Текст книги "Приди и помоги. Мстислав Удалой"

Автор книги: Александр Филимонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Глава XVIII. Съезд. Киев. 1224 г

То, что рассказал Котян, было еще страшнее, чем все слухи, которые доходили раньше. Надвигается враг невиданный, его нельзя было испугать, нельзя было с ним договориться. Можно было только уничтожить его. Но легко сказать – уничтожить, когда воинов у Чингисхана насчитывалось больше, чем звезд на небе, – так рассказывал Котян. И не только числом сильны татары. Славятся они своим боевым искусством – ловко рубятся на саблях, метко стреляют из лука на полном конском скаку. И еще – они не знают страха смерти и жалости к врагу. Если берут город, то убивают всех до единого. И полона не берут – зачем им рабы, когда целые страны у них в рабстве.

Котян был в степи влиятельным человеком, имел свое войско сильное, мог всегда удесятерить свои силы, позвав на помощь родственников. Всю степь мог поднять. И его воины тоже были не из последних – с конца копья вскормленные, выросшие в седлах, с юных лет познавшие вкус битв. Да и сам хан Котян был отважным воином – иным просто нельзя ему было быть, иначе недолго он оставался бы ханом. И вот теперь храбрый Котян был испуган – до того испуган, что руки у него тряслись и голос прерывался, когда он рассказывал о татарах.

Можно было вместе с ним испугаться. Но Мстислав Мстиславич, понимая всю опасность надвигающейся грозы, ощущал в душе вместе с тем какой-то молодой восторг. Словно Бог в награду за труды его долгой жизни наконец послал ему то самое испытание, преодолев которое он исполнит свой высший долг, свое предназначение. Надежда на этот подарок судьбы все время была жива в его сердце.

Мстислав Мстиславич отправился с тестем в Киев.

Там уже было неспокойно – весть о татарах всполошила всех. Люди приходили и приезжали в Киев отовсюду. Всем хотелось получше разузнать – верны ли слухи, затопившие всю Русь, как вода в половодье. Древняя столица в эти дни стала как никогда многолюдной. Все расспрашивали всех. За половцами народ ходил толпами – они были самые осведомленные, они уже видели татар. Те из степняков, что могли кое-как объясняться, косноязычными словами расписывали всякие страсти, в которых, однако, правды было не очень много. Половцам хотелось и русских посильнее напугать, чтобы дали помощь, и самим не уронить свое достоинство, чтобы о них никто не подумал как о воинах, легко бегающих от врага. В конце концов образы татарских ратников обросли невообразимыми подробностями: и по три руки у них оказалось, и по две головы, и питались они одной только кровью человеческой, и так далее.

Мстислав Мстиславич, успевший хорошенько расспросить обо всем Котяна, имел, наверное, самое правильное представление о татарах. И прибыл он в Киев к Мстиславу Романовичу с давно созревшим решением: созывать всех князей на большой совет.

Не просто большой совет, а именно – всеобщий. Какого никогда еще не было на Руси. Забыть все обиды и междоусобицы перед лицом единой для всех опасности – и собраться под одной крышей, чтобы приготовить всенародное ополчение. И немедленно выступать в небывалый поход – только так можно остановить надвигающуюся с востока смерть.

Князь киевский Мстислав Романович, прозываемый Добрым, выслушал предложение Мстислава Мстиславича и первым делом усомнился. Собрать-то князей можно, и если кто не захочет идти добровольно, то пригрозить – в крайнем случае. Но Удалому ли не знать, что среди потомков Рюрика так много князей – смертельных врагов друг другу! И, собравшись в одном месте с дружинами, как бы они тут же и не начали войну, только друг с другом. Не начнут, убежденно говорил Мстислав Мстиславич. Во-первых, от свары удержит их страх, который один на всех. А во-вторых – мы-то на что? Не дадим князьям собачиться.

Прямо из Киева отправились сотни гонцов – во все уделы и княжества русской земли.

