Текст книги "Мастера русского стихотворного перевода. Том 1"

Автор книги: Александр Пушкин

266. Неэра

 
Любовью страстною горит во мне душа.
Приди ко мне, Хромис, взгляни – я хороша:
И прелестью лица, и легкостию стана
Равняться я могу с воздушною Дианой.
Нередко селянин, вечернею порой,
Случайно где-нибудь увидевшись со мной,
Бывает поражен какою-то святыней,
И я ему кажусь не смертной, а богиней…
Он шепчет издали: «Неэра, подожди,
На взморье синее купаться не ходи:
Пловцы, увидевши твое чело и шею,
Сочтут, красавица, тебя за Галатею».
 

1844

267. Метафора

 
Как на поверхности лазурного пруда,
В душевной глубине мы видим иногда
И небо, полное блистательных сокровищ,
И тинистое дно, где вьется рой чудовищ.
 

1845

268. Отчаяние

 
Безжалостный отец, безжалостная мать!
Затем ли вы мое вскормили детство,
Чтоб сыну вашему по смерти передать
Один позор и нищету в наследство…
О, если б вы оставили мой ум
В невежестве коснеть, по крайней мере;
Но нет! легко, случайно, наобум
Вы дали ход своей безумной вере…
Вы сами мне открыли настежь дверь,
Толкнули в свет из мирной вашей кельи —
И умерли… вы счастливы теперь,
Вам, может быть, тепло на новосельи,
А я? – а я, подавленный судьбой,
Вотще зову на помощь – все безмолвны:
Нет отзыва в друзьях на голос мой,
Молчат поля, леса, холмы и волны.
 

1846

269. Морлах в Венеции

 
Когда я последний цехин промотал
И мне изменила невеста, —
Лукавый далмат мне с усмешкой сказал:
«Пойдем-ка в приморское место,
Там много красавиц в высоких стенах
И более денег, чем камней в горах.
 
 
Кафтан на солдате из бархата сшит;
Не жизнь там солдату, а чудо:
Поверь мне, товарищ, и весел и сыт
Вернешься ты в горы оттуда…
Долман на тебе серебром заблестит,
Кинжал на цепи золотой зазвенит.
 
 
Как только мы в город с тобою войдем,
Нас встретят приветные глазки,
А если под окнами песню споем,
От всех нам посыплются ласки…
Пойдем же скорее, товарищ, пойдем!
Мы с деньгами в горы оттуда придем».
 
 
И вот за безумцем безумец побрел
Под кров отдаленного неба;
Но воздух чужбины для сердца тяжел,
Но вчуже – нет вкусного хлеба;
В толпе незнакомцев я словно в степи —
И плачу и вою, как пес на цепи…
 
 
Тут не с кем размыкать печали своей
И некому в горе признаться;
Пришельцы из милой отчизны моей
Родимых привычек стыдятся;
И я, как былинка под небом чужим.
То холодом сдавлен, то зноем палим.
 
 
Ах, любо мне было средь отческих гор,
В кругу моих добрых собратий;
Там всюду встречал я приветливый взор
И дружеский жар рукожатий;
А здесь я как с ветки отпавший листок,
Заброшенный ветром в сердитый поток.
 

1846

270. Мелодия («Да будет…»)

 
Да будет вечный мир с тобой!..
Еще в небесное жилище
Не возлетала над землей
Душа возвышенней и чище.
Существованья твоего
Ничто людское не смущало:
Бессмертья только одного
Тебе у нас недоставало.
 
 
Пускай же твой могильный холм
Не веет горькою утратой,
Да разрастаются на нем
Цветы грядою полосатой…
Не над тобою зеленеть
Ветвям плакучим грустной ивы:
Зачем, скажите, сожалеть
О тех, которые счастливы?..
 

