Текст книги "Приди и помоги. Мстислав Удалой"

Автор книги: Александр Филимонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Мстислав Мстиславич и на это был согласен. С самого начала все пошло неудачно, и теперь оставалось положиться на волю Божию и на Твердиславову хитрость. Отпустив посадника, он лег спать и долго не мог заснуть – все ворочался, обдумывая свою завтрашнюю речь. И, поскольку чувствовал и себя виноватым в случившемся, решил было даже покаяться перед новгородцами – но передумал. Не дело это, когда князь у войска прощения просит, хоть бы и был виноват. Ладно, решил уже за полночь, утром станет ясно, что говорить и как поступать.

Проснувшись утром, Мстислав Мстиславич узнал, что внизу его уже дожидается Твердислав. Браня себя за то, что проспал, князь сошел вниз. Посадник встретил его весьма неприятной вестью:

– Отказываются новгородцы идти, княже. Спозаранку собрались, шумят, кричат: веди, мол, их домой – и все тут.

– А ты что? – спросил Мстислав Мстиславич.

– А я что? Я уговариваю. Не хотят идти. – Посадник был суров с виду, но спокоен. – Пойдем, княже, к ним. Тебя требуют. Об одном прошу – помни, что я вчера тебе сказал.

– Да я помню, посадник. Ах ты ж, беда какая!

Стаи гудел. Не было видно и дымов – значит, не стали даже пищу себе с утра готовить, не до того, а стали горло драть. Не хотел с ними князь разговаривать – с такими, но ничего не поделаешь. Он бросил взгляд в сторону смоленского стана. Там было все честь по чести – тихо, спокойно, князья находились при своем войске и внимательно наблюдали за тем, что будет твориться в стане новгородцев.

А те, увидев, что князь Мстислав идет к ним, еще громче зашумели. Как же: вот они какие молодцы, сам князь у них теперь в руках! Гляди-ка, братцы, – сейчас станет упрашивать, кланяться! А мы вот возьмем и не пойдем никуда. Будет знать!

Когда Мстислав Мстиславич приблизился, новгородская толпа расступилась и образовала широкий круг, приготовилась слушать. Князь вышел на середину этого круга.

– Граждане новгородские! – начал он, решив говорить с ними так, будто дело происходило на Ярославовом дворище. – Я князь ваш, вами призванный, всегда за вас стоял и стою! Прошу вас, братья, обиды все забыть и нынче же выступить в поход со мною и смоленской ратью!

Это они все уже слышали. Хватит! Их не проведешь! Пусть бы даже не один Мстислав Мстиславич, а все князья русской земли перед ними взмолились. Над новгородцами князей нет, они сами себе хозяева! Послышались крики:

– Не пойдем! Нет нашего хотения!

– Зачем нас, князь, сюда привел? Нас вчера как обидели, а ты где был? Почему не вступился?

– Домой! Домой хотим идти! Боле никуда!

– Нашими руками хотят! А мы не согласны!

Мстислав Мстиславич стоял молча. Он уже и не слушал этих криков. Думал – как будет обходиться в походе одной смоленской ратью. Народу мало получается, придется воевать с большой хитростью. Чермный-то всю черниговскую землю поднимет, полки выставит стеной. А войне все равно быть. Может, оно и к лучшему, что от горлодеров освободился? Он оглядел новгородскую толпу и понял, что она уже некоторое время молчит, жадно ожидая ответа от своего князя.

– Ну что же – и на том спасибо вам, граждане новгородские! – В голосе князя Мстислава не было укоризны. – Спасибо, что проводили, не пустили меня до Смоленска одного. Теперь же мы должны расстаться! Я далее пойду, а вы хоть здесь оставайтесь, а то – возвращайтесь в Новгород. Да меня дожидайтесь! Жив буду – вернусь с победой и с добычей. Скотины много пригоню. Вы любите ведь скотину-то? Я пригоню. А на том – прощайте, граждане новгородские!

