже из Санкт-Петербурга приезжали. Мужики только улыбки прятали в бороды. А Порфирий Коротков так отвечал столичным высоколобым умникам:
– Не мешай людям работать и не грабь безбожно, вот и вся хитрость. Земля-матушка накормит всех, только люби ее, понимай да не ленись кланяться – все сторицей вернется.
Однако в последнее время, когда все в поместье было отлажено и работало как швейцарские часы, Николай несколько заскучал. Именно тогда, разбирая старые бумаги, он натолкнулся на свои студенческие дневники. Николай перечел их, причем с особым теплом и вниманием то, что касалось его долгих бесед с Димитрием Ивановичем Чемесовым.
Это и послужило первотолчком. Теперь книга – труд, посвященный подробнейшему изучению уголовного права России с тщательнейшим анализом статей, предложениями, замечаниями и тонко подмеченными противоречиями и анахронизмами, требовавшими скорейшего пересмотра, была практически готова. Да что там! Если наконец-то остановиться и перестать ее перекраивать и править, потому что уже сейчас ясно – шлифовать можно до бесконечности, так хоть сейчас на суждение критикам, а там, глядишь, и в печать…
Когда Николай писал ее, его смущало только одно. Ему казалось, что сам он слишком далек от реальной, насыщенной событиями жизни. И на тебе! Словно накаркал! Брат убит… Служанка, милая хохотушка Наташа тоже… Иван под следствием… А сам он чувствует себя жирным гусем перед рождественскими праздниками, который, по мнению хозяина, уже вполне созрел, чтобы отправиться под нож…
* * *
Тройку, мчавшуюся по дороге, Иевлев увидел издалека. Это было действительно потрясающее зрелище, и он остановился у развилки, поджидая и невольно любуясь несущимися во весь опор лошадьми. Никифор лихо осадил коней возле этого городского, нарочно обдав его снежной пылью, окутав теплым густым духом разогретых быстрым бегом животных.
– Садитесь, барин, – почти пропел он, все еще полный ветра и скорости.
– Зачем это?
– Барыня прислала. Она в деревне. Просит вас пожаловать. Садитесь, а то этих чертей не сдержать.
Поколебавшись, Иевлев забрался в сани, укрыл ноги пологом из медвежьей шкуры и небрежно откинулся на спинку. Но когда Никифор, разворачивая сани на узкой развилке дорог, заложил такой крутой вираж, что они едва не перевернулись, спокойствия у него поубавилось. А к моменту, когда впереди показалась деревня, он был уже совершенно убежден, что бородача подослали для того, чтобы элементарно покончить с ним.
Когда же лошади как вкопанные замерли у добротной избы в конце улицы, Олег понял, что ездил он таким образом не в последний раз – ощущения были совершенно феерические. Никифор помог заезжему барину выбраться из саней и проводил его в дом. Там в горнице Иевлев и обнаружил Александру Павловну. Она уютно устроилась на лавке за столом и пила чай с редким в деревне, городским угощеньем – большими баранками. У самовара на хозяйском месте сидел седой как лунь старик с длинной окладистой бородой, в которой еще проглядывали темные пряди.
– Порфирий Иванович, – заговорила графиня, и Иевлев подивился тому явному уважению и почтительности, которые прозвучали в ее голосе. – Вот тот человек, о котором я вам говорила. Олег Федорович – друг Ивана Димитриевича. Он приехал сюда, чтобы найти настоящего убийцу Наташи. Но без вашей помощи ничего не получится. Сами знаете. Одна надежда на то, что в деревне что-то видели, заметили. Народ здесь наблюдательный, сметливый. Вы уж не откажите нам. Иван Димитриевич тогда рисковал жизнью из-за ваших деревенских ребятишек, заболел сильно, в больнице лежит, а теперь и в еще большей беде оказался – ведь убийство Наташи ему приписывают…
– Да, дела… – протянул старик, бросая быстрые испытующие взгляды на Иевлева. – Ну что ж, садись, барин, попей с нами чайку, коль не побрезгуешь.
Олег снял пальто и шапку, пригладил волосы и подсел к столу. Старик тут же налил ему чаю в большую чашку, расписанную райскими птицами, пододвинул тарелку с баранками. Чай пили вдумчиво, в полном молчании. Иевлев с трудом сдерживался, чтобы не начать задавать вопросы, просто распиравшие его изнутри, но всякий раз ловил на себе строгий предостерегающий взгляд графини. Наконец старик отодвинул от себя блюдце, из которого громко прихлебывал дымящийся кипяток, вытер губы, огладил бороду и поднял на гостя насмешливый взгляд.
– Так ты, значит, барин, тоже в полиции состоишь?
– Я судебный следователь. В основном убийства расследую. Потому что нет ничего важнее жизни человеческой.
