Текст книги "Россия в войне 1941-1945"
Автор книги: Александр Верт
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 58 страниц)
Немецкая авиация все еще проявляла довольно большую активность. Со все более отдаленных аэродромов, немцы – их ближайшей базой был теперь Сальск, в 200 км от Котельникова и 350 км от Сталинграда, – продолжали посылать свои транспортные самолеты с припасами для окруженной армии Паулюса. Их сбивали целыми десятками, и лишь очень немногим самолетам удавалось теперь прорваться. Обещание, которое дал Гитлеру Геринг – доставлять ежедневно в Сталинград 500 т различных грузов, – оказалось полнейшим блефом. Многие из пленных немецких летчиков, которых нам довелось видеть в те дни, были явно удручены «почти самоубийственной» задачей, которую им пришлось выполнять, и сомневались, что немцам в Сталинграде удастся удержаться. Впрочем, некоторые утверждали, что весной начнется новое немецкое наступление и Сталинград будет взят. Ростов немцы, «конечно», не оставят. Пленные пехотинцы (многие из них целую неделю брели по степи, пытаясь догнать быстро отступавшие немецкие войска, и страшно изголодались) были еще более деморализованы. Фанатичные нацисты, особенно из «парней Геринга», все еще считали поражение Германии совершенно исключенным, но допускали, что война может кончиться вничью. Такое воздействие уже успел оказать на них Сталинград.
Самым близким к фронту пунктом, где мы побывали, были Зимовники, километрах в 90 от Котельникова, на железной дороге Сталинград – Кавказ. Немцы оставили город всего два дня назад и в настоящий момент вели ожесточенные арьергардные бои километрах в пяти к югу отсюда. Авиация действовала весьма активно. Пока мы двигались в сторону Зимовников по совершенно ровной, покрытой снегом степи (по дороге нам попался громадный склад боеприпасов, в спешке брошенный немцами), над нашими головами ежеминутно проносились советские истребители; неподалеку шли воздушные бои, и, кроме того, истребители преследовали отступавших немцев. Однако теперь немцы отступали медленнее; остатки двух немецких танковых дивизий, пытавшихся прорваться к Сталинграду, были усилены дивизией СС «Викинг», переброшенной с Кавказа. Орудийный огонь был слышен совершенно отчетливо, а один раз неподалеку от нас шлепнулся снаряд, из которого вырвалось облако желтого дыма. Время от времени с юга доносился громкий гул – это стреляли знаменитые «катюши». Живописный маленький городок был сильно разрушен артиллерийским огнем, элеватор горел до сих пор. Местные жители рассказывали то же, что мы уже слышали в других освобожденных городах. Четыре дня, пока в Зимовниках шли бои, они отсиживались в погребах, еды у них было очень мало, а вместо воды приходилось глотать снег…
На домах все еще висели таблички с румынскими и немецкими названиями улиц; от памятника Ленину на пьедестале уцелела только одна нога. Большое здание клуба немцы превратили в казарму. Весь пол был покрыт связками соломы, на которой они спали. Трибуна все еще была украшена еловыми ветками, на столах и на соломе валялись остатки рождественского ужина – десятки пустых бутылок из-под вина и коньяка, преимущественно французского, опорожненные консервные банки и коробки из-под сигарет и печенья. Здесь же лежала кипа журналов. В одном из них я видел фотографию, на которой были изображены немецкие солдаты, сидящие в шезлонгах и греющиеся на солнышке на веранде какого-то дома на берегу Черного моря – может быть, это была Анапа? Здесь же была помещена статья, рекламирующая «Der herliche Каukasus und die Schwarzseekuste» («Прекрасный Кавказ и Черноморское побережье»). Как видно, немцы чувствовали себя тогда на Кавказе совсем как дома. Теперь они удирали оттуда со всех ног…
Гораздо более мрачным было зрелище, представившееся нашим глазам в маленьком саду за зданием клуба. Советские солдаты копали братскую могилу для своих товарищей, убитых в Зимовниках всего два или три дня назад. Здесь, в саду, были сложены рядами 70 или 80 трупов, окоченевших в страшных позах – один в сидячем положении, другие с широко раскинутыми руками, третьи с оторванной головой; у нескольких трупов пожилых, бородатых мужчин и юношей 18-19 лет глаза были широко раскрыты… Сколько же вот таких братских могил копали ежедневно на всем протяжении огромного фронта!…
Нынешний министр обороны СССР маршал Малиновский, которому теперь уже перевалило за шестьдесят, полный и, по-видимому, не склонный к каким-либо шуткам мужчина, в 1943 г. выглядел совсем иначе. Тогда это был энергичный молодой генерал-лейтенант – ему было 44 года, – великолепный образчик профессионального военного, одетый в элегантный мундир, высокий, красивый, с длинными темными волосами, зачесанными назад, и с круглым загорелым лицом, на котором после нескольких недель непрерывных походов не было заметно ни малейших признаков утомления. Он казался гораздо моложе своих 44 лет. В то время Малиновский все еще командовал 2-й гвардейской армией, которая сыграла главную роль в отражении наступления котельниковской группы Манштейна. В скором времени ему предстояло сменить Еременко на посту командующего Сталинградским фронтом (который был переименован в Южный фронт), а в феврале 1943 г. – отбить у немцев Ростов.
