Текст книги "Пять ликов богини (СИ)"

Автор книги: Александр Свирин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

Следом на экран выводится список участников от первого к последнему по общей сумме баллов.

У меня – тридцать тысяч восемьсот сорок три.

У Лады – тридцать одна тысяча сто девяносто пять.

Она победила. Я занял лишь второе место.

Лада радостно прыгает и победно вскидывает руки вверх.

– Я выиграла! Менке, я выиграла!

– Поздравляю! – говорю я и улыбаюсь, стараясь не показать пламени горького разочарования.

Она вновь обнимает меня, и в этот миг мне становится невероятно легко. Что ж, проиграл, так проиграл. Значит, М.С. Лермушкин и правда самая бестолковая субличность Менке Рамаяна.

Первое место зарабатывает тридцать пять тысяч единиц соцрейта. Второе – всего пятнадцать. Третье – только пять, и их получат Дима и Диана. Жаль, я надеялся, что третьими станут ребята из «Сказа».

Скоро мой рейтинг пополнится, и останется ещё пять тысяч. Раз Ада стёрта, а новый бой у Психа Колотка состоится ещё не скоро, вся надежда на Порфирия и то, что он распутает своё дело. Хотя что-то мне подсказывает, что за разгадку тайны он не получит даже одной единицы, потому что вокруг нас сплетается какой-то заговор гердянок.

Лада возвращается на сцену, чтобы принять все полагающиеся овации и сыграть на бис. Я же разворачиваюсь и иду прочь из Главного Дома Культуры, на улицу, позорно сбегаю от 打败(dǎbài)[10]. Хочется опьянеть, затуманить рассудок хоть чем-нибудь, потому что грудь разрывает от боли осознания собственной никчёмности.

Едва я выхожу со служебного выхода, как натыкаюсь на ждущего меня Чих Пых Мыха. Я обречённо вздыхаю. Что ж, достойный конец бесславного вечера. Возможно, Менке никогда больше не натянет мою личину, а потому Лермушкин выступил с последним бенефисом.

– Вам придётся подождать десять минут, – говорю я Чиху. – Столько длится переход между личностями.

– Не торопись, – говорит он. – Мне понравилось твоё выступление. Только последняя песня была ни о чём, не понимаю, почему её назвали лучшей. И хоть ты занял только второе место, но держался достойно. Это я уважаю. Так что я тебя не трону. Но, возможно, Псих Колоток сам захочет встретиться со мной. Вот, подержи у себя.

Он достаёт из кармана плаща картонную карточку и протягивает мне. Я беру её и читаю: «Чих Пых Мых. Токио, двадцать восьмой восточный блок второго уровня».

– Передай, что я жду его в любое время. Бывай.

С этими словами он прикладывает два пальца к голове, прощально отмахивает ими, разворачивается и уходит куда-то вниз по улице.

Пронесло.

Меня всего трясёт, ещё сильнее хочется напиться, но я теперь не могу даже пошевелиться. Я, как идиот, смотрю в карточку, оставленную Чихом, но не вижу слов. Не знаю, сколько я так стою, пока чья-то рука не хлопает меня по плечу.

Я оборачиваюсь – это Лада.

– Ты чего тут застыл? – спрашивает она.

– Да так.

Прячу карточку во внутренний карман плаща.

– Поехали куда-нибудь? – предлагаю я. – Отпразднуем твою победу.

– Я только за. Есть классное место рядом, остальные скорее всего тоже туда пойдут.

– Остальные?

– Ну, Лавров, Весна, Дима с Дианой, ребята из «Сказа».

Я киваю, и мы с Ладой неспеша идём вдоль рельсовых путей к какому-то клубу. Она ведёт и показывает дорогу, а я следую за ней, пребывая в прострации и даже не особо слушая, о чём она говорит. Вскоре вижу вывеску «Красный кардинал» – явно клуб для элитариев с верхнего уровня. Так странно, вроде все люди равноправны в возможностях, но социум всё равно ставит одних выше других. Да, социальное неравенство обусловлено рейтингом, а он лишь отражение личных достижений. Даже если твои родители celebrities[11] с высоким соцрейтом, это не даёт никаких бонусов, по достижению совершеннолетия ты сам пробиваешься с самого низа. Определённая справедливость в этом есть. Базовые потребности каждого человека полностью удовлетворяются, но если хочешь большего – изволь сделать что-то полезное. Так воплощается главная цель киберкоммунизма – по потребностям каждому, а по возможностям от кого-нибудь.

