Текст книги "Не буди лихо (СИ)"
Автор книги: Александра Стрельникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
– Мне вы сказали, что у вас неотложные дела именно в Москве.
– С какой стати я должен был отчитываться перед вами?
– А с какой стати стали врать?
– Господин Чемесов, вообще-то вопросы здесь пока что задаю я, – Горчаковин внушительно кашлянул. – В противном случае вам придется покинуть судебное заседание.
– Прошу прощения.
Иван сел и невольно скользнул взглядом вдоль рядов скамей, на которых сидели свидетели. Александра быстро отвела глаза в сторону.
– Итак, господин Лафар. Так что насчет друзей, у которых вы гостили?
– У меня есть четкое представление о порядочности, господин прокурор, и я не хочу вовлекать в сферу этого недоразумения…
– Недоразумения?! – присяжные, занимавшие отдельную скамью, возмущенно зашумели.
– Вот именно, и я не стану называть вам их имя.
– Даже в том случае, если это сможет помочь вам избежать обвинения в убийстве?
– Каком убийстве?! Я никогда в жизни…
– Достаточно. Основной подозреваемый по убийству Наташи Петренко, служанки графа Николая Станиславовича Орлова, описывается свидетелями, как мужчина высокого роста, темноволосый, в расцвете лет, привлекательной наружности. Вам это никого не напоминает?
– Например, вас, господин прокурор.
– А то, что он назвался Григорием?
Лафар улыбнулся и пожал плечами.
– Вы узнаете среди сидящих в зале Николая Станиславовича Орлова?
– О чем это вы? Я же не видел его никогда в жизни!
Александру, которая все это время нервно комкала в руках платок, вдруг словно пронзило.
– Он лжет! Он называл его «очкариком»! Откуда он мог это знать?
Коронный судья, нахмурившись, поднял руку.
– Госпожа Орлова, я вынужден просить вас покинуть зал. Вы уже второй раз нарушаете порядок, а ведь вас предупреждали!
– Но он лжет, Ваша честь…
– Я жду вас на завтрашнем заседании, госпожа графиня, и надеюсь, что впредь вы будете более дисциплинированной.
Провожаемая сочувственными взглядами, молодая женщина вышла на улицу. Потом постояла немного в нерешительности, и вдруг, топнув ногой, нетерпеливо взмахнула рукой, подзывая к себе извозчика.
Через полчаса она уже входила в больницу, в которой работал Юрий Николаевич Родионов.
– Александра Павловна! Как я рад вас видеть! Что-то вы совсем пропали. Хоть бы зашли взглянуть на мою красавицу дочурку.
– У вас дочка?
– Как? Разве Иван не сказал вам? Он же специально заходил тогда и так спешил к вам, что не просидел у нас и минуточки лишней.
– Наверно я просто запамятовала, – пряча глаза, пролепетала Александра.
– Его я, кстати, тоже не видел с тех самых пор. Вы, должно быть, лучше знаете, чем он так занят, что совершенно забыл старых друзей?
– Я? Н-нет. Хотя… Сегодня первый день слушания по «делу Орловых».
Юрий Николаевич сочувственно покачал головой.
– Очень тяжело?
– Да. Вы знаете, меня только что выгнали из зала суда. Не могу. Негодяй лжет, изворачивается… А суд выглядит так беспомощно. Ведь все знают, что преступник именно он, а доказать ничего не могут! Все копаются в каких-то мелочах!
– Да…
– Юрий Николаевич! У меня к вам просьба.
– Чем смогу помогу.
– Поедем со мной к Олегу Федоровичу.
– Зачем?
– Я боюсь одна… Прошлый раз все закончилось не очень хорошо, а мне необходимо еще раз попробовать… И потом после всего меня надо будет проводить домой… Пожалуйста, поедем!
Родионов растерянно взглянул на часы.
– Ну, хорошо… Я, правда, ничего не понимаю…
– Сейчас, голубчик! – Александра схватила его за руку и просительно заглянула в глаза. – Вдруг да в этот раз получится!