На этих словах Мстислав Мстиславич оборвал свою речь, не поклонился войску даже, а – кивнул небрежно и вышел из круга, почтительно перед ним расступившегося. За спиной он больше не слышал криков, только – мычание. Новгородского войска для него уже не существовало. Оставалась своя старшая дружина, луцкая дружина князя Ингваря, дружины Ростиславовых внуков и – смоленское ополчение. Не так и плохо! На Новгород он было пошел тогда с гораздо меньшими силами!

В смоленском стане князья с нетерпением ожидали его.

– Видишь, князь, как получилось, – сказал он Мстиславу Романовичу. – Еще и битва не началась, а я уж войско потерял. Не передумаете идти со мной?

– Что ты! Что ты, князь Мстислав! – разом заговорили все. Тогда он окончательно отбросил все посторонние размышления и жестко, как и подобает водителю войска, приказал:

– Стан сворачивать, сниматься. Обоз собрать. Обозным пусть объявят: если в пути задержка какая случится – велю пороть их плетьми. Как только я с дружиной пойду – вам быть готовыми и выступать следом. Ну – с Богом, братья!

Князья разошлись, и сразу же в стане все пришло в движение. Своя дружина была давно готова, обоз с припасами – тоже, и теперь можно было понаблюдать за тем, как сворачивается стан, и там, где только что было нечто похожее на поселение, заполненное беспорядочной ходьбой, разговорами и прочим мирным шумом, возникает грозная военная сила – собранная, построенная и хоть сейчас готовая в бой. И звуки становились все приятнее для слуха: короткие слова, ржание коней, железный перезвон пригоняемого оружия, скрипы тяжело нагруженных телег. Так ли это еще зазвучит, когда две рати сшибутся в чистом поле!

Вскоре дружина Мстислава Мстиславича во главе со своим князем, не глядя в сторону стана новгородского, пребывающего в растерянности, двинулась от Смоленска. Вслед за ней пошло и все остальное войско. Когда проезжали мимо, кто-то из новгородцев крикнул, стараясь пообиднее:

– Дорога скатертью, смоляне! Порты не потеряйте!

Но ему никто не ответил – ни в своем стане, ни тем более из смоленского ополчения, которому настрого было приказано молчать и не обращать внимания, если станут задираться.

Войско вскоре скрылось из глаз, и новгородцы остались одни. Твердислав был с ними. Но удалился к себе в шатер и выставил стражу, которая налаживала прочь всех тех, кто, мучимый вопросами, хотел его побеспокоить. До самого вечера становище пыталось веселиться – ведь настояли на своем, сделали как хотели! Но веселье получалось натужным, шутки казались не смешными, даже пиво в открытом бочонке, стоявшем прямо посреди стана, не привлекало уже многих, к огорчению хозяина бочонка, выставившего его из своих запасов. Такой бочонок, открыв, допивать надо до дна, а то – испортится, выдохнется, будет пойло для свиней, и больше ничего. Вечер наступил, все разошлись, улеглись, не порядили даже охрану на ночь. От кого охранять-то? Твердислав к ним так и не вышел.

Утром опять зашумели. Что теперь делать? Никто не знал. То, что всех их вчера объединяло – хмельной угар, – выветрилось из голов, и головы были пустыми, звонкими. Никто не понимал, как могло произойти то, что произошло. Толпой приступили к шатру Твердислава.

Посадник! Выходи к нам!

– Что мы здесь сидим? Скажи, что делать!

– Выходи, посадник!

Тут уж Твердислав к ним действительно вышел. Передние даже отшатнулись – так он был зол и страшен. Усы – торчком, глаза выпучены, зубы ощеренные так и сверкают.

– А я вам не посадник больше! – напрягаясь что есть силы, закричал он. – Сами собой управляйте, а я не хочу! Как я из-за вас князю в глаза смотреть буду?

Молчание было ответом, и Твердислав почувствовал, что новгородцы – даже самые ярые вчерашние крикуны – снова в его руках.

– Домой хотите? – продолжал он. – Идите домой! А я с вами не пойду! Я такого позора перед Новгородом принимать не стану! Что вы дома говорить будете? Прогулялись, попировали, князя бросили – и назад? Стыд-то, стыд-то какой!