Внутри клуб встречает человекообразными гердянками-танцовщицами, но отличными от нас достаточно, чтобы не вызвать ощущение «зловещей долины». В красно-пурпурном переливе направленных лучей люди танцуют с ними под разливающуюся вокруг музыку. Столики находятся в проёмах в полу, и они все с диванчиками. Их мало, но и гостей здесь немного, всего пятьдесят четыре человека, включая меня.

Вау, как быстро я это подсчитал. Раньше за мной такого не замечалось – налицо влияние Ады.

Мы с Ладой садимся за один из столиков и к нам сразу же подкатывает робот-официант.

– Добрый день, – говорит он. – Что желаете?

– Мне односолодовый шотландский виски региона Айла, – отвечаю я. – Безо льда, половина чайной ложки воды.

– Я буду пиво, пшеничное нефильтрованное, – заказывает Лада.

Робот принимает заказ и укатывает. Лада смотрит на меня, выгнув бровь дугой, словно я чем-то её удивил.

– Неужели тебе настолько плохо? – спрашивает она.

– О чём ты?

– Мы с тобой пьём вместе уже в пятый раз, и ты всегда брал коктейли. Впервые вижу, чтобы ты заказал чистый виски. Мне кажется, что-то не так.

– Возможно, я и впрямь немного расстроен проигрышем.

Лада заливается звонким смехом, от которого мне становится неуютно, ведь смеётся она надо мной.

– Скажи, тебя расстраивает проигрыш сам по себе, или то, что ты проиграл мне?

– То, что я проиграл тебе – это как раз единственное, что меня утешает. Но этот конкурс мог стать моим пропуском в Златоград. А в итоге мне не хватило жалких пяти тысяч единиц соцрейта. Понимаешь? Менке заработает их быстро и не напрягаясь, но не с моей помощью. Я – отработанный материал. Я не справился с единственным, для чего меня создали. В конце концов, Менке от всех нас избавится, но раствориться с чувством выполненного долга и уйти жалким неудачником – разные вещи.

Возвращается официант с нашим заказом. Я хмуро и молча смотрю, как он расставляет стаканы, желает нам приятного вечера и укатывает.

– Да уж, тебе и правда хреново, – говорит Лада. – Тогда виски не поможет, у меня есть кое-что получше.

Она лезет в карман и достаёт оттуда небольшой пластиковый футляр, в котором обычно хранят таблетки. В нём оказывается несколько одинаковых капсул. Лада достаёт две и протягивает мне.

– Держи. Это псилоцибин.

– Психоделик? Его же от депрессии принимают. Откуда он у тебя вообще?

– Была депрессия. Возьми, тебе тоже не помешает. Поможет лучше разобраться в себе.

Я беру капсулы, пожимаю плечами, закидываю их в рот и запиваю виски. Последний на вкус как йодированный торф с морского побережья. И пахнет как копчёное мясо – то, что нужно для хандрящего 艺术家(yìshùjiā)[12].

Мимо проходит один из гостей, его взгляд случайно падает на нас, а потому он останавливается, замирает на месте и некоторое время всматривается в моё лицо.

– Да ты же Псих Колоток! – восклицает он. – Чувак, я твой фанат!

В этот миг мне хочется исчезнуть и никогда не существовать. Только этого не хватало – парня, который знает меня, как Психа Колотка, а не М.С. Лермушкина. Конечно, я сама посредственность, а вот он приносит реальную пользу. Как же надоело.

– И что тебе, на сиськах расписаться? – спрашиваю я даже для себя неожиданно грубо.

– Ого, ты в жизни такой же, как на экранах! – радуется он. – А можешь мне вмазать, ну, как ты умеешь, чтоб аж потемнело в глазах? Буду всем рассказывать, что подрался с самим Психом Колотком.

О, дружище, это я с радостью.

