Текст книги "Россия в войне 1941-1945"

Глава XI. Второй этап битвы под Москвой

Hемцы за первые 19 дней наступления дошли до Наро-Фоминска, лежащего менее чем в 80 км от Москвы, а в районе Волоколамска подошли к столице даже еще ближе. Но все это время сопротивление советских войск усиливалось, и к 18 октября их контратаки замедлили продвижение противника. Обе стороны несли очень большие потери, и с 18 октября до начала ноября немцы, у которых появились признаки растущей усталости, продвинулись вперед очень ненамного.

В немецких военных мемуарах подчеркиваются трудности вермахта в области снабжения, но совершенно ясно, что пресловутая «русская зима» отнюдь не играла решающей роли ни в октябре, ни в начале ноября. Напротив, некоторые трудности немцев были вызваны тем, что дороги еще не замерзли. Вот что пишет по этому поводу Гудериан:

«29 октября наши головные танки достигли пункта, расположенного примерно в трех километрах от Тулы. Попытки взять город штурмом провалились из-за сильной противотанковой и противовоздушной обороны противника. Мы потеряли много танков и офицеров… Тем временем дорога Орел – Тула пришла в такое скверное состояние, что мы вынуждены были распорядиться… о снабжении 3-й танковой дивизии по воздуху… Ввиду невозможности предпринять фронтальное наступление на Тулу генерал барон фон Гейр предложил обойти город, чтобы продолжать наше продвижение на восток… [Он] также считал, что моторизованные части невозможно использовать до наступления морозов» [58] 58
  Guderian H. Op. cit. p. 152.


[Закрыть].

Утверждения Гудериана, что успеху первого германского наступления на Москву помешали дожди и грязь, кажутся неосновательными, так как русские страдали от этого не меньше, чем немцы. К тому же Гудериан сам признает, что захватить Тулу – эту ключевую позицию на дороге в Москву – ему помешала оборона Красной Армии, а не грязь. Вдобавок советское командование преподнесло ему неприятный сюрприз, введя в бой, к вящему неудовольствию Гудериана, некоторое количество танков Т-34 под командованием Катукова [59] 59
  Guderian H. Op. cit. P. 248.


[Закрыть].

Вечером 6 ноября, то есть через неделю после фактического провала первого немецкого наступления на Москву и за десять дней до начала второго наступления, Москва праздновала 24-ю годовщину Октябрьской революции. Немцы еще стояли в 60 км от Москвы, а кое-где и ближе, и, хотя в столице царила атмосфера осажденного города (госпитали были переполнены десятками тысяч раненых, и ежедневно прибывали новые раненые), все же за минувшие две недели уверенность, что Москва не будет сдана, неуклонно крепла.

Вечером 6 ноября в большом зале станции метрополитена «Маяковская» состоялось традиционное торжественное заседание. Доклад Сталина на торжественном заседании представлял собой странное смешение тревоги и полной уверенности в себе. Напомнив, что война значительно сократила, а во многих случаях вовсе приостановила мирное социалистическое строительство, продолжавшееся столько лет, Сталин сказал:

«За 4 месяца войны мы потеряли убитыми 350 тысяч и пропавшими без вести 378 тысяч человек, а раненых имеем 1 миллион 20 тысяч человек. За этот же период враг потерял убитыми, ранеными и пленными более 4 с половиной миллиона человек.

Не может быть сомнения, что в результате 4 месяцев войны Германия, людские резервы которой уже иссякают, оказалась значительно более ослабленной, чем Советский Союз, резервы которого только теперь разворачиваются в полном объеме».

Весьма сомнительно, чтобы кто-нибудь в России мог поверить этим цифрам, но, пожалуй, было необходимо преувеличить потери немцев, дабы подкрепить утверждение Сталина, что «молниеносная война» уже провалилась. По словам Сталина, она провалилась по трем причинам. Во-первых, немцы, как это можно было видеть из миссии Гесса в Англии, надеялись, что Англия и Америка примкнут к их войне против России или, во всяком случае, предоставят им свободу рук на Востоке. Этого не произошло: Англия, США и Советский Союз оказались в одном лагере. Во-вторых, немцы рассчитывали, что советский строй рухнет и СССР распадется на составные части.