Они оживали на глазах. Чесали в затылках, качали сокрушенно головами, крякали, прокашливались. Наконец заговорили, все почти разом, перебивая друг друга:

– Не сердись, посадник! Погорячились маленько.

– Сами не помним, как все вышло! Прости!

– Пойдем за князем!

– Догоним войско, повинимся. Веди, Твердислав!

Он снова оглядел их, будто раздумывая. А внутренне был совершенно спокоен.

– Так что – за князем пойдем? А дальше что? Не запроситесь опять домой с полдороги?

Восторженный рев был ему ответом. Не дожидаясь приказа, многие стали расходиться – сворачивать шатры, увязывать телеги, седлать коней. Новгородская толпа снова превращалась в войско.

Через два дня оно догнало своего князя и смоленцев.

Глава VII. Война с Черемным. 1214 г

Город Речицу взяли приступом, с наворота. Голодные до драки новгородцы не подвели, не дрогнули под градом камней и стрел, кинулись на валы, и пока шла рубка, отвлекшая все силы защитников города, смолянам удалось почти без помех перебраться через стену с другой стороны – и открыть ворота. Отряд, оставленный Всеволодом Чермиым в засаде, состоящий из двух сотен отборной черниговской дружины, однако, не захотел сдаваться, и бой продолжился на улицах. Не желая напрасного кровопролития, Мстислав Мстиславич ездил бесстрашно по городу, уговаривал тех, кто еще сопротивлялся, сложить оружие. Один дружинник черниговский, от злобы и бессилия потеряв разум, направил на князя стрелу почти в упор, но – чудо, наверное – не попал, стрела лишь свистнула возле уха Мстислава Мстиславича. А стрелявшего связали свои же, узнавшие, что победил их знаменитый князь Мстислав, прозываемый Удалым, – такому и сдаться не стыдно. Речица был последний город на пути к Вышгороду и Киеву, где затворились основные силы Чермного.

Всеволод Святославич Чермный боялся расплаты за свои злодеяния. За показной наглостью он прятал свой страх, обвиняя других во всевозможных преступлениях, прятал свою вину и, наконец, сам спрятался за стенами городов, надеясь, что рукотворная твердыня сделает и душу тверже. А на деле он оказался недальновиден. Если бы Чермный не раздробил свои силы, оставив небольшие засады по днепровским городкам, а собрал их в единый кулак и встретил войско князя Мстислава на рубежах Киевского княжества, то война могла пойти совсем по-другому. Да хоть бы и не так – пусть бы в первой же битве потерпел поражение! Все-таки в этом для князя больше чести, чем в крепостном сидении и ожидании конца. Выйди в поле, князь! Пускай русская земля видит, что ты уверен в собственной правоте! И Бог вас рассудит. Но нет – не выходит в поле Всеволод Святославич. Князь Мстислав берет один его город за другим, а он сидит в Киеве, хочет обречь древнюю столицу на новые беды и разрушения, которые принесет приступ.

Что ж, пусть пока сидит. Зато теперь по всей Днепровской области установлен справедливый порядок. Города возвращены князьям, жадные тиуны да огнищане, расставленные повсюду Чермным, чтобы с крестьянина последнюю шкуру драть, изгнаны вон. Люди вздохнут с облегчением: известно, под своим-то князем живется и свободнее и сытнее. По селам народ от удивления глаза вылупил – надо же, войско идет большое, а – не грабит, скотину не уводит, за девками по огородам не гоняется. Князь не велел! Вот это так князь справедливый.

Мстиславу Мстиславичу давно не было так хорошо. Он чувствовал себя не просто победителем – он теперь знал, что во всей русской земле не найдется силы, которая сможет ему противостоять. А если найдется, то вряд ли захочет. Он впервые в жизни ощутил на себе, что значит любовь народная. Некоторые городки даже воевать не пришлось – сами жители, узнав, кто подошел к их стенам, открывали ворота настежь. Колокольным звоном встречали – там, где были колокола, а нет – звонили в била, высыпали навстречу, кланялись как святому заступнику.

