Текст книги "Андрей Белый"
Автор книги: Александр Лавров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)
ПУБЛИКАЦИИ
Затерянная статья Андрея Белого
Весной 1902 г. Андрей Белый, почти одновременно со своим литературным дебютом – выходом в свет «Симфонии (2-й, драматической)», познакомился с Эмилием Карловичем Метнером, старшим братом композитора Н. К. Метнера. Знакомство быстро переросло в тесную дружбу. «Борис Бугаев – один из весьма немногих лиц, с которым я могу говорить, а не болтать только, – записал Э. Метнер 16 сентября 1902 г. – Борис Бугаев – единственный человек из ныне живущих и мне лично знакомых, который понимает меня до конца. <…> Борис Бугаев по своему духу – самый близкий мне человек. Начиная с общих вопросов и кончая интимнейшими настроениями, убеждениями, созерцаниями – у нас одинаково» [844]844
РГБ. Ф. 167. Карт. 23. Ед. хр. 9. Л. 51 об.
[Закрыть]. В лице Э. Метнера Белый обрел и одного из первых безусловных ценителей своего творчества. «Так сильно, как он, никто из русских, кроме Пушкина и Лермонтова, не начинал, – утверждал Метнер в той же записи о Белом. – Его „Симфония“ – гениальна» [845]845
Там же. Л. 55 об.
[Закрыть].
В 1902 г. у Метнера установились прочные отношения с издававшейся в Екатеринославе газетой «Приднепровский Край», редактором которой стал его знакомый Ф. А. Духовецкий, который даже приглашал Метнера на должность помощника редактора [846]846
См. письмо Ф. А. Духовецкого к Э. К. Метнеру от 20 апреля 1902 г. // РГБ. Ф. 167. Карт. 14. Ед. хр. 8.
[Закрыть]. Приглашением Метнер не воспользовался, но стал постоянным сотрудником этой газеты. Духовецкий предлагал ему давать «по одному фельетону в неделю на критические темы», поясняя: «Я говорю: еженедельно, но, конечно, зная Вашу мнительную и непокорливую натуру, я не ставлю обязательных сроков. Давайте фельетоны, когда хотите, хоть раз в месяц, только давайте» – и выражая уверенность: «Из Вас выйдет прекрасный критик» [847]847
Письмо к Э. К. Метнеру от 28 июля 1902 г. // Там же.
[Закрыть]. В статьях, рецензиях, информационных заметках, подписанных инициалом Э., Метнер неоднократно рассматривал новейшие издания русских символистов, с особым вниманием выделяя произведения Андрея Белого. Высокие оценки первых творческих опытов начинающего писателя и предсказания его дальнейшего расцвета впервые в России прозвучали в корреспонденциях Метнера со страниц екатеринославской газеты: «От Андрея Белого можно смело ждать большего, нежели от всех других молодых русских писателей, вместе взятых» [848]848
Э.«Северные цветы». Третий альманах книгоиздательства «Скорпион» // Приднепровский Край. 1903. № 1840, 9 июня.
[Закрыть]; Белый – «несомненно, даровитейший и оригинальнейший из „новых“» [849]849
Э.Литература «новых» // Там же. 1903. № 1864, 3 июля.
[Закрыть]. Благодаря содействию Метнера в «Приднепровском Крае» увидела свет философско-публицистическая статья Белого. На протяжении длительного времени эта публикация не была выявлена и самый текст статьи Белого оставался неизвестным.
Сведения о том, что Андрей Белый представил статью в екатеринославскую газету, содержатся в переписке Метнера и А. С. Петровского, близкого друга его и Белого. Петровский ознакомился со статьей в рукописи, после чего в письме к Белому (октябрь 1902 г.) [850]850
РГБ. Ф. 25. Карт. 21. Ед. хр. 16.
[Закрыть]сделал ряд замечаний и предложений по усовершенствованию ее текста. Статья была отправлена в «Приднепровский Край», видимо, в ноябре 1902 г.; об этом можно судить из письма Петровского к Метнеру от 6 декабря 1902 г.: «Что касается статьи Бугаева, то я тоже сомневаюсь, чтобы она могла быть напечатана. К тому же она довольно нескладно написана. При громадном, прямо невероятном запасе природных сил, в нем, пока что, совершенно нет литературного чутья, или как там это зовется. Он думает, что его читатели и слушатели такие же Бугаевы: все поймут с полслова и простят. Говорить с ним об этом довольно бесполезно. Вообще, я предпочитаю его в „симфониях“, стихах и пр., а отнюдь не в его философской прозе; хотя отдаю должное его тоже громадной силе метафизического мышления: он тут просто фехтует. Но статьи неуклюжи. Впрочем, это не беда. У него еще много времени впереди. Хорошо было бы, если бы он попался в руки хорошего редактора (напр<имер>, Вас), который бы его немножко цивилизовал» [851]851
Там же. Ф. 167. Карт. 16. Ед. хр. 24.