Малиновский принял нас 11 января в своем штабе, помещавшемся в просторном школьном здании в большом селе на Дону. Рассказав нам о том, как он был солдатом русских экспедиционных войск во Франции во время Первой мировой войны, Малиновский затем обрисовал первый этап Сталинградской наступательной операции, завершившейся окружением немецких войск и продвижением Красной Армии на запад. Второй этап должен был начаться 16 декабря, но Манштейн опередил русских, предприняв 12 декабря наступление в направлении на Сталинград. Малиновский сказал, что эта ударная группа состояла из трех пехотных и трех танковых дивизий, из которых одна была переброшена с Кавказа и одна – из Франции. У них было около 600 танков и мощная поддержка с воздуха.
Описав арьергардные бои, которые советские войска вели с 12 по 16 декабря, оборонительные бои в течение следующей недели на реках Аксай и Мышкова, контрудар, отбросивший немцев за Зимовники, и еще одно наступление, в результате которого была разгромлена тормосинская группировка немцев на Среднем Дону, Малиновский высказал затем ряд важнейших соображений:
«Впервые немцы проявляют признаки серьезного замешательства. Пытаясь затыкать образующиеся бреши, они перебрасывают свои войска с места на место, что свидетельствует о нехватке у них резервов. Многие немецкие части отступают на запад в беспорядке, бросая огромное количество техники. Такие части становятся легкоуязвимыми для наших самолетов. Войска гитлеровских сателлитов в большинстве разгромлены полностью.
Немецкие офицеры, которых мы захватили в плен, крайне разочарованы в своем верховном командовании и в самом фюрере. От самоуверенности, которой они отличались еще летом, не осталось и следа.
Мы испытываем значительные трудности из-за растянутости наших коммуникаций, но довольно успешно справляемся с этими трудностями. Красная Армия, несомненно, изменилась в лучшую сторону. В организационной структуре Красной Армии летом 1942 г. были произведены некоторые поистине революционные перемены.
Наступательный дух наших войск сейчас гораздо выше, чем прежде. Наше зимнее наступление 1942-1943 гг. мы ведем по гораздо более широкому фронту, чем зимнее наступление 1941-1942 гг. У наших солдат сейчас гораздо больше опыта, и они ненавидят немцев. Теперь они способны стойко держаться в таких положениях, которые год назад показались бы им невыносимыми, – например при наступлении 150 вражеских танков. Во время последнего наступления Манштейна наши войска, хорошо вооруженные противотанковыми средствами, успешно отражали такие атаки».
По поводу окружения немцев в Сталинграде Малиновский сказал:
«Сталинград – это лагерь вооруженных военнопленных. Положение его безнадежно. Ликвидация котла уже началась, и огромные потери, которые немцы понесут в Сталинграде, будут иметь решающее значение для исхода войны. Попытки снабжать Сталинград по воздуху теперь, когда немецкие истребители не могут сопровождать транспортные самолеты, полностью провалились».
Но при всем том немцы, по его мнению, еще сильны в воздухе, и танков у них тоже еще много. Солдаты войск СС дерутся яростно, что же касается боевых качеств остальных немецких войск, они весьма неравноценны.