«Никогда еще советский тыл не был так прочен, как теперь. Вполне вероятно, что любое другое государство, имея такие потери территории, какие мы имеем теперь, не выдержало бы испытания и пришло бы в упадок».

Наконец, немцы рассчитывали опрокинуть Советские Вооруженные Силы, после чего они беспрепятственно дошли бы до Урала. Правда, немецкая армия была опытнее Красной Армии, но у советских войск имелось то моральное преимущество, что они вели справедливую войну. Кроме того, немцы сражались на вражеской территории, вдали от своих баз снабжения.

«Наша армия действует в своей родной среде, пользуется непрерывной поддержкой своего тыла, имеет обеспеченное снабжение людьми, боеприпасами, продовольствием… Оборона Лениграда и Москвы… показывает, что в огне Отечественной войны куются и уже выковались новые советские бойцы и командиры, летчики, артиллеристы, минометчики, танкисты, пехотинцы, моряки, которые завтра превратятся в грозу для немецкой армии (бурные аплодисменты)».

Наряду с этим, сказал Сталин, нельзя отрицать и наличие неблагоприятных факторов. Одним из них является отсутствие второго фронта в Европе: в то время как немцы воюют с Красной Армией, опираясь на помощь многочисленных союзников – финнов, румын, итальянцев, венгров, – на Европейском континенте по-прежнему нет никаких английских или американских войск, которые бы помогали России.

«Но не может быть сомнения и в том, что появление второго фронта на континенте Европы, – а он безусловно должен появиться в ближайшее время (бурные аплодисменты), – существенно облегчит положение нашей армии в ущерб немецкой».

Другим неблагоприятным фактором было превосходство немцев в танках и авиации. Красная Армия имела в несколько раз меньше танков, чем немцы, хотя новые русские танки превосходили по качеству немецкие. Необходимо было производить не только больше танков, но и больше самолетов, противотанковых ружей и орудий, минометов и гранат и строить всякого рода противотанковые препятствия.

Показав, что нацисты вовсе не являются ни «националистами», ни «социалистами», а представляют собой оголтелых империалистов, стремящихся в первую очередь уничтожить или поработить славянские народы, и процитировав некоторые особенно типичные высказывания немцев насчет «низших рас», Сталин весьма многозначительно воззвал к национальной гордости русских:

«И эти люди, лишенные совести и чести, люди с моралью животных имеют наглость призывать к уничтожению великой русской нации, нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова!…

Немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну с народами СССР. Что же, если немцы хотят иметь истребительную войну, они ее получат (бурные, продолжительные аплодисменты).

Отныне наша задача… будет состоять в том, чтобы истребить всех немцев до единого, пробравшихся на территорию нашей Родины в качестве ее оккупантов…

Никакой пощады немецким оккупантам! Смерть немецким оккупантам! (Бурные аплодисменты)».

В-третьих, существовала коалиция Большой тройки против немецко-фашистских империалистов. Это была война моторов, а Англия, США и СССР могли производить втрое больше моторов, чем Германия.

Затем Сталин упомянул о Московской конференции при участии Бивербрука и Гарримана, о решении Англии и США систематически снабжать СССР самолетами и танками, о ранее принятом Англией решении поставлять России такое сырье, как алюминий, олово, свинец, никель и каучук, и о более позднем решении Америки предоставить Советскому Союзу заем в 1 млрд. долларов.

«Можно сказать с уверенностью, что коалиция Соединенных Штатов Америки, Великобритании и СССР есть реальное дело (бурные аплодисменты),которое растет и будет расти во благо нашему общему освободительному делу».

В заключение Сталин сказал, что Советский Союз ведет освободительную войну, что он не имеет территориальных притязаний ни в Европе, ни в Азии, в частности в отношении Ирана, и не ставит целью воины навязать свою волю и свой режим славянским и другим народам, ждущим освобождения от нацистского ига. Советский Союз не хочет вмешиваться во внутренние дела этих народов… Народы Советского Союза должны трудиться не покладая рук, чтобы обеспечить Красную Армию вооружением, боеприпасами и продовольствием.

