Текст книги "Мастера русского стихотворного перевода. Том 1"

Автор книги: Александр Пушкин

Н. М. Карамзин

23.

 
Из юных нимф ее дочь Тамеса, Лодона,
Была славнее всех; и взор Эндимиона
Лишь потому ее с Дианой различал,
Что месяц золотой богиню украшал.
Но, смертных и богов пленяя, не пленялась:
Одна свобода ей с невинностью мила,
И ловля птиц, зверей – утехою была.
Одежда легкая на нимфе развевалась,
Зефир играл в ее струистых волосах,
Резной колчан звенел с стрелами на плечах,
И меткое копье[77]77
  Легкие копья, с которыми изображаются Дианины нимфы, были бросаемы в зверей.


[Закрыть] за серною свистало.
Однажды Пан ее увидел, полюбил,
И сердце у него желаньем воспылало.
Она бежит… В любви предмет бегущий мил,
И нимфа робкая стыдливостью своею
Для дерзкого еще прелестнее была.
Как горлица летит от хищного орла,
Как яростный орел стремится вслед за нею,
Так нимфа от него, так он за нимфой вслед —
И ближе, ближе к ней… Она изнемогает,
Слаба, бледна… В глазах ее темнеет свет.
Уже тень Панова Лодону настигает,
И нимфа слышит стук ног бога за собой,
Дыхание его, как ветер, развевает
Ей волосы… Тогда, оставлена судьбой,
 
 
В отчаяньи своем несчастная, к богине
Душою обратясь, так мыслила: «Спаси,
О Цинтия! меня; в дубравы пренеси,
На родину мою! Ах! пусть я там отныне
Стенаю горестно и слезы лью ручьем!»
Исполнилось…
И вдруг, как будто бы слезами
Излив тоску свою, она течет струями,
Стеная жалобно в журчании своем.
Поток сей и теперь Лодоной называем,
Чист, хладен, как она; тот лес им орошаем,
Где нимфа некогда гуляла и жила.
Диана моется в его воде кристальной,
И память нимфина доныне ей мила:
Когда вообразит ее конец печальный,
Струи сливаются с богининой слезой.
Пастух, задумавшись, журчанью их внимает,
Сидя под тению, в них часто созерцает
Луну у ног своих и горы вниз главой,
Плывущий ряд дерев, над берегом висящих
И воду светлую собою зеленящих.
Среди прекрасных мест излучистым путем
Лодона тихая едва-едва струится,
Но вдруг, быстрее став в течении своем,
Спешит с отцом ее навек соединиться[78]78
  С Темзою, которая в поэзии называется богом Тамесом.


[Закрыть].
 

1790

24. Кладбище

 
Один голос
Страшно в могиле, хладной и темной!
Ветры здесь воют, гробы трясутся,
   Белые кости стучат.
 
 
Другой голос
Тихо в могиле, мягкой, покойной.
Ветры здесь веют; спящим прохладно;
   Травки, цветочки растут.
 
 
Первый
Червь кровоглавый точит умерших,
В черепах желтых жабы гнездятся,
   Змии в крапиве шипят.
 
 
Второй
Крепок сон мертвых, сладостен, кроток;
В гробе нет бури; нежные птички
   Песнь на могиле поют.
 
 
Первый
Там обитают черные враны,
Алчные птицы; хищные звери
   С ревом копают в земле.
 
 
Второй
Маленький кролик в травке зеленой
С милой подружкой там отдыхает;
   Голубь на веточке спит.
 
 
Первый
Сырость со мглою, густо мешаясь,
Плавают тамо в воздухе душном;
   Древо без листьев стоит.
 
 
Второй
Тамо струится в воздухе светлом
Пар благовонный синих фиалок,
Белых ясминов, лилей.
 
 
Первый
Странник боится мертвой юдоли;
Ужас и трепет чувствуя в сердце,
   Мимо кладбища спешит.
 
 
Второй
Странник усталый видит обитель
Вечного мира – посох бросая,
   Там остается навек.
 

1792

25.

