Текст книги "Россия в войне 1941-1945"

Глава IV. Три месяца мира. Потсдам

Xотя всем было известно, что в эти летние месяцы на Дальний Восток перебрасывается большое количество войск, советский народ в целом очень мало думал о Японии. Для него война – настоящая война – закончилась с разгромом гитлеровской Германии. Описать общее настроение в то лето 1945 г. – дело не из легких. Это настроение складывалось из множества различных моментов. Главным, конечно, было чувство величайшего облегчения, что война кончилась. Но наряду с этим было и чувство огромной национальной гордости и ощущение грандиозности достигнутого: каждый солдат и почти каждый гражданин чувствовал, что и он внес свой вклад. Свое наиболее полное выражение это чувство стихийной радости, гордости и облегчения нашло, пожалуй, в тот незабываемый День Победы в Москве 9 мая.

Армия пользовалась огромной популярностью. 24 мая Сталин устроил в Кремле большой прием в честь советских маршалов, генералов и других высших офицеров. Там он произнес речь, в которой с особой похвалой отозвался о русском народе, являющемся «наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза». Он сказал, что русский народ – это «руководящий народ», у которого «имеется ясный ум, стойкий характер и терпение». У Советского правительства, заявил Сталин, было немало ошибок, но даже в моменты отчаянного положения в 1941-1942 гг. русский народ не потребовал ухода правительства, не допускал и мысли о мире с Германией, проявил доверие к Советскому правительству и решил любой ценой воевать до победы.

Затем, 24 июня, наступил черед великого апофеоза Красной Армии – на Красной площади состоялся знаменитый Парад Победы. Парад принимал маршал Жуков; Рокоссовский командовал парадом. Во время парада сотни немецких знамен были брошены под проливным дождем к подножию Мавзолея Ленина, к ногам победоносца Сталина. Из-за ливня демонстрация, которая должна была состояться после военного парада, была отменена. В тот же день вечером Сталин устроил в Кремле прием для 2500 генералов, офицеров и солдат. Здесь он произнес еще одну речь, в которой восхвалял «маленьких людей», «винтики» гигантской машины, без которых эта машина, со всеми ее маршалами, генералами и руководителями промышленности, не могла бы работать.

Прошло немного времени, и война стала делом прошлого. Вскоре после окончания войны с Японией вышла поэма Недогонова под названием «Флаг над сельсоветом», которая очень широко рекламировалась. Сущность ее сводилась к тому, что если ты солдат, то не должен почивать на лаврах, а хорошо работать в колхозе.

Все, что делалось, в общем было понятно. В 1945 г. экономическое положение Советского Союза было тяжелым; нужно было демобилизовать как можно больше солдат Красной Армии и приступить к суровому повседневному труду по восстановлению мирной экономики. Немцы разрушили полностью или частично сотни городов и десятки тысяч сел и деревень. Такие промышленные центры, как Харьков, Киев, Сталинград, Одесса, Ростов, Запорожье и Кривой Рог, район Донбасса, а также многие другие были разрушены. Миллионы русских, украинцев и белорусов были угнаны в Германию, и большинство из них вернулось больными или совершенно истощенными. Общие потери достигали 20 млн. человек, то есть одной десятой всего населения. Это был потрясающий процент потерь, равный которому знали только Польша и Югославия. Кроме того, насчитывалось несколько миллионов инвалидов войны.

Гражданскому населению Советского Союза в годы войны пришлось не только недоедать, но и слишком много работать. Сельское хозяйство страны держалось исключительно на женщинах, и они же обеспечивали работу промышленности во время войны, В 1945 г. женщины составляли 51% всех промышленных рабочих в Советском Союзе. Среди остальной части рабочих было много подростков.