Родионов уже не сопротивлялся, и молодая женщина решительно потащила его к выходу. Они преодолели дорогу от одной больницы до другой в рекордно короткий срок, за что извозчик получил щедрую плату, и вскоре уже стояли у постели Иевлева. Повязки с него сняли, и теперь он уже не походил на египетскую мумию, но был бледен и ужасно худ. Александра провела рукой над его телом и радостно улыбнулась – результаты ее прошлого вмешательства были значительно большими, чем она позволяла себе думать. Ну что ж! Она сконцентрировалась… И очнулась уже дома в собственной постели.
– Ну вот, наконец!
Взволнованный Родионов поднялся со стула рядом с ее ложем.
– Он очнулся?
– Кто?
– Олег Федорович… Нет?
– Он в коме, дорогая. Никто не знает, когда это произойдет и произойдет ли вообще.
Александра в отчаянии откинулась на подушки. Не получилось! А она так надеялась…
– Что с вами произошло? Такой длительный обморок… Вам необходимо пройти обследование. Такие вещи нельзя оставлять без внимания.
– Все в порядке. Это всегда бывает у меня, после того как я пытаюсь лечить.
– Лечить? Что значит лечить?
– Вы, наверняка, назовете это шарлатанством или того хуже бесовщиной.
– Иван что-то говорил об этом, но…
– Дайте мне руку.
Родионов, недоверчиво вскинув брови, протянул ей раскрытую ладонь. Александра протянула свою руку так, что ее еще дрожащие от слабости пальцы повисли над ладонью врача. Он вскрикнул и отдернул руку.
– Горячо.
Графиня улыбнулась, и глаза ее вновь стали слипаться.
– Не беспокойтесь. Я теперь, наверно, просплю до утра. И поцелуйте от меня дочурку. Как ее назвали?
– Пока в «кнопках» ходит. Идите к нам в крестные вот и придумаете имя.
– Правда?
– Мы с Агатой будем просто счастливы. Она так переживала за вас. Ладно, ладно. Спите. Поболтаем потом.
Родионов ушел, но до конца дня нет-нет, а посматривал на свою покрасневшую ладонь, которая выглядела так, словно он схватился за подстывший, но все еще достаточно горячий утюг.
* * *
Судебная машина медленно набирала обороты. Присяжные, которым не было разрешено заранее знакомиться с материалами предварительного следствия, теперь в зале суда должны были получить полное представление о деле, по поводу которого им предстояло вынести свой вердикт. Нынешнее судебное заседание должно было стать самым тяжелым для Александры – предполагалось разбираться с ее похищением.
Усаживаясь на скамью, она невольно подумала, что было бы так хорошо, если бы рядом с ней сидел не взволнованный Николай Станиславович, а такой большой, такой надежный, такой… Однако Чемесов выглядел холодным и отстраненным, и после того, что она наговорила ему, это было совершенно неудивительно. Но какое он, в конце концов, имел право! И как он нашел мамин дневник? Должно быть, во время обыска, который проводился в их доме… Александра опять почувствовала ту же острую боль, что и тогда, когда только узнала, что дневник матери с ее ужасной тайной оказался вне дома, в руках пусть и хороших, но посторонних людей. Внезапно она поняла, что к посторонним относит только Зельдина. Если бы дневник прочитал только Чемесов, она бы не мучилась так. Потому что знала – Иван поймет и не осудит…
«Он добрый и сильный. И прекрасно относится к Мише. И ко мне тоже… По крайней мере так было, пока я не накричала на него… Ну почему он не приходит? Как же быть? Извиниться самой? Но ведь я права! Он не понимает, не видит, что если эта бомба будет взорвана, она не сможет помочь чьему-то спасению, она лишь погубит все! Боже, но как же хочется, чтобы он просто был рядом, не спрашивая ни о чем, не выясняя, не упрекая… Просто рядом. Чтобы опять почувствовать себя фарфоровой чашечкой в его теплых ладонях…»
– Встать, суд идет! – гаркнул судебный пристав прямо у нее над ухом, и она даже вскрикнула от неожиданности.
Судьи и присяжные заседатели поднялись на свои места. Прокурор, уже расположившийся в своем кресле, зашелестел бумагами.
– Итак, господин Лафар, перейдем к похищению графини Александры Орловой. – Горчаковин оторвал глаза от документов и взглянул на подсудимого. – Зачем вы это сделали, если так нежно любите ее, как говорили ранее?