Встаю, подхожу к нему, как следует размахиваюсь и от души бью его в челюсть отличным боксёрским хуком справа. Может, я и не фанат физического насилия, но удар-то у меня всё равно поставлен, и при случае я могу вмазать так, что мало не покажется. Парнишка пошатывается, отходит на шаг назад и падает без сознания. Я спокойно возвращаюсь за свой столик, сажусь, беру стаканчик с виски и делаю ещё глоток. Лада смотрит на меня расширенными от ужаса глазами.

– Ты его вырубил! – кричит она.

– Ничего, очухается, ещё «спасибо» скажет.

– Это совсем на тебя не похоже.

– Зачем быть похожим на меня, если по сравнению с Психом я никто?

Чувствую, как меня потихоньку начинает лихорадить, а к горлу подступает тошнота – похоже, псилоцибин начал действовать. Мешать его с алкоголем очень плохая идея, но мне уже всё равно. Тем более, что пятидесяти грамм виски маловато, чтобы оказать на меня значимый эффект.

– Не для меня, – осуждающе произносит Лада.

– Если бы остальные считали так же.

Картинка перед глазами потихоньку расплывается – очень интересно, мозг под действием псилоцибина с ошибками обрабатывает зрительную информацию, поступающую даже с искусственных глаз. Мой разум становится похож на оголённый нерв, он как флюгер, которому нужно лишь лёгкое дуновение в одну или другую сторону, чтобы поменять направление мысли. Мир кажется ещё более разноцветным, чем до этого, и я не понимаю – это действие наркотика, или же клубные огни всегда так переливались? Тело будто скручивает в тугой узел, но вместе с тем оно приобретает непривычную лёгкость.

Лицо Лады постоянно меняется, как в каком-то 万華鏡(mangekyō)[13]. Это смотрится жутко и неприятно, а потому я тут же отвожу взгляд и всматриваюсь в остатки виски в стакане. Залпом допиваю и морщусь от неожиданно усилившейся горечи алкоголя, который проезжает по горлу кислотной дорожкой.

– А сколько действует псилоцибин? – спрашиваю у Лады.

– Часа четыре, – отвечает она. – Иногда пять-шесть, но редко.

Я окидываю клуб новым взглядом, и в свете разноцветных огней понимаю, что за всей этой суетой никогда не видел настоящего мира, никогда не смотрел на него просто как на пространство существования, а вместо этого всегда старался дать ему какую-то оценку. Мир то плохой, то хороший, в зависимости от ситуации, а ведь он ни тот, ни другой, он просто есть, а это мы смотрим на него то с одной стороны, то с другой. Моё чистое Я находится в золотой клетке разума, а сейчас тем более, ведь я – это не совсем Я, это лишь малая его частичка, потому что во всей своей полноте оно раскрывается лишь в изначальном Менке. Вечный бег до цели, вечная темница чувств и эмоций, ненужный груз прошлых обид – это то, что делает меня несчастным. Вот я сегодня проиграл в музыкальном конкурсе – ну и что? Я расстроен, потому что это не соответствовало моим ожиданиям, но ведь мои ожидания – это мои проблемы. Почему я виню в этом других: зрителей, Психа, даже Ладу, которая просто оказалась лучше? Я словно нахожусь в ядре своего сознания, откуда смотрю на личность Лермушкина, да даже на личность самого Менке, как на какую-то ненужную оболочку, шелуху, которую можно соскрести и добраться до чистой и светлой сути моей истинной души.

Я смаргиваю, и тем прерываю цепь размышлений, словно смахивая с глаз очередной слой реальности.

Смешно, но даже влюблённость в Зевану кажется сейчас чем-то маленьким и незначительным. Вот бы поймать это состояние и удержать навсегда.

В клубе висят голоэкраны, на которых сейчас почему-то крутят новостную сводку. Ролик, судя по видео, показывает какую-то аварию, случившуюся с фургонеткой сегодня на первом уровне. Погодите-ка, это же утренние приключения Психа!

Кори, настройся на чистоту вещания голоэкранов. Включи звук.

Механический безэмоциональный голос диктора вещает:

– Сегодня утром на нижнем уровне возле девятнадцатого восточного блока полицейскими была перехвачена угнанная и перепрограммированная фургонетка. Подозревается, что угонщики принадлежат к известной террористической организации унагистов. Так же они взяли гражданского заложника, которого удалось спасти.