Гораздо в более драматической и вдохновляющей обстановке Сталин произнес речь на параде войск на следующее утро. Вдали грохотали советские и немецкие орудия, истребители совершали патрульные полеты над Москвой. А здесь на Красной площади в то холодное пасмурное ноябрьское утро Сталин выступал перед солдатами, многие из которых прибыли с фронта или же направлялись туда.

«Товарищи! В тяжелых условиях приходится праздновать сегодня 24-ю годовщину Октябрьской революции… Враг очутился у ворот Ленинграда и Москвы… Несмотря на временные неуспехи, наша армия и наш флот геройски отбивают атаки врага на протяжении всего фронта…»

Россия, продолжал Сталин, переживала и худшие испытания. Он напомнил о первой годовщине революции в 1918 г. и, остановившись на некоторых исторических моментах, сказал:

«Три четверти нашей страны находились тогда в руках иностранных интервентов… У нас не было союзников, у нас не было Красной Армии, мы ее только начали создавать, – не хватало хлеба, не хватало вооружения, не хватало обмундирования. 14 государств наседали тогда на нашу страну… В огне войны организовали тогда мы Красную Армию и превратили нашу страну в военный лагерь. Дух великого Ленина вдохновлял нас тогда на войну против интервентов… Теперь положение нашей страны куда лучше, чем 23 года назад. Наша страна во много раз богаче теперь и промышленностью, и продовольствием, и сырьем, чем 23 года назад. У нас есть теперь союзники… Мы имеем теперь сочувствие и поддержку всех народов Европы, попавших под иго гитлеровской тирании. Мы имеем теперь замечательную армию и замечательный флот… У нас нет серьезной нехватки ни в продовольствии, ни в вооружении, ни в обмундировании. Дух великого Ленина… вдохновляет нас теперь на Отечественную войну так же, как 23 года назад.

Разве можно сомневаться в том, что мы можем и должны победить немецких захватчиков?

Враг не так силен, как изображают его некоторые перепуганные интеллигентики… Если судить… по действительному положению Германии, нетрудно будет понять, что немецко-фашистские захватчики стоят перед катастрофой…

Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки! На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы… как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»

Это упоминание о великих предках, великих представителях русской культуры – Пушкине, Толстом, Чайковском, великих ученых и мыслителях и великих национальных героях – Александре Невском, разгромившем в 1242 г. тевтонских рыцарей, Дмитрии Донском, разбившем в 1380 г. татар, Минине и Пожарском, сражавшихся с поляками в XVII в., Суворове и Кутузове, воевавших с Наполеоном, – все это представляло собой обращение к специфически русской национальной гордости народа. С потерей Прибалтийских республик и Украины сопротивление немцам сосредоточилось главным образом в старой России.

В СССР военного времени, когда каждое официальное высказывание, а тем более каждое слово Сталина ожидалось со страстной надеждой, эти две речи – и особенно та, которая была произнесена в драматической обстановке на Красной площади, когда немцы все еще стояли под Москвой, – произвели очень сильное впечатление и на армию, и на рабочих.

Прославление России, притом не только России Ленина, оказало огромное воздействие на народ в целом. Именно такая патриотическая пропаганда, отождествляющая Советскую власть и Сталина с Россией, со святой Русью, скорее всего могла создать в стране настоящий моральный подъем.

Во всяком случае, это не было чем-то совершенно новым. Уже за много лет до этого в народном представлении образ Сталина прочно запечатлелся как образ строителя государства, похожего на Александра Невского (каким он показан, например, в фильме Эйзенштейна – Прокофьева), Ивана Грозного и Петра Великого (каким он предстает, например, в романе Алексея Толстого).

Поэтому в ноябре 1941 г. народ не остался глухим ко всем этим напоминаниям о татарском нашествии, о смутном времени и вторжении поляков или о 1812 г. Русский народ был глубоко оскорблен вторжением, – это было нечто гораздо более оскорбительное, чем все, что он знал в своей истории раньше. В своей речи 6 ноября Сталин не преминул отметить разницу между Наполеоном и Гитлером: Наполеон плохо кончил, но он хоть не нес с собой в завоеванные страны философию о «недочеловеках».