[Закрыть]. Метнер отвечал Петровскому по этому поводу 25 декабря: «Что касается статьи Бугаева, то едва ли ненапечатание ее до сих пор можно отнести на счет ее нескладности. Скорее всего Духовецкий, следуя обычной тактике газет помещать перед праздниками и подпискою на новый год статьи, принадлежащие перу более или менее известных авторов, отложил пока статью Бугаева. Другая причина: цензурное препятствие. Я писал Духовецкому: он молчит» [852]852
Там же. Ед. хр. 6.
[Закрыть]. Вновь этой же темы Метнер касается в письме к Петровскому от 4 марта 1903 г.: «Между прочим: одно время мне прекратили высылать „Приднепровский Край“. Духовецкий, по своему обыкновению, долгое время ничего не отвечал. Наконец ответил. Оказалось, что моя заметка о „Новом Пути“ и статья Бугаева (Б. Н-ев) о Тернавцеве как раз прошли в тех номерах, которые я не получил. Все это обнаружилось на днях. Как только получу гонорар, перешлю его Бугаеву» [853]853
Там же. Ед. хр. 7. Метнер излагает сведения, содержащиеся в письме к нему Духовецкого от 17 февраля 1903 г.: «…Вы очевидно проглядели статью Бугаева. Она у меня напечатана до Нового Года, напечатана также и Ваша заметка о Новом Пути <…>» (РГБ. Ф. 167. Карт. 14. Ед. хр. 8).
[Закрыть].
Упомянутая заметка Метнера «Новый Путь» (за подписью: Э.) – приветственный отклик на появление нового журнала – была помещена в «Приднепровском Крае» в рубрике «Библиография» 13 января 1903 г., статья Белого – еще ранее, в двух номерах за 16 и 18 декабря 1902 г. Из письма Метнера выясняется, что статья Белого была подписана псевдонимом, к которому писатель в своей последующей литературной деятельности более не прибегал: Б. Н-ев; предполагалась скорее всего расшифровка «Борис Николаев», достаточно прозрачная для идентификации автора с Борисом Николаевичем Бугаевым. Подпись под опубликованным текстом: Б. В-ев; видимо, здесь была допущена ошибка, одна из многочисленных в тексте, поскольку статья набиралась с рукописи и автор был лишен возможности выправить корректуру.
Статья Белого, озаглавленная «Интеллигенция и церковь», представляет собой отклик на программное выступление Валентина Александровича Тернавцева (1866–1940), литератора-богослова, чиновника Синода, члена совета Религиозно-философских собраний в Петербурге, организованных в конце 1901 г. В своей речи, произнесенной на первом, учредительном собрании 29 ноября 1901 г., Тернавцев констатировал состояние глубокого разлада современной интеллигенции с церковью и выдвигал задачи преодоления духовно-нравственного кризиса в направлении к религиозно-общественному возрождению России. Проблематика, затронутая Тернавцевым, была чрезвычайно близка Андрею Белому, органично вписывалась в круг его собственных идейных исканий и мистико-эсхатологических упований, взращенных главным образом на апокалипсической философии позднего Вл. Соловьева. Статья «Интеллигенция и церковь» и вся система аргументации, развернутая в ней, имеет немало общего с другими ранними философско-критическими этюдами Белого – такими, как «По поводу книги Д. С. Мережковского „Л. Толстой и Достоевский“. Отрывок из письма» (1903) или «О теургии» (1903), – аналитическими опытами, в которых сконцентрированы основные черты его юношеского мистико-«жизнетворческого» миросозерцания [854]854
Приводим фрагмент из упомянутого выше письма А. С. Петровского к Белому, содержащий основные его замечания по первоначальному рукописному тексту статьи:
«Мне пришли вчера в голову следующие соображения относительно Вашей статьи. Может быть, кое-что из них покажется Вам стоящим внимания.
1) Сколько помнится, в изложении статьи г. Т<ернавцева> у Вас не встречается выражение „иной тип благочестия“. Хорошо бы было ввести его в изложение в кавычках, потому что дальше, в разборе, оно часто упоминается.
2) В разборе хилиазма лучше было бы не приводить текста Мф. 12 – …ибо 1) это не единственный текст во Евангелии против хилиазма, 2) он может быть истолкован иначе, 3) отдельно взятый ничего не опровергает и производит поэтому раздражающее впечатление. Хорошо бы выяснить немного католический характер хилиазма: папы покровительствуют социализму. На церковное же понимание хилиазма лучше только намекнуть, не развивая. Если у Вас так и сделано, простите.