Несмотря на все усилия советского народа, направленные на обеспечение работы военной промышленности (а без этих усилий масс СССР никогда не смог бы выиграть войну), к концу войны положение в промышленности в целом было очень тяжелым. После освобождения в 1943-1944 гг. некоторых промышленных районов и благодаря интенсификации производства на востоке и в центральных районах СССР производственные показатели за первые шесть месяцев 1945 г. несколько улучшились по сравнению с первым полугодием 1944 г. Но это было очень мало даже по сравнению с довоенными цифрами, тоже не слишком высокими.

«В первом полугодии 1945 г. добыча угля составила по отношению к первому полугодию 1941 г. лишь 77%, нефти – 54%, выработка электроэнергии – 77%, выплавка чугуна – 46%, стали – 52%, выжиг кокса – 54%… производство металлорежущих станков – 65%» [266] 266
  ИВОВСС. Т. 5. с. 384.


[Закрыть].

Почти все ресурсы направлялись в военную промышленность, которая в первом полугодии 1945 г. выпустила почти 21 тыс. самолетов, 29 тыс. авиационных двигателей, более 9 тыс. танков, более 6 тыс. самоходных артиллерийских установок, 62 тыс. орудий, 873 тыс. винтовок, автоматов и пулеметов, 82 млн. снарядов, авиационных бомб и мин, более 3 млрд. патронов и т.д. По сравнению с 1941 г. промышленный потенциал Советского Союза практически сократился вдвое. В 1945 г. СССР выплавлял в восемь раз меньше стали, чем США. Советскому Союзу предстояло решить гигант-скуку задачу восстановления и развития экономики. Сельское хозяйство необходимо было почти заново снабдить машинами и обеспечить химическими удобрениями. Увеличение производства сельскохозяйственных машин и удобрений было одной из первых неотложных задач после окончания войны в Европе.

Поголовье скота, не такое уж большое в 1940 г., в 1945 г. стало еще меньше. В 1945 г. насчитывалось всего 47,4 млн. голов крупного рогатого скота (на 3,2 млн. больше, чем в 1944 г.). К концу 1945 г. общее поголовье крупного рогатого скота составляло по сравнению с 1940 г. всего 87%, в том числе коров – 82%, овец – 70%, свиней – 38%, лошадей – 51%. В освобожденных районах этот процент был еще ниже (крупный рогатый скот – 76 %, свиньи – 34 %, лошади – 44 %) [267] 267
  Там же. с. 392.


[Закрыть].

Кроме того, в 1945 г. ощущалась нехватка высококачественных кормов. По этой и другим причинам государственные заготовки мяса составили по сравнению с 1940 г. 61,8%, а молока и молочных продуктов – 45%. Это означало, что населению, особенно городскому, приходилось по-прежнему довольствоваться скудными нормами. Принимались специальные меры, чтобы более или менее удовлетворить потребности промышленных рабочих и обеспечить дополнительным питанием школьников. Но большинству советских граждан все еще приходилось туго, и их рацион состоял почти исключительно из хлеба, картофеля и овощей с прибавлением очень небольшого количества сахара, жиров, мяса или рыбы. В 1945 г. я знал многие семьи, получавшие продовольственные карточки по категории служащих, которые хотя и не голодали в полном смысле слова, однако питались плохо и для которых кусок сахара к чаю был почти роскошью. Прекращение помощи по ленд-лизу, за счет которой в значительной мере обеспечивалось снабжение армии продовольствием, привело к заметному снижению общего количества продуктов питания, потреблявшихся в СССР. На Украине и в Белоруссии некоторую помощь, хотя и не слишком щедрую, оказывала ЮНРРА. Населению остальной территории Советского Союза от ЮНРРА не поступало никакой помощи. Сильная засуха 1946 г. временно еще более ухудшила положение в очень обширных районах Советского Союза.