Ниже мы подробнее остановимся на настроениях в России в 1941-1942 гг. Здесь же достаточно сказать, что в этих своих двух ноябрьских речах Сталин не только очень умело приноровился к этим настроениям, но и постарался всемерно их укрепить и поощрить.

А время, чтобы усилить такие настроения, было действительно самое подходящее: ведь такие старинные русские города, как Псков, Новгород и Калинин (Тверь), были уже в руках немцев, Ленинград фактически окружен, и враг рвался к самой Москве, стараясь сломить наспех сооруженную оборону в 50-60 км от столицы.

Современная советская «История войны» не принижает значения этих двух выступлений Сталина:

«Доклад И.В. Сталина на торжественном заседании Московского Совета депутатов трудящихся и его речь на параде 7 ноября 1941 г. оказали огромное влияние на подъем морально-политического состояния населения оккупированной территории… Советские летчики сбрасывали за линией фронта газеты с отчетами о торжественном заседании и о параде на Красной площади. Газеты, как неоценимое сокровище, передавались из рук в руки, бережно хранились. Со слезами радости на глазах узнавали советские люди, что распространяемые гитлеровцами сообщения о падении Москвы являются сплошной ложью, что Москва стоит неколебимо. Слушая голос родной партии, они проникались глубокой верой в силу Советского государства, в нерушимую волю советского народа к победе, в неизбежность поражения немецко-фашистских захватчиков».

Октябрь и ноябрь 1941 г. были самыми мрачными месяцами за все время советско-германской войны. С ними может сравниться только октябрь 1942 г., когда висела на волоске судьбе Сталинграда.

К концу сентября 1941 г. была потеряна большая часть Украины, немцы рвались к Харькову, Донбассу и Крыму. После разгрома советских войск в битве под Киевом, в которой советские войска – даже по их собственным признаниям – потеряли только пленными около 175 тыс. человек, немцы имели на юге большое превосходство не только в живой силе, но и в самолетах, танках и орудиях. [60] 60
  В живой силе – 2:1; в орудиях – 3:1; в самолетах – 2:1 (ИВОВСС. Т. 2. с. 218).


[Закрыть]Приказы Ставки об организации упорной обороны Перекопа и о строительстве прочных оборонительных рубежей западнее Харькова и в Донбассе не удалось выполнить вовремя. Мобилизация многих тысяч донецких шахтеров в местное ополчение и усилия 150 тыс. шахтеров по строительству новых оборонительных линий не дали результатов. К 29 сентября немцы ворвались в Донбасс, на долю которого приходилось тогда 60% всей советской добычи угля, 75% кокса, 30% чугуна и 20% стали. К 17 октября армии Рундштедта заняли весь Донбасс и, форсировав реку Миус, вошли в Таганрог на Азовском море. Севернее 6-я армия Паулюса вела наступление на Харьков, который был захвачен 24 октября. Советские войска постарались перед этим эвакуировать оттуда возможно больше промышленного оборудования. В это же время, когда немцы находились уже в Таганроге, началась эвакуация «Ростсельмаша» – крупного завода сельскохозяйственных машин в Ростове. Эта работа продолжалась почти до последней минуты, зачастую под бомбежками немецкой авиации.

19 ноября после двухдневных ожесточенных уличных боев немцы захватили Ростов. Но Верховное Главнокомандование придавало Ростову такое значение, что даже в разгар Московской битвы Тимошенко получил подкрепления, и десять дней спустя Ростов – «ворота Кавказа» – был освобожден русскими. Это явилось их первой крупной победой, хотя немцы были отброшены всего на 50-60 км к западу, где они окопались на реке Миус. По данным советской печати (отчасти подтвержденным немцами), эта победа имела не только военное, но и политическое значение, так как она отразилась на политике Турции в отношении СССР [61] 61
  Атаки советских войск на Ростов на юге и на Тихвин на севере помогли также ослабить давление на Москву. Ростов был оставлен немцами без соответствующего приказа Гитлера, чем объяснялась временная опала Рундштедта.


[Закрыть].