3) Нельзя допустить, что Т. не различал „новой земли“ и „нов<ого> неба“ от 1000-летнего царства. Тут недоумение, хилиаст ли он) Раскрытию (т. е. опровержению) хилиазма это, впрочем, не мешает, потому что публика и „нов<ую> землю“ поймет в смысле хилиастическом.
4) Слова В<ладимира> Сол<овьева> лучше изложить своими словами, не пользуясь термином, которого читатели (90 %) не сумеют переварить и, несмотря на объяснение его, поймут как 4-ю Ипостась, если же вовсе не поймут. Впрочем, как знаете.
5) Хорошо бы подчеркнуть успех статьи Т. (Мещерский, Шарап<ов>, Рцы и т. д.). Потому что если бы статья прошла незаметно, то не стало бы ее раздувать».
[Закрыть].
Ниже статья воспроизводится по тексту, опубликованному в «Приднепровском Крае» (1902. № 1680, 16 декабря; № 1682, 18 декабря), с исправлением опечаток и введением необходимых конъектур.
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ И ЦЕРКОВЬ
(По поводу доклада В. А. Тернавцева, читанного на первом заседании Религиозно-философского общества)
В каждой эпохе мы видим попытки решения вечных вопросов. Каждая эпоха их решает по-своему. Такого рода несовпадения в решении этих вопросов зависят от несовпадения в широте и глубине наших взглядов.
Широта и глубина, в свою очередь, зависит от знания многих факторов, влияющих на решение вечных вопросов, а такое знание стоит в прямой связи с полнотою наших внутренних переживаний.
Прогресс личного и общественного сознания не представляется нам прямою линией, но чрезвычайно ломаной. Каждый шаг в понимании тех или иных вопросов стоит горьких разочарований. Каждая высшая ступень созерцания требует многих лет для ее достижения. Медлен, не легок прогресс в личном понимании тех или иных вопросов. Еще труднее, еще медленнее прогресс общественного их понимания. Если верное умозаключение относительно того или иного вопроса требует долгих усилий, то усвоение его обществом обусловливает новый фазис в понимании этого вопроса.
Стара, как мир, истина, что моральные, общественные и экономические вопросы не могут быть решаемы, не сообразуясь с вопросами философскими и религиозными. Религиозно-философскими вопросами невозможно пренебрегать при рассмотрении исторической эволюции народов, невозможно пренебрегать ими и при решении моральных, общественных, экономических вопросов, тесно соприкасающихся с историей. Религиозно-философские вопросы обусловливают всякие иные.
Между тем, в последнее время господствующее мнение было склонно к обратному. Понадобилось подвергнуть переоценке эту зависимость, как и многие иные ценности. И вот, разорвав связи с философией и религией, интеллигенция бросилась в хаос противоречивых теорий, схем, отвлеченностей.
Поколения сменяли друг друга. Каждое поколение начинало с того, что разрушало схемы, считавшиеся непогрешимыми у отцов, чтобы выставить на своих знаменах диаметрально противоположное. Но и оно подвергалось той же участи, как скоро подрастало новое поколение.
Только теперь мы начали вполне сознавать, что в этом последовательном обесценивании разнородных точек зрений был глубокий, хотя и отрицательный, смысл. Во-первых, обнаруживалась ограниченность первоначальных точек зрений; каждое направление, не выдерживающее критики, волей-неволей было принуждено менять свои формулы на более широкие; отсюда последовательное расширение многих вопросов. Во-вторых, среди хаоса противоречивых схем все же обнаружились черты, присущие целой группе воззрений. Такая группировка продолжалась до тех пор, пока, наконец, не выяснилось, что все моральные, общественные и экономические вопросы зависят от разрешения глубочайшей антиномии между индивидуализмом и универсализмом.
Обнаружился всемирно-исторический характер этой антиномии; потребовалось для решения ее обратиться к вопросам религиозно-философским.
Настоящая эпоха весьма знаменательна. Мы присутствуем при великом перевале сознания. В этом сходятся все сколько-нибудь выдающиеся мыслители и поэты, независимо от характера своих убеждений. Сознание всей грандиозности переживаемой эпохи не могло не отразиться на современном человечестве, не повысить напряжения и без того напряженной нервной системы. Перевал в созерцании для многих является кризисом созерцания. Не все приготовлены к переживанию такого кризиса. Отсюда само собой вытекает ряд болезненных явлений в области мысли, чувства и воли, которыми так изобилует наша переходная эпоха.