Нельзя, однако, сказать, что эти лишения послевоенного периода, которые были в конечном счете лишь продолжением трудностей военного времени, снизили общий моральный дух советского народа, не считая того, что некоторое ослабление дисциплины в военное время нашло вскоре свое отражение в расширении «черного рынка» и в значительном росте преступности – обычном послевоенном явлении в большинстве стран. Однако летом 1945 г. настроение было по-прежнему приподнятое в связи с возвращением домой миллионов солдат. Во многих местах жизнь уже начала подниматься из руин. Быстро восстанавливались шахты Донбасса, приступил к выпуску тракторов Харьковский тракторный завод. В западных областях РСФСР и в Белоруссии быстро отстраивались заново деревни, хотя, как правило, строительство велось самыми примитивными методами. Сотни тысяч людей возвращались в Ленинград. Восстановление, начавшееся в освобожденных районах уже в 1944 г., пошло быстрее.

Наряду с этим были и миллионы личных трагедий – трагедии женщин, потерявших теперь всякую надежду на возвращение из плена своих мужей и сыновей, или трагедии бывших военнопленных, которые пережили войну, но теперь проходили проверку в НКВД, причем многим из них суждено было отправиться на много лет в лагеря,

Эти три мирных месяца «между окончанием войны с Германией и началом войны с Японией» протекали в несколько тревожной международной обстановке. Однако время холодной войны еще не наступило и официальные отношения СССР с его западными союзниками оставались дружественными.

В числе других дружественных жестов этого лета было вручение маршалом Жуковым орденов «Победа» Эйзенхауэру и Монтгомери. В порядке ответной любезности Монтгомери вручил высшие английские ордена маршалам Жукову и Рокоссовскому и генералам Соколовскому и Малинину.

С другой стороны, было много и всяких неприятностей. Так, советская печать с возмущением писала о «наглом и оскорбительном поведении английского фельдмаршала Александера по отношению к югославам в Триесте» [268] 268
  Вначале Александер дружественно относился к югославам, позже он по указанию Черчилля резко выступил против них, а однажды даже сравнил Тито с Гитлером и Муссолини, чем вызвал возмущение Сталина (см.: Churchill W. Op. cit. Vol. IV. p. 480-488).


[Закрыть].

Кроме того, русские, как уже было сказано выше, гневно обвиняли Черчилля в «подозрительном покровительстве» «фленсбургскому правительству». Затем имели место энергичные протесты против временного ареста в Северной Италии Ненни и Тольятти и много упреков в связи с английской политикой в Греции. Подчеркивалось, что коммунисты играли ведущую роль в итальянском и французском движении Сопротивления, но при всем том позиция русских по отношению к французской, итальянской и другим западным коммунистическим партиям оставалась весьма осторожной.

Самой острой проблемой в отношениях между западными союзниками и СССР в начале лета 1945 г. продолжала оставаться Польша. Еще до вступления на собственно польскую территорию, то есть в Западной Белоруссии и Литве, Красная Армия столкнулась с известным вооруженным сопротивлением и диверсионными актами со стороны «лондонского» польского подполья, Армии Крайовой, а с вступлением Красной Армии в Польшу положение ухудшилось. Советская сторона утверждала, что поляки убили несколько сот солдат и офицеров, Армия Крайова была изобличена в совершении многих террористических актов против советских представителей и в саботаже вербовки поляков в Польскую армию, сражавшуюся бок о бок с Красной Армией. В Польше также велась усиленная антисоветская пропаганда, проводившаяся как «лондонским» подпольем, так и церковью.

В январе 1945 г. по указаниям из Лондона Армия Крайова официально самораспустилась, но была заменена тайной организацией НИЕ (от слова – «ниподлеглосць» – независимость), которую возглавил генерал Окулицкий. (После поражения Варшавского восстания Окулицкий был назначен командующим Армией Крайовой вместо генерала Бур-Коморовского.) Новое подполье, «унаследовавшее» военное снаряжение и радиопередатчики Армии Крайовой, продолжало свою деятельность и после освобождения Красной Армией всей Польши. Поэтому в марте Советское правительство приняло решительные меры против антисоветских элементов в польском движении Сопротивления. Окулицкий и ряд других поляков, в том числе три члена «польского подпольного правительства» (Ян Янковский, Адам Бен и Станислав Ясюкович) и председатель «подпольного парламента» Пужак, были арестованы и увезены в Москву. 28 апреля Черчилль обратился к Сталину с посланием, в котором с тревогой спрашивал относительно «пятнадцати поляков», которые, по слухам, были «депортированы». 4 мая Сталин ответил, что он не намерен умалчивать об этих шестнадцати (а не пятнадцати) поляках. Все они или некоторые, в зависимости от результатов следствия, будут преданы суду.