Адвокат Григория Валентин Северский, бросив восхищенный взгляд на молодую графиню, произнес:
– Любовь подчас толкает нас на самые немыслимые поступки.
– И все же я хотел бы услышать версию вашего клиента, мэтр.
Лафар встал.
– Я был глубоко убежден, что причина отказа Александры Павловны выйти за меня замуж кроется в ее страхе перед мужчинами вообще. Она вышла замуж едва достигнув восемнадцати лет, а ее ныне покойный муж оказался более чем жестоким человеком. Наверняка это его отношение к жене проявлялось и в гм… чисто супружеских отношениях. Мне казалось, что если Сашенька окажется вне дома, в котором все напоминало ей о прошлом, и я своей лаской и заботой сумею убедить ее в том, что любовь мужчины может быть…
– Довольно! – Александра, дрожа, поднялась со своего места.
Адвокат встрепенулся.
– Раз вы уж все равно встали, прошу на свидетельское место. Я имею к вам несколько вопросов. Вы позволите, господин судья?
– Да, пожалуйста, мэтр. Но прошу вас быть, гм… более сдержанным в своих высказываниях, чем ваш клиент.
– Я понимаю, Ваша честь, но, к сожалению, уж такова суть этого дела. Итак, госпожа графиня, прошу пояснить: в тот раз, когда вы оказались в квартире госпожи Кубасовой вдвоем с господином Лафаром, вы впервые остались с ним наедине?
– Нет. Живя с человеком в одном доме в течение нескольких месяцев…
– Спасибо. Мой клиент рассказал также, что ранее вы уже имели с ним отношения интимного свойства.
Александра вскинула голову, но адвокат поднял руку, не позволяя ей перебить его, и продолжил.
– И вы не отвергали его поцелуи и объятия, тем самым давая ему повод думать, что он имеет надежду на взаимность. Было это или нет?
– Ни о какой взаимности речь не шла никогда, и я достаточно ясно сказала об этом господину Лафару.
– В таком случае, почему вы не приложили никаких усилий для того, чтобы избежать повторных знаков внимания с его стороны? В конце концов, если все это было вам так неприятно, вы могли бы закричать – в доме, насколько я понимаю, постоянно находится несколько слуг, да и ваш брат…
– Вот именно этого я и не хотела, сударь! Я считала, что человек, чья вина состоит лишь в том, что он полюбил и не в силах сдержать свои чувства, не заслуживает того, чтобы о столь деликатном деле узнал кто-то посторонний. Я лишь не хотела ставить его в неудобное положение и была убеждена, что смогу уладить все сама.
– То есть вы не сомневались в том, что вас действительно любят? Женское чутье подсказало бы вам, если бы в признаниях господина Лафара присутствовала фальшь?
– Я не задумывалась об этом. Для меня главное было – избежать неловкости, не задев…
– Да бросьте, Сашенька, – Лафар лениво потянулся. – Тогда в спальне вы были готовы…
– Господин Лафар! – негодующе воскликнул коронный судья, приподнимаясь со своего места. – Госпожа графиня, приношу вам извинения. Вы не должны отвечать на подобные недостойные выпады.
Александра покачала головой, чувствуя, что непрошеные слезы кипят в глазах. Такое унижение! В присутствии стольких людей… В присутствии Ивана Димитриевича… Что он теперь подумает о ней? Ах, если бы она не была такой нерешительной! Не следовала столь неукоснительно отцовской воле, правилам общественной морали, который предписывали хорошей жене быть покорной, терпеливой, безответной! Давно следовало что-то изменить… Она сама загнала себя в угол! Лишила надежды на счастье… И себя, и Мишу, и… Слова хлынули как слезы:
– Я вообще слишком многое не делала или делала, когда это приносило уже лишь вред. Если бы я вовремя осмелилась просить мужа о разводе, он был бы сейчас жив, а мой брат не стал бы убийцей. Если бы я сразу попросила господина Лафара уехать из моего дома, а не убеждала себя, что это неудобно, неделикатно и так далее, то быть может все в этой истории пошло бы иначе! Я виновата, Боже, как я виновата!