1845

271. Мелодия («О, плачьте…»)

 
О, плачьте над судьбой отверженных племен,
Блуждающих в пустынях Вавилона:
Их храм лежит в пыли, их край порабощен,
Унижено величие Сиона:
Где бог присутствовал, там идол вознесен…
 
 
И где теперь Израиль злополучный
Омоет пот с лица и кровь с усталых ног?
Чем усладит часы неволи скучной?
В какой стране его опять допустит бог
Утешить слух Сиона песнью звучной?..
 
 
Народ затерянный, разбросанный судьбой,
Где ты найдешь надежное жилище?
У птицы есть гнездо, у зверя лес густой,
Тебе ж одно осталося кладбище
Прибежищем от бурь и горести земной…
 

1846

А. И Пальм

272. Элегия

 
Звезда вечерняя, люблю твой блеск печальный.
Он чист, как огонек любви первоначальной.
Блести, красавица, блести еще, пока
Диана бледная в прозрачных облаках
Великолепною не явится царицей,
Дай взору путника тобою насладиться.
Под сенью темных лип у шумного ручья
Порою позднею иду задумчив я;
Свети же мне, звезда, приветливей, светлее:
Не с тайным замыслом полночного злодея
Украдкой я брожу; в груди не месть кипит,
И под полой кинжал кровавый не блестит;
Нет, я люблю, – и разделить хочу я
Мечты моей души и сладость поцелуя;
И всё я думаю: в вечерней тишине,
Как нимфа легкая, она придет ко мне;
Как хороша она, – и взор ее чудесный
Блестит, как ты, звезда, между подруг небесных!
 

1843

273.

 
Приди к ней поутру, когда, пробуждена,
Под легким пологом покоится она:
Ланиты жаркие играют алой кровью,
И грудь роскошная волнуется любовью,
А юное чело и полный неги взор
Еще ведут со сном неясный разговор…
 

1844

И. Я. Лебедев

274. Чайльд Гарольд

 
Волны скачут, волны плачут,
Труп поэта в лодке мчат;
С ним безмолвны, грусти полны,
Маски черные сидят.
 
 
Как прекрасен, тих и ясен
Лик певца! На небеса,
Как живые, голубые
Смотрят чудные глаза.
 
 
Волны скачут, волны плачут…
Подле лодки под водой
Слышны стоны – похоронный
Плач наяды молодой.
 

<1859>

275. Русалки

 
Всё тихо, всё спит; с неба месяц глядит,
   Песчаная отмель сияет,
На береге рыцарь прелестный лежит,
   Лежит он и сладко мечтает.
 
 
Блестящи, воздушны, одна за другой
   Из моря русалки выходят,
Несутся все к юноше резвой толпой
   И глаз с него светлых не сводят.
 
 
И вот уже рядом одна с ним сидит,
   Пером в его шляпе играя,
На поясе цепь от меча шевелит
   И перевязь гладит другая.
 
 
А вот уж и третья, лукаво смеясь,
   У юноши меч отнимает,
Одною рукою на меч оперлась,
   Другой его кудри ласкает.
 
 
Четвертая пляшет, порхает пред ним,
   Вздыхает и шепчет уныло:
О, если б любовником был ты моим,
   Цвет юношей, рыцарь мой милый!
 
 
А пятая за руку нежно берет
   И белую руку целует,
Шестая устами к устам его льнет,
   И грудь ей желанье волнует.
 
 
Хитрец не шелохнется… Что их пугать?
   И крепче смыкает он очи…
Ему тут с русалками любо лежать
   В сияньи серебряной ночи.
 

<1859>

Л. А. Мей

276. Женщинам

 
Одарила природа
Твердым рогом – быков,
Коней – звонким копытом,
Зайцев – ног быстротою,
Страшной пастию – львов,
Рыб – способностью плавать,
Птиц – полетом воздушным,
Силой духа – мужчин,
А для жен не остался
Из даров ни один.
Что ж дала им природа?
Вместо броней и копий —
Красоту даровала,
Чтобы женщина ею
И огонь и железо
Всепобедно сражала.
 