«[Они] обвиняются в подготовке и совершении диверсионных актов в тылу Красной Армии, жертвой которых оказалось свыше ста бойцов и офицеров Красной Армии, а также обвиняются в содержании нелегальных радиопередающих станций в тылу наших войск. Все они или часть из них, в зависимости от результатов следствия, будут преданы суду. Так приходится Красной Армии защищать свои части и свой тыл от диверсантов…»

Он охарактеризовал Окулицкого как человека, отличающегося «особенной одиозностью» [269] 269
  Переписка… Т. 1. с. 353.


[Закрыть].

Арест этих поляков и весь польский вопрос был главной темой бесед Сталина и Гопкинса с 26 мая по 6 июня. Эти шесть встреч имели место во время «последней миссии», взятой на себя Гопкинсом (очень больным человеком, скончавшимся несколько месяцев спустя) по просьбе нового президента Гарри Трумэна. При первой же встрече со Сталиным Гопкинс припомнил, как на обратном пути из Ялты президент Рузвельт «часто отзывался о маршале Сталине с уважением и восхищением», но добавил, что «в последние шесть недель произошли такие глубокие изменения в общественном мнении, что это может неблагоприятно сказаться на отношениях между нашими двумя странами».

«В такой стране, как наша, – сказал Гопкинс, – на общественное мнение влияют конкретные инциденты и что в данном случае ухудшение… вызвано нашей неспособностью провести в жизнь Ялтинское соглашение о Польше».

Он неоднократно возвращался к этому вопросу, заявляя, что в глазах общественности Соединенных Штатов «Польша стала символом нашей способности разрешать проблемы с Советским Союзом». Гопкинс настаивал, чтобы Сталин ускорил формирование «нового» польского правительства, а также освободил находившихся под арестом руководителей польского подполья.

Сталин не хотел уступать в этом вопросе: деятели этого подполья не только совершили тяжкие преступления против Красной Армии, но к тому же представляли столь дорогую сердцу Черчилля политику «санитарного кордона». Английские консерваторы, говорил Сталин, не хотят, чтобы новая Польша была дружественной Советскому Союзу. В ответ на уговоры Гопкинса обеспечить в Польше все необходимые демократические свободы, как их понимала Америка, Сталин заявил, что 1) упомянутые Гопкинсом свободы могут быть введены лишь в мирное время, и то с некоторыми ограничениями; и что 2) например, фашистской партии, намеревающейся свергнуть демократическое правительство, нельзя разрешить полностью пользоваться этими свободами. Очевидно, по мысли Сталина, слово «фашистские» было применимо к Армии Крайовой и ко всем другим польским элементам, враждебно относившимся к СССР.

Тем не менее было достигнуто фактическое соглашение о включении в состав польского правительства Миколайчика и еще нескольких человек, и после четвертой встречи со Сталиным Гопкинс имел возможность доложить Трумэну:

«Кажется, Сталин намерен выполнить Крымское соглашение и разрешить представительной группе поляков приехать в Москву для консультации с комиссией» [Молотов – Гарриман – Керр].

Во время шести встреч Гопкинса и Сталина [270] 270
  См.: Шервуд Роберт. Рузвельт и Гопкинс. Т. 2. с. 611-648.


[Закрыть]обсуждался, конечно, и ряд других вопросов. Гопкинс просил Сталина безотлагательно назначить члена Контрольного Совета для Германии от Советского Союза, так как от Америки уже назначен Эйзенхауэр. Сталин сказал, что в ближайшие дни назначит Жукова.