Александра плакала. В наступившей после ее страстного монолога тишине отчетливо прозвучал подчеркнуто бесстрастный голос Ивана.
– Господин судья!
– Господин Чемесов?
– Не сочтете ли вы возможным освободить госпожу графиню от дальнейшего присутствия в этом зале? Все ее показания записаны и могут быть оглашены. Последние месяцы были не самыми безоблачными в ее жизни, а ведь еще предстоит процесс над Михаилом Румянцевым, от участия в котором у Александры Павловны уже точно не будет возможности отказаться.
– Сожалею, господин Чемесов, но это невозможно. Прошу вас занять свое место и впредь не вмешиваться в ход судебного процесса. Это последнее предупреждение в ваш адрес.
Иван, провожаемый насмешливым взглядом Лафара, опустился на скамью. Его сердце разрывалось от жалости к Александре и от острой, почти непереносимой ненависти к этому самодовольному негодяю.
– Дело в том, что господин Чемесов имеет чисто личную причину быть недовольным тем, что у нас с Александрой Павловной…
– От вас же, господин Лафар, я настоятельно требую соблюдать хотя бы элементарные правила приличия! Объявляется перерыв на пятнадцать минут! Господин Северский, вы продолжите задавать свои вопросы сразу после этого.
Александра, поддерживаемая под локоть Николаем Орловым, вышла из зала в широкий коридор, но, не имея сил дольше оставаться среди такого количества людей, которые к тому же не сводили с нее любопытных взглядов, сбежала в дамскую комнату. Там, неотрывно глядя на себя в зеркало, она и простояла все отпущенное ей судьей время. Она не сомневалась, что эти пятнадцать минут были даны именно ей, чтобы она успела взять себя в руки и достойно встретить дальнейшее, и дала себе слово, что не подведет старого судью и не станет терзать Ивана Димитриевича, напряжение которого, ощутимое почти физически, казалось, было готово разорвать его изнутри, а главное – не позволит мерзавцу и дальше наслаждаться видом ее слабости.
Она вернулась на свидетельское место с высоко поднятой головой и чуть высокомерно кивнула адвокату Лафара, как бы разрешая ему начать.
– Итак, госпожа графиня, я вижу, вы справились со своим волнением. И очень рад, потому, что нам предстоит еще выяснить очень многое.
– Прошу вас, начинайте.
– У меня перед глазами ваши показания, касающиеся того вечера, когда вы покинули дом госпожи Кубасовой…
– Вы хотите сказать, когда я убежала из него, спасаясь от насилия, которым мне угрожал господин Лафар?
– Именно это я и хотел уточнить. Прошу всех присутствующих взглянуть на моего клиента и на госпожу Орлову и подумать вот о чем: если бы такой молодой и сильный мужчина, как господин Лафар, по-настоящему задумал применить силу к столь хрупкой женщине, как свидетельница, неужели бы ей удалось целой и невредимой покинуть его? Так не логичнее ли предположить, что ни о каком насилии и не шла речь? Красивый мужчина, более чем привлекательная женщина, обстановка, располагающая…
– Избавьте меня от ваших фантазий, господин адвокат, и перестаньте смотреть так, будто я слоеный пирожок, а вам не терпится узнать, какова у него начинка!
В зале послышались смешки. Присяжные переглядывались, обмениваясь улыбками. Пунцовый мэтр, гневно сверкая глазами, взмахнул рукой, требуя тишины.
– В таком случае, прошу объяснить мне и высокому суду, каким образом вам удалось избавиться от господина Лафара и преспокойно покинуть квартиру, в которой вас якобы содержали против вашей воли.
– Якобы?!
– А кто запрещал вам встать и уйти?
– Меня опаивали опийной настойкой, забрали всю одежду и после этого вы смеете утверждать…
– Ваша одежда лежала в соседней комнате. Если вы уж беретесь лгать, то постарайтесь сделать так, чтобы это, по крайней мере, выглядело удобоваримо. Что это за беспомощный лепет о том, будто вы захотели, чтобы господин Лафар заснул, и он заснул! – адвокат хмыкнул, качая головой.