 
Там всё велико, всё прелестно,
Искусство славно и чудесно;
Там истинный Армидин сад
Или великого героя
Достойный мирный вертоград,
Где он в объятиях покоя
Еще желает побеждать
Натуру смелыми трудами
И каждый шаг свой означать
Могуществом и чудесами,
Едва понятными уму.
Стихии творческой Природы
Подвластны кажутся ему;
В его руках земля и воды.
Там храмы в рощах ореад
Под кровом зелени блистают;
Там бронзы дышат, говорят;
Там реки ток свой пресекают
И, вверх стремяся, упадают
Жемчужным радужным дождем,
Лучами солнца озлащенным;
Потом, извивистым путем,
Древами темно осененным,
Едва журчат среди лугов.
Там, в тихой мрачности лесов,
Везде встречаются сильваны,
Подруги скромныя Дианы.
Там каждый мрамор – бог, лесочек всякий – храм[79]79
  Я удержал в этом славном стихе меру оригинала.


[Закрыть].
Герой, известный всем странам,
На лаврах славы отдыхая
И будто весь Олимп сзывая
К себе на велелепный пир,
С богами торжествует мир.
 

1790

26. Меланхолия

 
Страсть нежных, кротких душ, судьбою угнетенных,
Несчастных счастие и сладость огорченных!
О Меланхолия! ты им милее всех
Искусственных забав и ветреных утех.
Сравнится ль что-нибудь с твоею красотою,
С твоей улыбкою и с тихою слезою?
Ты первый скорби врач, ты первый сердца друг:
Тебе оно свои печали поверяет;
Но, утешаясь, их еще не забывает.
Когда, освободясь от ига тяжких мук,
Несчастный отдохнет в душе своей унылой,
С любовию ему ты руку подаешь
И лучше радости, для горестных немилой,
Ласкаешься к нему и в грудь отраду льешь
С печальной кротостью и с видом умиленья.
О Меланхолия! нежнейший перелив
От скорби и тоски к утехам наслажденья!
Веселья нет еще, и нет уже мученья;
Отчаянье прошло… Но, слезы осушив,
Ты радостно на свет взглянуть еще не смеешь
И матери своей, печали, вид имеешь.
Бежишь, скрываешься от блеска и людей,
И сумерки тебе милее ясных дней.
Безмолвие любя, ты слушаешь унылый
Шум листьев, горных вод, шум ветров и морей.
Тебе приятен лес, тебе пустыни милы;
В уединенииты более с собой.
Природа мрачная твой нежный взор пленяет:
Она как будто бы печалится с тобой.
Когда светило дня на небе угасает,
В задумчивости ты взираешь на него.
Не шумныя весны любезная веселость,
Не лета пышного роскошный блеск и зрелость
Для грусти твоея приятнее всего,
Но осень бледная, когда, изнемогая
И томною рукой венок свой обрывая,
Она кончины ждет. Пусть веселится свет
И счастье грубое в рассеянии новом
Старается найти: тебе в нем нужды нет;
Ты счастлива мечтой, одною мыслью – словом!
Там музыка гремит, в огнях пылает дом;
Блистают красотой, алмазами, умом:
Там пиршество… но ты не видишь, не внимаешь
И голову свою на руку опускаешь;
Веселие твое – задумавшись, молчать
И на прошедшее взор нежный обращать.
 

1800

И. И. Дмитриев

27. Пустынник и Фортуна

 
     Какой-то добрый человек,
     Не чувствуя к чинам охоты,
     Не зная страха, ни заботы,
     Без скуки провождал свой век
         С Плутархом, с лирой
         И Пленирой,
Не знаю точно где, а только не у нас.
Однажды под вечер, как солнца луч погас
И мать качать дитя уже переставала,
Нечаянно к нему Фортуна в дом попала
         И в двери ну стучать!
      «Кто там?» – Пустынник окликает.
      – «Я! я!» – «Да кто, могу ли знать?»
– «Я! та, которая тебе повелевает
Скорее отпереть». – «Пустое!» – он сказал
            И замолчал.
«Отóпрешь ли? – еще Фортуна закричала, —
Я ввек ни от кого отказа не слыхала;
Пусти Фортуну ты со свитою к себе,
     С Богатством, Знатью и Чинами…
     Теперь известна ль я тебе?»
      – «По слуху… но куда мне с вами?
         Поди в другой ты дом,
А мне не поместить, ей-ей! такой содом».
– «Невежа! да пусти меня хоть с половиной,
Хоть с третью, слышишь ли?..
Ах! сжалься над судьбиной
Великолепия… оно уж чуть дышúт,
Над гордой Знатностью, которая дрожит
   И, стоя у порога, мерзнет;
Тронись хоть Славою, мой миленький дружок!
   Еще минута – всё исчезнет!..
Упрямый, дай хотя Желанью уголок!»
– «Да отвяжися ты, лихая пустомеля! —
Пустынник ей сказал. – Ну, право, не могу,
   Смотри: одна и есть постеля,
И ту я для себя с Пленирой берегу».
 