Хорошо, славно было ехать ранним летним утром во главе непобедимого воинства по высокому берегу Днепра! Жаворонки в небе висят над лугами, поют, в реке рыба всякая плещется, отнерестилась недавно и жирует, в лесах вдоль Днепра нет-нет да и мелькнет убегающий олень или буйволица с детенышами. Жируйте, милые, растите, нагуливайте мясов побольше! И вам хорошо, и нам, когда на стол попадете. Прощайте пока, до осени!

Сегодня поднялись рано – до Вышгорода оставалось самое большее полдня пути, если ехать не спеша и с остановками, но и двигаться решили медленно, не растягиваясь, чтобы подойти к городу одной кучей, и людям и обозу. Дозорные, высланные вперед, еще не вернулись, думать было не о чем – плыви себе вперед, покачиваясь в седле, подремывая и вдыхая запахи цветов, кожаной сбруи, конского пота. Хорошо!

Вольно или невольно, а Мстислав Мстиславич подумывал о своей дальнейшей судьбе. Рано или поздно эта война кончится, Чермный будет наказан, порядок в Киевском княжестве, подчиненном потомкам Мономаховым, будет окончательно наведен. А что же потом? Возвращаться в Новгород и снова бегать по лесам за неуловимыми отрядами чудинов? Годы уже не те.

Да, сорок пятый год – не шутка. И уже ради того, чтобы разорить несколько глухих деревень языческих и захватить лишнюю сотню голов скота, не захочешь проводить долгие морозные ночи в лесу у костра, прислушиваясь: то ли это волки воют, то ли леший-старичок балуется, то ли чудины перекликаются, норовят окружить и сонных твоих дружинников перерезать.

Есть, правда, ныне достойный славы княжеской противник – орден. Это – сила, и победить ее будет весьма почетно. Мстислав Мстиславич был уверен, что одной хорошей битвы будет достаточно, чтобы орден либо перестал существовать, либо смирился и был приведен к покорности. Но победа над орденом почему-то не казалась князю Мстиславу такой уж желанной целью.

Он разочаровался в новгородцах. Случай, произошедший под Смоленском, когда новгородская дружина подняла бунт и отказалась идти со своим князем, оставил в душе Мстислава Мстиславича словно какую-то занозу, и она напоминала о себе, может, и не очень сильной болью, но довольно часто. Как? Чтобы войско бросило своего князя? Он о таком раньше и не слыхивал. Князья бросали свои дружины, убегая с поля боя, – это бывало. Но и то – с поля боя ведь, от смерти спасаясь, когда так припечет, что себя не сознаешь. Такие князья потом всю жизнь не могли смыть позора! Притчей во языцех становились. И детям их тоже приходилось нести отцовский позор.

А что же новгородцы, вольные горожане, блюстители древних законов и уложений? Из-за такой мелочи, как пьяная драка, решились на неслыханное! Ведь никто силой не гнал, сами на вече приговорили – походу быть. Да еще как кричали-то: веди нас, княже! Да мы! Да ты! Да с тобой! Да с нами! Тьфу.

Мстислав Мстиславич воочию убедился в том, что на новгородцев полагаться нельзя. Нельзя ни в чем. Пусть они считают себя главнее и выше всех остальных жителей русских земель, пусть гордятся своими свободами и древностью стольного города. Но разве можно иметь с ними дело? Ты хоть разорвись, наизнанку вывернись, им служа, их прославляя, их обогащая, а они в один прекрасный день все это мигом забудут. Из-за какой-нибудь курицы, которую ты случайно раздавишь, проезжая по городу. И как куча хворосту полыхает от малой искры – воспламенятся, заколотят в вечевой колокол, объявят тебе, что ты им больше не надобен, а надобен им такой князь, который кур не давит! И выгонят из Новгорода. Да еще, назло тебе ли, себе ли самим назло – призовут такого злодея, что небо над ними с овчинку покажется. А зато по своей воле!

Нет, князь Мстислав не то чтобы совсем охладел к Новгороду и его легкомысленным жителям. Просто он теперь знал: мысль о том, что тебя, как ты ни старайся, каждый день могут прогнать, отныне добавит в его отношения с новгородцами некую горчинку, вкус которой Мстислав Мстиславич терпеть не мог. И имя этой горчинке было – подозрительность.