– Правда достаточно часто выглядит неудобоваримой, в отличие от хорошо обдуманной лжи, которая обычно гладка и логична, господин адвокат.
– Но это же смешно!
– Я могу прямо сейчас показать, что ваши подозрения касательно моей лживости совершенно беспочвенны!
– Хотелось бы взглянуть, как вам это удастся. Ваша честь, вы позволите провести этот, гм… назовем его следственным экспериментом?
– Если это послужит интересам правосудия…
– Несомненно! – адвокат иронично поклонился в сторону молодой женщины. – Госпожа Орлова, вы можете начинать!
Молодая женщина, сошла со свидетельского места и, на ходу снимая перчатки, направилась к адвокату.
– Вы предлагаете самого себя в качестве подопытного?
– Прошу вас, не стесняйтесь!
– В таком случае, присядьте. Мне бы не хотелось, чтобы вы упали и расшиблись.
Ровно через пять минут голова метра склонилась на грудь, и он уснул.
– Он что, действительно спит?! – судья изумленно глядел на происходящее, встав со своего места.
Пристав торопливо подошел к адвокату.
– Так и есть, Ваша честь. Спит.
– Господи, и сколько же он теперь проспит?
– Не знаю, господин судья. Господин Лафар должен это знать лучше.
– Я не засекал, – раздраженно буркнул Григорий, но осекся и злобно глянул на Александру. – Ведьма проклятая!
– Которую вы нежно и преданно любите, – пожимая плечами, подвел черту Горчаковин.
Судья, все еще качая головой, уселся в свое кресло.
– Объявляю перерыв до завтрашнего утра. В связи с тем, что адвокат подсудимого временно… э… не в состоянии выполнять свои обязанности.
Глава 17
Утренние газеты все как одна вышли с сенсационным материалом, посвященным вчерашним событиям в суде. «Адвокат подсудимого повержен одним взглядом прелестной графини Орловой!» – Иван с отвращением скомкал газетный лист. Сегодня на слушаниях по делу Григория Лафара наступал заключительный этап – теперь суд должен был заслушать обвинительную речь прокурора. После перерыва адвокат выступит в ответ. Потом подсудимому будет предоставлена возможность сказать свое последнее слово. Председатель суда обратится к присяжным со своим резюме, и они удалятся в комнату совещаний для принятия решения, а потом, наконец, настанет последний день, когда приговор будет оглашен… А через неделю уже Миша предстанет перед высоким судом. Последние покровы будут сброшены, акценты расставлены. Все закончится, а он сам постарается забыть…
Его окликнули, едва он переступил порог здания суда.
– Господин Чемесов! Только что для вас передали.
Ох, как Иван не любил все эти спешные вызовы, переданные с нарочным послания. Они всегда несли с собой одни лишь неприятности. Как, похоже, и теперь – его срочно вызывали в больницу, где лежал Олег Иевлев. «Вот и все! – промелькнуло у него в голове. – Чудес не бывает…» Он выскочил из подъезда. К счастью, извозчик, на котором он приехал сюда, еще стоял у тротуара.
Дверь в палату Олега была распахнута, шторы широко раздернуты, а сами окна раскрыты, впуская в палату теплые весенние запахи. У изголовья кровати неторопливо возился незнакомый Чемесову врач.
– Когда это произошло? – дрогнувшим голосом спросил Иван.
Доктор обернулся.
– Сегодня утром. И мы сразу послали за вами. Только прошу вас недолго.
– Что недолго? – не понял Иван.
– А он думает, что я помер, – вдруг прозвучал с постели слабый, но такой знакомый голос. – И не надейся, Чемесов! Так легко ты от меня не отделаешься!
– Святые угодники! – пролепетал Иван и шагнул к кровати.
– С добрым утром, Ванюша!
– С наступлением весны, Олежка, друг ты мой милый!
– Да… Весна… Приятно проснуться весной… Ну ладно. Я чувствую, тебе не терпится узнать кое-какие подробности. Мучить не стану, тем более что ты стал похож на дохлую селедку – тощий и синий.
– На себя посмотри, – прочувствованно огрызнулся Иван и бережно погладил вновь обретенного друга по ставшей почти прозрачной руке. – А от тебя мне нужно только одно, чтобы ты поскорее выздоровел.