– Дело говоришь, – раздумчиво кивнул старик. – А от нас чего узнать-то хотел?
– Глафира, кухарка Николая Станиславовича Орлова, говорит, что недавно у Наташи Петренко появился новый ухажер – высокий темноволосый мужчина крепкого телосложения. Он исчез сразу после той ночи, когда, судя по всему, и произошло убийство. Меня интересует именно этот человек. И вот еще что… Наташа была красивой девушкой… Наверняка до того, как с ней закрутил этот молодец, у нее был кто-то другой. И скорее всего из местных… Быть может, всему виной простая ревность?
– Да, за ней действительно ходил наш деревенский парень. Васька Фролов. Однако она отвадила его до того, как появился этот, заезжий. А уж после, когда стало ясно, что девка-то от городского щеголя в конец голову потеряла, Василий собрал манатки, да и подался отсюда. Так-то. А что касается Григория…
– Григория?
– Да. Он называл себя Григорий Строев.
– Называл себя?
– Именно так, барин. А еще говорил, что приехал торговать. Да вот только в деревне мы его почти не видели – все в поместье пропадал. Вот и смекай, какой из него торговец.
– Вы можете описать его внешность?
– К тому, что ты уже сказал о нем, барин, добавить смогу мало. Зима нынче холодная выдалась – шапка у него меховая, лохматая, воротник на полушубке все время поднимал… Одно скажу – красивый малый, яркий, в самом соку. Не мудрено, что Наташка, упокой Господь ее душу, души в нем не чаяла. А теперь вот что, барин, сам я поговорю со своими. Все разузнаю. Если что новое будет – человека к тебе пришлю. Так оно верней будет. Уж поверь мне.
– Хорошо, – со вздохом согласился Иевлев. – Спасибо.
Еще раз поблагодарив хозяина за угощенье и за обещанную помощь, гости уселись в сани и отбыли, провожаемые любопытными взглядами из каждого окошка, поверх калиток и от колодца. Статочное ли дело – господа сами почтили старого Порфирия. Пришли поклониться, просить помощи… Ведь ни для кого в деревне не была секретом цель приезда молодой графини Орловой и сыщика из Москвы к деревенскому старосте.
– Вы нашли правильный подход, Александра Павловна, – хмуро признал Иевлев, когда последний деревенский домик скрылся из виду. – Откуда такое тонкое знание психологии?
– Я, в отличие от вас, Олег Федорович, выросла в деревне, в поместье отца. А горожанкой стала только выйдя замуж. Если городскому человеку можно пригрозить, заплатить, наконец, воззвать к его уму, логике, то в деревне наверняка действует только один подход – их нужно уважить. Знаете такое простое, хорошее слово. А потом мне это не трудно, потому что Порфирий Коротков действительно достоин уважения. Умница, просто самородок. Видели, как неплохо живут в этой деревне? Во многом благодаря ему. Конечно, и Николай Станиславович… Ну да ладно! Что это я? Будто лекцию читаю.
– А как же быть с аристократической гордостью и высокомерием? Сама графиня Орлова ходила на поклон к мужику!
Если Олег и продолжал издеваться, то как-то по инерции. Он был далеко не глуп и по достоинству оценил поступок Александры.
– Чванство более присуще людям неумным, Олег Федорович. Разве вы этого не знали? Или ваше невысокое мнение обо мне оказалось еще ниже, чем я могла предположить?
Иевлев, усмехнувшись, поднял обе руки, давая понять, что сдается.
– Давайте заключим перемирие, Александра Павловна. Тем более что в этом последнем деле наши интересы, похоже, совпадают.
– Я рада, что вы признали хотя бы это.
– А что касается Ивана…
– Что касается чувств Ивана Димитриевича, – ровным бесстрастным голосом поправила его графиня, – то наши цели тоже схожи. Он прекрасный человек, но я была бы рада, если бы ему удалось забыть… то, что он испытывает ко мне.
Иевлев, прищурившись, следил за ее лицом, но не смог прочесть на нем ничего. Абсолютно ничего. Ее волнение выдала лишь небольшая заминка, когда она подыскивала слова, чтобы облечь любовь Ивана в приличные, ничего не значащие выражения. Графиня, как и всегда, полностью держала в узде все свои чувства, какими бы они ни были…
Иевлев уезжал через два дня. За это время он вытянул из сельчан все, что они знали о последних месяцах жизни Наташи Петренко, о ее последней любви, а особо о ее темноволосом статном «предмете». Теперь он почти не сомневался, что Григорий Строев был совсем не тем, за кого выдавал себя – зоркие глаза местных жителей быстро подметили мелкие несоответствия, и теперь, благодаря вмешательству старосты, они охотно выкладывали свои подозрения московскому сыщику.