1792

28. Отец с сыном

 
«Скажите, батюшка, как счастия добиться?» —
Сын спрашивал отца. А тот ему в ответ:
         «Дороги лучшей нет,
     Как телом и умом трудиться,
Служа отечеству, согражданам своим,
     И чаще быть с пером и книгой,
     Когда быть дельными хотим».
– «Ах, это тяжело! как легче бы?» – «Интригой,
     Втираться жабой и ужом
К тому, кто при дворе фортуной вознесется…»
– «А это низко!» – «Ну, так просто… быть глупцом:
     И этак многим удается».
 

1805

29. Магнит и Железо

 
Природу одолеть превыше наших сил:
Смиримся же пред ней, не умствуя нимало.
«Зачем ты льнешь?» – Магнит Железу говорил.
«Зачем влечешь меня?» – Железо отвечало.
 
 
Прелестный, милый пол! чем кончу я рассказ,
Легко ты отгадаешь.
Подобно так и ты без умысла прельщаешь;
Подобно так и мы невольно любим вас.
 

1800

30.

 
«Я разорился от воров!»
– «Жалею о твоем я горе».
– «Украли пук моих стихов!»
– «Жалею я об воре».
 

1803

31. Воробей и Зяблица

 
«Умолк Соловушка! Конечно, бедный, болен
     Или подружкой недоволен,
     А может, и несчастлив в ней!
Мне жалок он!» – сказал печально Воробей.
«Он жалок? – Зяблица к словам его пристала. —
     Как мало в сердце ты читал!
         Я лучше отгадала:
Любил он, так и пел; стал счастлив – замолчал».
 

1805

32. Людмила

Идиллия

 
Старик
Кого мне бог послал среди уединенья?
 
 
Пастушка
Я, дедушка, со стороны;
Иду до ближнего селенья
На праздник красныя весны.
 
 
Старик
Чего же ищешь ты под тению кусточков?
 
 
Пастушка
Богатой ленты нет, так я ищу цветочков,
Чтоб свить себе венок и скрасить мой наряд:
Там есть красавица Людмила, говорят.
 
 
Старик
Но знаешь ли, где ты, соперница Людмилы?
 
 
Пастушка
Не ведаю…
 
 
Старик
Ты рвешь цветы с ее могилы.
 

1805

33. Апологи

 
Роза и Шмель
«Прочь, наглый, прочь ты, Шмель! – вскричала утром Роза. —
Ты осквернишь меня; ты мне страшней мороза».
– «Прощаю спесь твою: ты только расцвела;
Я вечером приду, авось не будешь зла».
 
 
Деревцо
Березка выросла пред домом кривобока:
Пришлось выкапывать; но корни так ушли
Далеко в глубину, что вырыть не могли. —
         История порока.
 
 
Курица и утята
«Ты всё с утятами». – «Кому ж ходить за ними?
Я высидела их». – «Но что тебе они?
Чужие». – «Нужды нет! хочу считать моими».
Кто любит помогать, тот всякому сродни.
 
 
Клевета
Честон был поражен кинжалом, но слегка,
«Дан промах, так и быть! – злодей вскричал. – Отселе,
По крайней мере, знак останется на теле». —
         Черта клеветника.
 
 
Своенравная лиса
Свет полон чудаков: Медведь Лисе был друг;
И с Тигром и Слоном хлеб-соль она водила;
Но никого в своем соседстве не любила,
     А пуще всех своих подруг.
 
 
Каменная гора и водяная капля
«С умом ли, Капля, ты? меня пробить взялась!
Меня, гранитную! ты, право, стоишь смеха».
Но Капля молча всё кап, кап… и пробралась. —
     Настойчивость – залог успеха.
 
 
Мыльный пузырек
Блестящий тысячью Ирисиных цветов,
Из мыла Пузырек на воздухе гордился;
Но дунул ветр, и вмиг он в каплю превратился. —
Судьба временщиков.
 
 
Беспечность поэта
Поэт случайно в честь и круг бояр попал;
Но буря зависти против его восстала,
И всюду разнеслось: певцу грозит опала.
«Так я был в случае? вот новость!» – он сказал.
 
 
Подснежник
«Что мне зима? – сказал Подснежник, ранний цвет. —
     Пускай ее страшатся розы;
Я всё превозмогу: и бури и морозы». —
     Для гения препоны нет.
 