– А мои показания?
– Сгодятся, сгодятся. Но это не к спеху, уж поверь мне.
– Вот даже как?
– Да. Лучше скажи, и чего тебя понесло на эту треклятую Ордынку одного посреди ночи?
– Дурака я, конечно, свалял изрядного, что и говорить.
– Кто тебя отделал?
– Воздыхатель твоей прекрасной графини, будь он неладен. Кто бы мог подумать, что он окажется таким шустрым?
– Как видишь, оказался. Выяснилось, что господин Лафар вообще способен оч-чень на многое.
– Ты уже знаешь…
– А ты? Как ты-то узнал?
– Ответ на запрос Пети Доркашова. Я наткнулся на него в тот вечер. Случайность чистой воды! Сколько совпадений! Ты со своей теорией меньшего зла, пьяный дворник, Бульжинский… Я был в такой эйфории от подобной удачи, что видно совершенно утратил бдительность…
– Ничего, брат. Теперь все будет в порядке.
– Надеюсь, пока я валялся здесь, как полено, наш красавчик не натворил чего-нибудь похлеще?
– Нет. Похоже, удача отвернулась от него.
– Он арестован?
– Да. И готовится сегодня услышать свой приговор.
– Значит, ни к чему важному я не опоздал?
– Нет, – Иван рассмеялся. – Ты как всегда пунктуален до отвращения.
В палату заглянул тот самый врач, которого Чемесов застал у постели Олега, когда пришел.
– Заканчивайте. Еще рано танцевать «Барыню».
– Я зайду вечером. Расскажу, чем дело кончилось.
– Не беспокойся. Я никуда отсюда не убегу еще, по крайней мере, неделю.
Врач возмущенно фыркнул, а Иван, улыбаясь, вышел, но потом вернулся. Мстительная улыбка играла на его губах.
– Клистирчик или сначала прикажете подать судно? – пропел он, подражая голосу Родионова, а потом захлопнул дверь и словно удачно нашкодивший мальчишка со смехом бросился наутек.
Он вошел в зал как раз в тот момент, когда пожилой судья объявил перерыв перед тем, как дать слово прокурору для обвинительного заключения. Иван метнулся к приставу.
– Алексей Юрьевич, голубчик, мне аудиенция нужна. Прямо сейчас. С самим, – Иван потыкал пальцем вверх, намекая, что имеет в виду кого-то рангом не ниже небожителей, на что пристав едва заметно усмехнулся.
– Всегда ты, Иван Димитриевич, придумаешь что-нибудь.
– На тебя вся надежда.
– Ну, пойдем. Похлопочу за тебя, так и быть.
Через десять минут Иван уже входил в кабинет коронного судьи.
– Ну что, господин Чемесов, у вас на сей раз стряслось?
– Сегодня утром Олег Иевлев пришел в сознание. Я только что из больницы. Нападение на него совершил именно Григорий Лафар.
– Та-ак. Что будем делать?! – судья побарабанил пальцами по столу. – Он в состоянии дать показания?
– Да. Но он еще очень слаб.
– Ну что ж… В таком случае я, пожалуй, перенесу дальнейшее слушание дела, скажем, на следующий понедельник. И господин Иевлев немного окрепнет, и господин Горчаковин успеет получше подготовиться к атаке. Давно мне не приходилось сталкиваться с подобной невероятной жестокостью и наглостью. Хотел бы я знать, что по этому поводу думают присяжные… – судья скривился.
Как матерый законник старой закалки, Алексей Иванович Плужников все еще не мог привыкнуть к тому, что окончательный вердикт теперь, после этой, по его мнению, ненужной и глупой реформы, выносит не он, коронный судья, назначенный на свой бессменный пост самим Императором, а какие-то люди с улицы. Совершеннейшие профаны в юридических науках, которые в своих решениях руководствуются не точным знанием, а чувствами, эмоциями – суть вещами эфемерными и не подлежащими уложению в четкие рамки сухих строчек законов.
Если адвокату подсудимого действительно удастся разжалобить их своими байками о безумной любви господина Лафара к графине Орловой, которая, якобы, и толкала его на все те страсти, что он совершил… И что бы этой молодой вдовушке оказаться похожей на нильского крокодила? Кто бы тогда поверил в подобные россказни? Так нет же! Плужников вздохнул, пожал плечами и тяжело поднялся из кресла.