Каждый прибывший в Киев князь был встречен с большим почетом. Не всем, конечно, доставались одинаковые почести, но для многих захудалых отпрысков славного Рюрикова рода, мелких поместных князьков, и тот прием, что им оказывали, был никогда ранее не виданной честью. Особенно старались приветить каждого из будущих союзников половецкие ханы Котян и Бастый – они, хорошо знавшие о взаимной нелюбви многих Рюриковичей, понимали, что происходит событие, выходящее из ряда обычных. Любой князь, даже такой, что мог выставить в общее войско всего десятка два-три вооруженных дружинников, одаривался щедро. Кто получал пару коней, кто – редкого зверя вельблюда, украшенного упряжью с серебряной насечкой, кому дарили богатое оружие, захваченное, может быть, когда-то в разбойном набеге на русскую землю, а кому – черноокую невольницу с насурьмленными веками, кольцами в ушах и бесстыдно открытым пупком.

Владетели большие и малые все съезжались – каждый день кто-нибудь прибывал. Ни разу в жизни они вместе не собирались и, видя вокруг такое количество Рюриковых потомков, впадали в состояние тихого изумления. Ни о каких старых спорах и обидах здесь и речи быть не могло.

Старшими в совете были, по общему признанию, Мстислав Мстиславич Удалой, князь галицкий, Мстислав Романович, князь киевский и брат покойного Всеволода Чермного, князь черниговский Мстислав Святославич. Последний представлял в совете ветвь Ольговичей.

В просторной гриднице княжеского дворца в Киеве начался совет. Здесь когда-то пировали дружины великих князей Всеволода, Изяслава и Святослава. И теперь было тесно от множества собравшихся. Был тут князь смоленский Владимир Рюрикович, были братья Мстислава Удалого Владимир и Давид. Были зятья Мстислава Романовича князья Андрей и Александр Дубровецкий, и сын его, бывший новгородский князь Всеволод Мстиславич. Был, конечно, Волынский князь Даниил Романович – он приехал одним из первых, пылая жаждой сражения. Были сыновья Всеволода Чермного, и старший из них, Михаил Всеволодович. Был Мстислав Немой, брат Ингваря Луцкого. Был сын Ингваря, молодой князь Изяслав Ингваревич. Были князья Святослав Яновский, Святослав Шумский, Юрий Несвижский – и еще многие и многие.

И только сыновья Всеволода Большое Гнездо не приехали на совет! Ни великий князь Георгий Всеволодович, ни Ярослав, ни Святослав – ни один не приехал. Из уст в уста передавали на совете надменный ответ князя Георгия: он-де в общем сборе большой пользы не видит, земля его защищена крепко, и если придет враг, то как-нибудь великий князь и братья его с врагом справятся – так всегда бывало, так будет и впредь! Говоря по правде, суздальская военная мощь не была бы лишней, и на нее рассчитывали. Больше всех – Мстислав Мстиславич Удалой.

Он знал, почему великий князь отказался приехать. Для Георгия Всеволодовича мысль о том, что придется стать под начало Мстислава Удалого, была невыносима. А в том, что Мстислав Мстиславич возглавит поход, великий князь не сомневался. Кому же еще возглавить?

И даже если Удалой ради общего дела наступил бы на свою гордость и предложил Георгию быть старшим – то пошли бы за великим князем остальные? В этом владетель половины всей русской земли уверен не был. Он сидел во Владимире и злился: опять получалось так, что князь Мстислав Удалой всех опередил, опять вышел в главные спасители и защитники Руси. Ни одного дружинника не получит союзное войско!

Совет шел долго, почти целую неделю.

– Сегодня татары нашу землю взяли, – говорил Котян. – А завтра – вашу возьмут! Не остановятся! Мы с вами соседи давние, друг друга знаем. Собирайте войско на татар! Наши воины все с вами пойдут!

– Слушайте, братья, – сказал Мстислав Удалой. – Слушайте его. Нынче половцы нам друзья и союзники. Помочь им надо! Им поможем – и себе поможем!