 
Осел и Выжлица
«Скот глупый взял перед! и по какому праву? —
Шумела Выжлица. – Иль я не удала,
     Иль обгоню его на славу». —
Не много славы в том, чтоб обогнать Осла.
 
 
Эпилог
Автор и критика
«Что вздумалось тебе сухие апологи
   Представить критикам на суд?
Ты знаешь, как они насмешливы и строги».
      – «Тем лучше: их прочтут».
 

1826

Ю. А. Нелединский-Мелецкий

34.

 
     В стране, где чуждо разрушенье,
     На вечности утверждено,
Средь мирной тишины в себе погружено,
Бессмертие – злым казнь, а добрым утешенье;
Гигантский время бег, свершаемый пред ним,
     От правых сердцем отклоняет,
   А изверга надежде возбраняет,
Ничтожность страшную спасеньем чтит своим.
 
 
Так, грома вышнего ты дерзкий похититель,
Низвергший алтари предвечной правоты!
     Презренный мира притеснитель,
         Дрожи! – бессмертен ты!
И вы, игралища на время лютой доли,
Чьи взором отческим
Господь блюдет главы,
Мгновенны странники в безвестной слез юдоли,
     Утешьтеся! – бессмертны вы!
 

<1787>

35. Стрекоза

 
Лето целое жужжала
Стрекоза, не знав забот;
А зима когда настала,
Так и нечего взять в рот.
Нет в запасе, нет ни крошки;
Нет ни червячка, ни мошки.
Что ж? – К соседу муравью
Вздумала идти с прошеньем.
Рассказав напасть свою,
Так как должно, с умиленьем,
Просит, чтоб взаймы ей дал
Чем до лета прокормиться,
Совестью притом божится,
Что и рост и капитал
Возвратит она не дале,
Как лишь августа в начале.
Туго муравей ссужал:
Скупость в нем порок природный.
«А как в поле хлеб стоял,
Что ж ты делала?» – сказал
Он заемщице голодной.
«Днем и ночью, без души,
Пела всё я цело лето».
– «Пела! весело и это.
Ну поди ж теперь пляши».
 

<1808>

36. Заяц и Лягушки

 
   В норе своей раз заяц размышлял:
Нора хоть бы кого так размышлять научит!
Томяся скукою, мой заяц тосковал;
Ведь родом грустен он, и страх его всё мучит.
   Он думает: «Куда тот несчастлив,
     Кто родился труслив.
Ведь впрок себе куска бедняжка не съедает;
Отрады нет ему; отвсюду лишь гроза!
А так-то я живу: проклятый страх мешает
И спать мне иначе, как растворя глаза.
Перемоги себя, мудрец сказать мне может!
   Ну вот! Кто трусов переможет?
   По правде, чай и у людей
   Не меньше трусости моей».
   Так заяц изъявлял догадку,
Дозором обходя вкруг жила своего;
От тени, от мечты, ну, словом, от всего
   Его бросало в лихорадку.
     Задумчивый зверек,
     Так в мыслях рассуждая,
Вдали услышал шум, и тотчас наутек
Пустился, как стрела, к норе он поспешая.
Случись ему бежать близ самого пруда;
Вдруг видит, что его лягушки испугались:
Лягушки вспрыгались и в воду побросались.
«Ба! ба! – он думает, – такая же беда
И от меня другим! я не один робею!
Откуда удальство такое я имею,
   Что в ужас привожу собой?
   Так, знать, прегрозный я герой?»
Нет! видно на земле трусливца нет такого,
Трусливее себя чтоб не нашел другого!
 