Всякая эпоха так или иначе решает вечные вопросы, давая им формулы, наиболее соответствующие этой эпохе. С течением времени эти формулы должны расширяться. Но решение того или иного вопроса всегда одно, формула его – вечная. В настоящую минуту многие вопросы, наиболее широко формулированные, поставлены ребром по отношению друг к другу. Такая постановка их, в связи с перевалом сознания по направлению к религии, наводит нас на мысль, что пришла пора принципиального решения этих вопросов в их вечных формулах, независимо от современности.В настоящую минуту многие вопросы принимают широкое и глубокое русло; эта широта и глубина, эта независимость их от окружающей обстановки и, наоборот, зависимость этой обстановки от их решения указывает как будто, что в принципиальности постановки многих вечных вопросов и заключается их современность. Такого рода сознание, отнюдь не субъективное, глубоко захватывает нас. На нас лежит обязанность выяснить себе наше отношение к Богу. Молчанием этого вопроса уж не обойти.
И вот среди интеллигенции раздаются голоса, сначала единичные, но их все больше, о характере той зависимости, которая существует между всеми земными вопросами и исторической церковью, земной выразительницей вопросов небесных. Является потребность связать это земное с небесным, подчинить его небесному, чтобы уже не существовало того глубокого разлада, того вопиющего компромисса, который был заложен между интеллигенцией и церковью. Интеллигенция чувствует себя бессильной, растерянной в противоречиях. В образе современной интеллигенции есть что-то напоминающее богиню с опрокинутым, коптящим факелом. Интеллигенция начинает обращаться к церкви как к отражению на земле Небесного Светоча.
В этом обращении к церкви заключается великая опасность для интеллигенции, как силы. Вопрос поставлен так: быть или не быть интеллигенции. И велика должна быть ее тоска, велико сознание немощи у этого самоуверенного «сословия», еще вчера считавшего себя Прометеем, похитившим у Бога огонь.
Вот почему самое серьезное внимание должно быть обращено как на этих, по выражению С. Шарапова, «добровольцев православной церкви» [855]855
Сергей Федорович Шарапов (1855–1911) – публицист консервативного направления. Белый имеет в виду его высказывания, подразумевающие прежде всего начало деятельности Религиозно-философских собраний: «…становятся возможными православные вольные кружки, вокруг которых формируются молодые интеллигентные силы. Вожаки этих кружков, которых я бы назвал „добровольцами“ православной Церкви, уже выступают с горячим словом обличения к представителям официальной Церкви, и их слово не идет мимо…» (Сочинения Сергея Шарапова. Вып. 18: Яровые. М., 1902. С. 51).
[Закрыть], так и на попытки сближения между интеллигенцией и Церковью.
Вот почему доклад В. А. Тернавцева, читанный на первом заседании религиозно-философского общества, напечатанный в «Гражданине» от 12 мая № 35 и перепечатанный С. Шараповым в его сборнике «Яровые», представляет глубокий интерес [856]856
В газете «Гражданин» (1902. № 35, 12 мая. С. 5–9) доклад «Великая задача Церкви» был напечатан без подписи автора. С. Ф. Шарапов включил его в полном объеме в свой публицистический сборник «Яровые» («Замечательная статья в „Гражданине“ „Великая задача Церкви“. Церковь и наша интеллигенция». С. 39–51), сопроводив собственными предисловием и послесловием, в которых отмечал: «Давно не приходилось мне испытывать такого высокого умственного наслаждения, так переживатьсердцем каждую строку. Статья не подписана именем, и я долго ломал голову, мысленно перебирая все наши „имена“. Нет, никому из известных авторов нельзя решиться ее приписать. Нечто подобное мог бы разве написать Хомяков, Алексей Степанович, конечно»; «В первый раз из уст глубокого церковника, каким, несомненно, является автор, мы слышим совершенно правдивую оценку великой роли многострадальной русской интеллигенции» (С. 39, 51). В том же сборнике Шарапова (С. 78–79) перепечатано из «Нового Времени» письмо Тернавцева, оповещавшее, что статья «Великая задача Церкви», предложенная в качестве доклада на 1-м заседании Религиозно-философских собраний, принадлежит ему и помещена в «Гражданине» без ведома автора (публикацию организовал активный сотрудник «Гражданина» И. И. Колышко). Позднее доклад Тернавцева под заглавием «Русская церковь пред великою задачей» был напечатан в журнале «Новый Путь» (1903. № 1. Записки Религиозно-философских собраний в Петербурге. С. 5–22). См. также: Записки петербургских Религиозно-философских собраний. 1901–1903 / Общая редакция С. М. Половинкина. М., 2005. С. 5–19.
[Закрыть].