Не возражая против прекращения поставок по ленд-лизу, Сталин сказал, что это было сделано «оскорбительным и неожиданным образом». Он сказал, что они (русские) «намеревались выразить в соответствующей форме благодарность Соединенным Штатам за помощь по ленд-лизу во время войны, но обстоятельства, какими сопровождалось прекращение выполнения этой программы, сделали это невозможным». Гопкинс выразил сожаление по поводу «технических неувязок», создавших такое положение, и сказал, что прекращение помощи по ленд-лизу не было «средством давления» на Советский Союз, как это предположил Сталин. Он добавил, что «мы [американцы] никогда не считали, что наша помощь по ленд-лизу является главным фактором в советской победе над Гитлером. Она была достигнута героизмом и кровью русской армии».

Другой важный вопрос, обсуждавшийся Гопкинсом и Сталиным, касался вступления СССР в войну против Японии. Сталин заявил, что Красная Армия может занять позиции на маньчжурской границе к 8 августа. На этой части переговоров Гопкинса и Сталина мы остановимся далее.

Суд над польским подпольем начался в Москве в Колонном зале Дома Союзов 18 июня и продолжался три дня.

Главный обвиняемый, генерал Окулицкий, щеголеватый польский офицер, искусно и мужественно защищался; признав себя виновным по большинству пунктов обвинительного заключения (организация подполья после роспуска Армии Крайовой, игнорирование приказов Красной Армии о сдаче оружия и радиопередатчиков, секретная связь по радио с Лондоном, антисоветская пропаганда среди населения и т.д.), он отрицал свою ответственность за убийство советских офицеров и солдат. С момента принятия им командования над Армией Крайовой он находился в той части Польши, которая была еще оккупирована немцами, и его власть не распространялась на территорию Восточной Польши и Литвы, где были убиты эти советские люди. А когда Красная Армия вступила в Западную Польшу, там якобы ничего подобного не происходило.

После того как государственный обвинитель генерал Руденко спросил, с какой целью Окулицкий не сдал Красной Армии оружие, радиопередатчики и т.п., состоялся следующий диалог:

«Окулицкий.С целью сохранения для будущего.

Руденко.Против кого?

Окулицкий.Против того, кто будет угрожать.

Руденко.Назовите государство, которое, как вы считали, будет угрожать.

Окулицкий.– Советский Союз.

Руденко.На кого вы ориентировались?

Окулицкий.На блок государств против СССР.

Руденко.Из кого должен был, по-вашему, состоять этот блок – Польша, а еще какие государства?

Окулицкий.Англия…

Руденко.Еще?

Окулицкий.Еще – немцы.

Руденко.Значит, блок с врагами всех свободолюбивых народов – немцами, известными всему миру своей жестокостью, варварством, истреблением мирных жителей?

Окулицкий.Не с немцами, а с Европой. (Смех)» [271] 271
  Правда. 20 июня 1945 г.


[Закрыть].

В последний день суда в своем «последнем слове» перед вынесением приговора Окулицкий признал, что он ошибался, не доверяя Советскому Союзу и доверяя польскому правительству в Лондоне. Это правительство не признало Ялтинское соглашение о Польше, и он сразу же понял, что это было ошибкой. Тем не менее он сохранил польское подполье со всеми его складами оружия и радиопередатчиками, ибо по-прежнему не доверял СССР. Он всегда помнил, что царская Россия угнетала Польшу 123 года, и не был убежден, что победившие русские станут уважать независимость Польши. В то время он не знал, какие изменения произошли в Советском Союзе. Он воевал с немцами, и, по его словам, из его директив Армии Крайовой не видно, что он приказывал совершать террористические акты против советских граждан, а если такие акты имели место без его ведома (а они имели место), то это весьма прискорбно. Что же касается его идей о союзе с Европой, включая Англию и Германию, то это относилось к будущему и носило чисто «гипотетический характер».