Я вижу, как из перевёрнутой фургонетки роботы-полицейские вытаскивают моё бессознательное тело, после чего приводят в чувство. А потом я вскакиваю, о чём-то говорю с гердянками и иду к Лизавету Красину. Погодите, но Псих в нейрограмме описывал всё не так. Неужели…

Кори, покажи мне сегодняшний лог-файл.

Листаю записи на самое утро. Вижу команду: «Отправь сигнал полицейским, чтобы спасли меня». И никакого «Найди способ разбудить меня».

Смех взрывом вырывается из груди наружу, не знаю почему, но я и правда начинаю от всей души хохотать так, что даже Лада смотрит на меня пусть с пониманием, но и с некоей долей смущения.

– Что-то произошло? – спрашивает она.

– Да! – радостно отвечаю я. – Оказывается, Псих Колоток – пиздобол и бахвальщик! Сочинил целый кусок собственной нейрограммы, чтобы выставить себя крутым героем, а на деле…

От смеха меня начинает трясти, но я понимаю, что выразился слишком резко о самом себе, пусть даже и другой личности. Я ведь никогда прежде брань не использовал, а тут вдруг словечко, которое больше подошло бы тому же Психу. Но мне плевать, ведь я, М.С. Лермушкин, лишь одна из масок Менке Рамаяна, которую он волен снимать и надевать, когда вздумается.

Приходит мысль – а что, если псилоцибин стёр между нами границы? Может, я сейчас и есть Менке, а вовсе не Лермушкин? Эту мысль стоит покатать на языке, распробовать на вкус, а потом проглотить.

Меж тем, всё вокруг уже какое-то время расплывается и вибрирует цветными узорами.

– А прикольная штука этот твой псилоцибин, – говорю я Ладе. – Дашь ещё пару капсул на будущее?

– Нет, – она смотрит на меня как-то обиженно. – Его всё равно можно будет принять не раньше, чем через две-три недели.

– Что-то не так?

– Да нет, всё нормально. Я понимаю, что у тебя сейчас богатые внутренние переживания. Просто хотелось провести этот вечер с тобой, но я сама виновата, что дала тебе наркотик. Так что не обращай внимания, развлекайся.

– Ну прости. Давай пойдём куда-нибудь отсюда? Мне кажется прогуляться по городу очень кстати.

– Пойдём.

Мы покидаем клуб, я держу Ладу за руку и чувствую, что это приятней, чем когда-либо в жизни. Я весь – ладонь. А ведь Лада безгранично красива, я всегда это видел, но никогда не Видел. Даже как φιλενάδα(filenáda)[14] она мне ближе, чем Зевана, потому что общение с той похоже на фехтование, а здесь я словно гуляю по тихому и спокойному лесу. Лада напоминает мне о детстве и моём настоящем доме – том, в котором я жил с мамой.

Время идёт невероятно медленно, и в одну минуту вмещается целая жизнь, которую я проживаю внутри разума. Дверь в бессознательное вышибло с ноги, и теперь даже самое обыденное действие наполняется сакральным смыслом. Город предстаёт предо мной ярким, вызывающим, разноцветным. Проскальзывающие мимо по рельсовым путям таксетки и фургонетки, гуляющие люди, сияющие неоновые вывески и указывающие дорогу светодиодные полосы делают Москву живой и дышащей. Она уже не кажется такой серой и унылой, это просто я не видел её истинной сущности. Мысли о прошлом и будущем не тревожат, я нахожусь в настоящем и наслаждаюсь им.

Шпили самых высотных блоков уходят вверх, под самый купол, который похож сейчас на огромный мыльный пузырь – тронь его пальцем, и он лопнет. Такая хрупкая темница, разрушить которую не представляется чем-то невероятным. Всего лишь чуть-чуть усилий – и ты свободен. Истинные кандалы не снаружи, они внутри. Значит ли это, что мне нужно отказаться от своей цели попасть в Златоград?

Нет.

Цель остаётся прежней, но я не должен забывать о пути, ведь не факт, что в конце я найду то, что ожидаю. Да и с учётом, какие мне строят препоны, кто сказал, что я вообще туда попаду? Так что же, получается, жизнь пройдёт бессмысленно? Чушь. Я останусь в мире навсегда, я уже выжжен в его теле и сознании, и этот след не пропадёт даже через тысячу лет.