<1808>

И. А. Крылов

37. Старик и трое молодых

 
   Старик садить сбирался деревцо.
«Уж пусть бы строиться; да как садить в те лета,
   Когда уж смотришь вон из света! —
   Так, Старику смеясь в лицо,
Три взрослых юноши соседних рассуждали. —
Чтоб плод тебе твои труды желанный дали,
   То надобно, чтоб ты два века жил.
Неужли будешь ты второй Мафусаил?
   Оставь, старинушка, свои работы:
Тебе ли затевать толь дальние расчеты?
Едва ли для тебя текущий верен час.
Такие замыслы простительны для нас:
Мы молоды, цветем и крепостью и силой,
А старику пора знакомиться с могилой».
– «Друзья! – смиренно им ответствует Старик. —
   Издетства я к трудам привык;
А если от того, что делать начинаю,
Не мне лишь одному я пользы ожидаю,
         То, признаюсь,
За труд такой еще охотнее берусь.
   Кто добр, не всё лишь для себя трудится.
Сажая деревцо, и тем я веселюсь,
Что если от него сам тени не дождусь,
То внук мой некогда сей тенью насладится,
     И это для меня уж плод.
Да можно ль и за то ручаться наперед,
   Кто здесь из нас кого переживет?
Смерть смотрит ли на молодость, на силу,
     Или на прелесть лиц?
Ах, в старости моей прекраснейших девиц
И крепких юношей я провожал в могилу!
Кто знает: может быть, что ваш и ближе час
И что сыра земля покроет прежде вас».
Как им сказал Старик, так после то и было.
Один из них в торги пошел на кораблях;
Надеждой счастие сперва ему польстило,
   Но бурею корабль разбило;
Надежду и пловца – всё море поглотило.
     Другой в чужих землях,
   Предавшися порока власти,
   За роскошь, негу и за страсти
Здоровьем, а потом и жизнью заплатил.
А третий – в жаркий день холодного испил
И слег: его врачам искусным поручили,
   А те его до смерти залечили.
     Узнавши о кончине их,
Наш добрый Старичок оплакал всех троих.
 

<1806>

38. Лягушка и Вол

 
Лягушка, на лугу увидевши Вола,
Затеяла сама в дородстве с ним сравняться:
     Она завистлива была.
И ну топорщиться, пыхтеть и надуваться.
«Смотри-ка, квакушка, чтó, буду ль я с него?» —
Подруге говорит. «Нет, кумушка, далёко!»
– «Гляди же, как теперь раздуюсь я широко.
            Ну, каково?
Пополнилась ли я?» – «Почти что ничего».
– «Ну, как теперь?» – «Всё то ж». Пыхтела да пыхтела,
И кончила моя затейница на том,
   Что, не сравнявшися с Волом,
   С натуги лопнула и – околела.
* * *
Пример такой на свете не один:
И диво ли, когда жить хочет мещанин
Как именитый гражданин,
А сошка мелкая – как знатный дворянин.
 

<1808>

39. Крестьянин и Смерть

 
Набрав валежнику порой холодной, зимной,
Старик, иссохший весь от нýжды и трудов,
Тащился медленно к своей лачужке дымной,
Кряхтя и охая под тяжкой ношей дров.
   Нес, нес он их и утомился,
            Остановился,
На землю с плеч спустил дрова долой,
Присел на них, вздохнул и думал сам с собой:
   «Куда я беден, боже мой!
Нуждаюся во всем; к тому ж жена и дети,
А там подушное, боярщина, оброк…
   И выдался ль когда на свете
Хотя один мне радостный денек?»
В таком унынии, на свой пеняя рок,
Зовет он Смерть; она у нас не за горами,
            А за плечами:
            Явилась вмиг
И говорит: «Зачем ты звал меня, старик?»
Увидевши ее свирепую осанку,
Едва промолвить мог бедняк, оторопев:
«Я звал тебя, коль не во гнев,
Чтоб помогла ты мне поднять мою вязанку».
* * *
            Из басни сей
            Нам видеть можно,
Что как бывает жить ни тошно,
А умирать еще тошней.
 

<1808>

А. Ф. Воейков

40. Умирающий христианин

 
Небесного огня божественна искрá,
   Душа, сбрось смертные одежды
   Болезней, страха и надежды,
     О, жалкая игра!
   Оковы разорви природы,
Пари к источнику и жизни и свободы!
     Теперь твоя пора!
 
 
Внемли, как ангелы вокруг тебя вещают:
   «К нам, милая сестра, скорее!»
   Мой взор становится тусклее;
     Я не могу дышать;
   Потеря сил и чувств смятенье…
Душа, ответствуй мне, реши мое сомненье:
     Не то ли – умирать?
 
 
Земля бежит, бежит… исчезла уж из вида!
   Отверсто небо видят взоры;
   Слух серафимов внемлет хоры..
     Горю достичь… Друзья,
   Свои скорей мне дайте крила!
Где торжество твое победное, могила?
     Смерть, где коса твоя?
 