Дальше этого Окулицкий не пошел. Но официальные советские круги были вполне удовлетворены: на суде было разоблачено действительное лицо лондонского правительства и косвенно Черчилля с его «санитарным кордоном».

Как Сталин уже предсказывал Гопкинсу, приговоры были вынесены сравнительно мягкие. Государственный обвинитель не потребовал смертного приговора даже для Окулицкого, который был приговорён к 10 годам тюрьмы. Три члена «подпольного правительства» были приговорены к тюремному заключению на срок от 5 до 8 лет, некоторые – к гораздо меньшим срокам, а трое оправданы.

Благодаря настойчивости Гарри Гопкинса комиссии в составе Молотова, Гарримана и Керра удалось наконец добиться сформирования польского «правительства национального единства». В него вошло лишь небольшое число «лондонских поляков», но среди них не было ни одного члена правительства Арцишевского в Лондоне. Наиболее видной фигурой был Миколайчик, за несколько месяцев до этого вышедший из состава лондонского правительства и, правда, неохотно, но признавший Ялтинское соглашение о Польше. Несмотря на сильную враждебность к Миколайчику «люблинских поляков», Черчилль настоял, чтобы его включили в новое польское правительство. Заключительные переговоры, завершившиеся сформированием этого правительства, происходили в Москве с 17 по 24 июня, совпав, таким образом, с судом над Окулицким и другими руководителями польского антисоветского подполья.

Сформированное наконец польское правительство, в честь которого Сталин (перед отъездом членов его в Варшаву) устроил роскошный прием в Кремле, было несколько однобоким, так как ключевые позиции в нем заняли просоветски настроенные поляки. Но это было лучшее, чего западные державы могли добиться в тех условиях, и потому они поспешили признать новое польское правительство. В тот вечер Сталин в своей речи в Кремле говорил о вреде, который Польша и Россия причинили друг другу в прошлом, и признал, что вина России больше, нежели вина Польши. Он даже высказал предположение, что, прежде чем исчезнут вся горечь и обиды прошлого, должно будет вырасти новое поколение поляков. Германия, сказал он, по-прежнему будет представлять собой угрозу для Польши и России, и их союз необходим, но сам по себе он недостаточен, и поэтому обеим странам нужен союз с Соединенными Штатами, Англией и Францией [272] 272
  Mikolajczyk S. The Rape of Poland. London, 1948. p. 157.


[Закрыть].

В это время в самой Польше шла острая борьба между Востоком и Западом. Проведя вскоре после сформирования нового правительства десять дней в Польше, я обнаружил там нечто вроде атмосферы гражданской войны. Прибытие в Польшу необычайно большой группы западных корреспондентов послужило поводом для нескольких антисоветских выступлений. Одно из них носило особенно ужасный характер: в Кракове, чтобы показать нам, что «подполье» действует, возле нашей гостиницы были убиты два советских солдата.

За неимением лучшего символом истинного польского патриотизма стал Миколайчик. Вскоре после его прибытия в Польшу в Кракове состоялась многотысячная демонстрация в честь него. Этот, город стал как бы столицей старой и прозападной Польши, оплотом крестьянской партии – ПСЛ, а также всех клерикальных и наиболее реакционных элементов в стране. Краков с его знаменитыми костелами в стиле барокко и могилой Пилсудского – этой «антирусской» святыней, которую каждый день посещали тысячи людей, – пострадал меньше, чем большинство польских городов. Но хотя именно русские спасли Краков от разрушения, здесь к ним относились враждебней, чем где-либо. Советские солдаты в Кракове со своей стороны держались особенно нервозно.