– Пойдем, раз так. Чего тянуть кота за хвост?
– Вы самый мудрый из судей!
– Не подлизывайся, Иван Димитриевич, у тебя это все равно получается плохо!
Он двинулся к дверям, а Чемесов, посмеиваясь про себя, поспешил следом.
– Встать, суд идет! – выкрикнул пристав.
Коронный судья в сопровождении коллег поднялся на свое место, а Иван скользнул вдоль стены к своему, чувствуя на себе пристальное внимание окружающих. Он уселся, стараясь не шуметь, и опять невольно повел взглядом в сторону Александры. Она смотрела на него с требовательным ожиданием, сдвинув брови и широко раскрыв глаза. Язык быстрой змейкой скользнул по пересохшим от волнения губам. Иван вдруг испытал прилив огромной всепоглощающей нежности. Острый до слез.
«Я люблю ее! Как же я люблю ее!»
Глубина испытываемого им чувства потрясла его самого, и, наверно, это отразилось на его лице, потому что графиня вспыхнула и отвела взгляд. Иван вздохнул, ссутулился и уже стал отворачиваться, когда она вновь подняла глаза. Ему показалось, или это действительно было?..
Резкий удар судейского гонга заставил его вздрогнуть и повернуться.
– В связи с тем, что сегодня утром к слушаемому делу добавились новые важные факты, следующее заседание переносится на две недели. Начало, как обычно, в девять часов утра. Прошу не опаздывать, – Плужников прокашлялся. – Вам же, господа присяжные заседатели, напоминаю, что под страхом строжайшего наказания до завершения процесса вы не должны обсуждать его аспекты ни с кем, кроме членов суда. Итак, заседание объявляется закрытым.
– Встать, суд идет! – опять выкрикнул пристав.
Пока судьи неторопливо покидали зал, Чемесов едва не начал чесаться – настолько ощутимыми были взгляды, направленные на него. Видимо, все присутствующие прекрасно понимали, что эта пока что необъяснимая задержка вызвана именно его вмешательством, а значит, он, в отличие от всех остальных, знает, по какой причине было решено прервать ход судебного разбирательства. Особенно неприятным был взгляд, которым его ожег Григорий Лафар, когда того выводили из зала. Чемесов невольно передернулся и тоже пошел к выходу. Первый Иваном завладел прокурор, как коршун налетевший на него, едва Чемесов появился в коридоре.
– Что-то произошло, чего я не знаю? – Горчаковин начал расспросы, едва дверь его большого заставленного стеллажами с юридической литературой кабинета закрылась за ними.
– Олег Иевлев вышел из комы. Я говорил с ним.
– Это Лафар?
– Да.
– Отлично! Теперь голубчику уже никуда не деться!
– Будем надеяться, что так…
– Почему такой пессимизм?
– Сам не знаю. Наверно, просто устал.
– Не мудрено.
– Вы будете выступать от обвинения в процессе над Михаилом Румянцевым?
– Да. Согласитесь, так проще – новому человеку пришлось бы знакомиться со всеми аспектами, а так, после дела господина Лафара, я в курсе всего от «А» до «Я». Насколько я знаю, юношу защищает сам Зельдин?
– Да. Я просил его об этом.
– Как вам удалось его уговорить? Он же обычно не берется за защиту убийц.
– Я старался.
– Ну что ж… Когда я смогу получить показания господина Иевлева?
– Если позволите, я подвез бы вам их домой в воскресенье перед заседанием.
– Ох, Иван Димитриевич! Вы хоть понимаете, на что обрекаете меня?! На бессонную ночь! Должен же я подготовиться к процессу.
– Олег еще слишком слаб…
– Ну, хоть в субботу вечерком? А?
– Что еще скажут врачи, Андрей Олегович, – уклончиво промямлил Иван.
– Креста на вас нет, – ворчал прокурор, а Чемесов начал потихоньку пятиться к дверям, где и попал в лапы Николаю Орлову.
– Только не говори мне, что у негодяя появились шансы выкрутиться!