Во всяком случае, еще было рано думать о Новгороде. Чермный не разбит, дружина его сильна. Еще не так давно он смел на самого великого князя Всеволода Юрьевича руку поднимать – и великий князь отступал даже перед его наглостью. А вслед за Чермным найдутся для князя Мстислава на русской земле и другие дела. Помирить братьев Всеволодовичей, Константина Ростовского и Георгия Суздальского, – кто это сделает, кроме него, Мстислава Удалого? Может, и на половцев придется походить, если станут сильно беспокоить южные пределы. Глядишь – с тестем можно встретиться, ханом Котяном. Давненько не виделись. И вообще – мало ли дел найдется для князя знаменитого, примирителя и устроителя русской земли?

И самым, пожалуй, заманчивым делом представлялся Мстиславу Мстиславичу город Галич. Был сей город и вся земля галицкая сколь богаты и обильны, столь и несчастны. Когда-то процветали они и полнились изобилием под властью князя Ярослава Владимировича, прозванного Осмомыслом. Но после смерти его, не оставившего достойного наследника, беды одна за другой стали накатываться на цветущий край. Владел Галичем и пьяница и любострастник Владимир Ярославич, владели и угры, и ляхи, и бояре галицкие алчные, ради выгод своих готовые русскую землю передать под чью угодно власть. Потом, правда, пришел сильный князь Мономахова племени, Роман Мстиславич, он крепко держал эту землю. Но – увы, век Романа оказался короток и смерть нелепа – от шальной стрелы, пущенной неизвестно кем и откуда. А его, Романа Мстиславича, весь мир знал, и сильные мира сего перед ним трепетали! Он Святую землю от поганых освободил! Сам латинский главный поп искал его дружбы! Нет больше славного Романа Мстиславича. И после него остался галицкой земле один защитник, сын его Даниил Романович. Но ему еще и тринадцати лет не исполнилось! И мало что он пока может. Кроме простого народа, никто не любит Даниила Романовича, и все из-за отца. Ольговичи – потому что Роман выгнал их из земли галицкой. Союзные ныне Мстиславу Мстиславичу князья – за то, что с их отцом и дядей Рюриком воевал, победил его и в монахи постриг. И жену свою первую, Рюрикову дочь, тоже прогнал от себя и постриг.

Но более всего, конечно, не любят потому, что тайно жаждут владеть Галичем – все жаждут! – и знают, что юный Даниил Романович Галича законный наследник и владетель. И чувствуют, что кровь Романова очень скоро в сыне взыграет – и тогда у богатой земли снова появится сильный хозяин. Никогда не видав юного Даниила, но много зная о нем, Мстислав Мстиславич душой за него болел.

Однако с Галичем придется обождать. Сначала – Всеволод Святославич Чермный. Мстислав глянул вперед – дозор, посланный утром к Вышгороду, возвращался. Пятеро всадников, среда которых был и Никита, двигались спешно, рысью. Когда добрые вести везут – так не едут. Нет в посадке той озабоченности. Мстислав Мстиславич оглянулся на войско – заметил ли кто-нибудь, кроме него, приближающийся дозор? Оказалось – заметили, молодцы. Не разморило их летнее солнышко, что начинало уже порядочно парить – хоть брони снимай. Войско оживилось, подобралось. Послышались взбадривающие окрики сотских. Мстислав Романович подъехал и пристроился рядом.

Дозор приблизился. И по одному виду всадников Мстислав Мстиславич догадался, что нынче их ждет что-то иное, нежели осада Вышгорода, которая ожидалась затяжной – город, как рассказывали, был весьма хорошо укреплен. Киевский боевой пригород!

Он встретил дозорных немым вопросом.

– Надо войско рядить, княже, – выговорил Никита, слегка задыхаясь после долгой скачки. – Они рать из города выводят в поле. А поле так доброе! Разгонятся первыми…

Никита не договорил, потому что князь Мстислав уже не слушал его. Князю все было ясно. Он обернулся к войску, поднял руку, чтобы все его слушали, и зычно прокричал:

– Братья! Враг на нас идет! За мной!