– Так-то оно так, – с сомнением проговорил Мстислав Святославич, князь черниговский. – Поверить им можно. Почему не поверить? А все же я думаю: не хотят ли друзья наши половцы нашими руками своих врагов побить?

– Именно! Именно! – раздалось несколько голосов.

– Дело непростое, большое дело, – продолжал Мстислав Святославич. – Всю землю поднять – не шутка. Да только на кого поднимать? Что-то я про татар этих не слыхал никогда. Где они, эти татары? Я так рассуждаю: пусть придут сначала, а там поглядим, что делать. Может, они и не придут.

Некоторые были согласны с черниговским князем. На совете таких высказываний было достаточно: несмотря на богатые половецкие подарки, многим трудно было преодолеть в себе вековую недоверчивость к поганым. Хан Бастый, чтобы убедить сомневающихся, даже отказался от своей веры языческой, приняв православное крещение, и теперь, убеждая русских, осенял себя крестным знамением столь усердно и часто, что рука уставала.

И все же много было колеблющихся. Мстислава Мстиславича, который председательствовал в совете, это начинало раздражать. Приговор собирать общее войско должен быть единогласным! Но время шло, а разговоры все не кончались.

Он понимал, что кое-кто возражает против общего согласия для того только, чтобы придать себе в глазах окружающих больше веса и значительности. Князю, ранее жившему в безвестности и располагавшему ничтожной военной силой, было лестно, что его голос звучит наравне с голосами таких великанов, как Удалой или Мстислав Романович, и в ответ на него не цыкают, а принимаются еще и еще раз убеждать в том, в чем сам князь давно для себя уже убедился. Порой, устав разговаривать, Мстислав Мстиславич сердился на себя: зачем было непременно собирать всех? Хватило бы одних стольных, скорее бы договорились. А те уж пускай сами собирают свою меньшую братию – кто их ослушается?

Но приступы раздражения были краткими и быстро проходили. Мысль созвать именно всех как-то соответствовала торжественному состоянию души Мстислава Мстиславича. Он запасался терпением и снова принимался доказывать.

Ему сильно помогали молодые. Даниил Романович, Олег Курский, Изяслав Ингваревич – для них сомнений не существовало! Сердца юношей кипели восторгом. Еще бы – в самом начале жизни им давалась возможность покрыть себя славой в величайшем сражении, какого еще не знала русская земля!

– Не надо врагов ждать! – кричал Даниил Романович, не смущаясь тем, что говорить приходится в присутствии старших. – Зачем их допускать сюда? Надо идти в степь и там их встретить! Приговаривайте скорее, братья!

Шуму было много. Но в конце концов закончилось все так, как и должно было закончиться. В самом деле – у кого хватило бы духу отказаться от участия в походе на глазах у всей русской земли? Приговорили единогласно: самое большее в месяц собрать полки у Варяжского острова на Днепре, за порогами – и оттуда двигаться в степи. Искать врага, найти его и разбить.

На этом съезд еще не закончился. Чтобы представить себе размеры будущего войска, надо было урядиться со всеми – кто сколько людей может привести.

Мстислав Мстиславич вместе с Даниилом обязался привести сухим путем не менее тысячи человек конных да еще – через Днестр спустив к морю и подняв по Днепру – доставить к Хортице тысячу ладей с ополченцами.

Столь крупное войско могли выставить немногие: киевский князь, черниговский, смоленский. Луцкий Изяслав Ингваревич обещал около того.

Всем остальным было положено приводить с собой каждому не менее сотни вооруженных ратников. Не хватает до этого числа дружины – набирать ополчение и, конечно, принимать всякого, кто добровольно захочет вступить в войско.

Когда князья, уговорившись, наконец разъехались по своим уделам – собираться и готовиться, – весна уже была в самом разгаре.