277. Самому себе («Возлежа…»)

 
Возлежа на лúстве нежной
Мирт и лотосов зеленых,
Я желаю пить прилежно,
Пить подольше, но с опаской.
Сам Эрот мне кравчим служит
И, папирусной подвязкой
Подтянув хитон на плечи,
Влагой хмельной угощает.
Колесом от колесницы
Вкруг самой себя вращаясь,
Жизнь людская убегает,
А в могиле смертный кости
Горстью пепла оставляет…
Для чего ж кадить на камень?
Лить на землю возлиянья?
Лучше мне, Эрот, при жизни
Воскури благоуханья,
Увенчай меня цветами,
Приведи мою гетеру:
Прежде, нежели вмешаюсь
В хороводы с мертвецами,
Я хочу прогнать заботы.
 

278. К восковому Эроту

 
Раз юноша какой-то
Отлитого из воска
Эрота продавал.
«Что просишь за работу?» —
Спросил я, подошедши,
А он мне отвечал
Дорическою речью:
«Купи за сколько хочешь,
Но должен ты узнать,
Что я не восколивец,
А только не желаю
С Эротом алчным спать».
– «Отдай же мне за драхму
Соложника-красавца,
А ты, Эрот, во мне
Зажги любовный пламень,
Иль будешь сам тотчас же
Растоплен на огне».
 

279. Самому себе («Мне говорят…»)

 
Мне говорят девицы:
«Ты стар, Анакреон!
На – зеркало: ты видишь —
Волос уж не осталось,
И лоб твой обнажен».
Есть волосы, иль нет их —
Не знаю; знаю только,
Что старцу и певцу
Тем более приличны
Веселье и забавы,
Чем ближе он к концу.
 

280. К девушке

 
Не беги моих волос,
Убеленных сединою,
И затем, что ярче роз
Расцвела своей весною,
Не отвергни в старике
Пламень страсти: не сама ли
Ты видала, как в венке
К розам лилии пристали?
 

281. Старцу

 
Мне мил и старец в пляске
И юноша плясун;
Но если старец пляшет —
В нем волосы лишь стары,
А мыслями он юн.
 

282. Пир

 
Дайте лиру мне Гомера
Без воинственной струны:
Я не чествую войны.
Из обрядного потира
Я желаю мирно пить
И водой напиток сладкий,
По закону, разводить.
Я напьюся в честь Лиэя,
Запляшу и запою,
Но рассудком я умерю
Песню буйную мою.
 

283. Фракийской кобылице

 
Кобылица-фракиянка,
Что так косо ты глядишь?
Для чего, как от невежды,
От меня ты прочь бежишь?
Знай: легко тебе накину
Я узду и удила,
Чтоб меня по гипподрому
Ты послушно пронесла.
Ты теперь на пастве злачной
Скачешь – вольная, пока
Не нашлось тебе, дикарке,
Заклятóго ездока.
 

<1855>

284. Прощание Гектора

 
Андромаха
Для чего стремится Гектор к бою,
Где Ахилл безжалостной рукою
   За Патрокла грозно мстит врагам?
Если Орк угрюмый нас разлучит,
Кто малютку твоего научит
   Дрот метать и угождать богам?
 
 
Гектор
Слез не лей, супруга дорогая!
В поле битвы пыл свой устремляя,
   Этой дланью я храню Пергам.
За богов священную обитель
Я паду и – родины спаситель —
   Отойду к стигийским берегам.
 
 
Андромаха
Не греметь твоим доспехам боле;
Ржавый меч твой пролежит в неволе,
   И Приама оскудеет кровь;
В область мрака ты сойдешь отныне,
Где Коцит слезится по пустыне…
   Канет в Лету Гектора любовь!
 
 
Гектор
Весь мой пыл, все мысли и стремленья
Я залью волной реки забвенья,
   Но не чистый пламенник любви…
Чу, дикарь у стен уж кличет к бою.
Дай мне меч и не томись тоскою —
   Леты нет для Гектора любви.
 