Малиновский был осторожен в своих прогнозах на 1943 г.: он выразил довольно твердую уверенность в том, что Ростов будет освобожден, но «пока что» не хотел обещать что-либо еще. По его мнению, немцы еще могут предпринять контрнаступления ограниченных масштабов, но не такие, которые имели бы решающее значение. Однако он подчеркнул, что русским предстоят новые тяжелые испытания, что они несут «небывалые в истории» жертвы, и призвал союзников умножить свои усилия на Западе. Высадка в Северной Африке, по его мнению, – лишь скромное начало: она незначительно ослабила нажим немцев на Востоке. На этом фронте, сказал он, техника, полученная от союзников, еще не использовалась, если не считать некоторого количества американских грузовиков.
Малиновский угостил нас отличным обедом, в конце которого был подан трофейный французский коньяк и немецкие сигары. Он беседовал с нами остроумно и непринужденно и снова вспоминал отдельные эпизоды, относящиеся к его пребыванию во Франции во время Первой мировой войны. В заключение он с большой теплотой и доброжелательностью провозгласил следующий тост:
«Победа – самый счастливый момент в жизни каждого солдата, и я не щажу усилий ради ее достижения. Мы, советские люди, понимаем технические трудности, препятствующие открытию второго фронта в Европе. В настоящее время мы сражаемся одни, но мы твердо верим, что второй фронт очень скоро будет открыт. Расскажите вашим народам о том, как чисты и ясны наши цели и наши мотивы. Мы хотим свободы – так не будем же препираться по поводу некоторых различий, имеющихся в нашем понимании свободы, – это вопрос второстепенный. Мы хотим победы для того, чтобы война не могла больше повториться».
В тот вечер, повидав еще нескольких немецких летчиков, только что сбитых русскими, мы, несмотря на сильную метель, отправились на свою «базу» в Котельниково.
В течение первой половины января было много сильных снегопадов, но погода стояла сравнительно мягкая – обычно от 5 до 10° ниже нуля. Только к концу операции по очищению Сталинграда от остатков вражеских войск, то есть во второй половине января и в первые дни февраля, начались жестокие морозы, доходившие до 30-40°. В этом мне пришлось убедиться лично, так как две недели спустя я вновь возвратился в район Сталинграда и на этот раз побывал в самом Сталинграде.
Глава V. Сталинград. Агония
Совинформбюро 1 января опубликовало пространное специальное сообщение об итогах первых полутора месяцев наступления Красной Армии под Сталинградом и на Дону. За шесть недель боев, говорилось в сообщении, 22 дивизии противника были окружены и 36 дивизий разгромлены.
Теперь оставалось решить задачу ликвидации немецкого котла в Сталинграде. Окруженным немцам уже не на что было надеяться. Это, однако, не означало, что солдаты, запертые в сталинградской ловушке, уже полностью осознали весь ужас своего положения. Офицеры упорно уговаривали их не слишком тревожиться по поводу быстрого сокращения продовольственных пайков; фюрер позаботится о том, чтобы все обошлось благополучно, хотя Манштейну и не удалось прорваться к ним на выручку. Во всяком случае, уверяли солдат, их пребывание в Сталинграде создает огромные трудности для русских и оказывает великую услугу фюреру и фатерланду.
Войска Паулюса находились в окружении с 23 ноября, и запасы их подходили к концу. Обещания Геринга ежедневно доставлять в Сталинград по воздуху 500 т продовольствия, горючего и боеприпасов оказались блефом. Очень скоро самолеты стали перебрасывать лишь по 100 т различных грузов в день, а к концу декабря и того меньше. Количество сбитых самолетов с каждым днем росло. С середины декабря солдаты начали есть лошадей, оставшихся от румынской кавалерийской дивизии.
Растущий недостаток боеприпасов у немцев сильно изменил положение советских 62-й и 64-й армий, прочно удерживавших несколько опорных пунктов в районе Сталинграда. Теперь стало почти безопасным среди бела дня доставлять громадные котлы с горячей пищей бойцам на передовых позициях, находившихся в каких-нибудь 40 м от немцев. Целые конные обозы также могли теперь безопасно (по сталинградским понятиям) переправляться через Волгу в дневное время.