Глава XIX. Поход. 1224 г

Отсюда, с высокого днепровского берега, казалось, что в Днепре совсем не осталось воды – ладьи и наседы галицкие, теребовльские, киевские, черниговские, собравшись вокруг Варяжского острова, покрыли поверхность реки полностью. Над Днепром и речкой Хортицей в зеленых цветущих лугах раскинулось великое множество шатров. С каждым днем их становилось больше: дружины, прибывавшие со своими князьями к месту общего сбора, разбивали новые становища. Во всем войске царило некоторое возбуждение – и вновь прибывавшие, и те, кто уже давно здесь дожидался, только сейчас, увидев воочию эту огромную силу, начинали осознавать размеры опасности, для защиты от которой такая сила понадобилась. Даже по вечерам, когда душе положено расслабляться, над притихшими стенами не поднимался привычный гул – раскаты многоголосого смеха, сопровождаемые звоном котлов, гусельными переборами и резкими стонами рожка, не то зовущего ко сну, не то приглашающего сплясать, пока есть еще на это время.

Войско вот-вот должно было выступать, так решили князья, согласившись с предложением Мстислава Мстиславича. Продвинуться по степи как можно дальше от русских рубежей было важнее, чем потерять еще неделю, дожидаясь, пока подойдут из самых отдаленных уделов последние полки.

Дозоры, посылаемые в степь – и русские и половецкие, – возвращались с одними и теми же известиями: никого не встретили за два дня пути, все дороги были свободны, татарами и не пахло. Эти известия не успокаивали, а почему-то тревожили Мстислава Мстиславича, и тревога эта заставляла его торопиться с выступлением. Отсутствие врага в обозримой близости походило на воинскую хитрость: ведь половцы рассказывали, что зимой видели татар недалеко отсюда. А что татары знали о собравшемся на них русском войске – в этом никто не сомневался. Почему же они не приближаются, если их сила столь велика, как ее расписывают?

Они не приближались – их словно и не было в степи. В этом случае Мстиславу Мстиславичу казалось еще опаснее ждать и бездействовать: татары могли воспользоваться тем, что Русь стянула все войска в одном месте – и напасть на беззащитные города, обойдя противника стороной. На самом деле, конечно, не могли – движение их не осталось бы незамеченным. Но Мстислав Мстиславич такие опасения высказал – а на князей подействовало.

В самом начале мая громадное ополчение начало сниматься. На ладьях по воде и сухим путем вдоль берега Днепра решили идти к Олешью, последнему русскому городу, стоящему уже почти на берегу моря. Там ставить еще один стан и от Олешья выдвигаться на восток, в степь. И когда уже почти снялись, произошло непредвиденное. Появившись неизвестно откуда, к войску подошло татарское посольство.

Мстислав Мстиславич был в это время на берегу – обговаривал подробности похода с галицкими воеводами Юрием Домажиричем и Держикраем Володиславичем – те привели сюда ладьи и должны были ехать на них до Олешья вместе с пятью тысячами ополченцев. Непросто было управлять такой громадой, а Мстислав Мстиславич хотел, чтобы его ополчение достигло Олешья первым. Он еще не закончил давать всех наставлений, когда Держикрай Володиславич прищурился поверх его головы и сообщил:

– Бежит кто-то. Никак до тебя, княже.

Мстислав Мстиславич оглянулся, с крутизны к воде бежал незнакомый человек. Судя по одежде – зеленому кафтану нараспашку и зеленым же портам, заправленным в красные козловые сапожки, – из окружения Мстислава Романовича. Его люди вроде бы так были одеты. Еще не добежав, человек начал звать:

– Князь Мстислав! Князь Мстислав!

– Ну? Чего шумишь, людей пугаешь? – спросил Мстислав Мстиславич, дождавшись, пока гонец добежит, остановится и махнет поклон.

– Там… Наш князь тебя зовет. Татары!

– Что? Где? – сразу напрягся Удалой. Ополченцы в ближних ладьях, слышавшие, что сказал человек, начали привставать, словно готовясь выскакивать из лодок на берег. – Сколько их? Далеко они?

– Человек десять, княже. Говорят – приехали слово сказать. Наш князь тебя просил прийти скорей.

– Тьфу ты, – плюнул Мстислав Мстиславич. – И чего так орешь? Я уж подумал – войско.

– Нет, не войско. Пойдем, пожалуйста.