1854

285. Песнь арфиста

 
Нет, только тот, кто знал
   Свиданья жажду,
Поймет, как я страдал
   И как я стражду.
 
 
Гляжу я вдаль… нет сил,
   Тускнеет око…
Ах, кто меня любил
   И знал – далёко!
 
 
Вся грудь горит… Кто знал
   Свиданья жажду,
Поймет, как я страдал
   И как я стражду.
 

1857

286.

 
Ветер воет меж деревьев,
Мрак ночной вокруг меня;
Серой мантией окутан,
Я гоню в лесу коня.
 
 
Впереди меня порхают
Вереницы легких снов
И несут меня на крыльях
Под давно желанный кров.
 
 
Лают псы; встречают слуги
У крыльца с огнем меня;
Я по лестнице взбегаю,
Шумно шпорами звеня.
 
 
Освещен покой знакомый, —
Как уютен он и тих, —
И она, моя царица,
Уж в объятиях моих.
 
 
Ветер воет меж деревьев,
Шепчут вкруг меня листы:
«Сны твои, ездок безумный,
Так же глупы, как и ты».
 

1858

287.

 
Рано утром я гадаю:
Будешь ты иль нет?
Грустно голову склоняю
Вечером в ответ.
 
 
Ночью, слабый, изнуренный,
Я не сплю с тоской,
И в дремоте, полусонный,
Грежу день-деньской.
 

1860

288.

 
Я сначала струсил, позже
Думал – этакий простак! —
«Не снести мне…» Вот и снес же —
Но не спрашивайте: как?
 

1860

289. Амимона

 
Привет тебе, привет, певучая волна!
Ты принесешь ко мне младую Амимону:
На легком челноке плывет ко мне она,
Вверяясь твоему изменчивому лону,
И ветерок над ней покров девичий вьет…
Не так ли некогда, в объятья бога вод,
Под неусыпною охраной Гименея,
Фетида мчалася к прибрежиям Пенея,
Держася за бразды и трепетно скользя
По влажному хребту проворного дельфина?..
Но если бы тебя, красавица моя,
Прияла невзначай кристальная пучина,
Поверь – твоя краса и твой невинный вид
Внезапным ужасом подводных дев смутили,
И вряд ли бы тебе на помощь поспешили
Чернокудрявые станицы нереид!..
Опида, Кимадос и белая Нерея
Глядели б на тебя, от зависти краснея,
Досадуя, что взор пытливый их не мог
Открыть в твоем лице какой-нибудь порок,
И каждая из них любимого ей бога
Поспешно б увлекла из водного чертога,
Подальше от тебя, под сень прибрежных скал,
Где в гроты темные сплетается коралл,
И там бы слышал бог ревнивые укоры
За то, что на тебе остановил он взоры.
 

1855

290. Трын-трава

 
Всё – обман, всё – мечты, всё на-вын-тараты
   В современном мире;
Что ни женщина – ложь, что ни вывеска – тож,
   И лишь избранным на грош
   Верят в долг в трактире…
 
 
   Нет игры, чтоб нас судьба
   Не обыгрывала… Ба!
   Что ж робеть в неравном споре?
   Заложить вовсю сперва:
   По колено будет море,
   И весь проигрыш и горе —
         Трын-трава!
 
 
Вести грустные есть, а последняя весть —
   Просто наказанье:
Все купцы говорят, что неслыханный град
   Так и выбил виноград
В дорогой Шампанье!
 
 
   Нет игры, чтоб нас судьба
   Не обыгрывала… Ба!
   Что ж робеть в неравном споре?
   Заложить вовсю сперва:
   По колено будет море,
   И весь проигрыш и горе —
         Трын-трава!
 
 
Позабудьте про долг, он вас по боку – щелк,
   В силу парагрáфа
Икс-статьи, игрек-том, – и в скорлупку весь дом!
   Да сдерут еще потом
   Кое-что и штрафы…
 
 
   Нет игры, чтоб нас судьба
   Не обыгрывала… Ба!
   Что ж робеть в неравном споре?
   Заложить вовсю сперва:
   По колено будет море,
   И весь проигрыш и горе —
         Трын-трава!
 