Тем временем 11-я армия Манштейна при поддержке румынского корпуса ворвалась в Крым, где советские войска в беспорядке отступали к Севастополю. К середине ноября немцы (или румыны) захватили весь Крым, за исключением Севастополя, где были построены три прочные оборонительные линии в глубину на 16 км. Все попытки противника взять штурмом военно-морскую базу провалились, и осажденная крепость под командованием вице-адмирала Октябрьского и генерала Петрова держалась до июля 1942 г. Значительную часть своего вооружения и боеприпасов Севастополь производил сам в подземных мастерских, более или менее укрытых от непрерывных налетов авиации и артиллерийского обстрела. Только в ноябре – декабре было изготовлено 400 минометов, 20 тыс. ручных гранат и 32 тыс. противопехотных мин, а также отремонтировано большое количество орудий, пулеметов и даже танков. В этот период Севастополь защищали 54 тыс. человек, сковавшие на 8 месяцев крупные немецкие и румынские силы, которые могли бы быть в противном случае использованы для вторжения на Кавказ через Керченский пролив.

Отброшенные из Ростова и задержанные в Севастополе, немцы тем не менее причинили Советскому Союзу на юге не только тяжелый военный, но также огромный и чувствительный экономический ущерб.

Еще трагичнее было положение на севере. К 8 сентября, после захвата немцами Шлиссельбурга, Ленинград был полностью блокирован, если не считать узкой Дороги жизни Через Ладожское озеро. С 9 ноября даже ладожскую брешь стало почти невозможно использовать, так как немцы заняли Тихвин на главной железнодорожной магистрали юго-восточнее озера. Казалось, что Ленинград окончательно обречен на голод, и только 9 декабря, после освобождения Тихвина, будущее стало представляться в несколько менее мрачном свете. Примечательно, что в самый разгар битвы под Москвой Верховное Главнокомандование сумело выделить достаточные силы для освобождения Ростова и Тихвина, хотя они явно рассматривались только как минимальные цели, за которыми не могли последовать ни освобождение Донбасса, ни крупный прорыв блокады Ленинграда. Ведь в это время Красная Армия испытывала не только нехватку обученных резервов, но и крайний недостаток вооружения. А главное, было ясно, что основной целью немцев, несмотря на провал их массированного октябрьского наступления, оставался захват Москвы.

К началу ноября немцы по всем признакам готовили новое большое наступление: их крупные силы сосредоточивались не только западнее, но также северо-западнее и юго-западнее Москвы. Провал первого наступления дал Ставке время собрать за Москвой крупные стратегические резервы и укрепить свою линию фронта на всех участках.

Тот факт, что Москва не была захвачена в октябре, благотворнейшим образом подействовал на моральное состояние бойцов. Об этом говорит, в частности, массовое вступление солдат и офицеров в партию и комсомол. В течение месяца (с октября по ноябрь) число членов партии в трех армейских группировках под Москвой выросло с 33 до 51 тыс. человек,, а комсомольцев с 59 до 78 тыс. человек. На этом этапе в партию с минимумом формальностей стали принимать почти всякого отличившегося в бою солдата.

После провала первого германского наступления на Москву улучшилось моральное состояние и гражданского населения. Эвакуация Москвы продолжалась весь октябрь и первую половину ноября. Было эвакуировано около половины населения и большая часть промышленности. Так, из 75 тыс. металлорежущих станков в Москве осталось только 21 тыс. Московская промышленность выпускала главным образом стрелковое оружие, боеприпасы, а также производила ремонт танков и автомашин. Небо над Москвой было испещрено заградительными аэростатами, почти на всех главных улицах имелись противотанковые препятствия и множество зенитных батарей. Их было куда больше, чем раньше. Даже еще строже стали правила борьбы с пожарами; в противопожарной охране принимали участие тысячи москвичей. В городе царила суровая, героическая атмосфера войны, совершенно непохожая на обстановку в период октябрьского кризиса.