И сам рванулся вперед, не жалея коня, слыша за спиной все нарастающий грохот множества тяжелых конских копыт – войско пошло.

Скакать пришлось недолго. Вскоре лес стал отходить от дороги, тянущейся вдоль Днепра, стало просторнее кругом, и вот – вдали показались белые стены Вышгорода, окруженные серой невзрачной россыпью пригородных слобод и отдельно стоящих изб, а ближе – широкое поле, на краю которого стояло развернутое в боевой порядок войско черниговское. Оно уже и не стояло – заметив врага, пришло в движение и, ощетиненное частоколом копий, перло теперь навстречу, как и положено войску, успевшему подготовиться к битве. В самой середине шел главный полк – чело, и при нем, судя по развевающимся стягам, находились князья, Всеволодовы родичи и союзники, если не сам Чермный там был. А по левую и правую руки от чела двигались, растягиваясь на ходу и захватывая все больше пространства, оба крыла войска. Там копейщиков было мало, ратники все больше были вооружены сулицами и луками. Дело главного полка было – врубиться во врага, смять его и остановить. Дело крыльев – охватить смятого противника с обеих сторон, сблизиться с ним и расстреливать, а то и рубить мечами – там видно будет. Заранее не предугадаешь.

Мстислав Мстиславич, когда его рать выбежала на поле, оглядел ее. Ах, войско черниговское было устроено лучше! Но и его старшая дружина, сплотившаяся вокруг своего князя, внушала уверенность – воины были опытные, умелые, и ни на одном лице он не увидел смятения. Всей душой они уже были там – в гуще врага. Союзные князья-братья, которых еще успел углядеть Мстислав Мстиславич, тоже сбили свои дружины рядом с его. Значит, им вместе и принимать первый удар. А сзади, накатываясь широкой волной, ревели тысячами глоток новгородцы и смоляне.

Враг все ближе, ближе. Главное – уйти от копья, наставленного прямо тебе в грудь, в лицо. Мстислав Мстиславич улучил миг, когда опасное острие было уже совсем близко, и всем телом рванул коня вбок, едва не столкнувшись с кем-то из своих. Тяжелое копье промелькнуло рядом – и в следующий миг князь со всего плеча рубанул на эту сторону, сразу ощутив, что попал во что-то мягкое и вязкое. Дернул не глядя, освобождая меч, уже высмотрев себе одного черниговца, который, пятясь на коне, все дергал копье на себя, пытаясь вытащить его из чьего-то тела. Зря, милый! В такой толчее длинное копье не поможет! А черниговец, белый лицом, никак не хотел копья выпускать, держался за него, как за материн подол держатся испуганные дети: раз одного врага копье убило, значит, и всех других убьет.

Хах! И косо срезанная верхняя часть туловища, вместе с той рукой, которой черниговец пытался удержать копье, мягко откинулась назад, словно уступая место коротко брызнувшей вверх черной струе. Князь Мстислав отдернулся в сторону: плеснуло горячим в щеку, залепило глаз. Но другим глазом увиделся ему совсем близко другой всадник – рот его был раззявлен в неслышном крике, а меч в поднятой руке уже медленно опускался на князя.

С удивлением Мстислав Мстиславич увидел, что его собственная рука, левая, продетая в кожаные ремни щита, вместе со щитом послушно вскидывается вверх – навстречу летящей стали. И, не думая больше о щите, полностью доверяя левой руке, правую стал отводить для удара. И рубанул сразу, как только почувствовал, что щит содрогнулся от соприкосновения с мечом врага.

Удар пришелся черниговцу куда-то в основание горла. И он тут же сник, улыбнулся нижней половиной лица и боком стал отъезжать, склоняясь на конскую шею, залоснившуюся от крови. Мстислав Мстиславич быстро огляделся. Время опять пошло ловчее, будто вернуло свой прежний ход. Опять вокруг возникли звуки боя. Можно было разобрать, что вопят в основном справа и слева, а здесь, в середине войска, ратникам было не до крика – сеча стояла плотная и спешная. Князь вынул из-под седла мокрую тряпицу, утерся.