– Не буду, только оставь в покое мой жилет.
– Прости. Сегодняшний день совершенно вывел меня из себя. Не представляю, откуда у Сашеньки берутся силы. Мерзавец не оставляет случая, чтобы как-то не унизить, не оскорбить ее! Неужели нельзя положить конец тем пошлостям, что он постоянно произносит в ее адрес?
– К сожалению, от меня это уже не зависит, Николай. Как… Как она?
– Зашел бы и спросил сам!
– Она сама просила меня уйти и оставить ее…
– Чушь! Женщины в запальчивости еще и не то могут наговорить.
– Откуда такие глубокие познания?
– Ну тебя, – обиделся Орлов.
Оставшись один, Иван беспомощно огляделся. Коридор возле зала заседаний, в котором слушалось дело Лафара, уже практически опустел. Что теперь? Поехать домой и лечь спать? Вернуться в больницу к Олегу? Теперь, когда действительно ничто уже в этом деле не зависело от него, Чемесов чувствовал себя более чем странно – никуда не надо было бежать, некуда спешить, никто не ждал от него немедленных решений. Осталась пустота, растерянность и душевная боль, лишь усугубленная бездействием.
* * *
Следующие две недели слились для Ивана в один плотный клубок ожидания. Его уже почти не интересовал приговор, который суд вынесет Лафару. После того, как Олег Иевлев дал свои показания, никто не сомневался, что преступник будет признан виновным по всем пунктам и осужден с надлежащей степенью строгости. Деяния, подобные тем, что совершил Лафар, карались каторжными работами, но с учетом того, что злоумышленник поднял руку на представителя власти, коим являлся старший следователь по особо важным делам господин Иевлев, речь могла идти о высшей мере наказания. И если обычно Иван испытывал острый дискомфорт, когда в результате проведенного им расследования человека приговаривали к смерти, то сейчас он думал о том, что понимает общество, стремившееся раз и навсегда избавить себя от подобного негодяя, способного шутки ради перочинным ножом пришпилить бумаги к груди еще живого человека, которого перед этим тяжко ранил. Просто чудо, что Александра, все это время находившаяся в самом эпицентре, осталась жива и невредима.
Иван уже давно простил ей те злые слова, которыми она отхлестала его в тот вечер, когда узнала о дневнике. Да, собственно, он с самого начала слишком хорошо понимал чувства, двигавшие ею, чтобы обидеться всерьез. Гораздо больше его задевало ее теперешнее молчание и отчужденность. Хотя бы тень намека на то, что и она более не сердится на него и позволяет быть рядом с собою. На любых условиях… Иван был согласен на все.
Однако дни шли, а ничего не менялось. Незаметно наступил апрель, не за горами была Пасха с куличами и крашением яиц, а начало судебного разбирательства по делу об убийстве графа Василия Станиславовича Орлова уже пришло…
* * *
Александра не видела брата почти два месяца и теперь жадно вглядывалась в его несколько побледневшее лицо. Миша робко улыбнулся ей в ответ. Юноша, всегда отличавшийся впечатлительностью, теперь выглядел сдавшимся, смирившимся и замершим в ожидании приговора. Дни, проведенные в тюрьме, наедине со своими мыслями, явно не пошли ему на пользу.
Борис Антонович Зельдин в окружении своих помощников готовился к процессу, выкладывая на стол тома дела. Он прекрасно осознавал, что в этих слушаниях все целиком зависит именно от него, ведь со стороны обвинителя тут все было просто и очевидно – преступник, совершивший убийство, явился с повинной, целиком и полностью признав свою вину. Другое дело, как его преступление выглядело с позиций защиты, и то, как воспримут причины, толкнувшие юношу на убийство, присяжные.
Борис Антонович бросил быстрый взгляд на Александру Орлову, которая вчера в очередной раз посетила его, пытаясь убедить в необходимости не оглашать содержание матушкиного дневника. В какой-то степени он понимал ее – то, что все эти годы хранили пожелтевшие листы, было мучительно. Самому Мише адвокат и вовсе не стал говорить, что тайна его матери вскоре перестанет быть таковой, подозревая, что юноша станет все отрицать и тем самым навредит самому себе.