В конце декабря Гроссман писал в «Красной звезде»: «…Те немцы, которые в сентябре, ворвавшись на одну из улиц, разместились в городских домах и плясали под громкую музыку губных гармошек, те немцы, что ночью ездили с фарами, а днем подвозили припасы на грузовиках, сейчас затаились в земле, спрятались меж каменных развалин… Для них нет здесь солнца, им выдают сейчас двадцать пять – тридцать патронов на день, им приказано вести огонь лишь по атакующим войскам, их рацион ограничен ста граммами хлеба и конины. Они сидят, как заросшие шерстью дикари в каменных пещерах, и гложут конину… И пришли для них страшные дни и ночи… им определено встретить возмездие здесь, среди холодных развалин, под жесткими звездами русской декабрьской ночи».
Так обстояло дело в самом Сталинграде; не лучше было и в открытой степи, ближе к центру кольца, в Гумраке или на аэродроме в Питомнике, до которого столь немногим «юнкерсам-52» удавалось теперь добраться. На западе немцев отогнали далеко в Сальские степи и за Донец, а немецкие войска в Сталинграде были безнадежно отрезаны от всего мира.
В течение первой недели января войска Донского фронта под командованием Рокоссовского и Воронова готовились в степях между Доном и Волгой к последнему натиску. Однако, зная о том, что у немцев, находящихся в кольце, имеется еще много техники, и желая избежать ненужного кровопролития, советское командование 8 января направило генерал-полковнику Паулюсу ультиматум.
«Положение ваших окруженных войск тяжелое. Они испытывают голод и холод. Суровая русская зима только начинается… У вас нет никаких реальных возможностей прорвать кольцо окружения. Ваше положение безнадежное, и дальнейшее сопротивление не имеет никакого смысла».
Советское командование предлагало в связи с этим немцам прекратить военные действия и капитулировать на обычных, вполне гуманных условиях. Ультиматум заканчивался предупреждением, что в случае его отклонения «войска Красной Армии и Красного Воздушного Флота будут вынуждены вести дело на уничтожение окруженных германских войск, а за их уничтожение Вы будете нести ответственность».
Ультиматум был отклонен, но не сразу. Немецким генералам, по-видимому, понадобилось какое-то время, чтобы запросить мнение Гитлера и все обдумать. Впоследствии советские офицеры в Сталинграде рассказывали мне, что после предъявления ультиматума на короткое время наступило какое-то зловещее перемирие, в течение которого орудия с обеих сторон молчали. Не только официальные советские представители, но и некоторые другие лица (в том числе один штабной офицер, которого я знал) отважились пересекать нейтральную зону и разговаривали с немцами, убеждая их сложить оружие. Однако Гитлер и слышать не хотел ни о какой капитуляции; что же касается фон Манштейна, то он теперь тоже счел для себя выгодным пожертвовать немецкими и румынскими войсками в Сталинградском котле и не информировал Паулюса о действительном положении вещей, заставив его, таким образом, сидеть впотьмах [149] 149
Wassen H. Was geschah in Stalingrad? Wo sind die Schuldigen? Salzburg, 1950. S. 69.
[Закрыть].
Наступление русских началось 10 января в 8 часов утра артиллерийской обработкой южной и западной сторон котла, в которой участвовало 7 тыс. орудий и минометов. Плотность артиллерии местами достигала 170 орудий и минометов на километр. Тем временем самолеты бомбили немецкие позиции в глубине. Спустя час в наступление были брошены танки и пехота. Несмотря на отчаянное сопротивление немцев, которые сильно укрепили весь этот район, русские в первый день продвинулись в некоторых местах на 5-8 км.
Понадобилось три дня упорных боев, чтобы отсечь западную оконечность котла – около 250 кв. км. В последующие дни продвижение было гораздо более быстрым; русские захватили всю среднюю часть котла, включая Питомник, где находился самый большой немецкий аэродром.