– Никита! – позвал князь.

Мечник был, как всегда, недалеко. Тут же отозвался:

– Здесь я, княже.

– Со мной пойдешь. А ты погоди пока, – обратился князь к Держикраю Володиславичу. – Не трогайтесь, дождитесь, что там получится.

Вместе с Никитой они полезли за гонцом вверх по крутому откосу. Мстислав Мстиславич молчал и ни о чем больше человека в зеленом кафтане не расспрашивал. Никита догадывался, что сейчас думает князь: наконец-то наяву предстанут перед ним загадочные татары. Удалой увидит своих врагов.

Все они – десять человек, как насчитал Никита, – стояли, окруженные плотным кольцом русских – в основном князей и их приближенных. Все начальные люди сбежались посмотреть на татарское посольство.

Послы, ничуть не смущенные таким обилием знати, что окружала их, держались уверенно и смело. При первом же взгляде на них можно было заметить, что народ действительно не похож на все известные прежде народы. Татары были все как на подбор низкорослыми, на кривоватых ногах, слегка расставленных в стороны. Такие ноги бывают у человека, если он проводит всю жизнь на коне, прямо из пелен пересаживаясь в седло. Чем-то татарские послы напоминали половцев, но лица их были пошире, глаза поуже, скулы поострей, и кожа сильно отдавала желтизной, которую, наверное, никогда не скрывал даже вечный степной загар. Жидкие, но черные как смоль усы у каждого обрамляли рот словно подковой. И взгляд у них из-под припухших век был какой-то особенный: взгляд победителей и завоевателей. Глазами этих послов неведомая татарская мощь словно впервые глядела на Русь и оценивала ее. И не только разглядывала, но и русским предлагала оценить себя: смотрите и навсегда запоминайте.

Одеты татарские послы были как воины – в длинных кожаных рубахах, сшитых из отдельных твердых пластинок, находящих одна на другую. У всех были еще кожаные наплечники, отделанные серебром. Такой наряд выдерживал, наверное, удар стрелы, да и мечом зароговевшую кожу разрубить было трудно – такой твердой она выглядела. На головах у всех – железные круглые шапки с богатой меховой выпушкой, и на каждой шапке вместо шишака – серебряный полумесяц, прикрепленный к тонкой ножке. На поясе у каждого висел кривой меч в широких ножнах – слева, а справа прикреплена была сулица, тисненная затейливым узором и плотно набитая стрелами с черным оперением. Луки у послов свободно висели за спинами.

Мстислав Мстиславич, подходя к толпе, окружившей татар, жадно всматривался в них – настолько ли они неуязвимы, как он слышал. С виду выходило, что не особенно. Непривычные немного – это да, но привычка в бою быстро обретается. Перед князем Мстиславом почтительно расступились, и он, подойдя поближе, важно остановился и как следует осмотрел послов и их татарское знамя, которое держал самый молодой из них, – обычное копье с остро выкованным наконечником, конским хвостом и белым бахромчатым полотнищем с изображением какой-то хищной птицы.

Послы сразу догадались, что перед ними старший. Один из татар, имевший кроме серебряных наплечников золотую пластину с непонятными знаками, висящую на тонком кожаном ошейнике, сделал шаг к Мстиславу Мстиславичу, коротко кивнул ему, хлопнул себя по груди.

– Ты – коназ Мистаслав, – не то спросил, не то утвердил он.

– Ну, я, – ответил князь, сложил на груди руки и встал. Татарин, заговоривший с ним, сначала показался ему глубоким стариком, но, пожалуй, первое впечатление было ошибочным. Не поймешь, сколько им лет – судя по лицу. Не старик, а скорее всего ровесник самому князю. Хорошо, что не мальчишку прислали.

– Зашим идешь? Зашим воискам, коназ? Давай говорим!

Мстислав Мстиславич оглядел своих. Зловещая усмешка Мстислава Романовича. Когда бы это он так улыбался? Бледное лицо Даниила – губы сжаты, глаза сузились в щелочки. Полуоткрытый рот Изяслава Ингваревича, округлившиеся его глаза. Все молчали.