Доклад озаглавлен: «Великая задача Церкви». Его содержание таково [857]857
Ниже Белый дает тезисно-цитатный пересказ текста Тернавцева; цитаты в ряде случаев приводятся в сокращенном виде и с неточностями.
[Закрыть]:
«Внутреннее положение России трудно. Верховная власть и народ религиозные по существу. Они разъединены бюрократией и земством, относящимися холодно или враждебно к вопросам религии. Реформы Александра II закончились. Гражданское творчество иссякло. Соответствует ли теперешнее и экономически и идейно бедственное состояние России тем ожиданиям, которые на нее и возлагались и возлагаются?
Сила России – в ее православии. Общественное возрождение ее должно быть в связи с ее религиозным возрождением. Россия связана с западом. Ее возрождение должно быть возрождением всего христианства. Религиозно-общественным возрождением должна завершиться история всего человеческого рода. В России должно начаться это завершение.
Проповедники русской церкви наставлены в вере односторонне. Они не понимают всего значения мистической и пророчественной стороны христианства. Они не могут способствовать религиозному возрождению России. „Робкая вера, что Россия скажет какое-то великое слово, остается у них на степени чаяния сердца, с которым они сами не знают, что делать“!
Остается интеллигенция.
Интеллигенция отличается от демократии высотою своих стремлений. Она не есть партия, в ней изъято стихийное. „Как сила, жаждущая Бога, но не входящая в Церковь, она имеет свой облик“. Интеллигенция и Церковь суть две противоположные, учительствующие силы, находящиеся в глубоком разладе друг с другом. С этим разладом связано какое-то противоречие не исторического, а мирового характера. Идеальные требования, предъявляемые интеллигенцией своим вождям, заставляют рассматривать ее не только как силу отрицательную. В ней „потенциально скрыт особый тип благочестия и служения – иной, чем благочестие священническое“.
Церковь о загробном. Интеллигенция о земном. Церковь народна. Интеллигенция чужда народу. Православная Церковь в разрыве с западом; она сверх-национальна лишь в мистическом настоящем. Интеллигенция связана с западом. Священство церкви, слабое в проповедничестве, устремляет верующих в вечность. Интеллигенция создала проповедника-агитатора. Церковь ведет к личному спасению. Интеллигенция стоит за спасение человеческого рода. Церковь не имеет истории; ее прошлое изложено в форме житий; о судьбах человеческого рода Церковь имеет „Откровение“ Иоанна; эта книга в руках ее остается тайной. Интеллигенция сходится в одном относительно прошлого: она верит, что подвиги истории ведут ко благу; „мысль о победимости общественного зла составляет ее душу“.
В настоящую минуту в зависимости от исторических крушений на западе „обнищавшая духом“ интеллигенция наиболее способна к принятию религиозной истины. Церковь должна разрешить вопросы алчущей Бога интеллигенции.
Иначе они не сойдутся.
В целях привлечения интеллигенции могут быть сделаны ложные шаги. Интеллигенция жаждет „Бога Живого“. Подменять Бога проповедью морали или добра нельзя: Бог – больше добра. Обходить пророческую и мистическую сторону христианства тоже нельзя.
Пророчественные песни о „новом небе и новой земле“ дают всему христианству мистико-трагический конец.
Церковь должна показать, что в ней заключен не один только загробный идеал. „Наступает время открыть сокровенную в ней правду и о земле, – учение и проповедь об общественном спасении, о христианском государстве и религиозном призвании светской власти, богосыновстве во властеносительстве, о Царствии Божием на земле…“
Здесь интеллигенция найдет, наконец, „дело“, которого безуспешно искала с самого своего возникновения. Это и будет началом религиозно-общественного возрождения России, а через нее и всего христианства».
Таково содержание этой знаменательной для нашего времени статьи. При чтении ее чувствуешь, что автор вполне понимает всемирно-историческое значение тех или иных вопросов, решаемых в большинстве случаев односторонне. Он сознает современность их окончательного решения или, по крайней мере, близость этой современности. В том величайшее достоинство доклада; в том же и некоторое чувство смущения, которое он внушает. Попытка всемирно-исторического решения того или иного вопроса предполагает в решаемом громадный запас внутреннего опыта, величайшее смирение, глубокую любовь к истине, полнейшую искренность с самим собою. Без этих условий, того и гляди, впадешь в доктринерство, увлечешься поэзией того или иного решения, или упустишь ряд черт, меняющих характер рассматриваемых вопросов. А, между тем, каждое неловкое выражение, каждая упущенная черточка неминуемо породит ряд ложных толкований, недоумений, противоречий. Страшную ответственность берет на себя тот, кто пытается затронуть наши величайшие смущения, наши сокровенные чаяния.