17 января советское командование вновь обратилось к Паулюсу с предложением о капитуляции, но, хотя по меньшей мере два немецких генерала – фон Зейдлиц и Шлеммер – были за то, чтобы принять его, Паулюс еще не имел на это полномочий. К этому времени русские захватили почти половину площади, занятой окруженной группировкой; однако сопротивление немцев было еще очень упорным.
22 января войска Донского фронта начали свое последнее, завершающее наступление. Теперь немцы в беспорядке отступали к Сталинграду, и к 24 января русские достигли «внешних оборонительных рубежей» Сталинграда, которые они сами удерживали до 13 сентября. Немецкие солдаты, терпевшие невероятные лишения, писал советский военный специалист полковник Замятин, начали теперь яснее сознавать всю безнадежность своего положения и стали сдаваться целыми группами. В то же время, уходя, немцы иной раз убивали своих раненых и больных – только чтобы не оставлять их на милость победителей.
Несмотря на все это, Гитлер и Манштейн все еще настаивали на том, чтобы немцы, оказавшиеся в Сталинградском котле, не прекращали сопротивления. Паулюс был произведен в фельдмаршалы, хотя продолжал доносить Манштейну о безнадежности дальнейшего сопротивления. Согласно некоторым немецким источникам, деморализация как среди солдат, так и среди офицеров быстро усиливалась; безобразные сцены происходили на последнем немецком аэродроме в Гумраке, где офицеры совали летчикам громадные взятки за место на самолете [150] 150
Schroter H. Stalingrad… Цит. по: ИВОВСС. Т. 3. с. 60.
[Закрыть].
26 января советские войска ворвались в Сталинград одновременно с севера и с запада и наконец на Мамаевом кургане соединились с частями 62-й армии Чуйкова, которые на протяжении всего декабря и января продолжали беспокоить немцев, особенно в районах Мамаева кургана, «Баррикад» и «Красного Октября» [151] 151
Во время большого контрнаступления в ноябре войска Донского фронта прорвались к опорному району к северу от Сталинграда, у Рынка, который удерживали войска полковника Горохова, однако им не удалось дойти до главного района обороны Чуйкова. В результате большая часть 62-й армии на протяжении еще двух месяцев оставалась изолированной от остальных советских войск.
[Закрыть].
Хотя немцы, а в особенности румыны сдавались теперь большими группами (среди сдавшихся в плен был румынский генерал Димитриу), поскольку начиная с 20 января румыны, по-видимому, лишились даже своих прежних голодных пайков, в течение следующих пяти дней на улицах Сталинграда еще продолжались довольно сильные бои. Только 31 января фельдмаршал Паулюс наконец сдался в своем штабе, помещавшемся в подвале универмага.
Позднее, попав в Сталинград, я услышал о том, как все это происходило, от человека, захватившего Паулюса в плен, – белокурого, курносого, со смешливой физиономией старшего лейтенанта Федора Михайловича Ильченко, которого, казалось, никому и в голову бы не пришло называть иначе как Федей. Федя весь так и кипел от возбуждения, рассказывая свою историю.
31 января, на следующий день после десятой годовщины прихода Гитлера к власти (Гитлер в этот день не выступил со своей традиционной речью), советские соединения со всех сторон приближались к центру Сталинграда. Немцы, замерзшие, голодные, еще продолжали сопротивляться. После мощной артиллерийской подготовки части 64-й армии, наступавшие с запада, захватили сначала всю площадь перед зданием универмага, а затем начали окружать само здание. Время от времени в бой вступали также огнеметы. По словам Ильченко, днем он узнал от трех захваченных в плен немецких офицеров, что Паулюс находится в здании универмага. «Тогда мы начали обстреливать здание из артиллерийских орудий (моя часть занимала противоположную сторону улицы, как раз напротив бокового входа в универмаг), и, как только в него начали попадать снаряды, из дверей выскочил представитель генерал-майора Раске и начал махать мне рукой. Это было очень рискованно, но я все же пересек улицу и подошел к нему. Тогда немецкий офицер вызвал переводчика, и тот сказал мне: «Наш главный начальник хочет говорить с вашим главным начальником». На это я ему заявил: «Ну, у нашего главного начальника других дел много. Его тут нет. Придется вам иметь дело со мной». Тем временем наши продолжали обстреливать здание с другой стороны площади. Я позвал своих, и ко мне присоединилось двенадцать бойцов и два офицера. Все они, конечно, были вооружены, и немецкий офицер сказал: «Нет, наш командир просит, чтобы вошли только один или двое из вас». А я ему: «Нет уж, дудки. Один я не пойду». В конце концов решили, что нас будет трое. И вот мы втроем входим в подвал. Сейчас-то он пуст, но вы бы видели его тогда! Он был буквально набит солдатами – их тут были сотни. Хуже, чем в трамвае! Все они были грязные, голодные, а уж воняло от них! Вид у всех был страшно перепуганный. Они сбежались сюда, чтобы укрыться от минометного огня».