 
Верно, создан так свет, что в нем верного нет…
   Чинно и в покое
Сядешь пить вшестером, а глядишь, вечерком —
   Уж заснули под столом
   Двое или трое…
 
 
   Нет игры, чтоб нас судьба
   Не обыгрывала… Ба!
   Что ж робеть в неравном споре?
   Заложить вовсю сперва:
   По колено будет море,
   И весь проигрыш и горе —
         Трын-трава!
 
 
И с одной иногда даже Марсу беда
   Под любовной сетью:
Стало быть, несчастлúв был я, двух полюбив,
   И не знаю, как я жив,
   Полюбивши третью…
 
 
   Нет игры, чтоб нас судьба
   Не обыгрывала… Ба!
   Что ж робеть в неравном споре?
   Заложить вовсю сперва:
   По колено будет море,
   И весь проигрыш и горе —
         Трын-трава!
 
 
Не судите, кляня, а простите меня…
Я хандрю немало —
Я боюсь типуна: отобьет от вина —
И не пить уж мне до дна,
Как я пил, бывало…
 
 
   Нет игры, чтоб нас судьба
   Не обыгрывала… Ба!
   Что ж робеть в неравном споре?
   Заложить вовсю сперва:
   По колено будет море,
   И весь проигрыш и горе —
         Трын-трава.
 

291. Простолюдин

 
Вот новость! Говорят мне, будто я из чванства
К моей фамилии частицу де придал, —
И говорят друзья! Я сам не раз слыхал:
«Не правда ли, ведь вы из старого дворянства?»
– Нет, нет и трижды нет! Какой я дворянин!
   Люблю я родину, свободу,
   Но и по племени, по роду —
   Простолюдин, простолюдин!
 
 
Зачем с частицей де меня на свет рождали?
В моей крови звучит таинственный глагол,
Что пращуры мои за страшный произвол
Владыку гордого под пыткой укоряли.
Но сельским жерновом тогда был господин,
   И под собою он упорно
   Молол в муку людей, как зерна…
   Нет! я – совсем простолюдин!
 
 
И пращуры мои, как жадные вампиры,
Не пили пот и кровь невольников своих,
И мирным гражданам, в дубровах вековых,
Не наводили страх их мирные секиры.
Ни одного из них не превратил Мерлин,
   Волшебной силою дурмана,
   В постельничьи у Карломана…
   Нет! я – совсем простолюдин!
 
 
И пращуров моих честнáя алебарда
Не обагрялася в междоусобный бой;
И, Альбиону в честь, над городской стеной
Никто не водружал хоругви леопарда;
И избегали всех духовных паутин
   Они, как тягостной вериги,
   И не подписывали лиги…
   Нет! я – совсем простолюдин.
 
 
Оставьте же меня при нашем сельском стяге…
Вам, господа, и крест, и ленты, и звезда,
А мне, убогому, позвольте, господа,
Вовек не изменять ни долгу, ни присяге!
И пусть останется навеки властелин
   В своем углу, и пусть с участьем
   Склоняет только пред несчастьем
   Свой сельский стяг простолюдин!
 