Вот почему следует отметить те из недомолвок, которые неминуемо сопровождают всякую попытку решения или даже постановки всемирно-исторических вопросов. Перейдем же к этим недоумениям.
Церковь есть «живой организм истины и любви». Мало того. Церковь – «всемирная организация истинной жизни» (В. Соловьев). В церкви уживаются понятия о величайшем подчинении авторитету и о величайшей свободе. Глубочайшей антиномии между личностью и обществом, не разрешимой вне церкви, не существует в ней. Все мы братья во Христе. Во Христе мы получаем наше самоутверждение как существ духовных. Нам открывается путь бесконечного усовершенствования. Идя по этому пути, мы можем сравняться с миром, стать вне мира, над миром, ибо «проходит образ мира сего» [858]858
1 Кор. VII, 31.
[Закрыть]… «Мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Иоанна III, 2). Вл. Серг. Соловьев дает идеальному началу человечества мистическое имя Софии, Премудрости Божией. София, в своей отвлеченной формулировке, существо двойственное. «Она занимает посредствующее место между множественностью живых существ и безусловным единством Божества. Поскольку она воспринимает Божественный Логос, она есть человечество – божественное человечество Христа – тело Христово, София» (Соловьев. Чтение о Богочеловечестве) [859]859
Контаминация неточных и сокращенных цитат из 9-го чтения основного теологического труда Вл. Соловьева «Чтения о Богочеловечестве» (1877–1881). См.: Собрание сочинений Владимира Сергеевича Соловьева. СПб.: Общественная польза, б. г. Т. 3. С. 129, 130.
[Закрыть]. Соловьев отождествляет идеальное начало человечества, в котором мистически сочетались единство и множество, с исторической церковью Христовой. Итак, в исторической церкви, как организме, заключено идеальное начало человеческое, и все, стоящее вне церкви, идущее вразрез с церковью, тем самым лишается благодати. Вне церкви нарушается гармония между индивидуализмом и универсализмом. Эта гармония переходит в неразрешимое противоречие.
Человечество, как понятие собирательное, не может быть противополагаемо Церкви в смысле равноправности этого противоположения.
Нельзя судить Церковь с общечеловеческой точки зрения. Человечество в его целом может входить и не входить в Церковь. Сделки и компромиссы между человечеством и идеальным началом его невозможны. Церковь может указывать путь, протягивать руку, но не заключать сделок. Церковь одна. Благочестие одно. Разнообразные формы этого благочестия суть часть этого единого благочестия – благочестия Церкви.
Выражение В. А. Тернавцева: «В интеллигенции, теперь неверующей, потенциально скрыт особый тип благочестия и служения» – возбуждает ряд недоумений. Это или амплификация, или неточное выражение; или же здесь мы имеем зерно опасного стремления привить Церкви то, что не относится к ней. В. А. Тернавцев полагает, что проповедники русской Церкви наставлены в вере односторонне; они не видят всей значительности мистически пророчественной стороны христианства. Он видит в судьбах нашей интеллигенции нечто провиденциальное; из надежд, возлагаемых духовенством на обращение интеллигенции, он выводит нечто знаменательное: деятели Церкви, не могущие вместить всей истины, призывают новые силы, «вмещающие большее»; эти силы якобы заключены в интеллигенции, которая отдала себя «делу безрелигиозного спасения» [860]860
Ср. текст Тернавцева: «В то время как Церковь ведет к личному спасению и личному блаженству: потустороннему – в Боге, – интеллигенция отдала себя делу общественного спасения, безрелигиозного…» (Гражданин. 1902. № 35. С. 7).
[Закрыть].
В противоположении церкви интеллигенции, отдавшейся «делу безрелигиозного спасения», заключается нечто, заставляющее невольно задуматься над характером этого «особого типа благочестия и служения».
Независимо от решения вопроса об отношении церкви к интеллигенции, в самой постановке вопроса чувствуется некоторая фальшь; допуская обсуждение вопросов, так поставленных, уже тем самым мы допускаем компромисс. Этот компромисс должен быть устранен указанием на недостаточную отчетливость в постановке вопроса.
Мы указываем на необходимость более определенной характеристики особого типа благочестия не от лица церкви. Мы принадлежим к той же интеллигенции, алчущей Бога, и из любви к истине не можем допустить неясности в формулировке столь важного вопроса, как вопрос об единении интеллигенции с церковью.