Ильченко и двух других бойцов привели к генерал-майору Раске и начальнику штаба Паулюса генерал-лейтенанту Шмидту. Раске сказал, что от имени Паулюса переговоры о капитуляции будут вести они, ибо Паулюс «со вчерашнего дня не отвечает ни на какие вопросы». Все это было, по словам Ильченко, несколько странно – он никак не мог решить, кто же тут главный. То ли Паулюс передал свои полномочия Раске, то ли он просто хочет избежать личного участия в капитуляции, или, может быть, между Паулюсом и остальными возникли какие-нибудь разногласия? Нет, вряд ли, так как Раске и Шмидт то и дело заходили в комнату к Паулюсу, видимо, чтобы переговорить с ним о предстоящей капитуляции. Возможно, Паулюс просто не желал лично вести переговоры с каким-то простым советским старшим лейтенантом. Однако в конце концов Ильченко ввели в комнату Паулюса. «Он лежал на железной койке, – рассказывал Ильченко, – в мундире, небритый, и вид у него, прямо скажем, был невеселый. «Ну, – сказал я, – конец». Он этак печально на меня посмотрел и кивнул. Когда мы вышли в соседнюю комнату – а коридор, заметьте, все еще был забит солдатами, – Раске сказал мне: «У меня к вам просьба. Обеспечьте, чтобы его увезли отсюда в приличном автомобиле и под надежной охраной, а то красноармейцы еще убьют его, как какого-нибудь бродягу». Ильченко рассмеялся. «Я сказал: «Ладно». За Паулюсом действительно прислали машину и отвезли его к генералу Рокоссовскому. Что было после этого, я не знаю. Следующие два дня мы занимались приемом военнопленных. Остальные, те, что находились в северной части города, тоже через три дня капитулировали. Но даже в этом районе Сталинграда кое-какие стычки продолжались еще несколько часов после захвата в плен Паулюса. Но, когда немцы узнали, что произошло, они стали сдаваться уже безо всякого» [152] 152
Передавая рассказ Ф.М. Ильченко, автор допускает некоторые неточности. На самом деле ст. лейтенант Ильченко первым проник в подвал, где находился Паулюс. Но капитуляцию фельдмаршала принял не он, а прибывшие представители командования 64-й армии – начальник штаба генерал И. Ласкин, подполковник Мутовин и майор Рыков. Честь пленения штаба Паулюса принадлежит не лично Ф.М. Ильченко, а 38-й мотострелковой бригаде под командованием полковника И.Д. Бурмакова (в которой служил Ильченко). Паулюс и другие пленные генералы были отведены сначала к командующему 64-й армией генералу Шумилову. Об обстоятельствах пленения Паулюса см.: Военно-исторический журнал. 1959. № 2; 1961. № 3; книгу «Битва за Волгу» (Сталинградское книжн. изд-во, 1958), а также ИВОВСС. Т. 3. с. 61. – Прим. ред.
[Закрыть].
Одновременно сдались в плен еще 15 генералов, после чего началась массовая капитуляция войск. Однако последний узел сопротивления в северной части Сталинграда пока еще держался. Советские самолеты сбрасывали на эту последнюю группу упорствующих немцев целый дождь листовок с прикрепленными к ним фотокарточками, на которых был изображен Паулюс, допрашиваемый советским генералом. Возможно, у русских под руками не было необходимого оборудования, чтобы быстро изготовить клише, а может быть, они думали, что «настоящая фотокарточка» произведет большее впечатление. В конце концов пришлось пустить в ход тяжелую артиллерию, и только после этого, 2 февраля, последняя группа немецких войск наконец сложила оружие. Среди них было еще восемь генералов, в том числе несколько фанатичных нацистов, например генерал-лейтенант фон Арним, двоюродный брат фон Арнима, «прославившегося» в Северной Африке. К этому времени сдались в плен уже больше 40 тыс. немецких солдат и офицеров.