1860

292. Потерянный рай

Из песни I

 
И девять раз уже сменилось время,
Мерило дня и ночи для людей,
Как Сатана, со скопищем проклятым,
Лежал, в горящей пропасти вращаясь,
Разбитый, сокрушенный, хоть бессмертный.
Но вместе с тем ему иная кара —
И бóльшая – была присуждена:
Его с тех пор терзать долженствовали
Две мысли – об утраченном блаженстве
И муках, нескончаемых вовеки.
Уныло он вокруг бросает взоры,
Горящие и скорбию мятежной,
И гордой, закоснелою враждою.
И вдаль он смотрит – и везде, куда
Достигнуть может ангельское око,
Он видит лишь ужасную пустыню,
Обширную и дикую темницу,
Округлую со всех сторон, подобно
Горнилу распаленному; но пламя
Не изливает света в ней, а только —
Мрак видимый, способный озарить
Мерцанием ужасные предметы,
Страну печалей, горестные сени,
Где никогда не могут обитать
Ни тишина, ни мир; куда надежда,
Всем близкая, ни разу не достигла;
Где муки пытки длятся бесконечно;
Где жупел несгораемый питает
Всечасно прибывающий поток
Огня геенны. Такова обитель,
Назначенная вечным правосудьем
Мятежникам. Их мрачная темница
Удалена от бога и от света
На расстоянье, большее трикраты,
Чем от земного средоточья полюс.
 
 
О, как несхожа эта бездна с высью,
Откуда духи сверженные пали!
И вот своих сообщников в паденьи,
Затопленных горящими волнами,
Средь ярых вихрей бурного огня
Узрел он вскоре, и с собою рядом
Узрел в мученьях скорченного духа,
Совместника по силе и нечестью,
Того, к кому, чрез веки, Палестина,
Постыдно поклонялся, взывала:
«Веэльзевул!»…
 

<1858>

293. Старый муж

 
У молодки Наны
Муж, как лунь, седой…
Старый муж не верит
Женке молодой:
 
 
Разом домекнулся,
Что не будет прок, —
Глаз с нее не спустит;
Двери на замок.
 
 
«Отвори каморку —
Я чуть-чуть жива:
Что-то разболелась
Сильно голова, —
 
 
Сильно разболелась,
Словно жар горит…
На дворе погодно:
Может, освежит».
 
 
«Что ж? открой окошко,
Прохладись, мой свет!»
Хороша прохлада,
Коли друга нет!
 
 
Нана замолчала,
А в глухой ночи
Унесла у мужа
Старого ключи.
 
 
«Спи, голубчик, с богом,
Спи да почивай!»
И ушла тихонько
В дровяной сарай.
 
 
«Ты куда ходила,
Нана, со двора?
Волосы – хоть выжми,
Шубка вся мокра…»
 
 
«А телята наши
Со двора ушли,
Да куда ж? – к соседке
В просо забрели.
 
 
Загнала насилу:
Разбежались все…
Я и перемокла,
Ходя по росе!»
 
 
Видно, лучше с милым
Хоть дрова щепать,
Чем со старым мужем
Золото считать.
 
 
Видно, лучше с милым
Голая доска,
Чем со старым мужем
Два пуховика…
 

1856

294. Лучше

 
Лучше куколя пшеница —
Лучше вдовушки девица;
Лучше золото свинца —
Лучше молодец вдовца.
 

1856

295. Смерть матери

 
«Тятенька-голубчик, где моя родная?»
– «Померла, мой светик, дочка дорогая!»
 
 
Дочка побежала прямо на могилу,
Рухнулася наземь, молвит через силу:
 
 
«Матушка родная, вымолви словечко!»
– «Не могу: землею давит мне сердечко…»
 
 
«Я разрою землю, отвалю каменье…
Вымолви словечко, дай благословенье!»
 
 
«У тебя есть дома матушка другая».
– «Ох, она не мать мне – мачеха лихая!
 
 
Только зубы точит на чужую дочку:
Щиплет, коли станет надевать сорочку;
 
 
Чешет – так под гребнем кровь ручьем сочится;
Режет ломоть хлеба – ножиком грозится!»
 

1856

296. Три сестры

 
В поле широком железом копыт
   Взрыто зеленое жито…
Там, под плакучей березой, лежит
   Молодец, тайно убитый.
 
 
Молодец, тайно убитый, лежит,
   Тайно в траву схороненный:
Весь он, бедняжка, китайкой накрыт,
   Тонкой китайкой червонной.
 
 
Вот под березу девица пришла —
   Розой она расцветала, —
С молодца тихо китайку сняла,
   Страстно его целовала.
 