Интеллигенция и духовенство далеки друг от друга. Мы допускаем, что среди представителей церкви недостаточно катехизаторов, способных стать на нашу точку зрения, указать нам нашим же языком на связь между нашими сомнениями и их решением церковью, убедить нас в правильности церковного решения. Интеллигенция в ее делах порвала связь с церковью. Нельзя закрывать глаза на этот разрыв. Стоя вне церкви, интеллигенция не может судить о духовных силах представителей православия, как не можем мы знать, какие сокровища заключены под кровлей неизвестного нам дома. Многие из интеллигенции, в громадном большинстве случаев умаляя духовные силы представителей церкви, восстают часто не против церкви, а против собственного призрака. Следует разобраться и в том, носит ли интеллигенция черты провиденциального характера. Если она их носит, если в ней заключены потенциалы особого благочестия, то и развитие идей, проповедуемых ею, в конечном их развитии должно совпасть со взглядом церкви на историю развития человечества.
Рассмотрим же знамена, под которыми группируется интеллигенция, бросим взгляд на пути, проповедуемые ею.
Умственные вершины человечества пережили все стадии протестантствующей и протестующей мысли. В настоящую минуту со всей резкостью обнаружились основные взгляды, исповедуемые интеллигенцией независимо от церкви. Это индивидуализм, видящий достоинство человека в свободном произволе его духовных сил, и универсализм, регулирующий эти проявления, подчиняющий их общественному благу. Внутренняя гармония между личностью и обществом переходит в неразрешимое противоречие, как скоро мы закрываем глаза на высший принцип, обусловливающий и личность, и общество, – принцип религиозный.
Необходимость примирения этой антиномии в чем-то высшем достаточно разъяснена у Соловьева в его «Критике отвлеченных начал» [861]861
«Критика отвлеченных начал» (М., 1880) – докторская диссертация Вл. Соловьева.
[Закрыть]. В настоящую минуту мы можем предвидеть несколько исходов в разрешении вопросов социальных, экономических и моральных. Свобода, равенство и братство провозглашены условиями, регулирующими человеческие отношения. Но они не избавляют от экономического гнета. Капитализм процветает в наиболее свободных странах.
Отсюда естественен переход к социализму. Социализм – протест против капитализма. Но если регулирование человеческих отношений в церкви, как организме любви и истины, вызвало протест против роли ее как примирителя противоречий, то тем понятнее протест против социализма, превращающего организм любви в механизм обязанностей. Отсюда переход к анархии.
Анархизм, будучи противоположен социализму, в одном идет дальше его и по тому же пути: это в вопросе о добре и зле. Если социализм провозглашает принцип пассивности, подсекает свободную самодеятельность человечества, то понятие о добре и зле он сводит к нулю: добро, вытекающее из физической и тольконевозможности сделать зло, уже не добро. С распространением социализма падает понятие о мистическом значении добра и зла.
Уменьшается зло, но и добро обесценивается. Вопрос о добре и зле становится каким-то второстепенным, ненужным. Анархизм, провозглашая произвол силы, уже не только вычеркивает добро, но и утверждает зло. Анархизм неминуемо ведет к деспотизму, к праву сильнейшего, что в свою очередь вызывает протест…
Perpetuum mobile! Вечная смена противоположных направлений!
Вечная борьба, воспламеняющая человечество!.. «Злое пламя земного огня» [862]862
Заключительная строка стихотворения Вл. Соловьева «Вся в лазури сегодня явилась…» (1875).
[Закрыть], сказал бы Соловьев языком своих стихотворений.
Вот один из результатов диалектического развития идей, исповедуемых нашей интеллигенцией.
А вот и другой.
Анархизм в борьбе с социализмом в состоянии развить громадную силу взрыва. Человечество, деморализованное социализмом, может и не устоять против всесокрушающей силы анархии, ведущей к деспотизму. Подчинение же человечества, потерявшего веру и в себя, и в Бога, одному лицу, утверждающему себя вне Бога, неминуемо ведет к обожествлению такого деспота. Бога нет. Он – сильнейший. Он – бог. Здесь идея индивидуализма вырастает во всем своем мрачном всемирно-историческом величии… И уже раздаются голоса, призывающие неведомого. К этим голосам прислушиваются с напряженным вниманием.
Вот другой исход эволюции идей, исповедуемых и проповедуемых интеллигенцией. Здесь уже прямо виден антихристианский характер этой проповеди. В. А. Тернавцев для характеристики состояния европейского интеллигента приводит слова Ницше: «Я нуждаюсь в руках, простертых ко мне» – и восклицает: «Как страшно звучат эти слова!»
И действительно страшно, потому что мы не знаем, о чьих тут руках идет речь… Интеллигенция ищет Бога живого; но она ищет и Бога земного, исключительно земного. И эти искания пугают нас, как призывания… Тут, кажется, обнаруживается провиденциальность интеллигенции, о которой говорит автор доклада, ее особый тип благочестия, не совпадающий с церковным.