– Ну, что же, давай поговорим, – согласился Удалой.

Посол переступил ногами и сделал какое-то, как показалось князю, вопросительное движение. Удивляется, почему сиденья не приносят, понял Мстислав Мстиславич.

– Давай стоя говорить, – бросил он послу. – Разговор у нас будет короткий.

В татарских глазах мелькнуло что-то вроде усмешки.

– Зашим война? Война не нада! – Он развел руками, обращаясь ко всем присутствующим. – Мой коназ, батур Субудей, – храбри аскер. Мистаслав коназ – храбри аскер. Нада харашо жит. Война не нада. Тебе куманы говорил – нада? Зашим куманы слушал?

Окружающие зашумели. Михаил Всеволодович, сын Чермного, злобным голосом выкрикнул:

– Мы им верим! Мы половцев давно знаем! А вы откуда пришли? Кто вас звал?

Шум усилился. Многие хватались за мечи, делали угрожающие движения в сторону послов. Те стояли, невозмутимые. Их старший смотрел на Мстислава Мстиславича, явно дожидаясь, когда он прекратит шум и позволит говорить дальше. Удалой поднял руку – крики стали утихать. Наконец можно было слушать, что еще хочет сказать татарин.

– Мы куманы бьем, с ним не разговариваим! – продолжил посол, словно ничего не случилось. – Они вам плохо делал! Нам тоже плохо делал! Зашим слушат? Мы вам плохо не делал, война не хочет. Куманы наказат надо. Давай, коназ Мистаслав, куманы наказыват! Потом харшо жит будим! Субудей-батур тебе так хотел сказат.

Мстислав Мстиславич вспомнил, что говорили Котян и Бастый о татарском коварстве. Сначала поманят дружбой, а потом в спину ударят. Так они не одно племя с лица земли стерли. Разумеется – это посольство прибыло с той же целью: постараться внушить русским мысль о своем миролюбии. Испугались такого большого войска – и решили сначала попросить о дружбе. А потом, когда русские полки разойдутся по своим уделам и отдаленным княжествам – расправляться с князьями поодиночке.

А даже если и вправду хотят дружбы – поздно уже договариваться. Не для того вся русская земля поднялась, чтобы просто напугать кого-то. Не для того трудился Мстислав Удалой, чтобы сейчас, став во главе всей земли, отказаться от битвы.

– Скажи своему Субудею, – начал Мстислав Мстиславич говорить среди мгновенно наступившей тишины, – скажи ему, чтобы ждал нас. Мы в вашу дружбу не верим! И с кем нам дружить – сами знаем. А в поле нас один Бог рассудит!

Он еще раз посмотрел на неподвижное лицо посла, круто повернулся и зашагал к обрыву – спускаться к ладьям. Никита последовал за князем. Сзади снова начался шум – наверное, все спешили высказать татарам что-нибудь пообиднее, пока послы не уехали. Князь и мечник, пройдя до обрыва сто шагов, уже приготовились сойти на крутой песчаный откос, когда вдруг шум за спинами изменился: теперь это были не звуки общей ругани, а вопль и визг, перемежаемые глухими ударами.

Князь остановился, обернулся.

– Никита! – сказал он удивленно. – Что это? Бьют их, что ли?

– Бьют, – подтвердил Никита, вглядываясь. Там, где только что стояло гордое посольство, окруженное плотной толпой, была видна та самая сутолока, что бывает при драке. Исчезло куда-то и татарское знамя. Совершенно ясно было – послов бьют. Мстислав Мстиславич, вынимая меч на ходу, побежал к месту драки.

– Стой! Стой! – кричал он. – Не трогайте их!

Никита бежал за князем и понимал, что бегут они напрасно – ничего уже не остановишь и не исправишь. Слишком знакомыми были крики, раздававшиеся из толпы, – так кричат, только когда смерть приходит.