После смерти я вернусь.

Может, моя песня не такая уж бессмысленная? Делюсь этой мыслью с Ладой, а она удивляется, говорит, что с самого начала считала, что текст повествует о реинкарнации.

– Я не верю в реинкарнацию, – отвечаю ей.

– Напрасно. Я верю. Вдруг в прошлой жизни ты был кем-то значимым?

– Тогда я жил больше трёхсот лет назад, потому что последний действительно значимый человек умер когда-то в те времена.

Лада куда-то ведёт меня, а я послушно следую за ней, попутно разглядывая мир и впервые открывая его для себя. Вскоре мы приходим в выстроенный в восточном стиле блок с покатой четырёхугольной черепичной крышей. Внутри оказывается просторный зал со свечами, благовониями и большой бронзовой статуей Будды посередине. Я смотрю на него, на счастливое и безмятежное лицо, преисполненное благостного просветления, и прекрасно понимаю это состояние, ведь и сам чувствую себя точно так же. А что, если Лада права, и реинкарнация – не миф? Просветление существует, сейчас это для меня очевидно, как никогда, пусть я и не достиг его окончательно, но максимально приблизился. Я не знаю, сохраню ли я такой же образ мысли, когда закончится действие наркотика, но в данный момент свет, исходящий из моей души, ярче света вокруг. И такой же свет исходит от Будды, пусть он всего лишь статуя.

Мы покидаем храм, а я вспоминаю все прочитанные тексты восточных мудрецов. И, словно мозаика, мир складывается в новую интересную картинку, которую я раньше не замечал.

Мы с Ладой и дальше гуляем по Stadt[15], о чём-то болтаем, над чем-то смеёмся, но всё это – неважно. Я просто растворяюсь в потоке жизни и сам по себе более не существую.

Потихоньку меня начинает клонить в сон, а краски мира вновь тускнеют.

– Давай пройдёмся пешком до моего дома, – говорю я Ладе.

– Давай.

Мы идём, и сейчас мне хорошо, как никогда.

Мы спускаемся в переход, освещённый тусклым синим светом, и в конце тоннеля замечаю тёмную человекоподобную фигуру. У него на голове что-то надето, а в руке он держит какой-то длинный предмет, похожий не то на меч, не то на длинный нож. Я встаю, как вкопанный, не зная, стоит идти дальше или нет. Лада дёргает меня за руку.

– Ты чего?

– Там кто-то стоит.

– Где?

А, ну конечно, как я сразу не понял.

– Шашлык из хуйцов! – раздаётся тонкий визгливый вскрик Гусака Петро. – Обоссанная мямля!

– Прощай, Лада, – говорю я ей. – Думаю, на этом всё.

– Ты о чём? – В её взгляде ужас и непонимание, она отпускает мою руку и отходит на шаг назад.

А я смотрю на неё и улыбаюсь. Мне не хочется ни переключаться на другую личность, ни бежать, ни бороться. Какой смысл, если я всё равно ничего не смогу сделать с Гусаком Петро? Вечно убегать не получится, рано или поздно он меня убьёт, так почему бы не сейчас, в момент высшей точки моего осознания, в самый счастливый миг моей жизни? Если уходить, то уходить красиво и с достоинством.

Гусак бежит на меня, замахиваясь мачете. Но я не смотрю на него, любуясь красотой Лады. Если она будет последняя, кого я видел в жизни, то жизнь можно считать успешной.

Ну давай же, Гусак.

Бей!

____________________________

[1] (нем.) пробуждение

[2] (яп.) вечность

[3] (англ.) люди

[4] (кит.) верзилой

[5] (греч.) других участников

[6] (англ.) конкурентов

[7] (греч.) ладони

[8] (яп.) памятник

[9] (нем.) пляски

[10] (кит.) поражения

[11] (англ.) знаменитости

[12] (кит.) художника

[13] (яп.) калейдоскопе

[14] (греч.) подруга

[15] (нем.) городу

Менке Рамаян (08.03.2430)

Едва Менке проснулся, на него сразу навалилась жуткая головная боль, как утром после знатной попойки. По мозгу будто бы ехала фургонетка, используя извилины в качестве рельсов и взрезая острыми колёсами серое вещество. Каждую секунду – красная вспышка. Не сразу до слуха донеслись чьи-то голоса. И вместе с тем – лёгкое ощущение дежавю.