 
Вот и другая девица пришла —
   Глазки сияли звездами, —
С молодца тихо китайку сняла,
   Вся залилася слезами.
 
 
Третья пришла – и горел ее взор…
   Молвила: «Спит – не разбудишь…
Спи, мой молодчик: теперь трех сестер
   Больше любить ты не будешь!»
 

1856

297. Бездолье

 
Пташка в поле, рыбка в тине
     Резвятся на воле…
Одному мне, сиротине,
   ==Нет на свете доли.
 
 
Оседлаю я, детина,
     С ночи вороного…
«Отпускай, старуха, сына,
     Снаряжай родного».
 
 
Сына мать благословляла
     В дальний путь-дорогу,
Целовала-миловала,
     Поручала богу.
 
 
Мчится пóд небом туманным
     Сокол: «Соколина!
Ты летел над полем бранным:
     Не видал ли сына?»
 
 
«Видел: спит он с полуночи —
     В головах ракита;
Удалому вырвал очи
     Ворон-ненасыта».
 
 
Как всплеснет она руками:
      «Ох вы, дети, дети!
Пропадать теперь мне с вами
     Сиротой на свете!»
 

1858

298. Песня

 
Ох, был конь и у меня —
Весь из полымя-огня,
Были сабля и винтовка
И колдунья-чернобровка.
 
 
Турок борзого словил,
Лях мне саблю иззубрил,
А винтовка изломалась,
А колдунья отчуралась.
 
 
По Буджацким по степям
Путь казацким бунчукам,
А мне путь один – с сохою,
По-над нивою сухою.
 
 
Гей, гей, гей, вол черный мой!
Долго нам пахать с тобой…
Ветер веет-повевает…
Котелочек закипает…
 
 
Кто б меня повеселил —
Хлеб-соль вместе разделил?
Ой, кто в поле – покажися!
Кто в дуброве – отзовися!
 
 
Никого… В дуброве гул;
Месяц в облачко нырнул;
Ветер веет-повевает;
Котелочек простывает…
 

1859

Н. В. Берг

299. Венок

 
Как подул, повеял ветер
Из дубравы Княженецкой.
Прибежала красна девка
Зачерпнуть воды на речку.
Глядь: а к ней венок зеленый
По волне плывет студеной.
Перевит венок цветами,
Алой розой, васильками.
Вот она ведро становит
И венок зеленый ловит,
Да, ловивши, оступилась,
В воду с берега скатилась.
 
 
«Кабы ведала я, знала,
Чья рука тебя сажала,
Мой венок, венок зеленый:
Я тому позолочёный
Подарила бы в гостинец
Дорог перстень на мизинец.
 
 
Кабы ведала я, знала,
Чья рука тебя срывала,
Чья рука тебя срывала,
Тонким шелком увивала:
Я тому бы втихомолку
Из косы дала иголку.
 
 
Кабы ведала я, знала,
Чья рука тебя кидала,
Мой венок, венок зеленый,
На простор волны студеной:
Я дала б тому веночек.
Пусть наденет мил дружочек!»
 

300. Песня под Вышеградом

 
Гой ты, солнце ясно,
Вышеград наш крепкий!
Что стоишь высоко
Твердою твердыней,
Твердою твердыней,
Страхом сопостату!
Под тобою речка
Быстры волны катит,
Под тобою речка,
Ярая Влетава.
 
 
Близко той Влетавы,
Той Влетавы чистой,
Выросла дубрава —
Летняя прохлада.
 
 
Весело там песни
Соловей заводит,
Весело и смутно:
Как его сердечко
Скажет и прикажет.
 
 
Ах! зачем не пташка
Я, не соловейка:
Полетел бы в поле —
Там, в широком поле,
Вечерами поздно
Милая гуляет.
 
 
Всех об эту пору,
Всех любовь тревожит;
Всякое созданье
В час вечерний просит
У любви отрады.
 
 
Так и я, бедняга,
Всё тужу по милой.
Сжалься, дорогая,
Ты над горемыкой!
 

<1846>