Несмотря на общую уверенность, что Москва не будет сдана, серьезность готовившегося второго наступления противника не умалялась. Как и следовало ожидать, на ряде участков немцы обеспечили свое значительное превосходство. Первые крупные удары они нанесли 16 октября на Калининско-Волоколамском участке фронта, где они имели тройное превосходство в танках и двойное в орудиях. К 22 ноября немцы ворвались в Клин, севернее Москвы, а на западе – в Истру, самый близкий пункт к Москве, какого им когда-либо суждено было достигнуть крупными силами. Несомненно, именно из Истры, по воспоминаниям немецких генералов, «можно было видеть Москву в сильный полевой бинокль».

В ожесточенных боях севернее Волоколамска советские солдаты совершили много героических дел; можно упомянуть, например, о многочисленных подвигах кавалеристов генерала Доватора, правда совершенных ценой тяжелых потерь (сам Доватор был убит 19 декабря во время контрнаступления), или о самоотверженном сопротивлении у разъезда Дубосеково группы истребителей танков из дивизии Панфилова, охранявшей Волоколамское шоссе.

Множество других, не менее славных подвигов если не прошли совсем незамеченными, то, во всяком случае, не были занесены в летопись для потомков. Имелось небольшое число героев, которым суждено было остаться в памяти народа. Авиация имела своего национального героя в лице капитана Гастелло; пехота – 28 панфиловцев; партизаны (и соответственно комсомол, так же как и вся страна) – национальную героиню Зою Космодемьянскую.

На деле же ни Гастелло, ни 28 панфиловцев, ни Зоя не были единичными примерами мужества и самоотверженности. В атмосфере массового подъема в ноябре – декабре 1941 г. подобных случаев было очень много.

На южном фланге Московского фронта под постоянной угрозой окружения находился промышленный город Тула, который соединила со столицей лишь узкая горловина. В этом центре оружейного производства старой России существовала особенно сильная партийная организация, и местные рабочие батальоны принимали очень активное участие в обороне своего города, жившего как бы в «атмосфере 1919 года», которую ярко описал генерал Болдин, назначенный 22 ноября командующим обороной Тулы [62] 62
  См.: Болдин И.В. Страницы жизни. с. 184-185.


[Закрыть]. Гудериан, раз уже потерпевший здесь неудачу, не оставлял своих попыток обойти и отрезать Тулу. 3 декабря Туле угрожало окружение, так как немцы вплотную подошли к железной и шоссейной дорогам на Москву.

Для Тулы день 3 декабря был самым критическим, но на других участках фронта немцы фактически были остановлены неделей раньше, и уже полным ходом шли приготовления к советскому контрнаступлению, назначенному на б декабря.

К середине периода второго наступления на Москву немцы начали страдать от холода. Всего за неделю с небольшим до этого Гудериан горько жаловался, что его танки застревают в грязи, и надеялся на ранние морозы, которые облегчили бы продвижение к Москве; теперь же он не менее горько начал жаловаться на тот самый мороз, которого так ждал. 6 ноября он писал:

«Печально для солдат и весьма прискорбно, что противник таким образом выигрывает время, а осуществление наших планов откладывается до наступления зимы. Все это меня очень удручает… Неповторимый шанс нанести один большой удар становится все более нереальным. Одному богу известно, как обернутся события».

7 ноября он отмечал: «У нас имеются первые серьезные случаи обморожения». 17 ноября тон Гудериана становится еще более мрачным:

«Мы лишь очень медленно приближаемся к своей конечной цели в этот лютый мороз, когда все части испытывают невероятные трудности со снабжением. Трудности с подвозом припасов по железной дороге все время возрастают… Без горючего наши машины не могут двигаться…»

8 общем все складывалось для немцев в высшей степени неутешительно. Позже Гудериан писал:

«Урожай 1941 г. – богатый всюду в стране. Нет недостатка и в скоте. (Но) из-за наших отвратительных железнодорожных коммуникаций мы смогли отправить в Германию из района действия 2-й танковой армии лишь небольшое количество продовольствия» [63] 63
  Guderian H, Op. cit. p. 246-249. Здесь же автор приводит куда более сомнительную историю о том, как хорошо якобы немцы заботились о снабжении продуктами русского гражданского населения в Орле и других местах. Как мы увидим ниже, зимой 1941/42г. в Орле под «нежной опекой» Гудериана свирепствовал голод.