<1817>

А. Ф. Мерзляков

41. Ученье

 
Зрел Венеру я во сне:
Белоснежною рукою
Матерь привела с собою
Юное дитя ко мне;
Бог упрямился, дичился,
Был неловок, груб, несмел,
Будто бы людей страшился,
И смотреть он не умел.
«Пастушок! – Богиня-Сладость
Молвит с ласковым лицом, —
Вот мой сын! вот наша радость,
Сделай ты его певцом!» —
Так сказала – и не стало…
Как мне в голову не вспало,
Что Амура нам учить —
Пламень пламенем гасить!..
Что же делать? – за ученье!
Ничего я не таю!
Пастухов увеселенье,
Панову свирель пою;
Флейту мудрыя Паллады,
Аполлоновы отрады;
Светлый хор его жрецов,
Лиру вестника богов…
Всё пустое!.. Он не слышит,
И ничто на ум нейдет;
Страстно, сладостно он дышит,
Про любовь одну поет.
Что же сделалось с тобою,
Что с холодною душою?..
Ах! несчастный, всё забыл,
Чем с Амуром занимался,
Только с тем одним остался,
Что Амур мне натвердил.
 

<1807>

42. К счастливой любовнице

 
Равный бессмертным кажется оный
Муж, пред твоими, дева, очами
Млеющий, близкий, черплющий слухом
     Сладкие речи,—
 
 
Взором ловящий страсти улыбки!..
Видела это – оцепенела;
Сжалося сердце; в устах недвижных
     Голос прервался! —
 
 
Замер язык мой… Быстрый по телу
Нежному пламень льется рекою;
Света не вижу; взоры померкли;
     В слухе стон шумный! —
 
 
В поте холодном трепет; ланиты
Былий, иссохших зноем, бледнее;
Кажется, смертью, таю, объята;
     Я бездыханна!..
 

<1826>

43. Из «Послания к Пизонам о стихотворстве»

 
Когда маляр, в жару, потея над картиной,
Напишет женский лик на шее лошадиной;
Всё тело перьями и шерстью распестрит.
И части всех родов в урода поместит;
Начав красавицей чудесное творенье,
Окончит рыбою, себе на прославленье,—
Пизоны! – можете ль, скрепя свои сердца,
Не осмеять сего безумного творца?
 
 
Поверьте мне, друзья, с таким малярством сходны
И проза, и стихи, где мысли разнородны,
Как грезы сонного или больного бред,
Без толку смешаны на собственный свой вред:
С ногами голова в мучительном расколе;
Вы скажете: «Поэт и живописец в воле:
Что могут, выдумать, что в ум придет, писать!»
Кто спорит? Кто дерзнет права сии отнять?
С охотой их даем, и смело просим сами;
Но только с тем, чтоб луг украшен был цветами
Весной, а не зимой; чтоб в вымыслах певца
С мышами не жил кот, а с тиграми овца.
 
 
Начала пышные нередко обольщают:
Ждем важного! – и что ж? – на рубище мелькают
Кое-где пурпуры блестящей лоскутки:
По бархатным лугам струятся ручейки;
Там стонет мрачный лес; там башня смотрит в волны;
Там радужный чертог; там Рейн, думы полный!..
К чему сей громкий вздор? Я дело знать спешил.
Положим: кипарис ты кистью оживил;
Прелестно! – да зачем он в страшной сей картине,
Где буря, где корабль, – хозяин сам в пучине
Тонул, и вышел вон… чтоб дать тебе за труд?
Положим: на заказ работаешь сосуд!
Мне страшной бочкою казался он сначала;
Но ты вертел, вертел: из бочки кружка стала!
Нам правило дано природою самой:
Да царствует везде Единство с Простотой!
 

<1822>

44. К Лицинию

 
Счáстливей будешь, не вверяясь дальним
Моря пучинам, посреди же бури,
Страж себе строгий, не тесняся робко
     К хитрому брегу.
Кто золотую Средственность возлюбит,
Бедности чуждый, не потерпит смрада
В хижине скудной, не живет в завидных,
     Скромный, чертогах.
Чаще ветр ярый низвергает долу
Дубы огромны; жесточайшей карой
Рухнут бойницы; пламень молний вьется
К высям нагорным.
 
 
В горе надежду, боязливость в счастье
Носит, в пременах искушенно света,
Сердце благое. Насылает зимы
     Юпитер; он же
 
 
Гонит их в север. Огорченье – ныне;
Завтра – отрада! Молчаливу музу
Арфа разбудит; Феб всегда ль в погибель
     Лук напрягает?..
 
 
Нужда ли давит – ты, бесстрашный духом,
Ратник, мужайся; изучись разумно
Стягивать в ветер, слишком благосклонный,
     Дмящийся парус!..
 

<1826>