И точно – все послы лежали уже убитыми. Немногие из татар успели вытащить оружие, а воспользоваться им не удалось никому из них. Когда Мстислав Мстиславич подбежал, над побоищем нависла растерянная тишина, князья и дружинники, принимавшие участие в убийстве, убирали мечи, переглядывались. Перед князем Мстиславом расступались, опускали глаза.

Он подошел к самому старшему здесь – Мстиславу Романовичу, гневно приступил к нему:

– Ты куда смотрел? Почему не остановил?

– А что с ними – обниматься надо было? – чересчур громко закричал Мстислав Романович. – Они соглядатаи, а не послы! Насмехаться приехали!

Мстислав Мстиславич махнул рукой, повернулся и пошел обратно. Злился на себя: послов надо было проводить, подождать, пока не уедут. При нем не решились бы на такое беззаконие. Послов убивать – последнее дело. И Мстислав Романович хорош – не сам ли отдал приказ начать резню? Теперь, однако, война уже может считаться начавшейся. Проходя мимо лежащих на земле трупов, он не удержался и внимательно рассмотрел: куда им попало. Раз уж предоставился такой случай – надо было узнать, где у татарских доспехов уязвимые места. Это пригодится.

Даниил Романович догнал тестя.

– Не сердись, князь Мстислав. Так уж получилось. – сказал он виновато. – Разозлились все. Ну и я тоже не выдержал – уж очень они на нашей земле по-хозяйски разговаривали. Коня татарского – хочешь?

– Не хочу. Конь у меня свой есть, – Мстислав Мстиславич все еще был рассержен – Передай князьям, что выступаю, не стану ждать никого. Пусть тоже не мешкают Сейчас ладьи отправлю – и пойду. Возле Олешья буду всех ждать. Князья-то, поди, победу будут праздновать? – язвительно сощурился он на Даниила. – Как же – вон сколько врагов одолели! Ты не с ними ли?

– Нет, – смутился Даниил Романович. – Я лучше с тобой пойду.

– А пойдешь, так собирайся, князь Даниил. Коней татарских еще добудешь А этих не бери.

Даниил Романович, кивнув, убежал к своему стану. Мстислав Мстиславич спустился к ладьям. Там уже все было известно об избиении татарских послов и шел горячий спор – правильно их убивать или нет. Откуда узнали? Во всяком случае, разговоры следовало прекратить и трогаться. В пути договорят. Все же Мстислав заметил, что большинство осуждает этот неблагородный поступок, как и он сам А поскольку осуждать действия князей можно было только князьям – то он тут же прекратил разговоры и строго приказал воеводам начинать движение Тысяча ла дей с ополченцами, отдаваясь течению реки, под возбужденный гомон множества голосов медленно и тяжело двинулась с места.

Проводив плавучее войско, Мстислав Мстиславич незамедлительно выступил вслед за ним со своей дружиной, галицким конным полком и обозом Даниил Романович, чей стан тоже был свернут, присоединился к тестю Они вдвоем были первыми Другие пока оставались на месте, но ни к кому из князей Мстислав перед выступлением не стал подходить: что сразу за ним начнут трогаться – он и так знал, а больше разговаривать было не о чем.

Даже с Даниилом не хотелось поначалу говорить. На душе у Мстислава Мстиславича было сумрачно. Вместо радостного подъема он чувствовал только желание уйти подальше отсюда. Нехорошо начался поход – с низкого дела. Как его ни оправдывай, как ни объясняй, что убийство послов вызвано справедливым гневом, – ничем не оправдаешь.

Он знал, что вскоре чувство стыда уйдет, вытесненное другими заботами. На войне случается много такого, о чем хочется поскорее забыть – и забываешь.

Так и получилось. Постепенно Мстислав Мстиславич вновь ощутил себя бодрым и готовым к справедливой битве. Много помог этому Даниил Романович – глядя на него, Удалой словно заражался молодым желанием боя, нетерпением встречи с татарским войском. В самом деле – скоро грянет невиданное сражение, и что тогда будут эти десять убитых татар по сравнению с бескрайним полем, устланным трупами? Никто о них и не вспомнит.

Полки галицкие и волынские двигались без особой торопливости – чтобы не слишком отрываться от остальных. Но в то же время старались не задерживаться в пути, и через два дня нагнали воевод Держикрая и Юрия Домажирича: течение Днепра, словно вдосталь набушевавшись на порогах, здесь уже было слабым, почти неподвижным, и ладьи шли медленно. От воевод узнали, что несколько раз на берегу появлялись татарские отряды – небольшие, судя по всему – разведывательные. До стычек с ними не доходило, хотя у многих галичан чесались руки. Пустив несколько стрел, татары пропадали в степи.

Дальше решили двигаться вместе – для надежности. Мстислав Мстиславич велел обозу тоже подтянуться и быть все время на виду. Отставший от войска обоз – легкая добыча для татар, которые, судя по рассказам, умели появляться из степи внезапно.

Больше их не видели – в течение нескольких дней, что войско двигалось вниз по течению Днепра, в степи ему не встретился никто. До самого Олешья степь казалась пустой – только изредка взлетит из травы стая журавлей да промелькнет вдали кем-то потревоженное оленье стадо. Два или три селения, встретившихся войску, тоже оказались пустыми. Небольшие поля и огороды вокруг них были засеяны. но люди ушли, забрав с собой весь скот и утварь. – спасались от надвигающейся беды. Вид брошенных селений подействовал на Мстислава Мстиславича: он приказал разбивать стан и дожидаться подхода основных сил. В ночь выставил усиленные дозоры, спать велел не раздеваясь и при оружии.

На следующий день пришли смоляне с Владимиром Рюриковичем. Потом – Мстислав Романович, а вслед за ним войска стали подходить густо Через три дня снова появился над Днепром целый город, а скопления лодей и насадов на воде напоминали большие острова. Отсюда надо было ходить в степь и искать противника.

На совете право первым начать поиск Мстислав Мстиславич выговорил себе и Даниилу, как прибывшим на место раньше всех. Остальное войско решили просто держать в готовности и двинуть, когда придет пора. Не шутка поднять такую громадину – более восьмидесяти тысяч воинов насчитывало союзное ополчение.

Все шло хорошо. Немного огорчала, правда. Мстислава Мстиславича размолвка с Мстиславом Романовичем – ее пока не удавалось преодолеть Киевский князь дулся на Удалого, сердился за тот небольшой, но строгий разнос, учиненный ему при всех после убийства послов. Считал, что его честь задета. А Мстислав Мстиславич так не думал: о чести надо было раньше заботиться, когда на твоих глазах творится постыдное дело, а ты ему не препятствуешь.

И они, два пожилых уже человека, сидели на советах подальше друг от друга, гордо встряхивая головами, если приходилось встретиться взглядом. Что вызывало у молодежи неуважительные смешки и улыбки, скрываемые, однако, от обоих старших князей.

Последнее перед началом военных действий совещание решили закончить товарищеским – не пиром, конечно, а обедом на открытом воздухе. Многие думали, что, выпив слегка, оба князя помирятся – неладно начинать общее дело, будучи в ссоре. И уже челядь забегала, уставляя расстеленные на траве скатерти блюдами и кубками, когда прискакал из степи дозорный.

С коня слезать, падать в ноги – не стал, в походе такое разрешалось. Крикнул сразу всем:

– Отряд едет! Татарский! Опять посольство!

И, поскольку его больше ни о чем не спросили, хлестнул коня и ускакал обратно – не то любопытствовать, не то показывать послам дорогу.

Они вскоре подъехали на своих коротконогих мохнатых лошаденках. Пятеро, снова при белом знамени с птицей и конским хвостом. Один из послов, ко всеобщему удивлению, выглядел совсем не по-татарски, да и одет был не так: лазоревый, шитый золотом кафтан его, переливавшийся на солнце, был этому человеку явно мал – распахнут и лишь на толстом животе стянут простым кожаным поясом. Сапоги были тоже явно чужие, с сильно загнутыми вверх носами, а вместо шлема или шапки – колпак из сыромятины с двумя крыльями, закрывающими уши.