Согласно официальному советскому сообщению, опубликованному 2 февраля, в ноябре было окружено 330 тыс. человек. Однако в период между 23 ноября и 10 января, когда началась ликвидация Сталинградского котла, 140 тыс. немцев погибло в бою или же от голода и болезней. По свидетельству главного квартирмейстера 6-й армии полковника фон Куловски, на 10 января в списке состоявших на довольствии числилось 195 тыс. человек, включая персонал полиции и организации Тодта [153] 153
Организация Тодта, часто использовавшая труд иностранных рабочих, занималась строительством дорог, укреплений и т.п.
[Закрыть]. В плен было захвачено 24 генерала, в их числе один фельдмаршал, и 2500 прочих офицеров. Общее число пленных, согласно этому сообщению, составило 91 тыс. человек, из чего следовало, что с 10 января по 2 февраля было убито или умерло около 100 тыс., а со времени ноябрьского окружения – свыше 200 тыс. немцев. В этом итоговом сообщении, охватывавшем всю операцию за период с 10 января, среди захваченных трофеев были указаны 750 самолетов, 1550 танков, 480 бронеавтомобилей, 8 тыс. орудий и минометов, 61 тыс. грузовиков, 235 складов оружия и боеприпасов и большое количество прочего снаряжения.
2 февраля 1943 г. войска Донского фронта закончили разгром и уничтожение окруженной сталинградской группировки противника. 22 дивизии были, разгромлены или взяты в плен [154] 154
В интервью по поводу 20-й годовщины Сталинградской битвы, опубликованном в «Правде» 10 февраля 1963 г., маршал Малиновский назвал следующие цифры немецких потерь, включая все, что было захвачено или уничтожено в Сталинградском котле за время этой битвы, то есть по 2 февраля: 2 тыс. танков, 2 тыс. самолетов, более 10 тыс. орудий и минометов и 70 тыс. автомобилей.
[Закрыть]. Боевые действия в городе Сталинграде прекратились,
В России не было бурного ликования, но она была счастлива, – впервые с начала войны по-настоящему счастлива. Теперь все были уверены в победе. Люди были переполнены чувством глубокой, хотя и сдержанной, национальной гордости. Теперь наконец стало ясно, что все страдания, невзгоды и потери были не напрасны. И все испытывали глубокое удовлетворение оттого, что немцы объявили трехдневный национальный траур – это было унижение, которое нацистское правительство и немецкий народ вполне заслужили.
Никто не сомневался, что это и есть тот самый перелом в ходе Второй мировой войны, которого так долго ждали.
На следующий день советские газеты поместили первые фотографии сцен капитуляции: длинные черные цепочки немецких военнопленных, тянущихся по льду через Волгу; Паулюс, с очень напряженным лицом, сидящий у стола в маленькой комнате, рядом с допрашивающими его генералами Рокоссовским и Вороновым и молодым переводчиком майором Дятленко; группа захваченных в плен генералов, стоящих посреди заснеженного поля; в стороне стоит, нахмурившись и почти повернувшись спиной к немцам, генерал Димитриу в высокой папахе. Он явно имел зуб против немцев – ведь они 12 дней назад лишили румын даже того голодного пайка, который они получали.
В газетах была также напечатана история 6-й армии, которая под командованием Рейхенау вторглась в Бельгию, вступила в Париж, а затем участвовала во вторжении в Югославию и Грецию. В 1942 г. она проложила себе путь из Харькова к Сталинграду. Гитлер особенно гордился этой армией и ее колоссальной ударной мощью. Была опубликована и биография Паулюса, который участвовал в Первой мировой войне, а недавно воевал в Польше и во Франции.
Немцы распустили слух, будто Паулюс покончил жизнь самоубийством. Однако двумя днями позже мне привелось лично увидеть его и остальных немецких генералов, взятых в плен в Сталинграде.