Менке постарался открыть глаза, но они упорно сопротивлялись. Веки налились неподъёмной тяжестью, и он уже хотел подобно Вию попросить поднять их, но в итоге справился сам. Всё вокруг сразу затопил синий свет.

– Пациент очнулся, – услышал Менке рядом синтетический голос какой-то гердянки. – Показатели в порядке. Его состояние похоже на обычный сон или переключение между личностями.

– Он внезапно упал в обморок, – раздался другой голос – женский, знакомый.

– Возможно, осуществил переход, не предупредив. Сейчас он здоров.

– Да-да, – еле-еле произнёс Менке. – Я в норме. Спасибо.

– Тогда мои услуги более не нужны, – сказала гердянка. – Я откланяюсь.

Менке окончательно разморгался, искусственные глаза сразу настроили нужный фокус, и он разглядел спину уходящего робота-медика. Повернул голову и увидел очень милую девушку с длинными фиолетово-синими волосами.

Его охватила паника. Он помнил всё, что видела и ощущала Ада, знал, как очутился в этом переходе и откуда шёл. Он узнал Ладу. Кто же он? Лермушкин? Ада? Менке? Он озирался по сторонам, словно пытаясь найти ответы, но кроме стен и света ничего не увидел.

– Какого цвета мои глаза? – спросил он у Лады.

– Э-э-э. Сейчас красного.

Он облегчённо выдохнул. Всё в порядке, он оригинальный Менке, голову которого просто затопили воспоминания других личностей. Они обрушились, подобно лавине, и теперь разум пытался выкарабкаться из-под завала.

Менке взглянул на время – восьмое марта, час тридцать ночи. Он занял второе место в музыкальном конкурсе, пошёл в клуб, принял псилоцибин и гулял по городу. А потом встреча с Гусаком Петро… Вот же поэт хренов, совсем раскис и самовольно решил уйти из жизни, подставив под удар всех остальных. Просветлился он, видите ли. Ладно, уже неважно, главное, что Лермушкин не стал менять личность, и всё же вирус только стёр его, но не убил. Значит, Порфирий прав – цель Гусака Петро вовсе не смерть Менке.

Лада присела на корточки рядом.

– Ты как?

– Всё хорошо.

Менке попытался подняться, получив новую ударную волну головной боли. Из-за этого он пошатнулся, но Лада крепко обхватила его руку и помогла удержаться. Он посмотрел на неё и разглядел серебринки бывших слёз. Менке улыбнулся с благодарностью.

– Ты беспокоилась обо мне.

– Конечно! – Лада размахнулась и шлёпнула его ладонью по плечу. – Мы гуляем, гуляем, и ты внезапно падаешь без сознания, неся какой-то бред. Что случилось вообще?

– Мой нейроком заражён вирусом, который стирает субличности. Я не могу его удалить, поскольку он написан на теклане. От него можно спастись, если вовремя переключить личность, но Лермушкин делать этого не захотел.

– Ой, – Лада вдруг посмотрела на Менке так, будто впервые заметила. – Погоди, ты не Лермушкин?

– Менке Рамаян. Приятно, наконец, познакомиться. Хотя вся память Лермушкина теперь у меня, так что формально мы знакомы.

Менке говорил чётко, громко, свободно и уверенно, держался собранно и гордо, показывая наличие твёрдого внутреннего стержня. Даже через светящиеся красным искусственные глаза виделась решимость, наполнявшая его душу. Он выглядел точь-в-точь как Лермушкин, но ощущался совершенно другим человеком. Щёки Лады налились краской, ротик слегка приоткрылся в изумлении, а смотрела она так, как смотрят на самого крутого супергероя, явившегося в последний отчаянный момент.

– И мне очень приятно, – пролепетала она. – Но ты сказал, вирус стирает твои субличности. Выходит, что Лермушкин тоже…

Менке схватил её, прислонил спиной к стене и взял пальцами за подбородок. Ноги Лады вдруг ослабли, и она чуть не свалилась.

– Я помню всё, что было между нами, – сказал Менке. – Это никуда не ушло.

– Хорошо.