Надо было скорее найти в этой гуще очередного противника – тяжелое лезвие меча просило еще и еще работы и пищи, но почему-то взгляд Мстислава Мстиславича наталкивался только на своих. Оттесняют меня, берегут, понял он. Это все Никита-мечник, хотя говорено было сто раз – не сметь такого делать! А то как бы руке не ошибиться и какого-нибудь заступничка не погладить.

Но времени сердиться не было – нужно было, коль рубиться не дают, хотя бы осмотреть поле битвы. Не нужна ли где-нибудь его помощь? Эх, не может никак перенять обычай половецкий: они при войске своем высокую вежу возят, а на ней наблюдателя. В их степи больше, бывает, и взобраться не на что. Этот наблюдатель и орет им сверху – как и что. Показывает, куда ударить. На коня, что ли, встать, ногами на седло? Нет, не устоять – шальной конь, пляшет. Ну и ладно. Опытный воин и так догадается, что вокруг него происходит. Мстислав Мстиславич закрутился на коне, осматриваясь. Ага! Кажется, ломит наша сила!

Недалеко от него Никита рубился с огромным черниговским дружинником. И князю тут же захотелось прийти мечнику на помощь: черниговец наседал, бил не переставая. От щита Никиты уже щепу отбрасывало во все стороны. Жалко его – пропадет! Закричав во все горло, чтобы отвлечь внимание врага, князь бросился на выручку.

Но не успел. Повезло Никите – сплоховал конь под черниговским богатырем, оскользнулся задними ногами на древке брошенного кем-то копья и крупом сел на землю. Черниговец, стараясь удержаться в седле, раскинул руки, чтобы обнять коня за шею. И, на краткий миг раскрывшись, оказался беззащитным. Этого мига Никите хватило вполне. В руке мечника был почему-то не меч, а топор, и, не раздумывая, он вбил с размаха тяжелое орудие черниговцу в грудь. Топор легко пробил медный блестящий нагрудник – видно, удар был хорош – и весь ушел туда, оставив снаружи лишь белую рукоять топорища. И Никита, и подъехавший князь не отрываясь глядели, как валится с седла могучий человек – медленно и неостановимо, словно срубленное дерево.

Черниговцы дрогнули. Почувствовав это, войско князя Мстислава усилило натиск, торжествующий рев, поднявшись со всех сторон, еще больше взбурлил суматоху среди черниговцев – и вот они побежали, сминая и давя собственные ряды. Теперь Мстислава Мстиславича никто от врагов не закрывал, и он устремился было в погоню. Но Никита, ехавший рядом, придержал его коня за повод, и удивленный Мстислав Мстиславич остановился.

– Не ходи туда, княже, – попросил мечник. – Там уже делать нечего. Сами справятся. А тебе не к лицу за ними гоняться, они и так еле живы от страха.

Князь вынужден был признать, что Никита прав. Для него сеча закончилась, следовало теперь думать, как распорядиться побежденными, да и победителями тоже.

Вокруг уже вовсю творилась работа второстепенная. Дружинники и ополченцы отлавливали мечущихся по полю черниговцев, брали их, вязали и сгоняли в кучу. Как всегда бывает, ссорились из-за пленных: стоят двое над одним, ругаются, еще не остывшие от недавней битвы, а пленный стоит и смотрит то на одного, то на другого, наверное, опасается – не разделили бы его пополам.

От стоящей невдалеке небольшой кучи новгородцев бросился вдруг к Мстиславу Мстиславичу человек, размахивая руками и что-то крича.

– Не трогай! – крикнул князь Никите, отводившему руку для удара. Бегущий человек был в богато расшитом кафтане с золотым оплечьем. Мстислав Мстиславич вгляделся. Нет, это был не Всеволод Святославич. А то была бы добыча красная!

– Князь! Князь! – Подбежавший ухватился было за стремя князево, но тут же отдернул руки, как обжегся. Встал рядом, тяжело дыша, но стараясь держаться с достоинством. Видимо, он уже чувствовал себя в безопасности.

– Ты кто такой будешь? Не признаю что-то тебя, – обратился к нему Мстислав Мстиславич. Стоявший перед ним человек, несомненно, был князем из Ольговичей, родственником Чермного.