Интеллигенция, по его мнению, есть сила учительствующая и сверх-национальная, т. е. мировая. Проповедникам религиозного возрождения придется встретиться лицом к лицу с враждебными силами уже не домашнего, поместного русского характера, а с силами мировыми, давно открыто борющимися с христианством… Русская интеллигенция более всех сословий является носительницей этих мировых, враждебных христианству сил. В свободном развитии этих ли сил обнаружится тип особого ее благочестия? Здесь уже нам становится страшно за двусмысленность выражения, допущенного автором.
Лишь в настоящую минуту, кажется, мы начинаем понимать неоцененный доселе смысл демонических натур, так поэтически очерченных Байроном, Лермонтовым, Шелли и др. Байронизм был всегда близок и интеллигенции – ей, а не какому-нибудь иному сословию… Прометей, похитивший небесный огонь, демоны, томящиеся жаждой любви, – не сказывается ли в стремлении к их олицетворению воскресающий ныне культ титанизма? Титаны когда-то уже восставали против Бога. Они были сокрушены. Титаны опять зашевелились в сердцах людских.
Налет титанизма пленяет наши души. Но выводы из этой «прелести» Ницше в люциферизме – мистически богохульной секте, основанной Альбертом Пиком [863]863
Альберт Пайк (Pike; 1809–1891) – юрист, бригадный генерал армии конфедератов, видный представитель масонства; автор неоднократно переиздававшейся книги «Моральные принципы и догматы древнего и современного шотландского ритуала франкмасонства» («Morals and Dogma of the Ancient and Accepted Scottish Rite of Freemasonry», 1872).
[Закрыть], и т. д. Пора взяться за разум!..
Св. Ириней [864]864
Ириней Лионский (II в.) – раннехристианский писатель-богослов.
[Закрыть], пытаясь разгадать каббалистический смысл 666 – числа апокалипсического зверя, приходит к следующему по-именованию:
300 + 5 + 10 = 300 + 1 – 666 = teitan.
Титан – древнее, поэтическое название солнца – не является ли символически-зловещим наименованием?
Наконец, последнее недоумение, внушаемое нам интересным докладом В. А. Тернавцева, возникает по поводу нижеследующих выдержек:
«Проповедники мало знают и еще меньше понимают всю значительность мистической и пророчественной стороны христианства…»
«Пророчественные песни о кончине мира, „новом небе, новой земле“ дают христианству мистико-трагический смысл…» «Для христианской церкви… наступает время открыть сокровенную тайну в ней и о земле – учение и проповедь об общественном спасении, о христианском государстве и религиозном призвании светской власти, о богосыновстве во властеносительстве, о царствии Божием на земле».
«Здесь, остановившись во внутреннем существе своем, интеллигенция и найдет, наконец, „дело“, которого безуспешно искала с самого своего возникновения. Это и будет началом религиозно-общественного возрождения России, и через нее и всего христианства…»
«Религиозно-общественное возрождение России – к нему… должны сойтись все недоумения нашего времени, завершительного в истории не только России, но и всего человеческого рода».
Сопоставляя эти выдержки друг с другом, мы приходим к заключению, что автор, исповедуя близость конца всемирной истории, считает призванием интеллигенции установление царства Божия на земле. Не касаясь вопроса о близости конца всемирной истории, мы не можем не остановиться на учении Вселенской церкви о царствии Божием на земле.
Мысль о восстановлении божественного царствия выразилась в учении о тысячелетнем царстве Христа, предшествующем всеобщей кончине мира, – в хилиазме. Учение о хилиазме разделялось многими христианами первых веков (Ириней, Иустин, Мефодий [866]866
Юстин Философ, или Мученик (ум. ок. 165), – раннехристианский мыслитель и писатель; Мефодий Ликийский, или Патарский (III – начало IV в.), – раннехристианский писатель и церковный деятель, развивал идеи христианского платонизма.
[Закрыть]и др.), разделяется анабаптистами и неоднократно проскальзывало в религиозном сознании современных христиан. Двоекратное воскресение мертвых, троекратное пришествие Спасителя, противоречащее Слову Божию, наконец, представление о чувственности земного царства Христа у хилиастов и т. д. побудило высказаться церковь против этого учения на втором вселенском соборе (381 г.).
Места, указывающие якобы на возможность осуществления хилиастических чаяний в 20<-й> главе «Откровения», не должны быть понимаемы буквально, раз они идут вразрез со многими другими местами Писания. Под тысячелетним царством должно разуметь весь период времени торжества христианства над язычеством в древнем мире.
В 20<-й> главе Апокалипсиса говорится, между прочим: «Он взял дракона, змия древнего, и сковал его на тысячу лет» [867]867
Сокращенная цитата (Откр. XX, 2).
[Закрыть](курсив наш).