[Закрыть]. И далее:

«17 ноября мы узнали, что на фронте появились сибирские войска и что дополнительные резервы прибывают по железной дороге в Рязань и Коломну. 112-я пехотная дивизия вошла в соприкосновение с этими новыми сибирскими частями. Поскольку одновременно нас атаковали танки противника… то наши поредевшие войска не смогли дать отпор этим свежим силам. Прежде чем осуждать дивизию, следует помнить, что в каждом полку было уже около 500 человек обмороженных, что из-за мороза пулеметы не действовали и что наша 37-миллиметровая пушка оказалась неэффективной против русских танков Т-34. Результатом всего этого была паника… Это случилось впервые в ходе русской кампании… Боеспособность нашей пехоты пришла к концу…»

При всем этом Гудериан продолжал атаки против Тулы; он также отмечает, что на какое-то время его войска перерезали шоссе и железную дорогу Тула-Москва. Но из его рассказа видно, что в немецких войсках что-то не ладилось, хотя он говорит только о том, что «сила наших войск иссякла, как иссякло их горючее».

Все последующие атаки на Тулу провалились, по словам Гудериана, преимущественно по тем же причинам и потому, что 4 декабря температура, как он пишет, упала до –31° С, а 5-го – до –68 (sic!). Это, конечно, надо признать за чистую фантазию, которая объяснялась стремлением Гудериана все свалить на погоду!

Русские, отрицая, что в ноябре было очень холодно, соглашаются, что в декабре действительно ударили очень сильные морозы. Но они вполне справедливо замечают, что нелепо думать, будто советские солдаты, как и все люди, не страдали от сильных холодов. Однако в советских источниках говорится, что Красная Армия имела гораздо лучшее зимнее обмундирование, чем немцы:

«Немецкая армия впервые за Вторую мировую войну переживала тяжелый кризис. Фашистские генералы были обескуражены огромными потерями своих войск и провалом всех надежд на окончание войны с Советским Союзом в 1941 г. Рассеялись в прах мечты о теплых зимних квартирах в Москве. Генерал Блюментрит с горечью признает, что немецким солдатам «суждено было провести свою первую зиму в России в тяжелых боях, располагая только летним обмундированием, шинелями и одеялами». В то же время, по его словам, «личный состав большинства русских частей был обеспечен меховыми полушубками, телогрейками, валенками и меховыми шапками-ушанками. У русских были перчатки, рукавицы и теплое нижнее белье». С этими признаниями битого фашистского генерала нельзя не согласиться… Из приведенных Блюментритом фактов напрашивается вывод… что советское Верховное Главнокомандование оказалось дальновиднее немецкого генерального штаба…» [64] 64
  ИВОВСС. Т. 2. с. 268.


[Закрыть].

Современные советские работы по истории войны не повторяют поистине астрономических цифр немецких потерь, которые назывались в то время как Сталиным, так и в сводках Совинформбюро. В ходе второго немецкого наступления на Москву (с 16 ноября по 6 декабря), говорится в советской «Истории войны», потери немцев составили: 55 тыс. человек убитыми, свыше 100 тыс. человек ранеными и обмороженными, 777 танков, 297 орудий и минометов, 244 пулемета, более 500 автоматов [65] 65
  Там же. с. 265.


[Закрыть]. Это правдоподобная оценка, которая не слишком расходится с данными о немецких потерях, приводимыми, например, Гудерианом.

Сейчас считается, что за первые пять месяцев войны общие потери немцев (без потерь союзников Германии) составили 750 тыс. человек. Эта цифра даже чуть ниже той, которую приводят сами немцы. Так, Хилъгрубер и Якобсен пишут: «Несомненно, что потери немцев на первом этапе русской кампании были очень велики, особенно в период Московского сражения… К 10 декабря 1941 г. германская армия потеряла на Востоке, не считая больных, 775 078 человек» (примерно 24,22% личного состава восточных армий, насчитывавшего в среднем 3,2 млн. человек). Согласно дневнику Гальдера, до второй половины второго наступления на Москву потери (в округленных цифрах) были следующими: