Текст книги "Россия в войне 1941-1945"

Часть пятая. Сталинград

Глава I. Сталинград. Рассказ Чуйкова

При изучении оборонительного этапа Сталинградской битвы важнейшим имеющимся у нас материалом для суждения и о чисто военных сторонах этого сражения, и о моральном состоянии русских была книга «Начало пути» генерала (ныне маршала) В.И. Чуйкова, который на всем протяжении осады Сталинграда был командующим 62-й армией. Изданная в 1959 г. книга Чуйкова была в то время наилучшим описанием этой сложной битвы. Это также одна из самых откровенных книг, написанных кем-либо из советских генералов.

Чуйков, занимавший до начала 1942 г. пост советского военного атташе в Китае, был послан на Сталинградский фронт в начале июля, когда немцы вели наступление через донские степи. Описывая отступление к Сталинграду, он рисует очень откровенную картину упадка духа как солдат, так и офицеров, включая представителей старшего командного состава.

«На станции Фролове мы встретили штаб 21-й армии. …Штаб… был на колесах: вся связь, штабная обстановка, включая спальный гарнитур командарма Гордова, – все было на ходу, в автомобилях. Мне не понравилась такая подвижность. Во всем здесь чувствовалась неустойчивость на фронте, отсутствие упорства в бою. Казалось, будто за штабом кто-то гонится и, чтобы уйти от преследования, все, с командармом во главе, всегда готовы к движению».

Спустя несколько дней, двигаясь на запад, к Дону, он снова столкнулся с фактами, свидетельствовавшими о весьма низком моральном состоянии войск.

«Я видел, как люди двигались по безводной сталинградской степи с запада на восток, доедая последние запасы продовольствия, задыхаясь от жары и зноя. Когда их спрашивали: «Куда идете?…» – они отвечали бессмысленно – все кого-то искали обязательно за Волгой или в районе Саратова».

Не лучше были настроены и некоторые генералы. Генерал Гордов, командовавший 21-й армией, был назначен командующим 64-й армией, а Чуйков – его заместителем. Впервые они встретились вечером 19 июля в штабе 64-й армии.

«Это был седеющий генерал с усталыми и, казалось, ничего не видящими серыми глазами, в холодном взгляде которых можно было прочесть: «Не рассказывай мне об обстановке, я все знаю, но ничего не могу поделать, коль так сложилась моя судьба».

Настроенный пораженчески, Гордов отдал приказ, чтобы только часть его армии удерживала позиции в излучине Дона, а резервы были оставлены на восточном берегу реки. Чуйков критически отнесся к этому решению, но, замечает он, генерал Гордов «не любил выслушивать предложений подчиненных».

Тем не менее через каких-нибудь несколько дней Гордов был вызван в Москву и получил назначение на еще более высокий пост – командующего Сталинградским фронтом. Чуйков остался исполняющим обязанности командующего 64-й армией. 25 июля войска под его командованием вошли в соприкосновение с немцами у Нижне-Чирской, в юго-восточном углу излучины Дона. Описав ожесточенный двухдневный бой, во время которого было уничтожено много немецких танков, а немецкие войска также понесли большие потери от огня «катюш», Чуйков рассказывает далее, как немцам все же удалось прорвать оборонительные линии русских в излучине Дона. Он пишет, что у них не было больше танков и он послал несколько батальонов морской пехоты, чтобы закрыть брешь.

«Казалось, что нам все же удастся остановить противника и закрыть образовавшийся прорыв, но тут в войсках началась паника. Возникла она не на фронте, а в тыловых частях. В медсанбаты, в артпарки и в обозы частей, которые находились на правом берегу Дона, кто-то сообщил, что немецкие танки находятся в двух-трех километрах. Этого… сообщения в ту пору было достаточно, чтобы тылы в беспорядке устремились к переправе. Эта паника по неведомым мне каналам передалась и войскам на фронт.

Чтобы остановить массы людей и повозок, устремившихся к Дону, я направил на переправу находившихся около меня работников штаба и своего заместителя по артиллерии генерал-майора Броута. Но все было напрасно и поздно: авиация противника заметила большое скопление людей и машин у переправы и начала их бомбить.

Во время этой бомбежки были убиты генерал Броут… и другие офицеры штаба армии».

К ночи немцы разрушили мост, но одна стрелковая дивизия и несколько других небольших частей еще оставались в излучине Дона. То, что произошло дальше, было весьма типичным примером недостатка согласованности в действиях советского командования. В отсутствие Чуйкова начальник штаба 64-й армии отдал войскам армии приказ отойти за Дон. Возвратившись в штаб и узнав об этом, Чуйков пришел в ужас и немедленно отменил приказ, который мог вызвать новое беспорядочное бегство и панику, особенно ввиду отсутствия всяких переправ в этом районе. Войска успешно окопались в излучине Дона и к концу трехдневных упорных боев сумели ликвидировать прорыв.

Генералы во всем мире всегда с кем-нибудь сводят счеты, и Чуйков в этом отношении не исключение. На протяжении всей книги он противопоставляет хорошие войска плохим войскам, хороших руководителей – плохим руководителям. Так, когда в разгар боев в излучине Дона он узнал о том, что генерал Колпакчи снят с поста командующего 62-й армией и на его место назначен генерал-лейтенант Лопатин, это отнюдь его не обрадовало:

«В прошлом кавалерист, генерал Лопатин последнее время командовал армией, которая при отступлении к Дону так рассеялась по степям, что ее очень трудно было собрать… Полный, белокурый и внешне очень спокойный генерал Лопатин встретил нас на командном пункте хорошим обедом и заверил, что 62-я армия не может и не будет выполнять директиву начальника штаба фронта, так как… боеприпасы не подвезены… Настроение у Лопатина, как я почувствовал, было далеко не уверенное… У него было сомнение, удержатся ли на правом фланге армии его части, находящиеся в полуокружении».

Остальную часть дня Чуйков провел, кружа под непрерывной бомбежкой по донским степям, в поисках «потерявшихся дивизий» Лопатина. Тем временем командующим 64-й армией был назначен генерал Шумилов, а Чуйкову было приказано явиться за распоряжениями к Гордову в Сталинград. 1 августа в Сталинграде он вошел в кабинет Гордова. Еще несколько дней назад крайне удрученный, тот выглядел теперь совершенно иначе.

«Настроение у Гордова было веселое, даже шутливое. В разговоре с Хрюкиным он чувствовал себя так уверенно, что казалось, вот-вот разгромит… фашистов.

– Противник увяз в наших оборонительных позициях, – говорил он, – и теперь его можно уничтожить одним ударом…

Вспомнив напрасные розыски в степи дивизий, которых там не было, я сделал вывод, что командующий фронтом обстановки на фронте не знает. Он принимал желаемое за действительное и не знал, что из района Цимлянская через Котельниково на Сталинград надвигается новая угроза – удар большой силы.

Генерал Гордов не стал слушать моего доклада, мою попытку доложить ему о положении дел на фронте он оборвал.

– Я не хуже вашего знаю положение на фронте, – заявил он».

Полный плохих предчувствий, Чуйков вернулся на фронт, но переправиться через Дон уже не смог: фактически вся территория в излучине Дона была к этому времени захвачена немцами.

Говоря об отсутствии связи между советскими частями, которые вели бои в излучине Дона, Чуйков приводит следующий пример: 33-я гвардейская дивизия 62-й армии в течение нескольких дней удерживала немцев на узком участке фронта. Она сражалась почти буквально до последнего человека и успела уничтожить или вывести из строя не менее 50 немецких танков. А в это же время соседние дивизии решительно ничего не делали, «чего-то ожидая». Очень скоро они были атакованы крупными немецкими силами, которые прорвали их позиции. Таким образом, героическая оборона 33-й гвардейской дивизии была фактически напрасной.

К тому времени, когда 62-я армия отошла за Дон, она понесла тяжелые потери и нуждалась в значительных подкреплениях.

Вернувшись 2 августа на фронт, Чуйков убедился, что положение резко ухудшилось. Крупные немецкие силы, обойдя с фланга главные силы советских войск, форсировали Дон в районе Цимлянской и, захватив Котельниково, широким полукругом стали продвигаться к Сталинграду с севера, через Плодовитое и станцию Тингута, расположенные в калмыцких степях. Во многих местах против частей Красной Армии были брошены мощные авиационные и танковые соединения. Так, двумя днями позже воинский эшелон, разгружавший на станции Котельниково свежие пополнения из Сибири, был атакован немецкими самолетами и танками. Потери были очень велики.

Однако, несмотря на тяжелые потери, советскому командованию удалось создать линию обороны на реке Аксай. 6 августа советские войска нанесли несколько успешных контрударов немцам и румынам.

«В результате боя 6 августа противник понес большие потери… Мы захватили восемь орудий, много винтовок и пулеметов, – рассказывает Чуйков. – Я убедился, что войска, собранные мною при отступлении, не потеряли боевого духа, дрались хорошо: в атаку ходили дружно, всякие попытки врага восстановить положение встречали без паники и стойко. А это было самым главным».

Далее на восток, в Абганерово и Тингута, куда была переброшена 64-я армия, немцам также не удалось прорваться. В этот же день Чуйков с радостью узнал, что Еременко сменил Гордова на посту командующего Сталинградским фронтом (хотя впоследствии отношения между Чуйковым и Еременко несколько испортились).

Наступление немцев на Сталинград с юга и с юго-запада замедлилось, однако впереди советские войска ждали другие трудности. Большой склад боеприпасов к югу от Сталинграда был разрушен немецкими бомбардировщиками, и в скором времени войска начали ощущать серьезную нехватку боеприпасов. Но, несмотря на все это, они более недели удерживали позиции на реке Аксай. Однако, поскольку немцы обходили все эти войска с востока, им было приказано отойти на север, к следующему естественному оборонительному рубежу – реке Мышкова, примерно в 60 км к югу от Сталинграда. Во время этих боев, между Доном и Волгой, фактически уже на окраинах Сталинграда, советские войска, несмотря на все поражения, понесенные ими в излучине Дона, начали воевать, как редко воевали раньше. Чуйков приводит многочисленные примеры того, как солдаты, отчаянно сопротивляясь противнику, обвязавшись гранатами, бросались под немецкие танки. Свежие пополнения, которые лишь недавно влились в 62-ю и 64-ю армии, «приобрели опыт, закалились и возмужали». Немецкий план – прорваться к Волге и одновременно окружить как 62-ю, так и 64-ю армию – провалился. Этим двум армиям суждено было вынести на своих плечах основную тяжесть боев за Сталинград.

Гитлер приказал захватить Сталинград 25 августа. 23 августа, в этот поистине трагический день, немцы прорвались к Волге севернее Сталинграда на 8-километровом участке. В тот же день 600 самолетов совершили налет на город, в результате которого погибло около 40 тыс. мирных жителей.

«Огромный город, протянувшийся на пятьдесят километров вдоль Волги, был объят пламенем. Все вокруг горело, рушилось. Горе и смерть вошли в тысячи сталинградских семей».

Многие тысячи жителей бежали на другой берег Волги. Однако Чуйков подчеркивает, что как военные, так и гражданские власти были полны решимости любой ценой отстоять Сталинград. К северу от города немцы не смогли расширить свой клин; на юге 64-я армия все еще оказывала сопротивление их попыткам прорваться к Волге.

Однако в последующие дни нажим немцев все усиливался. «Войска 62-й и 64-й армий с тяжелыми боями отходили на последние позиции, к Сталинграду.

Дороги были забиты населением. Колхозники, рабочие совхозов отходили целыми семьями, целыми хозяйствами. Они стремились к переправам через Волгу, угоняли с собой скот, увозили хозяйственный инвентарь…»

В течение последней недели августа и первых десяти дней сентября немцы рвались к Сталинграду со всех сторон, несмотря на упорное сопротивление Красной Армии. У немцев было значительное превосходство в вооружении, и прежде всего в самолетах. К 10 сентября они прорвались к Волге южнее Сталинграда, близ местечка Купоросное, отрезав 62-ю армию от 64-й. В результате 62-я армия оказалась запертой внутри неправильной немецкой «подковы», северный конец которой подходил к Волге у Рынка, а южный конец – у Купоросного, километрах в 30 вниз по течению реки. В тот период немецкая авиация совершала до 3 тыс. боевых вылетов в день, тогда как советская – едва ли больше 300 вылетов. Не располагало советское командование и сколько-нибудь значительными танковыми силами.

«Противник прочно удерживал превосходство в воздухе. Это угнетало наши войска больше всего, и мы лихорадочно думали над тем, чтобы выбить из рук врага его козырь… Часть зенитной артиллерии была разбита врагом, и ее остатки отошли на левый берег Волги, откуда они могли прикрывать реку и узкую полосу вдоль правого берега. Поэтому фашистские самолеты с рассвета и дотемна висели над городом… и над Волгой».

К 10 сентября моральное состояние войск все еще было очень низким.

«Боевые потери, отходы, недостаток боеприпасов и продовольствия, трудности с пополнением людьми и техникой – все это отрицательно влияло на моральное состояние войск…»

Военный совет и Политотдел 62-й армии проводили в войсках пропагандистскую работу, чтобы поднять их дух. Примерно в это же время Военный совет Сталинградского фронта издал свой знаменитый приказ: «Враг должен быть разбит под Сталинградом!» Это воодушевило всех офицеров, солдат и политработников 62-й армии.

Глубина немецкой «подковы» была в разных местах различной. Если не считать выступа в районе Орловки на севере, западный конец которого находился примерно в 18 км от Волги, остальная часть полосы обороны 62-й армии на 13 сентября, то есть до первого крупного немецкого наступления на сам Сталинград, имела глубину в среднем около 8 км. Главными ориентирами, если считать с севера на юг, были Рынок (к северу от которого немцы 23 августа прорвались к Волге), поселок Спартановка, далее поселок Сталинградского тракторного завода и сам этот завод, расположенный ближе к Волге; затем поселок завода «Баррикады» и сам этот завод, к востоку от него, также на берегу реки; к югу, также на реке, был завод «Красный Октябрь» и немного юго-западнее – рабочий поселок, к югу от которого находился знаменитый Мамаев курган, самая большая возвышенность в районе Сталинграда, за которую на протяжении нескольких месяцев велись ожесточенные бои. Мамаев курган, по существу, служил границей между индустриальным северным районом Сталинграда и торговой, административной и жилой южной частью города с ее двумя вокзалами, Домом Красной Армии, универмагом и другими зданиями, прославившимися во время последующих этапов битвы.

12 сентября, через два дня после того, как 62-я армия была отрезана от остальных советских войск, Чуйков был назначен командующим этой армией. Начальником штаба армии был генерал Крылов, хорошо зарекомендовавший себя в Одессе и Севастополе.

Большое немецкое наступление началось 13 сентября. Главной целью противника было захватить Мамаев курган, центральную часть Сталинграда, и таким образом прорваться к Волге. Командный пункт Чуйкова первоначально находился на самой вершине Мамаева кургана. Однако, пишет он, «беспрерывное, вследствие обстрелов, нарушение связи вело к потере управления войсками… [это] было причиной, заставившей меня перенести командный пункт армии в балку реки Царица…»

Это был большой, просторный и хорошо защищенный блиндаж, расположенный неподалеку от Волги, между двумя железнодорожными станциями. Ранее здесь размещался штаб Сталинградского фронта.

Чуйков рассказывает, как немцы после первых успехов, одержанных ими 13 сентября, полные уверенности в себе, развернули наступление с целью захватить центральную часть Сталинграда.

«Наша контратака в первое время имела некоторый успех, но с наступлением дня противник ввел в действие многочисленные силы авиации; группами по 50-60 самолетов немцы непрерывно бомбили и штурмовали боевые порядки наших контратакующих частей… Контратака захлебнулась. В 12 часов противник ввел в действие большие массы пехоты и танков… Удар направлялся на Центральный вокзал.

Этот удар был исключительной силы. Несмотря на громадные потери, захватчики лезли напролом. Колонны пехоты на машинах и танки врывались в город. По-видимому, гитлеровцы считали, что участь Сталинграда решена, и каждый из них стремился как можно скорее достичь Волги… Наши бойцы, снайперы, бронебойщики, артиллеристы, притаившись в домах, в подвалах и дзотах… видели, как пьяные гитлеровцы соскакивали с машин, играли на губных гармошках, бешено орали и плясали на тротуарах».

Сотни немецких солдат были убиты, но центр Сталинграда наводняли все новые и новые вражеские части. Бой шел в 800 м от командного пункта 62-й армии. В эту ночь Чуйков ввел в действие свой небольшой резерв, состоявший из 19 танков, чтобы помешать немцам прорваться к Волге и к штабу армии.

Именно в эту критическую ночь на 15 сентября через Волгу начала переправляться знаменитая дивизия Родимцева, насчитывавшая 10 тыс. человек. Артиллерия дивизии, кроме противотанковых орудий, должна была остаться на левом берегу. Двум стрелковым полкам дивизии Родимцева было приказано «очистить центр города», а третьему полку – занять Мамаев курган и окопаться там.

В течение всего дня 15 сентября бои носили необыкновенно ожесточенный характер. Центральный вокзал несколько раз переходил из рук в руки, и к концу дня «трудно было сказать, в чьих руках находится Мамаев курган». Однако утром 16 сентября советские бойцы вновь захватили Мамаев курган, и бои за него велись почти непрерывно до конца января.

В разгар этих боев войска Сталинградского фронта предприняли попытку прорвать с севера позиции немцев в районе поселка Рынок. Чуйков с некоторой иронией рассказывает о провале этого наступления, которым руководили Еременко и его заместитель, уже известный нам Гордов. 18 сентября небо над Сталинградом на несколько часов очистилось от немецких самолетов: они были переброшены против войск Еременко, пытавшихся осуществить прорыв. Однако вскоре немецкая авиация снова появилась над Сталинградом.

В течение этого дня бои происходили в основном на Мамаевом кургане и в районе Центрального вокзала. Вершина Мамаева кургана вновь была захвачена «остатками дивизии Сологуба» и полком Елина, которые продвинулись в тот день на 100-150 м. Что же касается Центрального вокзала, к исходу 18 сентября, после пятидневных кровавых боев, нередко переходивших в рукопашную схватку, он был захвачен немцами.

«Контратаковать вокзал снова нам было уже нечем: 13-я дивизия генерала Родимцева была измотана. Она вступила в бой сразу после переправы через Волгу и выдержала главный удар немецко-фашистских войск… Им [гвардейцам Родимцева] пришлось, правда, отдать врагу несколько кварталов Сталинграда. Но и это не было отходом или отступлением. Отступать было некому. Гвардейцы стояли насмерть, отходили только тяжелораненые, выползая поодиночке. Из рассказов раненых явствовало, что фашистские захватчики, овладев вокзалом, несут большие потери. Отрезанные от главных сил дивизии, гвардейцы одиночками или группами по два-три человека закреплялись в различных привокзальных помещениях и под вагонами – и оттуда продолжали выполнять поставленную перед ними задачу, истребляли фашистов и ночью и днем…»

Нет никаких сомнений – и Чуйков сам это признает, – что именно солдаты дивизии Родимцева спасли Сталинград во второй половине сентября. Однако Чуйков делает это признание довольно неохотно. Дело в том, что на протяжении многих последующих месяцев о дивизии Родимцева в советской печати (а следовательно, и во всем мире) продолжали писать гораздо больше, чем о каком-либо другом воинском соединении. Между тем она понесла столь ужасающие потери, что после сентября играла лишь незначительную роль в боях за Сталинград и занимала сравнительно спокойный участок фронта.

Припасы для 62-й армии, находившейся в Сталинграде, приходилось доставлять с другого берега Волги, а река, достигающая у Сталинграда ширины более полутора километров, подвергалась днем непрерывным бомбежкам, а ночью артиллерийскому и минометному обстрелу.

«Подразделения, успевавшие за ночь переправиться на правый берег, нужно было сейчас же, ночью, развести и поставить на позиции, а грузы раздать войскам, иначе они были бы уничтожены бомбежкой. Лошадьми и машинами… мы не располагали… Поэтому все доставлявшееся через Волгу разносилось на огневые позиции на плечах воинов, тех самых воинов, которые днем отбивали яростные атаки врага, а ночью без сна и отдыха должны были перетаскивать на себе боеприпасы, продовольствие, инженерное имущество. Это изматывало, изнуряло защитников города и, конечно, снижало боеспособность частей. Однако так продолжалось не день, не неделю, а все время, пока шли бои за Сталинград».

Другим чрезвычайно важным фактором, оказавшим влияние на ход боев за Сталинград (об этом Чуйков старается говорить как можно меньше), было то, что фактически вся артиллерия, минометы «катюши» и т.д. находились на другом берегу Волги, а это была огромная сила. Виктор Некрасов, будущий писатель, тогда лейтенант, который всю Сталинградскую битву пробыл в районе Мамаева кургана в дивизии Батюка, говорил мне: «Войск у нас было очень мало, особенно к концу октября, когда на правом берегу реки осталось лишь несколько небольших участков обороны, – может быть, всего тысяч двадцать [130] 130
  Генерал Н.А. Таленский, говоря со мной о Сталинграде в 1945 г., назвал более высокую цифру – около 40 тыс. Разместить на этих плацдармах больше людей, сказал он, было физически невозможно.


[Закрыть]. В то же время другой берег Волги представлял собой настоящий муравейник. Именно там была сосредоточена вся служба снабжения, артиллерия, авиация и т.д. Они-то и задавали жару немцам».

То же самое подчеркивает и Константин Симонов в своем романе «Солдатами не рождаются», и это вносит существенную поправку в версию Чуйкова:

«Конечно, мы бы не удержались в Сталинграде, если бы нас все время не поддерживали с того берега и артиллерия и «катюши»… Я даже не знаю, как выразить словами ту любовь, которую чувствовал к ним в Сталинграде… И их становилось все больше и больше, мы это чувствовали. Но я даже тогда не представлял себе, что у нас может быть столько артиллерии, сколько бьет по немцам сейчас, через мою голову» [131] 131
  Знамя. 1963. №11. с. 7.


[Закрыть]

Однако при всем этом для советских солдат, находившихся на плацдармах, Сталинград оставался адом. О подкреплениях, доставлявшихся с другого берега, Некрасов говорил мне:

«Эти подкрепления бывали порой просто жалкими. Через реку переправляли – с большим трудом, – скажем, двадцать новых солдат. Это были либо пожилые люди лет 50-55, либо 18– или 19-летние юнцы. Они стояли на берегу, дрожа от холода и страха. Им выдавали теплую одежду и отправляли на передовую. К тому времени, когда новички туда добирались, немецкие снаряды успевали уничтожить пятерых или десятерых из двадцати – ведь над Волгой и над нашими позициями постоянно висели немецкие осветительные ракеты, так что полной темноты никогда не было. Но что поразительно – те из новобранцев, которые все же добирались до передовой, очень быстро становились на редкость закаленными солдатами – настоящими фронтовиками!»

В своей книге Чуйков упоминает о нескольких «критических» днях в Сталинграде, между 12 сентября, когда он принял командование 62-й армией, и серединой ноября, когда потерпело неудачу последнее немецкое наступление. На самом же деле каждый день был «критическим», разве что некоторые из них были более критическими, чем другие. Так, 21 и 22 сентября – через неделю после вступления в бой дивизии Родимцева – были особенно «критическими» днями. Именно в это время немцы заняли значительную часть «торгового района» Сталинграда и расчленили 62-ю армию на две части, прорвавшись к Центральной пристани на Волге.

Один из самых ярких эпизодов, рассказанных Чуйковым и рисующих стойкость советских бойцов, – это история 1-го батальона полка Елина. Этот батальон в течение нескольких дней вел бои за вокзал; когда вокзал был захвачен немцами, уцелевшие солдаты закрепились в расположенном неподалеку каменном здании. В конце концов шесть человек, оставшихся в живых, но все раненные, приблизились к Волге, и то лишь после того, как у них вышли все боеприпасы. Здесь они соорудили плот и двинулись на нем вниз по течению. Наконец их подобрали зенитчики и отправили в медсанбат. Эти люди трое суток ничего не ели. Своих мертвых и тяжело раненных товарищей они оставили в этом последнем опорном пункте, который они удерживали в центре Сталинграда, захваченном теперь немцами.

Потеря Центральной пристани потребовала перестройки линии коммуникаций через Волгу. Волжская речная флотилия, несмотря на тяжелые потери, продолжала оперировать как севернее, так и южнее Центральной пристани, кроме того, далее к северу через реку был наведен пешеходный мост на железных бочках.

На подкрепление быстро таявшей дивизии Родимцева в конце сентября в Сталинград было переброшено еще несколько прославленных дивизий [132] 132
  Когда речь идет о Сталинградской битве, термин «дивизия» может иногда вводить в заблуждение, ибо многие из этих «дивизий» насчитывали всего лишь 2-3 тыс. человек, а часто и того меньше.