Она быстро и взволнованно задышала. Не удивительно, ведь перед ней стоял совсем не тот, кого она давно знала, а другой, чужак, непривычный незнакомец, который пока не успел заслужить доверие. Её сердце долбило так, что даже Менке слышал, но билось оно не возбуждённо, а скорее испуганно – это ясно читалось в широко открытых глазах. Она привыкла к Лермушкину – мягкому, уютному, не способному на агрессию нытику, – а сейчас перед ней стоял могущественный мужчина, человек, который в свои двадцать семь уже стоял одной ногой в Златограде, куда большинство добиралось только лет в пятьдесят-шестьдесят.

– Чего ты боишься? – прямо спросил Менке. – Я тебя не обижу. Я не такой человек. Я понимаю, что отличаюсь от привычного тебе Лермушкина, но это не значит, что я совсем уж другой. Мы с тобой помним всё, а стало быть, я… ну… скажем, старый знакомый, которого ты не видела несколько лет. Такое сравнение пойдёт?

Лада неуверенно кивнула, а её лицо раскраснелось. Менке улыбнулся и отошёл.

– Вот и славно. Я буду счастлив, если ты всё-таки проводишь меня до дома. А по пути поболтаем, и ты убедишься, что я ничуть не хуже Лермушкина.

Она вновь кивнула и даже попыталась выдавить из себя улыбку. Это расстроило Менке – она всё ещё не видела в нём друга. Наверное, он всё-таки слишком сильно надавил, понадеявшись на её чувства к другой личности. Похоже, напором эту крепость не взять, придётся заново осаждать и потихоньку завоёвывать её. Лада успела пустить кое-какие корни в его сердце и судьбе, и, если она исчезнет, боли не избежать.

– Ты разве не хотела сама со мной познакомиться?

– Хотела. Но надеялась на более благоприятные обстоятельства. Ну, чтобы мы сходили куда-нибудь или вроде того.

– Что ж, как-нибудь обязательно. Но сейчас мне нужно возвращаться домой и спать. Раз теперь у меня остались только Псих Колоток и Порфирий, то хочу завтра использовать их максимально эффективно.

– Что вообще у тебя происходит?

– Хотел бы я сам узнать. Ну пойдём, по пути как раз расскажу о последних событиях.

По дороге до восемнадцатого восточного блока верхнего уровня Менке рассказывал Ладе всю историю своих приключений за последние два дня, начиная с момента, как Зевана обратилась к нему за помощью в связи со смертью Гарика Нешарина. Правда, сперва пришлось объяснить, кто такая Зевана.

– Она моя подруга детства, – говорил Менке. – Мы с ней со школы знакомы.

– Это в неё ты влюблён?

Менке вытаращил на Ладу искусственные глаза и даже остановился, поражённый её прозорливостью. Та в ответ только хихикнула, сказав, что это очевидно – женщина приходит к тебе утром домой с полицейскими роботами, а ты сразу же бросаешься решать её проблемы. Либо вы ну очень хорошие друзья, либо ты безнадёжно в неё влюблён. А Лада не верила в такую крепкую дружбу между мужчиной и женщиной, в которую не примешаны либо секс, либо влюблённость одного в другого.

– Знаешь, ради тебя я тоже сорвался бы утром решать твои проблемы.

– Рада слышать.

Менке продолжил историю, а Лада и дальше периодически вставляла комментарии: то уточняющие вопросы, то ироничные шутки, то сарказм. Потихоньку она расправила плечи, перестала смотреть под ноги и позволяла себе чаще смеяться. Менке и сам старался шутить, потому что юмор – лучший проводник между двумя людьми.

Когда дело дошло до унагистов, он рассказал и про Дена Унаги.

– Это очень старая история, которая, как ни странно, тоже тянется со школы. Когда я туда пришёл, то сразу стал одним из двух лучших учеников. Другим был Ден Унаги. Вообще, он Денис, но его бесит, когда его так называют. Он сразу показался мне странным – ни с кем не общался, на всех смотрел свысока. Но стоило мне начать набирать солидные баллы на контрольных, как он сам заговорил со мной. А если точнее – он предложил мне какую-то байду, на которую я сдуру согласился, потому что толком не разобрал тогда, что он нёс. В итоге оказалось, что я подписался вести с Деном развивающую войну.

– Развивающую войну? Что это?