В Варшаве обстановка была заметно лучше. Город, конечно, являл собой трагическое зрелище. Практически вся правительственная и другая деятельность была сосредоточена в предместье Варшавы – Праге, на другом берегу реки, и через Вислу можно было перейти только по временному деревянному мосту. В собственно Варшаве в числе немногих «живых» мест были гостиница «Полония» и несколько кварталов домов за ней: здесь до самого конца жили немцы, пока горела остальная Варшава. Вокруг на целые километры тянулась пустыня, на которой возвышались остовы сгоревших домов и целые горы обломков. Возле «Полонии» была табачная лавка, торговавшая главным образом сигаретами, полученными от ЮНРРА, а «четырнадцать цветочных ларьков» Варшавы рассматривались как маленькое робкое начало возрождения жизни. Советский Союз передал в дар Варшаве некоторое количество сборных домов, автобусов и трамвайных вагонов, и ходило много разговоров о том, что Россия намерена «восстановить половину Варшавы», но верно это было или нет, все это могло показать лишь будущее. Пока что большинство варшавских рабочих занимались расчисткой улиц и ремонтом тех зданий, которые еще как-то можно было приспособить для жилья. Но поразительнее всего была вера в то, что город будет восстановлен. Демократическое правительство объявило, что это будет сделано, и это было большим его козырем в психологическом отношении. Восстановление Варшавы и граница по Одеру – Нейсе являлись двумя пунктами, в отношении которых все поляки были согласны.

Как-то во время моего пребывания в Варшаве в Краковском предместье, лежавшем в развалинах, состоялась большая демонстрация 20 тыс. рабочих и нескольких крестьянских делегаций; с балкона выгоревшего здания Оперного театра демонстрантов приветствовали все члены правительства, включая Миколайчика. Из рядов демонстрантов неслось много приветствий, но они не обязательно предназначались одному Миколайчику, Многие из этих рабочих, несших красные знамена, были члены ППР и ППС, то есть коммунисты и социалисты. «Поразительно, поразительно, – говорил Миколайчик, – видеть такую жизнеспособность в нашем народе, а ведь эти люди живут среди развалин и голодны, очень голодны…»

В 1945 г. западные земли Польши представляли собой еще пустыню. Почти все немцы ушли, и деревни опустели. Урожай убирали польские и русские войска. Кое-где постепенно появились новоселы – частично из района Львова, а частично с крошечных «нерентабельных» ферм в центральной Польше. Некоторые приезжали без скота, и хотя им передали хорошие дома немецких фермеров, где они уже развесили свои распятия, жили они почти на одном картофеле. Кое-кто из поселившихся в районе между Одером и Западной Нейсе говорил: «Здесь нам дали больше земли, чем мы имели дома, но нам нечем ее обрабатывать – у нас нет лошадей, и потом это все-таки не наша страна». Спустя два года и общая картина в этих районах, и настроение людей совершенно изменились. К 1947 г. они уже стали смотреть на эту землю как на свою страну. Ведущую роль в этом процессе сыграл тогдашний министр западных земель Гомулка.

В 1945 г. там еще жило некоторое число немцев. Мне вспоминается сын местного мельника, дюжий, курносый, веснушчатый парень. Он выглядел растерянным. «Я не знаю, куда они нас пошлют. Нам некуда идти. Я прожил здесь всю жизнь». На дороге мы встретили несколько сот немцев – мужчин, женщин и детей, которые везли свои пожитки. Старики сидели на телегах. Конвоировавшие их польские солдаты заорали на немцев, когда те остановились, чтобы поплакаться нам на свою судьбу. Немцы раньше не жалели поляков, а теперь и поляки не испытывали особой жалости к немцам.

Разрушенный Данциг, ныне Гданьск, был ужасен. Здесь происходили очень тяжелые бои, и вдоль дороги, тянувшейся по побережью, между Гдыней и Данцигом, были десятки братских могил советских солдат. Под Данцигом мы видели фашистский экспериментальный завод по изготовлению мыла из человеческих трупов, которым руководил один немецкий профессор, по имени Шпаннер. Это было кошмарное зрелище: цистерны, полные человеческих голов и тел, плавающих в какой-то жидкости, лохани со слоистым веществом – мылом из людей. Туповатого вида молодой человек, который работал здесь лаборантом и выглядел теперь очень испуганным, сказал, что завод не пошел дальше экспериментальной стадии, но то мыло, какое успели изготовить, было хорошее. Оно плохо пахло, но потом стали добавлять какое-то химическое вещество, и оно придало мылу залах миндаля. Оно нравилось его матери. По его словам, профессор Шпаннер говорил ему, что после войны немцы построят мыловаренные заводы в каждом концентрационном лагере, так что производство сможет опираться на прочную сырьевую базу. Сейчас, когда евреи истреблены, говорил ему Шпаннер, можно приняться за миллионы славян.

По возвращении в Варшаву я беседовал с советским полковником, который сказал: «Здесь повсюду множество террористов из Армии Крайовой и НСЗ (польские фашисты), особенно в таких местах, как Краков. Польским коммунистам приходится трудно. Сотни их работников убиты. Нужно большое мужество, чтобы быть польским коммунистом».

Подспудно (и не так широко) в Польше шла в то время малая гражданская война. Конец ей был положен только в 1947 г. – при помощи широкой амнистии, но и не без содействия армии и сильной полиции. Миколайчик бежал в 1948 г., Осубку-Моравского сменил Циранкевич, а через несколько лет возникла новая Польша во главе с Гомулкой. Было бы, однако, ошибочно предполагать, что в 1945 г. в Польше не было настоящих социалистов или коммунистов или что все поляки обожали Запад. Подобно очень многим чехам, немало поляков очень хорошо понимали, что союз их страны с Западом не принес им пользы в 1939 г.

Не только многие руководители рабочего класса, но и значительная часть интеллигенции рассуждала так: «При такой разрушенной экономике, как наша, и при наличии западных земель, которые нужно заселить и устроить, со всеми этими задачами может справиться только централизованная социалистическая экономическая система». Это был «рациональный» подход. Будущее показало его справедливость.

В конечном счете польский вопрос был как-то улажен на третьей и последней конференции Большой тройки – в Потсдаме.

Советскую делегацию на открывшейся 17 июля Потсдамской конференции [273] 273
  Документы Потсдамской конференции см. в журнале «Международная жизнь». 1965, № 10, 12; 1966, № 1, 3, 5, 7. – Прим. ред.


[Закрыть]возглавляли Сталин и Молотов, американскую – новый президент Гарри Трумэн и новый государственный секретарь Джеймс Бирнс, английскую – сначала Черчилль и Иден, а с 28 июля, то есть после победы лейбористов на всеобщих выборах, Эттли и Бевин – новый премьер-министр и новый министр иностранных дел.

По окончании конференции «Правда» писала 3 августа в передовой статье: «Итоги конференции свидетельствуют о дальнейшем укреплении и развитии сотрудничества между тремя великими державами, боевой союз которых обеспечил победу в войне против общего врага». В последующие дни «Правда» гневно клеймила как злонамеренную клевету всякого рода предположения, появившиеся, например, в шведской печати, о том, что «в Потсдаме были посеяны семена раскола Европы и Германии».

К несчастью, однако, так оно и было, несмотря на пространное официальное коммюнике, создавшее видимость единства трех великих держав. Но даже этот документ показывал, что по ряду вопросов не было достигнуто соглашения, а решение многих проблем было отложено.

Этот документ на 20 страницах состоял из следующих разделов: I. Преамбула. II. Учреждение Совета министров иностранных дел. III. О Германии. IV. Репарации с Германии. V. Германский флот и торговые суда. VI. Город Кенигсберг и прилегающий к нему район. VII. О военных преступниках. VIII. Об Австрии. IX. О Польше. X. О заключении мирных договоров и о допущении в Организацию Объединенных Наций. XI. О подопечных территориях. XII. О пересмотре процедуры Союзных контрольных комиссий в Румынии, Болгарии и Венгрии. XIII. Упорядоченное перемещение германского населения. XIV. Переговоры по военным вопросам.