– Я Ярополк Ярославич. Тебе сдаюсь.

– Так ты князя Ярослава сын? – Мстислав Мстиславич уже улыбался. – Отца-то твоего я знал. Ну, князь Ярополк, побил я тебя, выходит. Прости, ежели что не так. Ты в Вышгороде один был?

– Брат еще мой, Ростислав. Он там где-то. – Ярополк неопределенно махнул рукой куда-то в сторону городских Стен. – Как наша дружина побежала, я его больше и не видел. А ты, князь Мстислав, что со мной сделаешь?

– Всеволод Святославич где?

– Он в Киеве. Нас здесь поставил – тебя встретить. Ты меня в цепях держать будешь?

– Не бойся, князь Ярополк. А что, силы много у Всеволода Святославича?

– Немного осталось. Он два полка черниговских с нами послал. Вели людям твоим, чтоб коня мне вернули. Я не побегу. Я тебе сам сдался. И цепи не вели на меня накладывать, князь Мстислав.

Ярополк торопился, будто хотел успеть сказать Мстиславу Мстиславичу что-то важное. Теперь он окончательно взялся за стремя Мстиславова коня – чтобы тем самым показать свою покорность и неопасность. Можно было понять князя Ярополка – только что дружину водил в бой, а сейчас, того и гляди, в яму посадят. Князья больше других не любят в яме сидеть. Мстиславу Мстиславичу стало жаль растерянного Ярополка – он всегда жалел тех, кого победил и привел к покорности. А вот если бы его самого кто-нибудь победил, то он бы не стал победителя стремя держать. Мстислав Мстиславич невольно шевельнул ногой, отстраняясь. Но Ярополк стремя не выпустил.

– Вели коня отдать, князь Мстислав, – с мольбой в голосе попросил он.

– Эй, братцы! Кто у князя коня взял? – крикнул Мстислав новгородцам, которые все так же стояли невдалеке и с любопытством ожидали – что же князь станет делать с их пленником. Добыча от них явно ускользала. Но князю не откажешь! Один из новгородцев, что держал за поводья белого как снег коня немыслимой красоты, неохотно подвел его к Ярополку. Тот принял поводья и с облегчением прильнул к шее коня, как к родному человеку после долгой разлуки.

– Ничего, за мной не пропадет, братцы! – весело сказал Мстислав Мстиславич своим ополченцам. – Потом к Лариону подойдете, он вас отблагодарит за князя. По моему слову, скажете.

Новгородцы заулыбались. Вот так князь! Другой забрал бы добычу без всяких разговоров, а Мстислав Мстиславич – этот справедливый. А с Лариона можно и побольше содрать, чем князя Ярополка конь стоит.

– Ну – садись, что ли, Ярополк Ярославич, – предложил князь пленнику. – Поедем. Надо войско собирать. Может, нынче гостями у тебя в Вышгороде будем, князь Ярополк.

Ярополк Ярославич не понял шутки – так он был, казалось, обрадован тем, что ему вернули коня. Теперь, когда лицо Ярополка не было искажено мольбой и страхом, стало видно, что князь еще очень молод, совсем мальчишка. Едва ли это не первый бой, в котором ему довелось участвовать самостоятельно, а не при старших князьях. Брата потерял – не тревожится, уверен, что с Ростиславом, который, наверное, старше его и опытнее, ничего не случится. А вот коню рад.

– А знаешь, князь Мстислав, – радостно обратился вдруг Ярополк к Мстиславу Мстиславичу, когда они ехали по направлению к Вышгороду, – я этого коня сам вырастил. Он еще жеребенком мне приглянулся. Ходил за ним, чистил. Он меня знаешь как любит! Я на нем только и езжу.

Никита, ехавший несколько сзади, прыснул. Ему показалось странным, что князь – а за конем ходит. Ярополк, обернувшись к мечнику, бросил было на него гневный взгляд – но тут же сник, вспомнив, что он теперь пленник, и даже этот мужик, позволивший себе такую наглость, может сделать с ним, князем Ярополком, что угодно.