– О-о, это целая философия Дена Унаги. Начнём с того, что он ненавидит человечество и искренне желает ему вымирания. И вместе с тем считает, что современная эпоха сделала людей слабыми и инфантильными. Что ж, тут не могу с ним спорить. А единственный способ для безграничного саморазвития он видит в конфликте, в конкуренции. Но для этого нужен выдающийся соперник, враг, который не уступал бы тебе в уме и силе. Такого врага он нашёл во мне. Отчасти, это даже лестно, поскольку Ден хоть и отбитый на голову, я не могу не признать его силу и интеллект. Но с того дня моя жизнь стала похожа на посиделки у бомбы спонтанного действия. Ден устраивал мне разные пакости, ловушки и подставы, чтобы посмотреть, как я из этого выберусь.

– Например?

– Ну, например, однажды он взломал мой компьютер и удалил сделанное домашнее задание по математике. С тех пор я стал больше внимания уделять защите данных и полюбил бумагу.

Лада засмеялась, и Менке впервые сам, а не в образе Лермушкина, разглядел насколько милая у неё улыбка, как меняется и светлеет её взгляд. В этот миг она смотрела на него уже не с опаской, а дружелюбно, как на человека, который всё-таки смог тронуть её сердце. Значит, курс он выбрал верный, осталось только и впредь его придерживаться.

Менке рассказывал дальше, но прежде, чем он закончил, впереди выросло высокое строение его блока с облицовкой из мозаичного стекла, которое сейчас светилось переливом красного и синего, а потому он остановился у входа, чтобы довести историю до конца.

– И вот после того, как Порфирий поговорил с Ясенем, я поехал на конкурс. Ну а дальше ты в курсе.

– Обалдеть. Я знала, что у тебя интересная и насыщенная жизнь, но даже не подозревала, что настолько. Я-то целыми днями сижу дома и время от времени сочиняю какую-нибудь песню, а у тебя вон сколько разных приключений.

– Если у меня получится из всего этого выкрутиться и достичь своей цели, то обещаю, я вернусь из Златограда, чтобы принести бессмертие и тебе.

– Я не настолько одержима идеей вечной жизни.

– Как и я. Меня бесит несправедливость, в которой одним всё, а другим ничего.

– Может мир специально так устроен? Может всё как раз правильно?

– Увидим. Ну, мне пора домой. Я очень рад познакомиться лично, а не читать про тебя в нейрограммах Лермушкина.

Лада смущённо опустила взгляд.

– А он там… ну… всё писал?

– Ага.

– Оу…

Теперь настала очередь Менке смеяться.

– Не беспокойся, это же всё равно был я. Тем более теперь, когда Лермушкина больше нет, и его память перешла ко мне.

– А ты не можешь как-то восстановить потерянные личности?

– У меня сохранились их сигнатуры. Я могу спрограммировать их заново, но собственную память им это не вернёт, так что фактически это будут новые люди. А поскольку я почти достиг своей цели, то не вижу причин этим заниматься. Я создал их как помощников, не более того. Сейчас мне хватит и Порфирия с Психом.

Лада понимающе кивнула, хотя Менке заметил, как уголки её губ всё же расстроенно потянулись вниз.

– Я тоже рада познакомиться, Менке Рамаян. Надеюсь, что видимся не в последний раз.

– Как и я.

Лада приподнялась на носочках и чмокнула его в щёку. На мгновение все мышцы напряглись, Менке чуть не дёрнулся, чтобы схватить её и поцеловать по-настоящему, в губы, но сдержался, рассудив, что она ещё недостаточно привыкла к его настоящей личности.

Она ушла, а он вернулся в свою квартиру, заказал автоповару куриные стрипсы с сырным соусом, поскольку жутко проголодался, и отправился в душ. Помывшись, он быстро поел и завалился спать. Составлять план на завтра сил не осталось. Пусть этим занимается утренний Менке.

Закрыв глаза, он сразу же отключился.

Назойливый, протяжный и мерзкий, как шкрябанье вилкой по тарелке, звук дверного звонка сработал вместо будильника. Менке нехотя продрал глаза и сразу же посмотрел на время. Половина девятого утра – он спал меньше шести часов. Всяко это лучше вчерашнего пробуждения в окружении Лизавета Красина с его компашкой.