[Закрыть]– в том числе дивизия Батюка (сформированная в основном из сибиряков) и дивизия Горишного. Родимцев получил свежие пополнения – 2 тыс. человек. В боях в Сталинграде обе стороны понесли колоссальные потери. Однако прорыв немцев к Волге в районе Центральной пристани принес им только частичный успех, поскольку их попытка обойти русских, стоявших к северу от них по берегу реки, полностью провалилась. Здесь немцы натолкнулись на упорное сопротивление дивизий Родимцева, Батюка и Горишного, бригады Батракова и других частей. Немцы потеряли при этом десятки танков и тысячи солдат.

К 24 сентября немцы заняли почти весь центр Сталинграда и теперь направили свой главный удар на промышленный район города, в северной его части. Немецкий обозреватель генерал Ганс Дёрр следующим образом описывает военные действия в северном районе Сталинграда:

«Этот период боев… можно назвать позиционной или «крепостной войной». Время для проведения крупных операций окончательно миновало… Война перешла на изрезанные оврагами приволжские высоты… в фабричный район Сталинграда, расположенный на неровной… местности, застроенной зданиями из железа, бетона и камня. Километр как мера длины был заменен метром… За каждый дом, цех, водонапорную башню, железнодорожную насыпь, стену, подвал и, наконец, за каждую кучу развалин велась ожесточенная борьба, которая не имела себе равных даже в период первой мировой войны с ее гигантским расходом боеприпасов. Расстояние между нашими войсками и противником было предельно малым. Несмотря на массированные действия авиации и артиллерии, выйти из района ближнего боя было невозможно. Русские превосходили немцев в отношении… маскировки и были опытнее в баррикадных боях за отдельные дома; они заняли прочную оборону».

Но превосходство немцев в танках и самолетах по-прежнему оставалось очень значительным. Поддерживаемые танками и авиацией немецкие войска, как правило, атаковали днем. Для советских солдат, как говорит Чуйков, «ночь была родной стихией». Эффективность немецких танков и авиации ограничивалась двумя обстоятельствами: пространство между позициями противников, так называемая нейтральная зона, не превышало дальности броска гранаты, это в некоторой мере гарантировало русских от атак с воздуха; что же касается танков, то, по мере того как сталинградские улицы загромождались все новыми горами щебня, немецким танкистам становилось действовать все труднее. Большую поддержку советской пехоте оказывал мощный огонь артиллерии и «катюш» с противоположного берега Волги – он наносил огромные потери скоплениям немецких войск и немецким позициям, которые обычно были гораздо хуже защищены и замаскированы, чем позиции русских.

27 сентября немцы начали свое первое крупное наступление на промышленный район Сталинграда. Советских бойцов атаковали «сотни пикирующих бомбардировщиков». Несмотря на большие потери, противник преодолел советские минные поля и продвинулся на два или три километра. Войска Горишного были выбиты с вершины Мамаева кургана, и уцелевшая часть их закрепилась на северо-восточном склоне кургана.

Создавшееся бедственное положение требовало немедленной переброски подкреплений и усиления поддержки авиации. В ту же ночь через Волгу переправились два полка стрелковой дивизии генерала Смехотворова, которые немедленно были посланы на помощь частям, действовавшим в районе поселка Красный Октябрь. Остатки дивизий Горишного и Батюка предприняли контратаку на Мамаевом кургане.

С утра 28 сентября немцы возобновили наступление. Их самолеты бомбили не только войска, но и суда, курсировавшие по реке. Из шести грузовых судов, работавших на Волге, пять в тот же день были выведены из строя. Немецкие бомбы подожгли нефтехранилища, находившиеся поблизости от командного пункта 62-й армии.

И все же атаки противника не были такими согласованными и уверенными, как накануне.

«Он бросал в атаку батальоны, поддерживаемые танками… Это давало нам возможность массированным огнем отбивать атаки по очереди… Тогда же я попросил у командующего воздушной армией Хрюкина помощи, и он не отказал – дал все, что у него было».

Во время большого налета советской авиации войска Горишного и Батюка снова предприняли контратаку на Мамаевом кургане. Им удалось довольно далеко продвинуться вперед, но захватить вершину они не смогли. Вершина осталась «ничейной землей»: по ней с той и с другой стороны беспрерывно вела огонь артиллерия. За этот день немцы потеряли 1500 человек только убитыми и около 50 танков. На склонах Мамаева кургана осталось до 500 трупов противника.

Чуйков, разумеется, признает, что потери русских были также очень велики.